Сунь-цзы
Большая книга мудрости Востока

Глава XVII

Учитель сказал: «По натуре люди близки друг другу, но по привычкам далеки».

Учитель сказал: «Только высшее знание и высшая глупость неизменны».

Цзы-чжан спросил о человечности. Конфуций сказал: «Кто в состоянии исполнить пять требований, тот будет человечен». – «Позволю спросить, что это такое?» Конфуций сказал: «Почтительность, великодушие, искренность, сметливость и доброта. Если человек почтителен, то он не подвергается пренебрежению, если человек великодушен, то он привлекает к себе всех, если он честен, то люди полагаются на него, если он сметлив, то он будет иметь заслуги, если он милостив, то в состоянии будет распоряжаться людьми».

Учитель сказал: «Ю, слышал ли ты, что такое шесть слов и шесть недостатков?» «Нет», – был ответ. «Ну, постой, я объясню тебе: питать любовь к гуманности и не учиться – недостатком этого будет глупость, питать любовь к знанию и не любить учиться – недостатком этого будет шаткость, питать любовь к честности и не любить учиться – недостатком этого будет нанесение вреда людям; любить прямоту и не любить учиться – недостатком этого будет горячность; любить мужество и не любить учиться – недостатком этого будет возмущение; любить твердость и не любить учиться – недостатком этого будет сумасбродство».

Учитель сказал: «Ученики, почему не изучаете книгу “Ши цзин”? Ведь она может воодушевлять, может служить для того, чтобы видеть свои достоинства и недостатки, может делать человека общительным, может научить сдерживать негодование; в семье – научить служить отцу, в государстве – государю; из нее вы узнаете множество названий птиц, животных, деревьев и растений!»

Учитель сказал: «Церемонии, говорят, да церемонии! А разве под ними разумеются только яшмы и шелка? Музыка, говорят, да музыка! А разве под нею разумеются только музыкальные колокола и барабаны?»

Учитель сказал: «Строгого по наружности и слабого в душе можно сравнить с человеком из низов, не походит ли он на вора, который проделывает отверстие в стене или перелезает через нее?»

Учитель сказал: «Деревенский любимчик – вор добродетели».

Учитель сказал: «Уличные слухи и россказни – это поругание добродетели. Пересказывать на дороге – это значит бросать добродетель».

Учитель сказал: «С низким человеком можно ли служить государю? Когда он не достиг желаемого, то заботится о достижении его, а когда достигнет, боится, как бы не потерять, а при боязни потерять он готов на все».

Учитель сказал: «В древности люди имели три недостатка, которых ныне, пожалуй, и нет. Древние сумасброды были своевольны в мелочах, а нынешние отличаются полной разнузданностью; прежде строгие люди отличались суровостью, а ныне отличаются злобой и гневом; прежние простаки отличались прямотой, а нынешние – ложью».

Учитель сказал: «Хитрые речи и притворная наружность редко соединяются с гуманностью».

Учитель сказал: «Я хочу перестать говорить». На это Цзы-гун сказал: «Если Вы не будете говорить, то что же будут передавать Ваши ученики?» Учитель ответил: «Говорит ли что-нибудь Небо? А между тем времена года сменяются и твари рождаются. Говорит ли что-нибудь Небо?»

Цзай-во спросил: «Трехгодичный траур слишком продолжителен. Благородный муж, если в течение трех лет не будет упражняться в церемониях, то он непременно придет в расстройство. Если в течение трех лет не будет заниматься музыкой, то она непременно падет. Можно ли ограничиться годичным трауром, так как в течение года старый хлеб кончается и новый поступает, и огонь, получаемый от трения, меняется». Учитель сказал: «Был бы ты спокоен, кушая рис и одеваясь в парчу?» – «Был бы спокоен», – был ответ. «Но если ты был бы спокоен, – продолжал Конфуций, – то и делай так. А вот для благородного мужа во время траура пища не сладка, музыка не доставляет ему удовольствия и, живя в доме, он не спокоен. Поэтому он не делает этого, если же ты спокоен, ну и делай так». Когда Цзай-во вышел, Учитель сказал: «Такова Юйева непочтительность! Сын только через три года после рождения сходит с рук отца и матери. Трехгодичный траур есть всеобщий траур. А Юй разве не пользовался трехлетнею любовью своих родителей?!»

Относительно получения огня посредством трения дерева мы встречаем у китайцев следующие замечания: весной огонь добывается из тополя и ивы, летом – из жужуба и абрикосового дерева, в конце лета – из тутового дерева и шелковичного дуба, осенью – из дуба и акации и зимою – из софоры и красного дерева^[12]

Учитель сказал: «Есть досыта целый день и ничем не заниматься – разве это не тяжело? Разве нет шахмат и шашек? Играть в них все-таки лучше, чем ничего не делать».

Цзы-лу сказал: «Предпочитает ли высокопоставленный человек мужество?» Учитель ответил: «Он ставит долг выше всего, потому что человек, занимающий высокое положение, обладая мужеством, но не имея сознания долга, делается мятежником, а человек, занимающий низкое положение, обладая мужеством, но не имея сознания долга, делается разбойником».

Цзы-гун спросил: «У благородного мужа есть также и ненависть?» – «Есть, – ответил Учитель. – Он ненавидит людей, говорящих дурно о других, ненавидит тех, которые, занимая низкое положение, злословят высших, ненавидит храбрых, но наглых, смелых, но неразумных».

Учитель сказал: «С женщинами да со слугами трудно справиться. Приблизишь их, они становятся непокорными, а отдалишь – ропщут».

Учитель сказал: «Если кого ненавидят в сорок лет, тому ничего не остается делать».

Глава XIX

Цзы-ся сказал: «О том, кто ежедневно узнает, чего он не знал, и ежемесячно вспоминает то, чему научился, можно сказать, что он любит учиться».

Цзы-ся сказал: «В многоучении и непреклонной воле, неотступном вопрошании и тщательном размышлении есть также и человечность».

Цзы-ся сказал: «Ремесленники, чтобы изучить в совершенстве свое дело, помещаются в казенных мастерских; благородный муж учится, чтобы достигнуть высшего понимания своих принципов».

Цзы-ся сказал: «Ничтожный человек непременно прикрывает свои ошибки».

Цзы-ся сказал: «Благородный муж является в трех видах: когда посмотришь на него издали, он внушителен, приблизишься к нему, он ласков, послушаешь его речи, он строг».

Цзы-ся сказал: «Если великие обязанности не нарушаются, то в малых возможны отступления».

Цзы-ся сказал: «Если от службы остается досуг, то употребляй его на учение, а если от учения остается досуг, то употребляй его на службу».

Шусунь Ушу, обратившись к вельможам при дворе, сказал: «Цзы-гун даровитее и умнее Конфуция». Цзыфу Цзинбо сообщил об этом Цзы-гуну, который сказал: «Возьмем для примера дворцовую стену, моя стена доходит до плеч и через нее можно видеть, что есть хорошего в комнатах. Стена же Учителя в несколько саженей, и если не отыскать надлежащих ворот и не войти в них, то не увидишь красот храмов предков и богатства чинов империи; но отыскавших эти ворота, кажется, немного. Не потому ли твой начальник так говорит?»

Чэн Цзы-цинь, обратившись к Цзы-гуну, сказал: «Ты только из почтения говоришь так. Возможно ли, чтобы Чжун-ни был достойнее тебя?» Цзы-гун сказал: «Благородного мужа за одно слово считают умным и за одно слово считают невежей; поэтому в словах нельзя не быть осторожным. Учитель недосягаем, подобно Небу, на которое нельзя подняться по ступенькам. Если бы Учитель получил в управление княжество, то на нем оправдалось бы следующее изречение: «Кого он поставил бы на ноги, тот стоял бы; кого он повел бы, тот последовал бы за ним; кого приласкал бы, тот покорился бы ему; кого поощрил бы, те жили бы в согласии и мире; при жизни он был бы славен; его смерть была бы оплакиваема. Каким же образом возможно сравняться с ним?»

Глава XX

Цзы-чжан спросил у Конфуция: «Каким бы образом можно было вести дела правления?» Учитель ответил: «Следовать пяти прекрасным качествам и изгонять четыре скверных – этим путем можно вести дела правления». – «Что такое пять прекрасных качеств?» – спросил Цзы-чжан. Учитель ответил: «Когда правитель благодетельствует не расходуясь, налагает работу, не вызывая ропота, желает без алчности, доволен, но не горд, внушителен, но не свиреп». Цзы-чжан сказал: «Что значит благодетельствовать не расходуясь?» Учитель ответил: «Когда он будет доставлять пользу народу, исходя из того, что для него полезно, – разве это не будет благодеянием без затрат? Когда он будет выбирать пригодную работу и заставлять их трудиться над ней, то кто же будет роптать? Когда он будет желать человечности и приобретет ее, то где же тут место для алчности? Когда для него не будет ни сильных, ни слабых по численности, ни малых, ни великих дел и он будет относиться с одинаковым уважением ко всем и ко всему, то разве это не будет самодовольство без гордости? Когда он оправит свое платье и шапку, его взор будет проникнут достоинством, и при взгляде на его внушительный вид люди будут чувствовать уважение – разве это не будет величием без свирепости?»

Цзы-чжан сказал: «Что такое четыре дурных качества?» – «Казнить людей, не наставив их, – это бесчеловечие; требовать немедленного исполнения чего-либо, не предупредив заранее, – это торопливость; медлить распоряжениями и требовать срочного исполнения их – это пагуба; давая людям что-нибудь, при самой выдаче проявлять скаредность – это будет чиновничество (т. е. мелочность, свойственная чиновнику, но не правителю)».

Учитель сказал: «Кто не признает судьбы, тот не может сделаться благородным мужем. (Не фаталист не может сделаться благородным мужем.) Кто не признает церемоний, тому неоткуда приобрести прочные устои. Кто не знает силы слова, тому неоткуда будет узнать людей».

Перевод В. Малявина

Комментарии Е. Ямбурга

Семейные предания о Конфуции

Разъяснения речей о мудрых царях

Когда Конфуций находился на покое, его ученик Цзэн Шэнь прислуживал ему. Конфуций изрек: «О Шэнь! От нынешних правителей слышишь речи, которые могут понравиться разве что низшим чинам. Немного среди них таких, которые произносят речи, достойные мудрого царя. Увы! Если бы только я мог говорить с ними как истинный царь, то, не покидая своих домашних покоев, я смог бы изменить своими словами весь мир!»

Цзэн-цзы встал, сошел с сиденья и ответил: «Осмелюсь спросить о том, что такое речи, достойные мудрого царя?»

Конфуций хранил безмолвие.

– Прислуживая вам, Учитель, когда вы пребываете в праздности, трудно самому дать правильный ответ, – сказал Цзэн-цзы. – Посему я смею обратиться к вам с вопросом.

Конфуций по-прежнему хранил безмолвие, и Цзэн-цзы затрепетал от страха. Он поднял полы платья и почтительно отступил назад.

Спустя некоторое время Конфуций вздохнул и, повернувшись к Цзэн-цзы, сказал ему:

– Шэнь, могу ли я говорить с тобой о Пути мудрых царей?

– Не смею считать свои познания достаточными для этого, но почтительно прошу дать мне наставления, полагаясь на то, что известно мне.

– Сядь, и я поведаю тебе, – сказал Конфуций. – Истинный Путь – это то, благодаря чему проявляется внутреннее совершенство (дэ) вещей. Совершенство – это то, благодаря чему ценится Путь. Посему, если бы не было совершенства, то Путь не ценился бы в мире. Если бы не было Пути, то совершенство не проявилось бы в мире. Даже если ты обладаешь лучшим скакуном в царстве, не умея правильно седлать и погонять его, ты не сможешь добраться до места своего назначения. Даже если ты владеешь обширными пространствами и многочисленными подданными, не умея управлять ими в соответствии с правильным Путем, ты не сможешь обрести царскую власть. Вот почему в древние времена мудрые цари внутри совершенствовались в «семи учениях», а вовне осуществляли «три достижения».

Путь мудрых царей был таков, что, когда они защищали свое государство, они отгоняли врагов на тысячи ли. Когда же они выступали в поход, то вели своих воинов так, словно ступали по спальной циновке. Оттого и говорится: «Когда правитель внутри совершенствуется в “семи учениях”, он вовек будет покоен. Когда правитель осуществляет вовне “три достижения”, его богатства не будут растрачены попусту».

– Тот, кто всегда покоен внутри и не растрачивает попусту богатства вовне, достоин зваться мудрым царем, – сказал Цзэн-цзы. – Могу ли я узнать, что это значит?

– В древности Шунь не покидал своего сиденья, а в мире всюду был порядок, – сказал Конфуций. – О чем тогда беспокоиться государю? Если в мире нет порядка, то вина лежит на государе. Если указы не выполняются, то вина лежит на подданных. А что до богатств царства, то древние цари брали себе только десятую часть урожая и отрывали людей на работы только три дня в году. Люди могли уходить в леса и на озера сообразно временам года, и за то никакой подати не взималось. На заставах и рынках не брали пошлин. Так как же могли растрачиваться попусту богатства народа?

– Осмелюсь спросить, что такое «семь учений»? – спросил Цзэн-цзы.

– Если верхи почтительны к старшим, то низы будут усердны в исполнении сыновней почтительности. Если верхи будут уважительны к своим господам, то низы будут усердны в преданности царю. Если верхи будут находить удовольствие в том, чтобы быть щедрыми, то низы будут добрее. Если верхи будут поощрять достойных, низы будут осмотрительны в выборе друзей. Если верхи будут любить духовную силу, низы не сгинут в безвестности. Если верхи будут стыдиться жадности, низы не будут водить тяжб. Если верхи будут скромны и вежливы, низы будут знать чувство меры. Вот что такое «семь учений». Эти «семь учений» – основа управления людьми. Вообще же говоря, верхи должны служить образцом для низов. Если образец правилен, то кто в мире осмелится вести себя неправильно?

Пусть правитель прежде водворит в душе своей человечность, и тогда его чиновники будут преданны, воины – усердны в службе, люди – искренни, обычаи – безыскусны, люди – честны, а женщины – целомудренны.

– Сей Путь поистине совершенен! – воскликнул Цзэн-цзы. – Я, Ваш ученик, еще не способен понять его.

– Шэнь, неужто ты думаешь, что он исчерпывается этим? – сказал Конфуций. – В нем есть и многое другое. Мудрые цари древности, управляя государством, непременно дробили его, чтобы ввести уделы, и делили его, чтобы навести в нем порядок. Только тогда никто из достойных мужей не оставался в безвестности, а нечестные люди нигде не могли спрятаться. Чиновники надзирали за народом каждый день и вникали в нужды людей во все времена года. Они приближали к себе достойных и отдаляли от себя недостойных. Они сострадали вдовам и вдовцам, вскармливали сирот и поддерживали бедных и нуждающихся. Верхи заботились о низах так же, как руки и ноги привержены к груди и сердцу. А низы любили верхи, как дитя любит мать. Когда же верхи и низы так привержены друг другу, то не останется невыполненным ни одно приказание. Все чтили духовную силу царя: ближние склонялись перед ним, дальние наперебой устремлялись к его двору. Таковы высочайшие свершения царской власти.

Вот почему говорится: «Тот, в ком много искренности и мало притворства, сможет сделать так, что обычаи его будут блюсти, слова его будут повторять, по следам его будут идти. В честности своей он незыблем, как смена времен года; в силе духа он могуч, как миллион людей; он подобен тому, кто дает есть другому, когда голоден сам, и дает пить, когда сам страдает от жажды. И люди уверены в нем, как они уверены в присутствии холода или жары. Если они считают дальнее близким себе, то так происходит не потому, что Путь близок, а потому, что духовная сила царя явлена воочию. А потому он не берется за оружие, но перед ним все трепещут; он не раздает богатства, а все любят его. Вот что означает: «когда мудрые цари защищали свое царство, они отгоняли врагов на тысячи ли».

– Осмелюсь спросить, что такое «три достижения»? – спросил Цзэн-цзы.

– Высший ритуал состоит в том, что без соблюдения правил вежливости мир управляется безупречно. Высшая награда состоит в том, что без раздачи подарков чиновники довольны. Высшая музыка состоит в том, что без слышимых звуков между людьми в целом мире царит согласие. Осуществляя эти три достижения, мудрые цари могли быть среди властителей мира, могли заставить чиновников служить себе, могли использовать на службе простой люд.

– Осмелюсь спросить, к чему относятся «три достижения»? – спросил Цзэн-цзы.

– Мудрые цари древности имели доскональное знание о названиях чиновничьих должностей, а зная эти имена, они знали и сущность вещей. Только после этого они жаловали подданным титулы, дабы народ чтил их. Вот что значит: «высший ритуал состоит в том, что без соблюдения правил вежливости мир управляется безупречно». Они пользовались правилами жалования наград для того, чтобы обогатить своих подданных. Вот что значит: «высшая награда состоит в том, что без раздачи подарков чиновники довольны». И тогда слава их гремела повсюду в мире. Вот что значит: «высшая музыка состоит в том, что без слышимых звуков между людьми царит согласие». Вот почему говорят: «Самый человечный человек в Поднебесном мире способен объединить самых близких людей в мире. Самый просвещенный человек в Поднебесной способен возвысить самых достойных мужей в мире. Самый мудрый человек в мире способен пользоваться услугами самых дружных людей». Только если эти «три достижения» осуществлены, можно выступать походом на врага.

В человечности нет ничего более великого, чем любовь к людям. В мудрости нет ничего более великого, чем понимание достойных. В управлении нет ничего более великого, чем использование на службе способных. Если государь сумел осуществить эти три завета в управлении, во всем мире не останется человека, который посмеет ослушаться его приказаний.

Любить людей и понимать достойных – кто из нас откажет себе в подобных доблестях? Между тем еще совсем недавно мы лицезрели полный зал народных избранников, освистывающих, захлопывающих академика А.Д. Сахарова, говорившего то, что станет очевидным и неоспоримым спустя лишь небольшой отрезок времени. Невыразимый стыд заставил выключить телевизор, но отключиться от жизни не столь просто. Если быть до конца честным, то к возмущению поведением депутатов примешивалось тогда чувство раздражения и досады на бесхитростность и прямолинейность академика. Ну умнейший же человек, прекрасно понимающий, кто сидит перед ним. Неужели нельзя быть педагогичнее, работать постепенно, так сказать, в зоне ближайшего развития аудитории?

Перед лицом последовавшей вскоре грозной череды событий эти псевдопедагогические резоны смотрятся мелко и убого. Нет, не столь простая эта вещь – понимание достойных! Может быть, стоило бы добавить: своевременное понимание, ибо достоинство, помимо всего прочего, начисто исключает способность хитрить, приспосабливаться, хотя бы и в самых благородных воспитательно-педагогических целях. И вот уже другой достойный человек, отягощенный любовью к людям, высказывает «несвоевременные» мысли, путаясь под ногами у очередных конфликтующих сторон, пытаясь остановить кровопролитие. Но, как повелось от века, толпа вновь кричит: «Распни его, распни!»

Правление мудрых царей было подобно дождю, выпадавшему ко времени: когда он проливался с небес, все люди радовались. И чем обширнее были их владения, тем больше людей радовались их правлению. Вот почему сказано: «Они вели свои войска, словно ступали по спальной циновке».

Поведение ученого

Когда Конфуций вернулся в Лу, правитель царства Ай-гун лично вышел встречать его, выказывая свое благоволение. Государь поднялся на крыльцо как хозяин, а Конфуций поднялся как гость и встал подле него.

– Ваше платье, Учитель, – это платье ученого, верно? – сказал Ай-гун.

– Я слышал, что познания благородного мужа обширны, но платье его соответствует обычаям страны, в которой он живет. Я никогда не слышал, что он должен носить платье ученого, – ответил Конфуций.

– Могу ли я узнать от Вас, как должен вести себя ученый человек? – спросил Ай-гун.

– Если мне будет дозволено сказать о сем предмете кратко, я не смогу исчерпывающим образом сделать это. А если мне будет дозволено рассказать об этом пространно, то одной встречи будет недостаточно, – ответил Конфуций.

Правитель велел принести сиденья, Конфуций уселся рядом с ним и сказал:

– Ученый человек – это тот, кто сведущ в мудрости древних царей и ждет предложения занять пост при дворе. С утра до вечера он погружен в ученые занятия и ждет, что ему зададут вопрос. Он пестует преданность и честность и ждет, что его повысят в должности. Он действует решительно и потому ждет, что на него обратят внимание. Таковы свойства ученого человека.

Ученый носит простое платье и шапку, и его поступки осмотрительны. Занимаясь большими делами, он как будто безмятежен. Занимаясь малыми делами, он как будто воодушевлен. В больших делах он кажется испуганным, в маленьких делах он кажется осторожным. Он с трудом выходит в мир и с легкостью уходит от мира. Выглядит он скромным и униженным, словно у него нет талантов. Таковы его внешние свойства.

Ученый человек мягок в обращении; он вежливо встает и уважительно садится. Его слова всегда искренни и внушают доверие, его поступки всегда правильны и безупречны. В дороге он не ищет для себя более удобного и безопасного пути, зимой и летом не старается уберечься от холода или жары. Он не торопится умирать, ожидая для себя достойной смерти. Он совершенствует себя, ожидая подходящего момента для действия. Таковы свойства его ума.

Ученый человек не считает ценными золото и яшму, но ценит преданность и правдивость. Он не стремится завладеть землями, но считает своими владениями человечность и долг. Он считает своим богатством не накопленные сокровища, а достижения учености. Его трудно привлечь на службу, но легко наградить. Его легко наградить, но трудно удержать на службе. Он не показывается миру, если время неблагоприятно: разве нетрудно привлечь его на службу? Если государь поступает несправедливо, он не приближается к нему: разве нетрудно удержать его на службе? Он думает прежде о работе, а потом о награде: разве нелегко его наградить? Таковы свойства его чувств.

Ученый человек таков, что, даже если ему подносят дорогие дары, он не оказывает милостей и, даже живя в роскоши, не поддастся чувственности. Пусть все люди вокруг будут противодействовать ему – он не уступит. Пусть ему пригрозят оружием – он не испугается. Перед лицом выгоды он не забудет о справедливости. Перед лицом смерти он не отступится от своих убеждений. Оглядываясь на прошлое, он ни о чем не сожалеет, глядя в будущее, он ни о чем не тревожится. Он не повторяет ошибочных суждений, не интересуется клеветническими слухами. Он никогда не изменяет своему торжественному виду. Он никогда не готовит загодя своих советов. Таково его положение в мире.

Ученый таков, что с ним можно быть близким, но не фамильярным. Его можно убить, но нельзя унизить. Дома он держится скромно и питается простой пищей. О его ошибках и упущениях ему можно говорить намеками, но не напрямую. Таковы его смелость и решимость.

Ученый таков, что делает преданность и доверие своими латами и шлемом. Он делает ритуалы и справедливость своим щитом и копьем. Он ходит, неся в себе человечность, и покоится, храня в себе духовную силу. Даже если его будут принуждать к тому, он не откажется от своих взглядов. Такова его уверенность в себе.

Ученый таков, что удовлетворится клочком земли в один му и крошечной хижиной с оконцами величиною с кувшинное горлышко. Даже живя в такой бедности, он без колебания примет предложение государя служить. Но если государь не обращает на него внимания, он не станет прибегать к лести. Таково его отношение к службе.

Ученый таков, что, живя с современниками, он стремится жить сообразно заветам древних. Если он встретит удачу и сможет претворить Путь, последующие поколения смогут взять его за образец.

Если он не встречает отклика в мире, если его не приближают верхи и не выдвигают низы, если клеветники и льстецы строят козни против него, его жизни может угрожать опасность, но от своих намерений он не откажется. Таковы свойства его целомудрия и воли.

Ученый таков, что он расширяет свои познания, не прерываясь ни на мгновение, и претворяет свою волю, не ведая усталости. Он может жить в безвестности, но никогда не предастся порокам. Он может служить сильным мира сего, но не поступится честью. Осуществляя ритуал, он поддерживает гармонию, но в мягкости и уступчивости знает меру. Стремясь уподобиться достойным мужам, он добр к простым людям. Таковы широта его взглядов и его доброта.

Ученый таков, что, выдвигая на службу у себя в округе, не сочтет зазорным рекомендовать родственника, а выдвигая людей со стороны, не побоится рекомендовать недруга, ибо он руководствуется только способностями людей. Он выдвигает достойных и талантливых, не ожидая награды от них. Он желает только, чтобы государь осуществил свои намерения, а народ возлюбил его духовную силу. Если он может быть полезным государству и семье, он не добивается богатства и славы. Таков ученый в деле выдвижения на службу достойных и способных.

Ученый таков, что он хранит свое имя незапятнанным и очищает себя в духовной силе. Он говорит правителю то, что должен сказать, и склоняет голову. Тихим словом он поправляет государя даже без его ведома. Безмолвием воздействует он на государя и не предпринимает поспешных действий. Он не старается возвысить себя, встав на край пропасти, или возвеличить себя успехами в совершении малых дел. Если в мире царит порядок, он не относится к своим обязанностям легкомысленно. Если в мире воцаряется беспорядок, он не считает это помехой его планам. Он не ищет поддержки людей потому, что они поддерживают его, и не осуждает других потому, что они не согласны с ним. Таковы его свойства в претворении его одинокого пути.

Ученый таков, что, если он не служит Сыну Неба вверху или правителю удела внизу, он почтительно безмолвствует и проявляет терпимость. Он тщательно взвешивает свои мнения, а с другими держится смело и решительно. Он поверяет свои поступки изучением всех наук и достигает утонченности в поведении. Даже если государь поделит с ним свое царство, он будет считать свои владения сущим пустяком. Он не удовлетворится даже должностью царского советника. Таково его отношение к государевой службе.

Ученые таковы, что исповедуют одинаковые принципы в осуществлении своих планов и путь свой созидают по единым правилам. Когда они равны по своим талантам, они радуются этому и с легкостью подчиняются друг другу. Будучи надолго разлученными, они не верят наветам на своих друзей. Если правитель разделяет их убеждения, они стоят на виду, а если нет – скрываются. Таково их отношение друг к другу.

Мягкость и доброта – основа человечности, а осторожность и почтительность – пространство человечности. Радушие и щедрость – действие человечности, а уступчивость и смирение – сила человечности. Ритуалы и правила – внешняя сторона человечности, а слова и рассуждения – украшение человечности. Пение и музыка – гармония человечности, а разделение и рассеивание – применение человечности. Ученый обладает всеми этими свойствами, но не дерзает говорить, что он человечен. Таковы его смирение и почтительность.

Ученый таков, что он не печалится в бедности и не гордится тем, что обладает славой и богатством. Правители мира не могут его стеснить, старшие в мире не могут его обременить, начальники по службе не могут его опечалить. Вот почему его зовут ученым человеком. Нынче же люди зовут друг друга учеными без всякого на то основания, злоупотребляя этим высоким званием.

Когда Ай-гун услышал эти слова, его речи стали искренними, а поведение почтительным, и он сказал: «До конца своих дней я не посмею больше смеяться над учеными людьми!»