Владимир Малиновский
Если ты святой

«Заметки на полях №10»

«Мы, баптисты, преклоняемся пред абсолютным могуществом Слова Божия, сознавая, что только Один Бог имеет право определять, чем мы, Его творение, должны быть, что мы должны делать или от чего мы должны воздерживаться; чему должны верить и от чего должны отворачиваться. Мы безусловно преклоняемся пред Владычеством Христа, как пред Господом и Царём над всем видимым и невидимым…» – начитывал текст спокойный мужской голос, который проходил через динамики наушников старенького СиДи плеера. – «В разгар проповеди дверь в баптистскую церковь отрывает Иисус, за ним тянется свет, он гневно идёт через проход, осматривая пристально прихожан. Все замирают. Он поднимается на сцену и тут же забирает микрофон. Тут важно, что микрофон проповедник отдает не сразу Иисусу приходится отнимать его с силой из рук оцепеневшего проповедника. «А ну, дай его сюда» – говорит Иисус. Взяв микрофон в руки, Иисус говорит с прихожанами о том, что их путь не верен и им нужно вернуться в лоно канонической церкви. Люди начинаю свистеть и улюлюкать Иисусу «Вон со сцены. Если нечего сказать, отдай микрофон», – кричат люди с места. Затем проповедник пытается отнять микрофон у Иисуса под овации зала. И тут Иисус и проповедник падают на пол и начинаю бороться за микрофон, катаясь по всей сцене… А это ещё кто?», – внимание молодого человека привлекла съёмочная группа, которую он заметил на другой стороне привокзальной площади.

Оператор поставил камеру и стал снимать общие планы. Затем камеру переместили, и репортёрша встала перед ней и стала говорить текст. После чего репортёрка стала подходить к разным торговым палаткам, которыми была усыпана привокзальная площадь, а оператор с камерой всюду следовал за ней. Через некоторое время они подошли к палатке молодого человека. Молодой человек, наблюдая за этой картиной, предположил, что очередь может дойти и до него, и предусмотрительно убрал все пустые бутылки, окурки, старые кроссовки под стеллаж и после ещё причесал волосы на бок.

– Так давай, иди сюда, – сказала девушка репортёрка своему оператору. – Здрасте… – сказала репортёрка высокомерным тоном.

– Здравствуйте, – сказал робко молодой человек. Он смотрел на неё, взгляд его словно зафундаментировался, молодой человек сидел, практически не шевелясь. В своих фантазиях он часто представлял себе, как даёт комментарий по тому или иному вопросу. Молодой человек окрестил это мыслительно-фантазийное явление, как «Сам себе интервьюер».

– Так, по моей команде начнёшь снимать.

– Хорошо, – сказал оператор, прикурив сигарету. Они вели себя так, будто бы молодого человека там в принципе не было, девушка просматривала свои записи в блокноте, а оператор, поставив камеру на треногу, продолжал курить.

– Вы что-то хотели? – сказал молодой человек, ему никто не ответил. – Чем я вам могу помочь? – сказал молодой человек более настоятельным тоном, но вышло у него это не ловко. Девушка закрыла блокнот и бросила его оператору, тот ловким движением поймал его и положил в сумку, которая висела у него на плече.

– Так, давай, наверное, снимем проход.

– Сейчас?

– Да нет, давай завтра. Работаем… – сказала репортёрка гневным голосом. Оператор выкинул окурок и затем развернул немного камеру, а репортёрка отошла от палатки на несколько метров. – Давай, – сказала репортёрка, оператор навёл на неё камеру, и она медленными крадущимися шагами стала двигаться к палатке. – А вот сейчас мы подходим ещё к одному представителю так называемого ларьково-палаточного бизнеса нашей столицы, – говорила, смотря в камеру репортёрка, объектив медленно двигался за ней. – Здравствуйте. Как вы могли бы прокомментировать тот факт, что ваш бизнес наносит удар по облику нашего города? – сказала репортёрка и перевела микрофон в сторону молодого человека.

– Я отношусь сугубо отрицательно. Наш город заслуживает того, чтобы на его красивом лице не было отёков и синяков.

– Так стоп, – сказал репартёрка и оператор выключил запись. – Так, что вы говорите? Как это вообще можно понимать?

– А что? Вы спросили, как я отношусь к этой проблеме, и я вам честно ответил. Вы разве не этого ждали от меня?

– Послушайте. Это всё выглядит так, как будто вы просто решили размять ваше чувство юмора. Не могли бы вы быть чуточку серьёзней.

– Хорошо, тогда скажите. Что именно вы хотите от меня услышать? Я постараюсь проследовать формату.

– Ну, не знаю. Вы правда так считаете?

– Да кончено. Мне кажется, это мнение единственное, которое может быть сформировано в уме сознательного жителя нашего прекрасного города.

– Ну ладно. Давайте тогда продолжим. С того же места, где остановились. Пишем, – сказала репортёрка, повернувшись к оператору. – Вы сказали, что вам не нравиться то, как подобные вашей бизнес-точке, портят внешний вид нашего города.

– Да, именно это я и сказал.

– Хорошо. Как вы отнесётесь к закону, который обяжет владельцев такого бизнеса закрыться?

– Ну, естественно, отрицательно. По моему мнению, всё должно проходить органично. Люди должны сами прийти к выводу, что такой способ заработка плохо влияет на окружающую среду, к тому же, портя картинные виды нашего культурно воспетого города. Но лишать людей их работы, на мой взгляд, тоже не честно. У людей из-за этого может открыться депрессия.

– Так, я не пойму. Вы за или против?

– Остановите запись, – сказал молодой человек. Девушка выдохнула и махнула рукой оператору, чтобы тот приостановил запись.

– Что?

– Мне не понятен вопрос. Что вы имеете в виду, когда говорите «за»? И что значит «против»? – сказал молодой человек, и девушка задумалась на несколько секунд.

– Так. Это всё. Достаточно, – сказала репортёрка и повернулась к оператору. – Всё, сворачиваемся, с меня хватит на сегодня, – сказала она. Оператор выключил камеру, девушка, вздохнув, повернулась к молодому человеку. – Спасибо.

– Это долг каждого гражданина.

– Угу, – хмыкнула девушка. Оператор сложил треногу, поднял камеру, и они с репортёркой двинулись через вокзальную площадь к своему служебному автобусику.

«Заметки на полях №11»

– Ну, как идёт торговля? – сказал мужчина, подошедший неожиданно для молодого человека к палатке. На нём были надеты светлые джинсы и чёрная прилегающая к телу майка. Его лицо скрывали солнцезащитные очки, а на руке красовались золотые часы. Молодой человек сидел с книгой в руках и на его лице было видно, что он был немного растерян, увидев этого человека. – Михал Иваныч, – сказал молодой человек и отложил книжку в сторону. – Не ждал меня? – сказал мужчина. – «Я видел его всего раз. Когда он мне давал работу. Естественно, что я тебя здесь не ждал. Ты всегда посылаешь кого-то, чтобы те забрали у меня деньги. А теперь ты стоишь здесь сам лично и спрашиваешь меня, ждал ли я тебя… А сам, как думаешь?!»

– Можно сказать, что я немного удивлён вас здесь видеть, – сказал молодой человек, привстав со своего раскладного стульчика.

– Да ты сиди. Зачем тебе вставать, – сказал мужчина и молодой человек покорно сел обратно. – Ты, наверное, во всю напрягаешь свой мозг. Что он тут забыл? Хрена ли приперся? Так?

– Ну, я бы так радикально бы не мыслил. Но меня не может не занимать факт вашего появления здесь.

– Ты мне скажи… Когда ты ко мне нанимался. Почему ты забыл мне сказать одну незначительную на первый взгляд вещь? – «Он не может знать. Это просто невозможно».

– К сожалению, никак не могу понять, о чём идёт речь, – сказал молодой человек, пытаясь сохранять спокойствие.

– Так, я тебе подскажу. Что же ты не упоминал, что ты у нас прирожденный оратор. Как там ты сказал, с красивого лица нашего города, – сказал мужчина в саркастичной манере и после ещё выдал не продолжительные аплодисменты. – Нет, но браво. И почему мы узнаём из новостей по телеку, что наш… Такой талант. А?

– Они подошли, я ответил, что думаю.

– И тебя ничего не смутило?

– Да вроде нет.

– Как думаешь, зачем эти журналюги терлись здесь?

– Не могу знать наверняка.

– Ну, хотя бы какая-нибудь версия у тебя есть?

– Видимо идёт война за палаточно-ларьковый бизнес.

– Как опять ты верно слова подставил. Именно война. И в этой войне мы все в крайне проигрышной позиции. Отступать больше некуда. Может ты ещё мне скажешь, кто наш враг в этой войне? – «Конечно знаю, ваш враг это – время, которое просто закончилось», – подумал молодой человек.

– Телевидение было федеральным, так что… – сказал молодой человек.

– Так, если ты всё понимаешь. Какого хрена ты там наплёл, – сказал мужчина довольно резко, но при этом оставаясь хладнокровным.

– Михал Иваныч. Это чёртовы телевизионщики, они режут, а потом монтируют, как им выгодно. У них все карты на руках, это по хуже шулеров ребята будут. Беспредельщики, одним словом. Я им говорил про обратную сторону медали, что мол люди лишатся работы и всё такое прочее. А они…

– Так, слушай меня внимательно. Завтра за тобой приедут. И отвезут к городской администрации. Там тебе дадут плакат, ты пойдешь и присоединишься к толпе протестующих. К тебе подойдут репортёры. И ты на камеру задвинешь речь о том, как плохо тебе будет жить без работы, которую ты так сильно любишь. Опыт давать комментарии у тебя есть. Да и смотришься ты по телеку колоритно. Есть какие-то вопросы?

– Да, один. Мне палатку закрывать или вы кого пришлёте?

– Что? Блин. Да, хрен знает. Да, мне пофиг. На эту палатку.

– Хорошо, Михал Иваныч, я всё сделаю.

– Конечно, сделаешь. Ещё бы ты не сделал. Ладно, дай мне что-нибудь в тачку послушать, – сказал мужчина и молодой человек стал окидывать взглядом фонотеку. Затем он взял свой СиДи плеер и достал оттуда диск, положив его в коробку, он передал её своему шефу. – Что это?– сказал мужчина, удивлённо посмотрев на коробку без каких-либо надписей.

– Это! Современная философия. Мысли прочищает капитально. Это как сауна для мозга.

– С проститутками…?! – сказал мужчина и стал смотреть на молодого человека. Тот стал улыбаться. – Смотри не обосрись. На этот раз. Ибо последствия могут тебе не понравится. Думаю, ты и так это знаешь. Ты вон какой умный. Книги читаешь, философов слушаешь, – сказал мужчина, медленно придавая каждому слову некую бескомпромиссную фундаментальность, которую правильно считывал молодой человек.

«Заметки на полях №12»

«Что если наш быт находиться во власти истории. История, как единственный инструмент коммуникации. Мы как-то раз с друзьями… Помню в детстве… Вот у меня случай был… Ты слушаешь, чтобы потом рассказать. Оглянись, всё вокруг, куда бы ты не посмотрел, и есть так или иначе атрибуты истории. Христианство, Ислам, Иудаизм, и даже Буддизм состоят из рассказа историй. Конституции всех стран основаны на правоприменительных историях. Да и вообще, любая передача данных и есть история, так происходит только в прошедшем времени. Таким образом, получается, что история – это необходимая материя для образования формы информации. И уже сформированная через историю, подходящая форма информации, является готовым, и что самое важное, неисчерпаемым в своём ресурсе, продуктом. Изготовленным для последующей всеобщей трансляции, для всевозможных в своём многообразие целей, через структурно и технологически развитые средства массовой коммуникации. При помощи Текста – речевого передатчика. Ибо передавать информацию можно только двумя способами. Таким образом, следует, что история – это базовый код нашего мира. И мир наш управляется только посредством информации чья основа это история. », – размышлял юноша… Он проговаривал текст в своей голове, будто кто-то его слышал и слушал. И так было каждую ночь., кроме той самой. В ту его размышления были прерваны… Сложно сказать, когда он понял, что сейчас должно произойти что-то страшное. Что-то непоправимое. Тогда, когда он услышал те странные звуки, несвойственные его обычному быту или уже, когда он втянул в свои лёгкие первые клубы дыма – зарождающегося огня.

Торговые точки на привокзальной площади закрывались поздно, около десяти часов вечера, людей на площади к этому времени практически не оставалось. И молодой человек каждый день закрывал к этому времени палатку, он прощался со всеми своими соседями по бизнесу и шёл через аллейку с фонарями, которые горели через один, по ней он приходил в пиццерию, не подделку. Там он брал себе два кусочка пиццы и что-нибудь запить. Затем он шёл через ту же самую аллейку, к своей палатке обратно, отрывал её и, попадая внутрь, опускал за собой роллет, а потом зажигал свечу. После того как он ставил её на полочку, он вытаскивал из-под стеллажа с дисками свёрнутый матрас, расстилал его, брал в руки книгу, читал некоторое время и уже затем засыпал.

Он вставал очень рано, на привокзальной площади к тому времени уже начиналась суета. Молодой человек закрывал палатку, пред этим надевая спортивный костюм, а затем устремлялся на ежедневную пробежку. Он пробегал по аллейке, затем выбегал на дорожку, ведущую в парк. Он пробегал весь парк, а после бежал обратно по другой дорожке мимо пруда, где почти круглый год плавали утки. После он бежал к зданию вокзала и, заходя внутрь здания, молодой человек здоровался с охранниками и проходил холл вокзала. Потом он спускался по лестнице и шел в туалет для персонала, там он раздевался по пояс и обмывал себе торс. А уже закончив эту процедуру, он возвращался обратно в палатку, открывал роллет, переодевался и начинал торговлю всегда раньше, чем это делали его соседи. Все они не оставляли этого без внимания и отпускали по этому случаю шутливые замечания: «ой, вот миллионером хочет стать, трудоголик, человек, который не спит, утренняя звезда», – это наблюдение видно было отсылкой к утренней музыкальной передаче, а может…

Молодой человек открыл глаза и увидел, что палатка начинает заполняться дымом, который медленно осваивался по всему пространству. А затем стены, сколоченные из листов фанеры, начали издавать треск, такой же, который издаёт разгоревшийся костёр. Он поднялся и, уже сидя на раскладушке, пытался понять, что происходит.

– Кхмкхмкхм… – покашлял он от дыма, который успел попасть ему в легкие. – Кхмкхм, – опять откашлялся он. Он посмотрел вправо и увидел, что стену насквозь прожигают языки пламени.

Глава 2. Прыжок

«Мир картонный, а сосули из воды, тари тари тари ти».

«Давай ещё разок на бис, браво. А я буду аплодировать твоему таланту, как самый преданный почитатель», – думал я у себя в голове, если тогда это была еще моя голова. Я словно, тот всадник, который носил свою голову у себя в руках, которая была всегда при нём, но в обычном мирском понимании, ему не принадлежала. Я боковым зрением всё ещё видел моего пса, который так же скитался по улицам в поисках меня. В зеркале заднего вида я увидел его глаза, которые смотрели на меня. Помню, что тогда никак не мог понять, что наполняло его взгляд яростью ко мне или состраданием. Грань между этим была настолько размытая, что мои ощущения от его взгляда попросту не вызывали у меня эмоций, кроме этих раздумий. «Главное не думать про пса и что я должен ему помочь», – подумал тогда я, когда увидел его глаза, смотрящие на меня в зеркале заднего вида. Меня страшно пугало ощущение того, что он слышать всё, о чём я думаю. Я больше ни за что не хотел, чтобы он проделывал со мной штуки, вроде тех, как змей-глаза. Кто мог знать, что у него было подобное в его садистском арсенале. Но как бы я не старался, всё равно думал про Джека и о том, что я обязан прийти к нему.

– Ты это чувствуешь? – спросил он и откинулся на сидение, словно наркоман, который только вытащил шприц из вены. «Что я должен ещё чувствовать, кроме ненависти к твоей омерзительной морде?» – подумал в тот момент я. А буквально через мгновение, я уже понимал, о чём идёт речь. Представьте себе внутреннее ощущение, то которое возникает, когда качели взмывают очень высоко, а затем падают в другую сторону, как мы там говорили, дух захватывает. Так вот, это не то секундное ощущение, а это же чувство, только оно в тебе постоянно. Разница между оргазмом свиньи и человека – это время присутствия этого прихода. – Как же это можно не любить. Тебе это нравиться? – сказал он и отпустил руки с руля.

– Да, нравится, – ответил робко я, зациклившись на том, что это постоянное свербение от захваченного духа расстраивало медленно мою пищеварительную систему. Хоть я и не ел ничего несколько дней перед тем, как всё случилось. Накануне в гостиничном номере я выпил несколько банок газировки.

– Вот, еще кружок. Пройден! – крикнул восторженно он. – Этот пройдем еще быстрей? – сказал он и повернулся посмотреть на меня. – Ты чего это, парень? На тебе лица нет! – сказал он мне, а меня уже было не остановить, точнее, мой слабый и измученный вредными элементами газировки желудок. Сначала меня стали разрывать сильные спазмы. Ну, а затем всё было, как в тех гипертрофированных кино-сценах. Газировка разного цвета, вперемешку с моими желудочными выделениями, гейзерным извержением в секунду залепили всё лобовое стекло. Он быстро повернулся обратно к рулю, который резко потянуло влево, и схватился за него, пытаясь не выронить его. Я замер, в ожидание удара в эту странную диодную стену, служившую некими бортиками, вроде тех, которые вылезают вдаль всей дорожке в кегельбане. И вот, удар. Я ощутил, как мои внутренности, словно перемешались, а затем откатились обратно по своим местам. Бьюик стал крутиться по дороге, словно барабан в одной известной телеигре. Затем снова удар об стену, только уже с другой стороны. А после снова вращения, и вот, мы уже врезаемся в стену снова. Если была такая возможность заснять это всё планом сверху, это было бы похоже на то, как пластиковая шайба в аэрохоккее молниеносно отлетает от бортиков, таким образом продвигается вперёд, но наш удар к тому же был ещё крученый.

Сила ударов начала уменьшаться, и толстая сталь Бьюика стал высекать значительно меньшее количество диодных искр от красочной стены. К тому времени запах моей блевотни перешёл в стадию едкой вони. Мне было дико неловко, что я превратил его машину в нечто схожее с отходной ямой. К моему стыду, добавлялось то, что от такого резкого запаха, моё дыхание прерывалось и мне практически нечем было дышать. Смотря на него, я понимал, что ему такое зловоние даётся ещё сложней. Это было заметно по его виду. Каждый его вздох сопровождался хрипом, а его лицо морщилось. По всей видимости, это у него был первый раз, когда он столкнулся с запахом реального внутреннего мира человека.

Бьюик медленно катился к стене. Наконец он смог взять управление под свой контроль. Мой спутник стал плавно поворачивать руль, а затем, самое мягкое столкновение из всей сотни ударов. Мы уперлись правым боком в стену, это было похоже на то, как корабль швартуется к причалу, сначала он подставляет борт, а затем его мягко притягивают к берегу вручную швартовыми.

Всё это время, пока длился наш неуправляемый полёт, он всё время молчал. Мне показалось, что он расстроился, что я испачкал его межгалактический Бьюик, но причина его безмолвия была в другом.

– Выходи, – грубо сказал он. Я дёрнул за серебристую ручку и вылез из машины.

– Мне очень жаль, что так вышло, – сказал я.

– Нет, ну всегда найдётся один из сотни. Который всё будет портить, – говорил ворча он, при этом копаясь в багажнике. – Говоришь с ними, пытаешься быть вежливым. Но нет, им всё мало. Вот, что-то постоянно надо. Не понятно, зачем и для чего?! Просто надо! – продолжал причитать мой спутник. Он достал небольшую чёрную коробку из багажника и, поставив её перед Бьюиком, открыл и сделал два шага назад. Я пытался посмотреть, что в коробке, но смог разглядеть только черноту. – Лучше отойди парень. Они не должны тебя видеть.

–Кто? – спросил я. Он не ответил, взяв меня под руку, притянул к себе. Из коробки вылезло жукоподобное существо и село величественно на край коробки. Если быть более точным, это было что-то среднее между жуком и мухой. Часть груди и брюхо напоминало обыкновенную муху, только размером с ладонь. А вот, голова больше походила на жучинную, такая круглая с чёрными глазами и клешнями на пасти. Ко всему прочему, голова была немного крупноватая для такого туловища. Её расположение было не продолжением тела, как принято у насекомых, а создавалось впечатление, что её кто-то просто прикрепил, как отдельную деталь. Сидя на краю коробки, муха-жук, словно лев, открыл свою пасть, раздвинув клешни и издал пискляво-свирепый рык, а его голова начала вращаться по кругу, в сопровождении неприятного треска. Такой звук можно услышать в лесу от разных насекомых. Муха-жук взлетел и устремился прямиком в салон Бьюика. Не переставая свирепо пищать, он опустился на мои испражнения, которые уже начали засыхать. Коробка стала трястись и целый рой муха-жуков вырвался из неё. За секунду они проникли в Бьюик и облепили все места, где была моя рвота, и, толкаясь между собой, стали её поедать.

– Что они делают? – спросил я у него.

– А на что это похоже? – сказал он и его обезображенные губы стали натягиваться в подобие улыбки. – Где-то вышло. А в кого-то зашло. – сказал он на своём жутко философском языке. Мне было противно всё это зрелище, и мой взор перенаправился в сторону диодной стены, я по-прежнему видел, как за ней слонялся по улице мой пёс. Только изображение стало более отчётливое, я это связал с тем, что мы были не в движение на бешеной скорости, а стояли на месте.

Я почувствовал, что по моим волосам что-то лазит. Резко моя рука в автоматическом режиме скользнула по волосам. Это был муха-жук, видимо, несколько капель моего извержения попали мне на волосы. Муха-жук издал свой вопль и стал летать возле меня.

– Отряхни волосы, – сказал он мне. Я спешно стал водить рукой по волосам, до тех пор, пока не почувствовал, что на волосах ничего не осталось. Но уродец не улетел, а завис перед моим лицом. Я начал дуть на него, думая, что это его отпугнет. – Только без резких движений, парень, – сказал он мне, пристально наблюдая за развитием этой ситуации.

– Что мне делать? – сказал я. Мне казалось, что муха-жук смотрит прямо мне в глаза. Затем он открыл пасть и издал свой вопль. Не помню, что меня сподвигло на такое необдуманное действие, скорее всего, просто рефлекс. Я резко хлопнул по нему ладонью и тот упал на асфальт. Без каких-либо раздумий я прихлопнул его, раздавив тварь ногой. Рой муха-жуков синхронно остановил трапезу и замер, словно кто-то нажал кнопку на пульте управления, выключил каждого из них. Я посмотрел на свою подошву и увидел, что к ней прилип муха-жук, точнее мерзко-зелёная слизь, вперемешку с раздробленными кусочками его тельца. Вся стая, словно по команде, вылетела из Бьюика и, организовавшись в стройную колонну, с жутким визгом полетели в нашу сторону.

Я был занят тем, что пытался сбросить мерзкие липкие останки муха-жука со своей подошвы, как он оттолкнул меня в сторону. И, встав на пути этой жутко пищащей чёрной тучи, стал открывать свой рот. Его щёки начали рваться, и я услышал хруст челюсти, а голова его стала в два раз больше, при этом тело осталось прежнего размера. Как постепенно исчезающий поезд, въезжающий в туннель, муха-жуки влетали в его рот. Живот моего спутника стал вырастать, а одежда на нём растягиваться, и, когда последний муха-жук оказался в нём, его голова резко уменьшилась. Его брюхо отвисло почти до самого асфальта, и он начал качаться, при этом передвигаясь из стороны в сторону, а затем, в животе моего спутника стали слышны хлопки. Я понял, что это лопаются муха-жуки, а те, которые ещё не лопнули, попытались организовать прорыв из его живота. Это было понятно по тому, как его брюхо начало подниматься и вытягиваться вперёд.

– Быстрей, дай мне флакон из сумки, – сказал он.

– Где она? – растерянно крикнул я.

– В багажнике, – ответил он. Я побежал к багажнику, где лежала эта сумка, но при этом, я не мог перестать смотреть за тем, как из его живота пыталась вырваться стая уродливых тварей. Открыв сумку, я увидел, что в ней была сотня таких мелких флаконов, и на горловине каждой была прикреплена бумажная бирка.

– Какой мне взять? – крикнул я. И посмотрел, что там происходит. Его брюхо начало трескаться, а хлопки ещё продолжались.

– Номер 3, – крикнул он в ответ. Я стал неловко перебирать флаконы и понял, что на всех бирках написано «Номер три». Схватив флакон с номером 3, я тут же бросился к нему. – Стой. Не подходи ближе, – сказал он мне. Я остановился. – Бросай его мне, – сказал он, и я бросил флакон. Не долетев до его вытянутой руки, флакон разбился об асфальт. Мы одновременно посмотрели на разбитый флакон, жидкость которого растеклась на асфальте. – Быстро в машину, – сказал он. И через мгновение муха-жуки вспороли ему брюхо и вырвались наружу.

Эти твари жаждали мести. Единственная преграда между мной и этим смертельным роем лежала на асфальте с разорванным брюхом, пытаясь собрать его ошмётки в кучу. В машину мне было не успеть, и я бросился бежать по асфальтированной дороге в другую сторону.

– Стой, – крикнул он мне. Я решил повернуться к нему, но страх не позволил мне этого сделать. От первоначальной стаи муха-жуков осталось не больше кучки, но её бы хватило, чтобы обглодать меня всего. Расстояние между нами уменьшалось. Я это понимал по приближающемуся яростному жужжанию, по звуку это напоминало, что-то вроде бензопилы в руках серийного убийцы, который жаждет воткнуть её в твоё тело.

Я понимал, что мне не убежать. Рано или поздно они меня догонят, и тогда меня ничто не сможет спасти. Я повернул голову и посмотрел на диодную стену. Через неё мне все еще виделась размытая картина, где среди прохожих бегал мой пес, малыш Джек. Подобно тому, как игрок в американский футбол резко меняет траекторию для того, чтобы скинуть с хвоста преследователя, я проделал такой же манёвр с муха-жуками. Это дезориентировало тварей, но ненадолго, и они быстро перестроились. И вот, я бежал прямиком в диодную стену, а муха-жуки строго следовали за мной.

– Там бездна, приятель, – услышал я крик моего спутника, который продолжал лежать на том же месте с распоротым брюхом. Когда до столкновения со стеной оставалось всего ничего, я повернулся назад и, сделав толчок, прыгнул вниз и приземлился на асфальт. Вся стая муха-жуков влепилась в диодную стену, без каких-либо шансов, как у тех машин при краш-тесте. Один за другим муха-жуки лопались об светодиодную стену, при этом, почему-то они оставляли следы своих внутренностей в виде жуткой слизи, но они не высекали световые искры, как это было с Бьюиком. Они будто бы преобразовывались в свет, и стена их вбирала в свой светодиодный поток.

С моего подбородка закапала кровь, а затем я почувствовал, как кончики пальцев моей левой руки что-то щекочет. Подняв голову, я увидел, что мои пальцы прошли сквозь диодную стену. Я продвинул их немного глубже.

– Эй, приятель! – крикнул он своим хриплым голосом, и я резко вытащил пальцы из стены. – Ты будешь и дальше там лежать? Или, может, всё-таки встанешь и поможешь мне? – сказал он. Я поднялся с асфальта и первым делом ощупал рану у себя на подбородке. Я нащупал кусок мяса, который висел на коже, образовав в моём подбородке не большую дырку. Я пошёл к нему, придерживая кусок подбородка, тем самым закрывая дырку, чтобы кровь текла не так обильно. – – Ой, йо. Мир картонный, а сосули из воды. А посмотри ты на меня, а посмотри.

«Самое время петь мерзкую песню, хотя, что можно ждать от такого мерзкого типа, как он. Нужно было дать муха-жукам тебя выесть изнутри, пока они были бы заняты тобой, прыгнуть обратно за эту грёбаную стену, отделяющую нормальность от безумия», – Думал я, смотря на него, беспомощно лежащего на асфальте, собиравшего разорванную кожу своего эластичного живота.

– Ох, приятель. Да у тебя кровище хлещет. Так мы с тобой туда не придем. Посмотри на нас. Сгинем в безызвестности, тут, на этой дороге, – сказал он, посмотрев на меня и на себе.

– И что мы будем делать? – спросил я у него.

– Сядь на заднее сидение.

– И как это мне поможет?

– Послушай, парень. Я тебе говорил, это ни к чему не приводит. Все такие разговоры не имеют смысла для тебя. Ты же уже начинаешь все понимать. Это заметно по тебе. Сядь в машину, – сказал он спокойным тоном.

– Вот, черт, – сказал я, развернулся и пошёл садиться на заднее сидение Бьюика. Придерживая одной рукой подбородок, другой я открыл дверцу Бьюика и залез в машину, тупые муха-жуки не выполнили свою работу до конца и в салоне остался жуткий запах моей рвоты. – И, что дальше? – крикнул я. Он ничего не ответил. И тут я почувствовал невыносимое жжение, словно кто-то засунул мой подбородок в чашу с раскаленными углями. Я закричал так, как никогда не кричал в своей жизни. Мне кажется подобный крик можно услышать в древности, когда чье-нибудь влагалище пропускало через себя плод аномально больших размеров, а анестетиков, к большому разочарованию, для тех страдальцев тогда ещё не придумали. Почему-то мне показалось, что если я выберусь из бьюика, то всё закончится. Я начал дергать ручку, но дверь была закрыта. Продолжая кричать, я упал на спину, разложившись по всей длине на сиденье. Я слышал, как моя кожа на подбородке шипит, звук был схож с тем, когда горит бенгальский огонь.

Запах в салоне стал ещё отвратней, к вони от моей рвоты добавилась ещё и вонь горелой кожи и волос. Услышав щелчок замков Бьюика, я быстро поднялся и дёрнул за ручку. Вывалившись из машины на асфальт, я сменил крики на стоны. Катаясь туда и обратно по асфальту, я схватил рукой свой подбородок. Он был весь сморщенный и липкий.

–Эй. Эй. Не трогай сейчас его. Дай ему застыть, – сказал он. Я тут же убрал руку и, просто свернувшись калачиком, продолжил стонать от жуткой, не проходящей боли. –Эй. Как ты там? – спросил мой спутник, который продолжал лежать на том же месте.

– Нормально, – спокойно ответил я.

– Парень. Сейчас не время лежать. Тебе нужно подниматься. Мы должны пройти этот путь. Или это может занять целую вечность. Ты знаешь, как долго длится вечность?! – сказал он, и я начал медленно подниматься. После того, как я встал на ноги, первое, что я сделал, подошёл к боковому зеркалу Бьюика, чтобы осмотреть свой подбородок. Кожа на моём подбородке напоминала кожу морщинистого старика. – Эй, парень! Заканчивай собой любоваться, – сказал он чуть ли не приказным тоном. Я ещё некоторое время по рассматривал в зеркало свой изуродованный подбородок, а затем резко повернулся к нему.

– И что прикажешь дальше?

– Мне нужна сумка с моими флаконами. Принеси мне её, – сказал он, я пошёл к багажнику Бьюика, где лежала эта сумка. Я вытащил сумку из багажника и, не дойдя до него несколько шагов, остановился и поставил сумку на пол. Он посмотрел на сумку, а потом на меня.