Владимир Ленин
Полное собрание сочинений. Том 26. Июль 1914 – август 1915
III
Вторую эпоху или «сорокапятилетнюю полосу» (1870–1914), по выражению А. Потресова, этот последний характеризует очень неполно. Такой же неполнотой страдает характеристика этой эпохи в немецком сочинении Троцкого, хотя последний не соглашается в практических выводах с А. Потресовым (что должно быть отнесено к преимуществу первого над вторым) – причем обоим названным писателям едва ли не остается неясной причина известной близости их друг к другу.
А. Потресов пишет про эпоху, которую мы назвали второй или вчерашней:
«Детализованная ограниченность работы и борьбы и всепроникающая постепеновщина, эти знамения эпохи, возведенные одними в принцип, для других стали привычным фактом их бытия и, как таковой, вошли элементом в их психику, оттенком в их идеологию» (71). «Ее (этой эпохи) талант планомерно-выдержанной и осторожной продвижки вперед имел своей оборотной стороной ярко выраженную неприспособленность к моментам нарушения постепенности и к катастрофическим явлениям всякого рода, во-первых, и, во-вторых, исключительную замкнутость в круге национального действия – национальной среды» (72)… «Ни революции, ни войн» (70)… «Демократия тем успешнее национализировалась, чем больше затягивался период ее «позиционной борьбы», чем дольше не уходила со сцены та полоса европейской истории, которая… была полосой, не знавшей в сердце Европы международных конфликтов, а стало быть, и не переживавшей волнений, выходящих за пределы национально-государственных территорий, не ощутившей остро интересов общеевропейского или мирового масштаба» (75–76).
Основной недостаток этой характеристики, как и соответствующей характеристики той же эпохи у Троцкого, состоит в нежелании видеть и признать глубокие внутренние противоречия в современной демократии, развивавшейся на описываемой почве. Выходит так, как будто современная демократия данной эпохи оставалась единым целым, которое, вообще говоря, проникалось постепеновщиной, национализировалось, отвыкало от нарушений постепенности и катастроф, мельчало, покрывалось плесенью.
На самом деле так быть не могло, ибо наряду с указанными тенденциями действовали, неоспоримо, иные, противоположные тенденции, «бытие» рабочих масс интернационализировалось, – тяга в города и нивелировка (выравнивание) условий жизни в больших городах всего мира, интернационализирование капитала, перемешивание на крупнейших фабриках населения городского и сельского, туземного и инонационального и т. д., – классовые противоречия обострялись, союзы предпринимателей тяжелее давили на союзы рабочих, возникали более острые и тяжелые формы борьбы в виде, например, массовых стачек, росла дороговизна жизни, невыносим становился гнет финансового капитала и пр. и пр.
На самом деле так не было, – это мы знали достоверно. Ни одна, буквально ни единая из крупных капиталистических стран Европы в течение этой эпохи не была пощажена борьбой между двумя противоречивыми течениями внутри современной демократии. Эта борьба в каждой из крупных стран принимала иногда, несмотря на общий «мирный», «застойный», сонный характер эпохи, самые бурные формы, вплоть до расколов. Эти противоречивые течения сказались на всех без исключения многоразличных областях жизни и вопросах современной демократии: отношение к буржуазии, союзы с либералами, голосование за кредиты, отношение к колониальной политике, к реформам, к характеру экономической борьбы, к нейтральности профессиональных союзов и проч.
«Всепроникающая постепеновщина» вовсе не была безраздельно господствующим настроением всей современной демократии, как выходит у Потресова и у Троцкого. Нет, эта постепеновщина скристаллизировалась в определенное направление, нередко создававшее в Европе этого периода отдельные фракции, иногда даже отдельные партии современной демократии. Это направление имело своих вождей, свои органы печати, свою политику, свое особое – и особо организованное – воздействие на массы населения. Мало того. Это направление все более и более опиралось – и, наконец, окончательно, если можно так выразиться, «оперлось» – на интересы известного общественного слоя внутри современной демократии.
«Всепроникающая постепеновщина», естественно, привлекла в ряды современной демократии целый ряд мелкобуржуазных попутчиков; затем, мелкобуржуазные особенности существования – а следовательно, и политической «ориентации» (направления, устремления) – создались у известного слоя парламентариев, журналистов, чиновников союзных организаций; выделялись, с большей или меньшей степенью резкости и отграниченности, своего рода бюрократия и аристократия рабочего класса.
Возьмите, например, обладание колониями, расширение колониальных владений. Несомненно, это была одна из отличительных черт описываемой эпохи и большинства крупных государств. А что означало это экономически? Сумму известных сверхприбылей и особых привилегий для буржуазии, а затем, несомненно, возможность получать крохи от этих «кусков пирога» и для небольшого меньшинства мелких буржуа; затем наилучше поставленных служащих, чиновников рабочего движения и т. п. Что такое «пользование» крохами выгод от колоний, от привилегий, ничтожным меньшинством рабочего класса, например, в Англии имело место, – это бесспорный факт, признанный и указанный еще Марксом и Энгельсом. Но то, что было в свое время исключительно английскими явлениями, стало явлениями общими для всех крупных капиталистических стран Европы по мере того, как все эти страны переходили к владению колониями в больших размерах, и вообще по мере того, как развивался и рос империалистский период капитализма.
Одним словом, «всепроникающая постепеновщина» второй (или вчерашней) эпохи создала не только известную «неприспособленность к нарушениям постепенности», как думает А. Потресов, не только известные «поссибилистские»{152} наклонности, как полагает Троцкий: она создала целое оппортунистическое направление, опирающееся на определенный социальный слой внутри современной демократии, связанный с буржуазией своего национального «цвета» многочисленными нитями общих экономических, социальных и политических интересов, – направление, прямо, открыто, вполне сознательно и систематически враждебное всякой идее о «нарушениях постепенности».
Корень целого ряда тактических и организационных ошибок у Троцкого (не говоря уже об А. Потресове) состоит именно в его боязни, или нежелании, или неспособности признать этот факт полной «зрелости» оппортунистического направления, а равно теснейшей, неразрывной связи его с национал-либералами (или социал-национализмом) наших дней. На практике отрицание этого факта «зрелости» и этой неразрывной связи ведет, по меньшей мере, к совершенной растерянности и беспомощности по отношению к царящему социал-националистическому (или национал-либеральному) злу.
Связь оппортунизма и социал-национализма отрицают, вообще говоря, и А. Потресов, и Мартов, и Аксельрод, и Вл. Косовский (договорившийся до защиты немецкого национал-либерального голосования демократов за военные кредиты), и Троцкий.
Главный «довод» их состоит в том, что нет полного совпадения между вчерашним делением демократии «по оппортунизму» и сегодняшним делением ее «по социал-национализму». Этот довод, во-1-х, фактически неверен, как мы сейчас покажем, а во-2-х, он совершенно односторонен, не полон, марксистски принципиально несостоятелен. Лица и группы могут переходить с одной стороны на другую – это не только возможно, это даже неизбежно при всякой крупной общественной «встряске»; характер известного течения от этого нисколько не меняется; не меняется и идейная связь определенных течений, не меняется их классовое значение. Казалось бы, все эти соображения настолько общеизвестны и бесспорны, что как-то даже неловко очень уже напирать на них. А между тем именно эти соображения и забыли названные писатели. Основное классовое значение – или, если хотите, социально-экономическое содержание – оппортунизма состоит в том, что известные элементы современной демократии перешли (на деле, т. е. хотя бы они и не сознавали этого) на сторону буржуазии по целому ряду отдельных вопросов. Оппортунизм есть либеральная рабочая политика. Кто боится «фракционной» видимости этих выражений, тому мы посоветуем взять на себя труд изучить отзывы Маркса, Энгельса и Каутского («авторитет», особенно удобный для противников «фракционности», не правда ли?) хотя бы об английском оппортунизме. Не может подлежать ни малейшему сомнению, что результатом такого изучения будет признание коренного и существенного совпадения между оппортунизмом и либеральной рабочей политикой. Основное классовое значение социал-национализма наших дней совершенно то же самое. Основная идея оппортунизма есть союз или сближение (иногда соглашение, блок и т. д.) буржуазии и ее антипода. Основная идея социал-национализма совершенно та же самая. Идейно-политическое родство, связь, даже тождество оппортунизма и социал-национализма не подлежит никакому сомнению. А, разумеется, мы должны брать за основу не лица и не группы, а именно анализ классового содержания общественных течений и идейно-политическое исследование их главных, существенных принципов.
Подходя с несколько иной стороны к той же теме, мы поставим вопрос: откуда взялся социал-национализм? Как он рос и вырос? Что дало ему значение и силу? Кто не дал себе ответа на эти вопросы, тот совершенно не понял социал-национализма и, разумеется, тот совершенно неспособен «идейно размежеваться» с ним, хотя бы он клялся и божился, что он готов на «идейное размежевание» с социал-национализмом.
А ответ на этот вопрос может быть только один: социал-национализм вырос из оппортунизма, и именно этот последний дал ему силу. Как мог «сразу» родиться социал-национализм? Совершенно так же, как «сразу» рождается ребенок, если протекли девять месяцев после зачатия. Каждое из многочисленных проявлений оппортунизма в течение всей второй (или вчерашней) эпохи во всех европейских странах были ручейками, которые все вместе «сразу» слились теперь в большую, хотя и очень мелководную – (а в скобках добавить: мутную и грязную) – социал-националистическую реку. Спустя девять месяцев после зачатия плод должен отделиться от матери; спустя много десятилетий после зачатия оппортунизма его зрелый плод, социал-национализм, должен будет – в более или менее короткий (по сравнению с десятилетиями) срок отделиться от современной демократии. Как бы разные добрые люди ни кричали, ни сердились, ни бесновались по поводу мыслей и речей об этом, это неизбежно, ибо это вытекает из всего социального развития современной демократии и из объективной обстановки третьей эпохи.
Но если нет полного соответствия между делением «по оппортунизму» и делением «по социал-национализму», то не доказывает ли это, что между данными явлениями нет существенной связи? Во-первых, не доказывает, как переход отдельных лиц из буржуазии конца XVIII века то на сторону феодалов, то на сторону народа не доказывает, что «нет связи» между ростом буржуазии и французской великой революцией 1789 года. Во-вторых, в общем и целом – а речь идет именно об общем и целом – такое соответствие есть. Возьмите не одну страну, а ряд стран, например, десять европейских стран: Германию, Англию, Францию, Бельгию, Россию, Италию, Швецию, Швейцарию, Голландию и Болгарию. Некоторым исключением покажутся лишь три подчеркнутые страны; в остальных течения решительных противников оппортунизма породили именно течения, враждебные социал-национализму. Сопоставьте известный «Ежемесячник» и его противников в Германии, «Наше Дело» и его противников в России, партию Биссолати и ее противников в Италии; сторонников Грейлиха и Гримма в Швейцарии, Брантинга и Хёглунда в Швеции, Трульстры и Паннекука с Гортером в Голландии; наконец, «общедельцев» и «тесняков» в Болгарии{153}. Общее соответствие старого и нового деления есть факт, а полного соответствия не бывает даже в простейших явлениях природы, как нет полного соответствия между Волгой после впадения Камы и Волгой до ее впадения, или как нет полного сходства между ребенком и родителями. Англия есть кажущееся исключение; на деле в ней были два главных течения до войны, вокруг двух ежедневных газет – вернейший объективный признак массовидности течения: именно, газеты «Ежедневный Гражданин»{154} у оппортунистов и «Ежедневный Вестник»{155} у противников оппортунизма. Обе газеты захлестнула волна национализма; но оппозицию проявили менее 1/10 сторонников первой и около 3/7 сторонников второй. Обычный прием сравнения, когда сопоставляют только «Британскую социалистическую партию» с «Независимой рабочей партией», неправилен, ибо забывают о фактическом блоке этой последней и с фабианцами{156}, и с «Рабочей партией»{157}. Исключением, значит, остаются только две страны из 10; но и здесь нет полного исключения, ибо направления не переменились местами, а только волна захлестнула (по причинам настолько понятным, что на них нечего и останавливаться) почти всех противников оппортунизма. Это доказывает силу волны, бесспорно; но это нисколько не опровергает общеевропейского соответствия старого и нового деления.
Нам говорят: деление «по оппортунизму» устарело; имеет смысл только деление на сторонников международности и сторонников национальной ограниченности. Это в корне неверное мнение. Понятие «сторонник международности» лишено всякого содержания и всякого смысла, если вы не разовьете его конкретно, и всякий шаг такого конкретного развития будет перечислением признаков враждебности оппортунизму. На практике это будет еще более верно. Сторонник международности, не являющийся самым последовательным и решительным противником оппортунизма, есть мираж, не более того. Может быть, отдельные лица такого типа могут искренне считать себя «международниками», но о людях судят не по тому, что они о себе думают, а по их политическому поведению: политическое поведение таких «международников», которые не являются последовательными и решительными противниками оппортунизма, всегда будет помощью или поддержкой течения националистов. С другой стороны, националисты тоже называют себя «международниками» (Каутский, Ленч, Гениш, Вандервельде, Гайндман и др.) и не только называют себя так, но вполне признают международное сближение, соглашение, слияние людей, их образа мыслей. Оппортунисты не против «международности», они только за международное одобрение и международное соглашение оппортунистов.
……………………………………
……………………………………
……………………………………
……………………………………
Как полиция и реакционеры охраняют единство германской социал-демократии
Немецкая социал-демократическая газета в Готе, «Готский Народный Листок» в № от 9 января поместила статью под заглавием: «Политика социал-демократической парламентской фракции под защитой полиции».
«Два первые дня практики предварительной цензуры, – пишет газета, поставленная под эту приятную опеку военного начальства, – показывают с полной ясностью, что центральные власти в особенности заботятся о том, чтобы заткнуть рот неудобным критикам политики социал-демократической фракции внутри наших рядов. Целью стремлений цензуры является сохранение «партийного мира» в социал-демократической партии, или, другими словами, сохранение «единой», «сплоченной» и могучей немецкой социал-демократии. Социал-демократия, опекаемая правительством, – вот самое важное событие во внутренней политике нашего «великого» времени, эпохи возрождения немецкой народности.
Вот уж несколько недель, как политики, заседающие в нашей социал-демократической фракции, развернули энергичную агитацию за свои взгляды. В нескольких очень крупных партийных центрах они встретили сильную оппозицию. Их пропаганда вызвала у рабочих настроение не за голосующих военные кредиты, а как раз против них. И поэтому военные власти постарались помочь им, пуская в ход то цензурные запрещения, то отмену свободы собраний. У нас в Готе помогает социал-демократической фракции – военная цензура, в Гамбурге – известное запрещение собраний».
Приводя эти слова, швейцарская социал-демократическая газета в Берне{158} отмечает факт подчинения предварительной цензуре целого ряда социал-демократических газет в Германии и добавляет с своей стороны:
«Итак, единодушию немецкой прессы скоро уже ничто не будет мешать. Если где-нибудь попробуют нарушить его, – военная диктатура быстро и твердо положит этому конец, по прямому или косвенному доносу «социал-демократов» – сторонников партийного мира».
Оппортунистические социал-демократические газеты, действительно, прямо и косвенно доносят на радикальные!
Факты доказывают, следовательно, что мы были вполне правы, когда писали в № 36 «Социал-Демократа»: «оппортунисты, это – буржуазные враги пролетарской революции… в эпохи кризиса они сразу оказываются открытыми союзниками всей объединенной буржуазии»[19]. Единство, как лозунг социал-демократической партии в наши дни, означает единство с оппортунистами и подчинение им (или их блоку с буржуазией). Это – лозунг, на деле помогающий полиции и реакционерам, губительный для рабочего движения.
Кстати. Отметим выход прекрасной брошюры Борхардта (на немецком языке): «До и после 4-го августа 1914 г.» с подзаголовком: «Отреклась ли от себя немецкая социал-демократия?». Да, отреклась, отвечает автор, показывая вопиющее противоречие партийных заявлений до 4 августа с политикой «четвертого августа». Мы не остановимся ни перед какими жертвами в войне с войной – говорили социал-демократы Германии (и других стран) до 4 августа 1914 г. А 28 сентября 1914 г. член Центрального комитета Отто Браун ссылался на 20 млн. капитала в легальных газетах и на 11 000 служащих. Десятки тысяч развращенных легализмом вожаков, чиновников и привилегированных рабочих дезорганизовали миллионную армию социал-демократического пролетариата.
Урок отсюда яснее ясного: решительный разрыв с шовинизмом и оппортунизмом. А пустенькие с.-р. болтуны (Ю. Гарденин и Ко) в пустенькой парижской «Мысли» отрекаются от марксизма в пользу мелкобуржуазных идей! Забыта азбука политической экономии и мировое развитие капитализма, порождающее только один революционный класс – пролетариат. Забыты чартизм{159}, июнь 1848 г.{160}, Парижская Коммуна, октябрь и декабрь 1905 г.{161} Рабочие идут к своей всемирной революции не иначе, как через ряд поражений и ошибок, неудач и слабостей, но они идут к ней. Надо быть слепым, чтобы не видеть буржуазного и мелкобуржуазного влияния на пролетариат, как основной и главной, коренной причины позора и краха Интернационала в 1914 году. А краснобаи Гарденины и Ко хотят лечить социализм полным отречением от его единственной общественно-исторической основы, классовой борьбы пролетариата, и окончательным разбавлением марксизма филистерской, интеллигентски-народнической водицей. Не упорная работа в направлении полного разрыва пролетарского революционного движения с оппортунизмом, а соединение этого движения с оппортунистами типа Ропшиных и Черновых, которые позавчера были либералами с бомбой, вчера ренегатствовали, как либералы, сегодня продолжают упиваться сладенькими буржуазными фразами о «трудовом» начале!! Гарденины не лучше Зюдекумов, социалисты-революционеры не лучше ликвидаторов: недаром те и другие так любовно обнялись в журнале «Современник»{162}, проводящем специально программу слияния социал-демократов и социалистов-революционеров.
«Социал-Демократ» № 39, 3 марта 1915 г.
Печатается по тексту газеты «Социал-Демократ»
О Лондонской конференции
Приводим, в сокращении, письмо представителя РСДРП
«Лондон, 14 февраля 1915 года. Вчера ночью получил от секретаря Британской секции Интернационала адрес конференции в ответ на мое письмо, где я сообщал свой адрес, не напрашиваясь на приглашение. Я решил пойти, чтобы попытаться прочитать декларацию. Застал от с.-р. Рубановича (от социал-шовинистов), Чернова и Боброва от «Мысли»; от OK Майского, делегированного вместе с Мартовым, – последний не явился, не получив пропуска. Делегатов было 11 от Англии (Кейр-Гарди председатель, Макдональд и другие), 16 от Франции (Самба, Вальян и др.), 3 от Бельгии (Вандервельде и др.).
Председатель открыл конференцию сообщением, что цель ее – обмен мнений, а не принятие резолюций. Один из французов предлагает поправку – отчего не закрепить мнения большинства резолюцией? Молчаливо принято.
В порядке дня: 1) права наций – Бельгия, Польша; 2) колонии; 3) гарантии мира. Выбирается мандатная комиссия (Рубанович и др.). Решено, чтобы по одному представителю от каждой страны сделали краткие сообщения об отношении к войне. Я беру слово и заявляю протест против неприглашения официального представителя нашей партии в Международном социалистическом бюро (тов. Максимович уже давно, больше года, член МСБюро от нашей партии, живущий постоянно в Лондоне). Председатель перебивает, ссылаясь на приглашение всех, «чьи имена известны». Я протестую вторично против неизвещения действительных представителей. Затем ссылаюсь на наш Манифест (см. «Социал-Демократ» № 33: «Война и российская социал-демократия»)[20], дающий общее отношение к войне и посланный в МСБюро. Прежде чем говорить об условиях мира, надо выяснить, какими средствами будем добиваться его, а для этого необходимо установить, есть ли общая революционная социал-демократическая база, совещаемся ли мы, как шовинисты, пацифисты или социал-демократы. Читаю нашу декларацию, но председатель не дает мне кончить, заявляя, что мое положение, как делегата, еще не выяснено (!!) и что они собрались «не для критики разных партий» (!!!). Я заявляю, что продолжу свою речь после доклада мандатной комиссии». (Текст декларации, который не дали прочесть нам, печатается в следующем номере.)
«Краткие заявления об общей позиции делают Вальян, Вандервельде, Макдональд, Рубанович. Затем по докладу мандатной комиссии Майскому предлагается самому решить, может ли он единолично представлять OK, а мне «разрешается» участвовать. Я благодарю конференцию за «любезность» и хочу продолжать декларацию для выяснения того, могу ли я остаться. Председатель перебивает, не разрешая ставить «условия» конференции. Тогда я прошу разрешения сообщить, по каким мотивам я не буду участвовать в конференции. Отклонено. Тогда позвольте заявить, что РСДРП в конференции не участвует, а о причинах оставляю письменную декларацию у председателя. Собираю бумаги и ухожу…
Председателю было передано заявление председателя ЦК Латышской социал-демократии (Берзина), что он всецело присоединяется к нашей декларации».
Делегатам конференции запрещено сообщать что-либо печати, но к уходу тов. Максимовича это, разумеется, не относится, и орган, в котором участвует Кейр-Гарди, «Labour Leader»{163}, отметил уход Максимовича и его точку зрения в общих чертах.
К Лондонской конференции и ее резолюциям мы, по недостатку места, вынуждены вернуться в следующем номере. Отметим пока полную непригодность ее резолюций, лишь прикрывающих социал-шовинизм.
Картина русского представительства: ЦК и латышские социал-демократы решительно и ясно против социал-шовинизма. OK ликвидаторов обретается в нетях или путается в ногах. У с.-р. «партия» (Рубанович) за социал-шовинизм, «Мысль» (Бобров и Чернов) в оппозиции, которую мы оценим, когда узнаем, каково их заявление.
«Социал-Демократ» № 39, 3 марта 1915 г.
Печатается по тексту газеты «Социал-Демократ»
