Владимир Ленин
Полное собрание сочинений. Том 14. Сентябрь 1906 – февраль 1907
Пролетариат и его союзник в русской революции
Так озаглавил К. Каутский последнюю главу своей статьи в только что вышедших номерах «Neue Zeit»{106}: «Движущие силы и перспективы русской революции». Как и другие работы Каутского, эта статья выйдет, несомненно, вскоре в русском переводе. Ознакомиться с ней безусловно необходимо всем социал-демократам, – не потому, что от немецкого теоретика марксизма можно было ждать ответа на злободневные вопросы нашей тактики (плохи были бы русские с.-д., если бы они ждали таких ответов издалека), – а потому, что Каутский замечательно логично рассматривает основы всей с.-д. тактики в буржуазной российской революции. Всем членам нашей партии, всем сознательным рабочим, заваленным мелкой будничной работой, оглушенным избитыми пошлостями беспринципных либерально-буржуазных писак, особенно важны такие произведения вдумчивых, знающих и опытных с.-д., которые позволяют подняться выше обыденщины, вникнуть в коренные вопросы тактики пролетариата, представить себе яснее принципиальные тенденции и самые методы мышления разных течений в социал-демократии.
Новейшая статья Каутского особенно важна в этом отношении, ибо она дает возможность сравнить характер вопросов, заданных Плехановым Каутскому (среди других иностранных социалистов), со способом ответа Каутского на некоторые из этих вопросов.
Плеханов, которого кадет Мельгунов метко назвал сегодня (10 декабря) в «Товарище» «прежним лидером и теоретиком русской социал-демократии», спрашивал Каутского (1) об «общем характере» русской революции: буржуазная она или социалистическая? (2) об отношении с.-д. к буржуазной демократии и (3) о тактике с.-д. при выборах в Думу.
Вождь русских оппортунистов желал выудить от Каутского одобрение блоков с к.-д. Вождь немецких революционных с.-д. разгадал, что автор вопросов подсовывает ему ответ на то, о чем прямо не говорится в вопросах, и предпочел ответить Плеханову спокойным, обстоятельным, пропагандистски написанным разъяснением того, как должен марксист ставить вопросы о буржуазной революции и о буржуазной демократии вообще. Присмотримся же внимательнее к этому разъяснению Каутского.
Поверхностно было бы рассматривать русскую революцию как движение, направленное к свержению абсолютизма. Надо рассматривать ее как пробуждение широких масс народа к самостоятельной политической деятельности. Такова основная посылка Каутского.
Это значит вот что. Поверхностен был бы тот анализ задач социал-демократии, который ограничивается указанием на достижение политической свободы (свержения абсолютизма) и «общность» этой задачи у разных классов. Надо посмотреть на положение масс, на объективные условия их жизни, на различие классов внутри их, на реальное содержание той свободы, к которой они на деле стремятся. Не из общей фразы надо выводить единство интересов, не от «политической свободы» вообще заключать к совместной борьбе разных классов, – а, наоборот, из точного анализа положения и интересов разных классов надо выводить, насколько именно и в чем именно тождественна или совпадает (и совпадает ли?) их борьба за свободу, их стремление к свободе. Не по-кадетски, не по-либеральному следует рассуждать, не так, как гг. Прокоповичи и Ко, а по-марксистски.
Далее. Если исходная точка – интересы масс, то гвоздь русской революции – аграрный (земельный) вопрос. О поражении или победе революции надо заключать не на основании насилий правительства и проявлений «реакции» (которая всецело заполняет внимание многих кадетообразных с.-д.), а на основании учета положения массы в борьбе за землю.
Сельское хозяйство есть основа народного хозяйства России. Земледелие в упадке, крестьяне разорены. Даже либералы (Каутский цитирует кадетов Петрункевича и Мануйлова) сознают это. Но, указывая на общность этого взгляда у либералов и социалистов, Каутский не удовлетворяется этим. Он не позволяет себе сделать отсюда кадетский вывод: «значит, с.-д. должны поддерживать кадетов». Он сразу переходит к анализу классовых интересов и показывает неизбежность половинчатости либералов в аграрном вопросе. Признавая упадок земледелия вообще, либералы не понимают капиталистического характера земледелия и вытекающего отсюда вопроса об особых причинах задержки именно капиталистической, а не иной какой, эволюции.
И Каутский подробно разбирает одну из этих особых причин, именно недостаток капитала в России. Заграничный капитал играет у нас особенно выдающуюся роль. Это задерживает капиталистическое развитие земледелия. Вывод Каутского: «Упадок сельского хозяйства, наряду с ростом сил промышленного пролетариата, является главной причиной современной русской революции».
Вы видите: Каутский изучает, внимательно и осторожно, особый характер буржуазной революции в России, а не обходит этих особенностей, подобно кадетам и кадето-образным с.-д., посредством доктринерской ссылки на «общий характер» всякой буржуазной революции.
Дальше Каутский разбирает разрешение аграрного вопроса. Он не довольствуется и здесь избитой либеральной фразой: вот и кадетская Дума за землю для крестьян (смотри писания Плеханова). Нет. Он показывает, что одно увеличение надела без громадной денежной помощи крестьянину есть ничто. Абсолютизм не в состоянии действительно помочь крестьянству. А либералы? Они требуют выкупа. Выкуп же не может не разорить крестьян. «Только конфискация крупного землевладения» (курсив Каутского) способна значительно увеличить земельный надел крестьянина, не возлагая на него нового бремени. Но либералы самым решительным образом противятся конфискации.
На этом рассуждении Каутского стоит остановиться. Кто сколько-нибудь обстоятельно знаком с партийными оттенками в революционных кругах России, тот знает, что оппортунисты обеих революционных партий, именно по вопросу о выкупе, не только заразились либеральным взглядом, но извращали еще при этом Каутского. Наши меньшевики и на Объединительном съезде и на целом ряде собраний в Петербурге (например, Дан в своих летних отчетах о съезде перед питерскими рабочими) указывали на неправильность того пункта аграрной программы, который прошел при помощи большевиков, потребовавших вставить непременно конфискацию вместо «отчуждения» (смотри первоначальный проект Маслова). Наши меньшевики говорили, что это неверно, что настаивать на конфискации может только вульгарный революционизм, что для социального переворота не важно, будет ли выкуп или нет, и при этом ссылались на брошюру Каутского «Социальная революция», где Каутский по отношению к социалистической революции вообще разъясняет допустимость выкупа. И эсеровские меньшевики, полукадеты энесы, совершенно так же защищали свой поворот к либерализму в вопросе о выкупе (в одном из выпусков «Народно-Социалистического Обозрения»{107}) и также ссылались на Каутского.
Каутский, вероятно, не знает ни поведения меньшевиков в этом вопросе, ни значения политики энесов и их группы. Но своей постановкой вопроса о выкупе в русской революции он дал опять-таки всем нашим оппортунистам замечательное поучение насчет того, как не следует рассуждать. Нельзя из общих посылок о соотношении выкупа и конфискации в разных революциях, или в социалистической революции вообще, делать вывода о выкупе в России 1905–1906 годов. Надо поступать наоборот. Надо разобрать, какие классы у нас в России вызвали особенности нашей постановки вопроса о выкупе, из интересов этих классов вывести политическое значение данного вопроса в данной революции и тогда уже оценить правильность или неправильность взглядов разных партий.
Само собою разумеется, что, идя таким путем, Каутский пришел не к затушевыванию различия между либералами и революционерами в вопросе о выкупе (к чему всегда приходят плехановцы и энесы), а к выяснению глубины этого различия. Плеханов, задавая свои вопросы Каутскому, прикрывал различие «оппозиционного» и «революционного» движения посредством отстранения конкретных вопросов. Каутский сбросил прочь эти плехановские прикрытия, извлек на свет божий важный вопрос о выкупе и показал Плеханову, что против революционного движения крестьян борются «по-своему» не только черносотенцы, но и либералы.
«Без отмены постоянного войска, – пишет Каутский, – без прекращения постройки военного флота, без конфискации всего состояния царской фамилии и монастырей, без государственного банкротства, без конфискации крупных монополий, поскольку они находятся еще в руках частных лиц, жел. дорог, нефтяных источников, горных рудников, железоделательных заводов и пр. – неоткуда взять те громадные суммы, которые необходимы для русского сельского хозяйства, чтобы вырвать его из его ужасного состояния».
Припомните обычные меньшевистские речи об утопизме и фантазерстве большевиков, например, речи Плеханова на съезде по поводу требования соединить с радикализмом аграрных требований радикализм политический (отмена постоянного войска, выборность чиновников народом и т. д.){108}. Плеханов хихикал над отменой постоянного войска и выборностью чиновников народом! Плехановская «Современная Жизнь» {109} одобряет направление «Нашего Дела», называя политический оппортунизм «политическим материализмом» (??) и противопоставляя его «революционной романтике».
Оказывается, что осторожный Каутский идет гораздо дальше самого крайнего большевика, выставляет гораздо более «утопические» и «романтические» (с точки зрения оппортуниста) требования в связи с аграрным вопросом!
Каутский требует не только конфискации помещичьих земель, не только отмены постоянной армии, но и конфискации крупных капиталистических монополий.
И Каутский вполне последовательно замечает сейчас же после приведенного места: «Ясно, что либералы пугаются столь гигантских задач, столь решительных изменений в существующих имущественных отношениях. По существу, они хотят продолжать вести теперешнюю политику, оставляя неприкосновенными основы эксплуатации России иноземными капиталами. Они твердо стоят за постоянное войско, которое в их глазах одно только в состоянии обеспечить порядок и сохранить им их собственность…»
Плеханов протестует: с ним поступили несправедливо; он спрашивал Каутского только о поддержке оппозиционных партий на выборах в Думу, а ему отвечают не на тему! Выборы в Думу и – отмена постоянного войска! Какая причуда анархической мысли фантаста, какая революционная романтика вместо требуемого оппортунистом «политического материализма»!
А Каутский продолжает себе «бестактно» критиковать либералов в ответ на вопрос о выборах в Думу. Он обвиняет их за то, что они хотят выжимать по-прежнему из русского народа по миллиарду рублей на военщину и платежи по займам. «Они (либералы) думают, что учреждения Думы достаточно для того, чтобы чудом раздобыть из-под земли миллиарды». «Либерализм столь же мало способен на это (удовлетворить русских крестьян), как и царизм». Каутский посвящает специальную главу выяснению отношений либерализма к социал-демократии. Он указывает, что а России нет буржуазной демократии старого шаблона, в которой первенствующее положение занимала городская мелкая буржуазия. В отличие от Запада, в России городская мелкая буржуазия «никогда не будет надежной опорой революционных партий».
«В России нет прочного остова буржуазной демократии». Этот вывод Каутского основан и на анализе особого положения мелкой буржуазии в городах и на учете того, что классовый антагонизм между капиталистами и пролетариатом развит в России неизмеримо сильнее, чем в эпохи буржуазных революций «старого шаблона». И значение этого вывода громадно. Именно в этом пункте лежит центр тяжести всей той «поправки», которую внес Каутский в постановку вопроса Плехановым, – поправки, равносильной коренному изменению.
Плеханов в своих вопросах оперирует со старым шаблоном буржуазной демократии, не более того. Он употребляет затасканное слово, совершенно забывая определить на основании русских данных, какой степенью демократизма, какой прочностью его и т. д. обладают те различные слои, которые теперь в России выступают в качестве буржуазной демократии. Заслуга Каутского в том, что он подметил этот основной грех Плеханова и принялся разъяснять ему практически тот метод, которым надо приходить к действительному пониманию буржуазной демократии в России. И под умелым анализом Каутского из затасканного старого шаблона стали получаться очертания живых общественных сил России: городского мещанства, – класса помещиков, либеральничающих на грошик и поддерживающих черносотенную контрреволюцию на целковый, – капиталистов, боящихся пуще огня пролетариата, – и, наконец, крестьянства.
Туманный вопрос об отношении к «буржуазной демократии» (французского типа 40-х годов прошлого века?) исчез. Туман был рассеян. А ведь этим туманом и застилали глаза народу наши Прокоповичи, Кусковы, Изгоевы, Струве и прочие либералы, на руку которым играет Плеханов. Вместо тумана старых шаблонов действительно марксистский анализ показал нам совсем особое соотношение демократизма разных слоев и элементов русской буржуазии.
При помощи этого анализа Каутский определяет то особое отношение между российским либерализмом и революционностью крестьян, которое сознательно скрывают кадеты и по слепоте не видят многие с.-д-ты! «Чем революционнее становится крестьянин, тем реакционнее становится крупный землевладелец, тем более перестает он быть, как был раньше, столпом либерализма, тем неустойчивее становятся либеральные партии, тем более подаются вправо либеральные профессора и адвокаты в городах, чтобы не потерять окончательно связи с своей прежней опорой». Этот процесс «ускоряет лишь банкротство либерализма».
Только вскрыв корни этого банкротства либерализма уже в современной русской революции, Каутский переходит к непосредственному ответу на вопросы Плеханова. Прежде чем отвечать, поддерживать ли «оппозицию», надо уметь понять (разъясняет Каутский), в чем классовая опора и классовая сущность этой «оппозиции» (или русского либерализма) и в каком отношении находится развитие революции и революционных классов к положению и интересам либерализма. Выясняя это в первую голову, Каутский сначала приходит к банкротству либерализма, а потом уже посвящает читателя в интересующий Плеханова вопрос: поддерживать ли оппозицию на выборах в Думу? Неудивительно, что на две трети плехановских вопросов Каутскому вовсе не понадобилось отвечать…
Зато ответы Каутского, не удовлетворяя Плеханова, помогут мыслить правильно массе русских социал-демократов.
(1) Буржуазная революция в России или социалистическая?
Нельзя так ставить вопроса, говорит Каутский. Это – старый шаблон. Русская революция, конечно, не социалистическая. О социалистической диктатуре пролетариата («единоличное господство» его) не может быть и речи. Но эта революция и не буржуазная, ибо «буржуазия не принадлежит к движущим силам современного революционного движения в России». «Там, где пролетариат выступает самостоятельно, буржуазия перестает быть революционным классом».
И Каутский с энергией, превосходящей обычные большевистские «бестактности» против либералов, заявляет, что наша буржуазия больше боится революции, чем реакции, что она абсолютизм ненавидит за порождение им революции, что она политической свободы хочет для прекращения революции! (А Плеханов наивно отождествлял в своих вопросах борьбу оппозиции со старым порядком и борьбу против покушений правительства раздавить революционное движение!)
Этот первый ответ Каутского есть самое блестящее подтверждение всей коренной основы тактики большевизма. Начиная с женевских газет «Вперед» и «Пролетарий» и продолжая брошюрой «Две тактики», русские большевики всегда основу своей борьбы с меньшевизмом видели в извращении правыми с.-д. понятия: «буржуазная революция». Сотни раз говорили мы и показывали на бесчисленных заявлениях меньшевиков, что понимать категорию «буржуазная революция» в смысле признания за буржуазией главенства и руководящей роли в русской революции есть опошление марксизма. Буржуазная революция вопреки неустойчивости буржуазии, посредством парализования неустойчивости буржуазии, вот как формулировали большевики основную задачу с.-д. в революции.
Анализ Каутского дает нам самое полное удовлетворение. То, на что мы претендовали, – отстаивание позиции революционной социал-демократии против оппортунизма, отнюдь не создание какого-то «оригинального» большевистского направления, – Каутский подтвердил вполне, и это подтверждение тем ценнее, что оно дано изложением существа дела, а не простым генеральским «одобрением» той или иной фракции.
(2) Каутский не только считает «весьма возможным», что в «ходе революции победа достанется с.-д. партии», но объявляет также обязанностью социал-демократов «внушать своим приверженцам уверенность в победе, ибо нельзя успешно бороться, отказываясь наперед от победы».
Этот вывод Каутского есть второе блестящее подтверждение тактики большевизма. Кто сколько-нибудь знаком с литературой двух направлений в социал-демократии, тот должен знать, что меньшевики всеми силами оспаривали возможность и целесообразность победы социал-демократии в современной русской революции. Меньшевики еще на своей конференции весной 1905 г. (с участием Плеханова, Аксельрода и проч.) приняли резолюцию, что с.-д. партия не должна стремиться к завоеванию власти. И с тех пор эта мысль: с.-д. не могут стремиться к победе с.-д. в буржуазной революции проходит красной (или черной?) нитью через всю литературу и всю политику меньшевизма.
Эта политика есть оппортунизм. Победа с.-д. в теперешней русской революции весьма возможна. Мы обязаны внушать уверенность в этой победе всем сторонникам рабочей партии. Нельзя успешно бороться, если наперед отказываешься от победы.
Эти простые и ясные истины, засоренные плехановской софистикой и схоластикой, должны быть продуманы и усвоены всей нашей партией.
(3) Думать, что «все те классы и партии, которые стремятся к политической свободе, должны просто-напросто действовать совместно, чтобы добиться ее», значит «иметь в виду лишь политическую поверхность совершающегося».
Это – третье подтверждение большевизма. Нельзя из одной только ссылки на то, что к.-д. «по-своему борются за свободу», заключать о совместном действии с ними. Это азбука марксизма, засоренная лишь временно Плехановым и Аксельродом с их поклонниками.
(4) Каков же тот класс, который может помочь с.-д. пролетариату победить в теперешней революции, поддержать его и определить границы немедленно осуществимых преобразований? Этот класс, по мнению Каутского, крестьянство. Только у него есть «прочная общность экономических интересов» «на все время революции». «В общности интересов промышленного пролетариата и крестьянства заключается революционная сила русской социал-демократии и возможность ее победы, но эта же общность определяет и пределы возможного использования этой победы».
Это значит: не социалистическая диктатура пролетариата, а демократическая диктатура пролетариата и крестьянства. Иными словами Каутский формулировал давнюю основную посылку всей тактики революционных с.-д. в отличие и от оппортунистов, и от «увлекающихся». Всякая действительная и полная победа революции может быть только диктатурой, говорил Маркс{110}, имея в виду, конечно, диктатуру (т. е. не ограниченную ничем власть) массы над кучкой, а не обратно. Но нам важна, разумеется, не та или иная формулировка большевиками их тактики, а сущность этой тактики, целиком подтверждаемая Каутским.
Кто хочет мыслить по-марксистски, а не по-кадетски о роли пролетариата в нашей революции, о возможном и необходимом «союзнике» его, – тот должен прийти к взглядам революционной, а не оппортунистической социал-демократии на основы пролетарской тактики.
Написано 10 (23) декабря 1906 г.
Напечатано 20 декабря 1906 г. в газете «Пролетарий» №10
Печатается по тексту газеты
По поводу одной статьи в органе Бунда
Поставленная в условия нелегального предприятия наша газета лишена возможности сколько-нибудь правильно следить за с.-д. органами, выходящими в России на других языках кроме русского. Между тем без тесного и постоянного общения с.-д. всех национальностей России наша партия не может стать действительно всероссийской.
Поэтому мы обращаемся с убедительной просьбой ко всем товарищам, знающим латышский, финский, польский, еврейский, армянский, грузинский и др. языки и получающим с.-д. газеты на этих языках, помочь нам в осведомлении русских читателей о состоянии с.-д. движения и о тактических взглядах нерусских с.-д. Помощь может выразиться не только в доставлении обзоров с.-д. литературы по известному вопросу (подобно помещенным в «Пролетарии» статьям о полемике п. с.-д. с п. п. с. и о взглядах латышей на партизанскую борьбу{111}), но и в присылке переводов отдельных статей или даже наиболее рельефных мест той или иной статьи.
Недавно один товарищ прислал нам перевод статьи: «Платформа избирательной кампании», помещенной за подписью М. в №208 (от 16 ноября) органа Бунда «Volkszeitung»{112}. Мы не имеем данных для суждения о том, насколько выражает эта статья взгляды всей редакции, но во всяком случае она отражает известные течения среди еврейских с.-д. И русским с.-д., привыкшим к постановке вопроса только большевистской или меньшевистской, необходимо знать такие течения. Вот перевод этой статьи:
«Энергия и влияние, которые наша партия может развивать при выборах, прежде всего зависят от ясности и определенности нашей позиции и лозунгов. Перед нами стоят важные государственные и общественные вопросы, и наша задача состоит в том, чтобы поставить эти вопросы настолько ясно и определенно, чтобы ответ на них возможен был один и ответ именно наш. Если наша позиция будет недостаточно определенна, тогда не помогут никакие усовершенствованные организационные аппараты. Значение платформы избирательной кампании всецело определяется ясностью нашей позиции.
VII съезд Бунда в общих чертах определил нашу тактику. Она заключается в следующем: разгон Думы ясно показал широким слоям населения, что нет никакой возможности мирным путем добиться земли и воли и что единственный выход – вооруженное восстание. Это отнюдь не значит, что выборы в новую Думу меняют тактику революционную на мирно-конституционную, т. к. выборы эти происходят при сознании необходимости тактики революционной; избиратель будет требовать от своего депутата превратить Думу в революционный орган народных масс. Наша задача при выборах состоит в том, чтобы выяснить избирателям это положение, требующее превращения самих выборов в арену борьбы для мобилизации революционных народных масс.
За период думских сессий, а тем более с разгоном Думы страна сделала крупный шаг вперед в развитии своего политического сознания, благодаря чему революционные партии и рассчитывают иметь успех на выборах. При первых выборах мелкобуржуазный избиратель подавал свой голос за кадета, выражая этим свой пламенный протест против зверских действий правительства. Все еще не расставшись с конституционными иллюзиями, этот избиратель был уверен, что к.-д. добудут ему земли и воли. Думская тактика разбила эти иллюзии и убедила его, что добиться земли и воли можно только борьбой, а никак не мирным путем. Перед избирателем стал вопрос, как бороться и кто на эту борьбу способен: кадеты ли с их дипломатическим парламентаризмом, а в лучшем случае с их оружием «пассивного сопротивления», или партии революционные с их тактикой борьбы. Ясно, что, когда перед избирателями стоит вопрос, как добиться действительной свободы, они признают способными на эту борьбу партии революционные, а никак не конституционные.
Кадеты это поняли, и они из кожи лезут вон, стараясь махнуть рукой на все те уроки, которые им преподнесла жизнь; они стараются ослабить прогресс политического сознания страны до той степени, на которой это сознание находилось накануне первых выборов. «Ни шагу вперед!», кричат они, «забудьте то, чему научила вас история», задача новых выборов, пишут они, состоит в том, чтобы создать те политические условия, при которых работала первая Дума. Народ должен послать в Думу прежнее думское большинство, тем самым он приведет политическое положение страны к тому моменту, когда единственным выходом было ответственное министерство думского большинства («Речь» № 189). «Если России нужна действительная конституция, – говорит «Речь» в 196 номере, – и действительное народное представительство, тогда народ пошлет в Думу таких представителей, которые повторят то, что первая Дума высказала в своем ответном адресе на тронную речь, и которые возьмутся за то, что не давали делать первой Думе». Невольно возникает вопрос, что будет, если и второй Думе не «дадут» делать того, что рассчитывала делать первая Дума. На этот вопрос к.-д. отвечают, что «правительству придется уступить твердой, мирно и законно выраженной воле избирателей» («Речь» № 195). Кадеты отлично понимают, что их сила покоится на почве конституционных иллюзий, а потому они всеми силами стараются привить избирателям то мнение, которое господствовало накануне первых выборов, и насадить веру во всемогущую силу «твердой, мирно и законно выраженной воли избирателей». Сила революционных партий заключается не в вере избирателей «во всемогущую силу твердой, мирно и законно выраженной воли избирателей», а как раз наоборот – в их недоверии к этой силе, в их ясном понимании необходимости революционной борьбы.
Наша задача, следовательно, по отношению к избирателю заключается в том, чтобы поставить перед ним в самой категорической форме вопрос: желает ли он, чтобы большинство будущей Думы осталось прежнее, с его гибкой тактикой, которая не в состоянии добиться чего бы то ни было; желает ли он, чтобы будущая Дума лишь «повторяла» то, что говорила первая, или же она не должна ограничиваться пустым разговором и должна приняться за более действительные средства борьбы. Должна ли новая Дума «привести к тому политическому положению» момента июня и июля, который ни к каким результатам не привел, или же она должна сделать шаг вперед на пути действительной победы народа.
Этот вопрос должен служить нашей платформой избирательной борьбы. Необходимо создать вокруг кадетской партии атмосферу наибольшего недоверия в их способность добиться земли и воли; необходима энергичная безжалостная критика того способа борьбы, пассивного сопротивления, который они придумали в Гельсингфорсе, и раскрыть перед народом все бессилие, всю невыдержанность их методов борьбы.
Только при этом необходимом условии период второй Думы сделает шаг вперед в сравнении с периодом первой Думы».
Вчитываясь в эту статью, мы видим в ней довольно точное отражение взглядов бундовской делегации на последней Всероссийской конференции РСДРП. Как известно, эта делегация голосовала, с одной стороны, вместе с меньшевиками, за допущение блоков с к.-д., а, с другой стороны, вместе с большевиками, за коренное исправление цекистского «проекта избирательной платформы» (добавление лозунга республики, указания на восстание, точной характеристики партий, поправка в смысле более определенного выяснения классовой сущности с.-д. партии и т. д.: смотри резолюцию конференции о «поправках» к платформе в № 8 «Пролетария»{113}).
Приведенная нами статья товарища М. потому и кажется такой большевистской статьей, что мы видим здесь одну только шуйцу Бунда, десница же скрывается в статьях, защищающих блоки с к.-д.
Во всяком случае бундовцы смотрят на блоки с к.-д. не по-меньшевистски. На их примере особенно рельефно оправдывается известное изречение: Si duo faciunt idem, non est idem, – «когда двое делают одно и то же, то это уже не есть то же». Между этими двумя есть известное различие, и это различие не может не проявиться на их способе делать то же, на их приемах, на результате их «делания того же» и т. д. Блоки с к.-д. у меньшевиков и блоки с к.-д. у бундовцев – не одно и то же. У меньшевиков блоки с к.-д. вполне вяжутся с их общей тактикой, – у бундовцев не вяжутся. И от этого получается то, что статьи, вроде приведенной, особенно отчетливо вскрывают непоследовательность, невыдержанность бундовцев, вчера проводивших бойкот, сегодня оправдывающих бойкот виттевской Думы и в то же время признающих допустимость блоков с к.-д. У меньшевиков блоки с к.-д. естественно и непринужденно выступают как идейные блоки. У бундовцев эти блоки предназначаются на роль только «технических» блоков.
Но политика имеет свою объективную логику, независимую от предначертаний тех или иных лиц или партий. Бундовец предполагает, что блок будет только технический, а политические силы всей страны располагают так, что выходит блок идейный. После кадетских восторгов, вызванных меньшевистским решением конференции, после знаменитого, геростратовского, письма Плеханова в «Товарище» о «полновластной Думе», едва ли есть надобность доказывать это.
Вдумайтесь хорошенько в утверждение автора статьи: «Кадеты отлично понимают, что их сила покоится на почве конституционных иллюзий, а потому они всеми силами стараются привить избирателям» эти иллюзии.
«Сила кадетов покоится на почве конституционных иллюзий»… Верно ли это и что это собственно значит? Если это неверно, если сила кадетов основывается на том, что они выдающиеся представители буржуазной демократии в буржуазной российской революции, тогда верна общая тактическая линия меньшевизма, или с.-д. правого крыла. Если это верно, если сила к.-д. не в силе буржуазной демократии, а в силе иллюзий народа, тогда верна общая тактическая линия большевизма, или с.-д. левого крыла.
В буржуазной революции нельзя с.-д. не поддерживать буржуазной демократии, – таково основное положение Плеханова и его присных; и из этого положения прямо и непосредственно делают вывод о поддержке к.-д. А мы говорим: посылка верна, а вывод никуда не годен, ибо надо еще разобрать, какие партии или течения выражают собой в данный момент действительно способную на борьбу силу буржуазной демократии. И к.-д., и трудовики, и с.-р. – все это «буржуазная демократия», с точки зрения марксистского, т. е. единственно научного анализа. «Сила» к.-д. не есть боевая сила буржуазной народной массы (крестьянство, городское мещанство), не есть экономическая и денежная сила класса помещичьего (черносотенцы) и класса капиталистов (октябристы): это «сила» буржуазной интеллигенции, которая не есть самостоятельный экономический класс и не представляет поэтому никакой самостоятельной политической силы; это, значит, «сила» узурпированная, зависящая от влияния буржуазной интеллигенции на другие классы, поскольку они не успели еще выработать себе ясной самостоятельной политической идеологии, поскольку они подчиняются идейному руководству буржуазной интеллигенции; это прежде всего «сила» тех ошибочных мнений о сущности демократии и о способе борьбы за нее, мнений, которые в буржуазной массе народа проводятся и культивируются буржуазной интеллигенцией.
