Владимир Колычев
Я промазал, опер – нет

Глава 4

Дверь в кабинет начальника уголовного розыска была закрыта. Деревянное полотно, обитое жестью, краска серого цвета, трещины, вмятины, даже чернильная клякса под красной табличкой с золотистыми буквами. Я ведь сам лично собирался перекрасить эту дверь, освежить, облагородить. Но ведь не дали. Потому что я никчемный капитан, недостойный высочайшего расположения… Обидно.

В дверь я стучать не стал, дернул за ручку, открыл, зашел в кабинет. Хмуро, но вовсе не исподлобья глянул на Бесчетову. Она стояла ко мне боком и смотрелась в зеркало, подкрашивая губы.

– Стучаться надо!

Недовольно глянув на меня, она спрятала тюбик помады и одной губой промокнула другую.

– Виноват, – флегматично отозвался я.

– «Виноват», – передразнила меня капитан.

Она неторопливо заняла начальственное кресло, локоть правой руки поставила на стол, подперла щеку левой ладонью, направив вверх указательный палец. Она оценивала меня, и, судя по всему, весьма негативно. Впрочем, я выслуживаться перед ней не собирался, и мне без разницы, что она обо мне думает.

– Со всех сторон вы виноваты, товарищ капитан, – выдержав начальственную паузу, сказала она.

Я молча пожал плечами. Она, конечно же, не права, но спорить с ней совершенно не хотелось.

– Вчера самовольно покинули место происшествия.

Я кивнул, соглашаясь. Лицо мое ничего сейчас не могло выражать, кроме неимоверной скуки.

– Жалоба на вас поступила, приставали к свидетельнице, – продолжала Бесчетова.

– Устная или письменная? – кисло спросил я.

– К счастью для вас, устная. Но ведь было?

– Может, и было. Но вам это не грозит.

– Что мне не грозит? – вскинулась она.

– Обещаю, к вам приставать не буду.

– А я еще и не позволю!

– Не позволите, и не надо. Что еще?

– А этого мало? Самовольно покинули службу, непотребно вели себя с женщиной!

– А чего воздух сотрясать? Выговор мне запишите, всего-то делов.

– Выговор… – В нервном раздумье Бесчетова взяла со стола карандаш, импульсивно постучала кончиком по столу. – Выговор – это всегда успеется… Между прочим, вчера человека убили, женщину, а вам и дела до этого нет.

– Да нет, ее убили не между прочим, – в снисходительной насмешке слегка скривил я губы. – Ее убили профессионально.

– Я была на месте. После того, как вы самовольно оттуда ушли. Видела труп, – прикрыв глаза, пальцами правой руки она несильно ущипнула себя за переносицу.

Сосредоточиться пытается, думает, размышляет. Что ж, ей без этого никуда. Начальник уголовного розыска – дело серьезное. И, главное, ответственное. Вот пусть она и ломает голову, как убийцу найти, как отчитаться перед начальством, если вместо галки поймает глухаря. А мое дело маленькое – что сказали, то и сделал.

– И с женщиной разговаривала, с соседкой покойной…

Бесчетова с ожиданием смотрела на меня. Я, наверное, по ее мнению, должен был уточнить, та ли эта женщина, любви которой я домогался. Но я молчал, потому что все мои эмоции были окрашены в нейтральные цвета. Чего переживать, если нет письменного заявления со стороны «пострадавшей»? А слова – это всего лишь слова.

Не дождавшись реакции с моей стороны, Бесчетова продолжила:

– Так вот, гражданка Чижова утверждает, что позавчера вечером к потерпевшей приходил бывший муж. А предположительно, ночью она была задушена…

– Бывшего мужа зовут Родион, – меланхолично дополнил я. – И мать потерпевшей считает, что он мог претендовать на ее квартиру.

– Ну вот видите, все указывает на бывшего мужа потерпевшей! – взбодрилась Бесчетова.

– Что указывает? – сонно зевнув, спросил я.

– Я же сказала, все! Родион ночевал у своей бывшей жены, он ее и задушил.

– Ну да, задушил. Профессионально задушил, удавкой. А потом навел на кухне идеальный порядок и ушел.

– При чем здесь кухня? – пытливо посмотрела на меня капитан.

– Ну, видимо, они совершали там прелюдию.

– Что делали?

– Вино пили, может быть, коньяк, я не знаю. Но пили, для раскрепощения чувств. А потом в постель…

– И что?

– А то, что следы торжества по этому случаю были тщательно уничтожены… Не знаю, возможно, там, на кухне, вообще ничего не было. Может, он и она сразу нырнули в постель, так иногда бывает, как это ни странно… И вообще, информацией я не владею, чтобы судить точнее. Но кажется мне, что у экспертов на кухне работы не было, как не было там и отпечатков пальцев… Ну может, отпечатки пальцев покойной и нашлись, но посторонних не было…

– Я не знаю, результаты экспертизы пока не готовы, – пожала плечами Бесчетова. – Но я точно знаю, что на кухонном столе ничего не обнаружено, как будто все специально было стерто… И посуды на столе не было… Но это указывает лишь на то, что, совершив убийство, бывший муж потерпевшей уничтожил за собой следы.

– Он что, идиот?

– Ну, не знаю. Если убил, то, наверное, да…

– Сомневаюсь. Зачем ему было уничтожать следы, если перед тем, как попасть в квартиру к своей бывшей жене, он засветился перед соседкой? Причем засветился по своей собственной воле. Письмо из налоговой передал.

– Возможно, он забыл об этом. Убил, разволновался, а оттого и забыл… От волнения, знаете ли, всякое бывает…

– Может, и так, – не стал спорить я.

– Бывший муж потерпевшей виноват, больше некому, – заключила Бесчетова.

– Ну да, Дездемона… то есть Эльвира молилась на ночь, а Отелло… пардон, Родион подошел к ней сзади и задушил.

– Банальное сравнение. Но по существу, – кивнула капитан.

– А молилась гражданка Моносеева голышом, стоя на коленях на самом краешке своей постели. Бывший муж подошел к ней сзади, и…

– Я видела положение трупа. Не знаю, молилась ли Моносеева, но, в общем, все примерно так и происходило. Возможно, она собиралась лечь на кровать, поставила коленку на край, и в это время на нее сзади набросили удавку. И действительно, она в этот момент была без одежды…

– И Родион, видимо, тоже. Ведь они спали вместе…

– Судя по характерным пятнам на постели, между ними был физический контакт, – Бесчетова пристально, немигающе смотрела на меня, как будто давала понять, что в силу профессионального долга ей совершенно не стыдно говорить о «характерных пятнах» в присутствии мужчины. А может, она хотела сказать, что не видит во мне мужчину. Мне, в общем-то, было все равно и совсем не обидно. – Конечно, патологоанатом даст более точное заключение…

– Допустим, был контакт, и что? – флегматично спросил я.

– Как что? – эмоционально отреагировала начальница. – Это объясняет, почему в момент своей гибели Моносеева была без одежды…

– Без халата.

– К чему такие подробности?

– Скажите, вы ходите по дому в халате?

– Ну, хожу, – чуточку зарумянилась Бесчетова. И отвела в сторону слегка застыдившийся взгляд.

– А когда спать ложитесь, снимаете?

– Разумеется… К чему вы клоните, товарищ капитан?

Не скажу, что ей потребовалось неимоверное усилие, но все же она немного напряглась, заставляя себя смотреть на меня.

– И как вы складываете свой халат? Укладываете его по-солдатски вдвое или втрое, перебрасываете через спинку стула или вешаете в шкаф?

– Когда через спинку стула, а когда и в шкаф… По-солдатски точно не укладываю.

– Потому что в армии не служили, в казарме не спали.

– Это что, упрек?

– Нет, простая констатация. И Моносеева в армии не служила. А ее халат уложен по-солдатски. Ну, это мое личное мнение. Может, сейчас в «Космополитене» проповедуют новомодный способ укладки халатов…

– Не знаю, вряд ли… А как лежал халат покойной, я видела. Действительно, не совсем естественно. Но у каждой женщины свои причуды, и без всяких там «Космополитенов»…

– А пуговицы вы не отрываете, когда халат расстегиваете?

– Ну, если нитка перетерлась, то может и пуговица отвалиться…

– Да нет, там не нитка перетерлась, там с мясом вырвано… Только не думайте, что я претендую на лавры Пинкертона. Тем более у меня нет даже данных о предварительном осмотре места происшествия. Но сдается мне, что Моносеева в халате была, когда ее душили. А убийца потом этот халат с нее снимал, потому и пуговица была вырвана с мясом…

– Но, возможно, это сделал бывший муж потерпевшей.

– Зачем?.. Он спал с Моносеевой, и многие об этом знают. Тем более контакт, возможно, был. Если бы он хотел, чтобы подумали на кого-то другого, он бы, напротив, надел на нее халат… К тому же он маленький, щупленький… Ну, если верить соседке… А Моносеева была задушена профессионально… Я так полагаю, гитарной струной… Знаете, почему профессионалы пользуются струной? Потому что она не просто душит, но и в кожу глубоко врезается. Есть даже специальная струна с алмазным напылением, эта просто голову отрезает… Но тут, видимо, толстая струна была, потому что в кожу врезалась, но не до крови…

– Разве не мог Родион купить струну в магазине… Кстати, не так уж и много магазинов, где можно купить гитарную струну, надо бы обойти их…

– Кому нужно, тот пусть и обходит… Но этого мало, струну купить. Нужно еще петли на концах сделать…

– Может, Родион и сделал…

– Не исключено. Хотя не думаю… Легче инсулин купить, чем удавку сделать. Вколол сверх дозы – и все…

– Ну, он мог этого не знать.

– Там еще один момент был. Моносееву душили по всем правилам военной науки. Когда разведчик часового снимает, он удавку на него набрасывает, затягивая узел, тянет на себя, бьет в спину, чтобы свалить с ног, а на земле уже дожимает… На пояснице потерпевшей я видел кровоподтек, возможно, от удара. Хотя, конечно, я могу ошибаться. Но чувствуется, что работал профессионал, служивший в армии…

– А бывший муж покойной в армии служил?

– Чего не знаю, того не знаю.

– Узнаем… В общем, я думаю, что его нужно брать.

– А санкция есть?

– Надо позаботиться.

– Этим пусть следователь занимается, – без всякого энтузиазма парировал я.

– Его еще не назначили. А мы по горячим следам работаем.

– Желаю удачи.

– Я не поняла, вы что, товарищ капитан, отказываетесь работать?

– Ну, если санкция нужна, могу посодействовать. А на задержание ехать отказываюсь.

– Почему?

– А если этот Родион профессионал? Может, он в каком-нибудь элитном спецназе служил, может, с трех рук стреляет? А я жить еще хочу.

– Вы что, боитесь? – обличительно вытаращилась на меня Бесчетова.

– Ну да. Нормальным человеком решил стать. А нормальные люди под пули не лезут. Тем более когда им всего два года до пенсии осталось.

– Но тогда за вас кто-то другой на это дело пойдет. И вам что, не будет стыдно?

– Воспитывать меня собираетесь? Что ж, я не против. Только говорите потише, а то я засыпаю.

– Я вижу, что вы засыпаете, – неприязненно оттопырив нижнюю губку, гневно сказала капитан. – И ваше отношение к службе вижу… Ведете себя как трус и еще воображаете из себя что-то! А если хотите спать, пожалуйста, идите домой, проспитесь!

– А если у меня работа? – безнадежно скучным тоном спросил я.

– Оставьте свою работу для других. Для тех, кто ее более достоин!

Похоже, она всерьез собралась воззвать к моей совести. Ну до чего же наивными бывают люди!

– Очень рад, что у меня такой заботливый начальник. До завтра!

Бесчетова недоуменно смотрела, как я поднимаюсь и поворачиваюсь к ней спиной. Неужели она действительно рассчитывала, что я всерьез проникнусь внушаемой мне моралью?

Моя «Нива» со вчерашнего дня стояла на стоянке перед зданием РОВД, трогать я ее не стал, потому что всерьез вознамерился поправить свое здоровье холодным пивком.

Солнце сегодня разошлось не на шутку. Начало лета, но жара такая, что через подошву чувствуется, как нагрелся асфальт. И ветра нет – выхлопы проезжающих машин стелятся над землей, миазмами расползаются от дороги, растекаются по тротуарам. А вокруг – каменные коробки домов, редкие тополя, с которых вместо прохлады срывается раздражающий пух… Сейчас бы в деревню, в освежающую сень шелестящего леса, бегом к реке, скинуть одежду и с разгона в холодную воду, взмылить руками глинистое дно, с шумным фырканьем вынырнуть и заорать от счастья во всю мощь своего голоса…

Но сегодня мне пришлось довольствоваться летним кафе, столиком под тенистой кроной старого вяза и двумя кружками студеного «Туборга». Я не стал крепить водкой бархатистую мягкость оживляющего напитка, поэтому домой пришел в ясном сознании. Укол совести лишь слегка царапнул душу и не смог прогнать сон, встряхнув меня изнутри. Я мгновенно заснул.

Встал рано утром, с легкой головой, размялся перед открытым окном, освежился под холодным душем, соорудил пару бутербродов, заправился кофе и отправился на службу.

Там я и узнал, что вчера ночью был задержан бывший муж гражданки Моносеевой. Рабочий день еще не начался, а Вадим Агранов уже допрашивал его.

Я зашел в его, верней, в наш общий кабинет и увидел невысокого худосочного мужчину с большими навыкате глазами и маленьким ртом. Он сидел на стуле, забросив обе руки назад, за спинку – со стороны могло показаться, что его запястья стягивают стальные браслеты. Но не было никаких наручников, зачем же тогда этот тип изображал из себя жертву? Может, он и в жизни ведет себя как непризнанная невинность…

– Я еще раз спрашиваю вас, гражданин Багеров, где вы находились в ночь с восьмого на девятое июня? – подмигнув мне, спросил у задержанного Агранов.

Уж он-то на жертву обстоятельств никак не был похож. Животом навалившись на стол, грудью опираясь на скрещенные руки, он глыбой навис над мужчиной. При этом он благодушно улыбался, но в его неподвижных глазах я видел свинцовый блеск и чугунную тяжесть.

– Я же говорю, дома был, – задержанный робко потупил взгляд.

– Вот я вас два раза спросил, Родион Андреевич, а вы мне два раза ответили неправду. Два раза спросил – два раза неправда… Зачем вы неправду мне говорите? – давил на него Вадим.

– Но это правда.

– Что, и к своей бывшей жене не заходили?

– Нет.

– Ну зачем же так категорично? Скажите, что заходили своей бывшей жене, спросить, как жизнь, какие планы на будущее. Я советую вам это сказать, Родион Андреевич. Хотя бы потому, что вас видела гражданка Чижова, вы ей письмо из налоговой приносили.

– Ах да! – неубедительно встрепенулся Багеров. – Было дело, заходил я к соседке. Все как вы говорите, за жизнь спросить, о планах на будущее…

– Вот видите, как все хорошо, Родион Андреевич, – с виду искренне обрадовался Агранов. – Легко работается, когда следствие и подследственный друг друга понимают с полуслова. Но я еще не следствие, да и вы можете избежать участи подследственного. Если, конечно, будете внимать моим советам. Вы же видите, Родион Андреевич, я совершенно не желаю вам зла… Итак, один совет вы приняли, теперь давайте дальше, в том же направлении…

Вадим умел увещевающей нитью голоса плести крепкие сети. Я хорошо знал своего коллегу, поэтому почти уверен был в том, что в его советах таится подвох.

– Итак, совет второй. Вы должны сказать мне, что от Эльвиры ушли ночью, в третьем часу ночи… Гражданка Нагорнова точно не помнит, в каком часу возвращалась домой, но точно помнит, что видела, как вы садились в свою машину…

– Какая гражданка Нагорнова? – напрягся Багеров.

– Ну, «гражданка» в этом случае звучит как-то не очень, – потянувшись на стуле, благодушно зевнул Агранов. – Ее просто Любка зовут. Эльвира на четвертом этаже живет, а Любка на седьмом. Вы, Родион Андреевич, ее, наверное, и не знаете. Вы когда с женой развелись, ей всего четырнадцать лет было. А сейчас она уже девушка-красавица… Соседи говорят, что не совсем она порядочная, с кавалерами по ночам таскается, ай-яй-яй. Ну, мы-то верить сплетням не будем, правда, Родион Андреевич? Мы же мужчины, да?.. Может, все-таки знаете ее? Мелкие косички у нее на голове, красится очень сильно, груди в декольте – ух, а ножки, так вообще сказка…

– Мелкие косички? – схватил наживку Багеров. – Ну, видел, знаю…

– Значит, в ночь с восьмого на девятое июня вы видели ее во дворе дома, когда садились в свою машину.

– Нет, не видел!.. – встрепенулся задержанный. – То есть видел, но не тогда!

– Но она-то вас видела. В третьем часу ночи… Точней пока сказать не могу. Мы сейчас ее кавалеров ищем, ну, с кем она тогда к дому подъезжала, вернее, уже нашли, сейчас поедем, узнаем, они нам более точное время скажут…

– Но я в первом часу ночи уехал, – не выдержал прессинга Багеров.

– Домой?

– Домой.

– От Эльвиры?

– От Эльвиры.

– Браво, Родион Андреевич! Приятно работать с умными людьми, которые следуют твоим советам… Только вот плохо, что вы все время мне врете. То говорите, что вообще вас не было у Эльвиры Васильевны, то рассказываете, что на чуть-чуть к ней заскочили, а сами провели у нее… давайте считать… пять часов у нее дома провели… Я, конечно, понимаю, она ваша бывшая жена и дом ее, считай, ваш… Ваш дом, да? Вы же квартиру на совместно заработанные деньги купили, да? – Агранов нажимал на растерянного мужчину, не давая ему передышки. – Вы когда с Эльвирой разводились, квартиру ей оставили. А сами с новой женой и ребенком втроем в одной комнате живете, а Эльвира одна трехкомнатную квартиру занимает. Несправедливо, правда?

– Э-э, я не знаю… Вы не даете мне сосредоточиться! – запротестовал Багеров.

– А правда, если вы не знаете, не требует сосредоточения. Правда, она как вода с высоты льется, сама по себе. Это когда врешь, напрягаться приходится. А вы врете мне, Родион Андреевич, пытаетесь доказать, что не было вас у Эльвиры Васильевны. А мы-то знаем, что вы были. Да вы и сами признались… Что было, в том и признались. Поздравляю вас с почином, Родион Андреевич. Давайте продолжайте в том же духе, и скоро вы почувствуете, как раскроется ваша душа навстречу правде, какой бы горькой она ни была… Ну что, начнем раскрываться?

– Но я не убивал Эльвиру, – нервно заламывая пальцы, сказал Багеров.

– Да, но она погибла примерно в то время, когда вы от нее ушли. Как раз в промежутке между двенадцатью и часом ночи.

– Когда я уходил, она была жива…

Я поднял руку, призывая Вадима взять паузу. Пусть передохнет немного.

– Скажите, Родион Андреевич, вы в армии служили?

– Нет, у меня белый билет… Язва, плоскостопие…

– Психические заболевания в этом наборе были?

– Нет, что вы! Меня бы ни на какую работу не взяли.

– А где вы работаете?

– Экономист я, на заводе. Поверьте, работа очень ответственная!

Багеров смотрел на меня, капризно надув щеки. Обидели его мои намеки. Эка цаца!..

– Поверил… Значит, в армии не служили?

– Нет.

– А на гитаре играть умеете?

– Нет, пробовал когда-то, не вышло. Пальцы у меня нежные, больно струны перебирать…

– А гитара есть?

– Зачем мне гитара, если я играть на ней не умею?

– Логично…

Я неторопливо приблизился к задержанному, пристально посмотрел на него сверху вниз.

– Может, борьбой увлекались, самбо там, дзюдо…

На полуслове сделал резкое движение, будто собирался атаковать Багерова. Но никакой реакции, кроме заячьего страха, не выявил.

– Нет, не занимался, – съежившись, пугливо смотрел на меня мужчина.

– Да вижу, что нет…

Я вернулся на место, а Вадим продолжил допрос. Но я почему-то был уверен, что расколоть Багерова он не сможет.

Агранов сумел заморочить ему голову и даже довести его до слез. Но признания так и не услышал. И квартирой упрекал его напрасно, и на мораль давил, предрекая, что молодая жена обидится, когда узнает, в каких отношениях он был с покойной. Как ни крутил он руль, а на прямую дорогу выехать не смог.

А потом появилась Бесчетова и велела зайти к ней в кабинет. Пришлось вызывать конвой и отправлять Багерова в изолятор.

– Вот жук, не колется, – посетовал Вадим.

– Про Любку с мелкими косичками сам придумал? – с ироничной насмешкой спросил я.

– Да нет, была такая. Вчера соседей опрашивал, на Любку эту вышел. Красивая девчонка, сочная, у-ух и шалавистая. Правда, с пацанами по ночам таскается, только ничего не видела…

– Плохо. А то, что Багерова на пушку взял, хорошо.

– Я за ним всю ночь вчера гонялся.

– Почему гонялся?

– Ну, не гонялся. И не всю ночь… У родителей он с женой гостил, вернулись поздно. Тихо взял его, мирно, без стрельбы… Что ты там Бесчетовой наплел, с трех рук этот жук стреляет? – развеселился Агранов. – Она мне с таким серьезным видом рассказывает, а я со смеху лопаюсь… Вот дура, она всерьез поверила, что ты испугался.

– Дура не дура, а Багерова к делу пришить хочет, – заметил я.

– Все правильно, только пришла и сразу галка в мокрой графе… Если честно, я бы не отказался от такого варианта, все-таки отчет на носу, но чует моя селезеночка, что с Багеровым нам ничего не светит. Хотя, конечно, за уши притянуть можно…

– Я так понял, Багерова на тебя взвалили.

– Ну да, конечно! Ты тоже в упряжке…

– Обыск у него в квартире проводили?

– Да, санкция была, и обыск тоже. Только ничего не нашли. Так что зря ты про гитару спрашивал. Не было у него гитары… И струны тоже…

– С экспертами общался?

– А что – нужно?

– Да всего понемногу… Ладно, я сам с дядей Ваней поговорю… Там нас вроде куда-то звали.

Совещание у начальника отдела началось с фарса. Бесчетова во всеуслышание объявила благодарность капитану Агранову за мужество, проявленное при задержании особо опасного преступника, и прямо на месте сделала запись в карточку учета поощрений и взысканий. Это был камень в мой огород. Но я даже обижаться не стал.

Затем, демонстративно улыбаясь Агранову, доверительным тоном попросила сообщить его о ходе дела. Не вдаваясь в подробности, Вадим рассказал о разговоре с подозреваемым.

– В общем, колоться не хочет, – заключил он.

– Хочет не хочет, а надо. В момент убийства в квартире находился? Находился. Алиби есть? Алиби нет…

– Удавка есть? Удавки нет. Прошу прощения, что перебил, – сухо, ничуть не раскаиваясь в содеянном, извинился перед начальником я.

– Удавку можно было выбросить, – недовольно посмотрела на меня Бесчетова.

– Да это я так, к слову. А то сижу, молчу, еще подумаете, что за дело не болею.

– А что, болеете?

– Да за Багерова переживаю. Маленький он, щупленький, такой в тюрьме в два счета загнется… Кстати, в армии он не служил. Да и сил на удавку у него вряд ли хватит…

– Слабенький, – подтвердил Вадим.

– Зато Эльвира женщина хоть куда, – сказал я. – И выше, и мощней… Не думаю, что Багеров мог с ней справиться.

– Да? Тогда кто ее задушил?

– Работать надо, выяснять, – пожал я плечами.

– Если работал профессионал, как вы говорите, то, возможно, это заказное убийство, – предположила капитан.

– Запросто. Главный бухгалтер банка – это, знаете ли, не просто так. Смерть, она в больших деньгах прячется. Может, Моносеева что-то не так сделала или узнала то, чего не должна была знать…

– Да, но тогда этим делом РУБОП займется или убойный отдел.

– Ну и что? Мы все равно на подхвате останемся.

– А палку кто срубит?

– Тот, кто до нее дотянется.

– РУБОП до нее дотянется, если возьмется.

– В кого вы верите, товарищ капитан, на того и будем молиться, – удивляясь своему равнодушию, сказал я.

Я не верил в причастность Багерова к убийству, жалел его, представляя, как тяжело ему придется в казенном доме. Но при этом желание установить и разыскать истинного убийцу не понуждало меня к работе. Мое дело маленькое: чем прикажут, тем и буду заниматься.

– Надо на Багерова надавить, – после некоторого раздумья решила Бесчетова. – Все-таки он виноват и должен сознаться в содеянном.

– В каком смысле надавить? – с тусклым сарказмом спросил я.

– Ну, есть определенные меры воздействия… – для виду замялась капитан. – Не мне вам объяснять.

– Ну почему не вам? Объясните нам, неразумным, а мы попробуем понять… Вызовите Багерова к себе в кабинет, а мы посмотрим, как нужно на него давить.

Глядя в окно, Бесчетова нервно выбила пальцами барабанную дробь по столу.

– Я с ним, конечно, поговорю… Но без вашего присутствия.

Я молча развел руками. Что ей будет угодно, то я и приму как данность. Только не надо изматывать меня работой. Беречь я себя должен, для пенсии… Может, я для милиции неперспективный, а в будущем стану первостатейным фермером, возможно, мною будет гордиться вся страна. Поэтому и должен был я копить, аккумулировать в себе силы.

– Так, а теперь конкретно по работе, персонально с каждым, – пристально, из-под бровей посмотрела на меня Бесчетова. – Все свободны, а вы, капитан Петрович, останьтесь.

Она ни слова не сказала об убийстве на Каланчевской улице, но бульдозером прошлась по завалам заявленных, но не раскрытых преступлений. Не понравилось ей и состояние нашего оперативно-разыскного учета… Можно подумать, мне оно нравилось. Был у нас оперуполномоченный старший лейтенант Прыгин, интеллигент в третьем поколении, книжная душа и белоручка. Раскрытие преступления, розыск и задержание преступников – работа грязная и опасная, Прыгину она не нравилось, и он, как мог, ее избегал. А он мог, потому что его поставили ответственным за ведение оперативных учетов. Работа бумажная, кропотливая, к тому же секретная и требующая массы специальных знаний. Вот где Прыгин себя проявил. С головой ушел в картотеку, навел там идеальный порядок. И что? Года не прошло, как забрали его от нас в ГУВД, там он сейчас тем же делом занимается. Кстати говоря, «майора» недавно получил… Это бумажные души, как на крыльях, поднимаются высоко, а земляные черви копаются в навозе, воняет от них, потому начальство не больно-то и жалует нас, только погоняет и в перспективах роста отказывает…

Уголовный розыск – это такая дыра, куда валится вся криминальная грязь. Первое место занимают квартирные кражи – где-то работают профессиональные преступники, где-то виной всему безалаберность граждан, где-то всякого рода мошенники под видом сотрудников собеса или Пенсионного фонда обирают доверчивых старушек. Второе место по количеству событий занимают грабежи. Особенно высокий показатель дают охотники за мобильными телефонами и борсетками. Ну и конечно же, не обходится без убийств. В основном мы работаем по бытовым версиям – где-то кто-то кого-то застрелил из ревности, кому-то досталось по пьяной лавочке из-за бутылки водки, случалось, что людей резали во время ограбления… И по всем этим преступлениям приходится работать, искать и задерживать виновных по горячим следам, если не повезет, подавать в розыск и самим же бегать за ними. А убийства, грабежи, кражи происходят постоянно, не успели раскрыть одно преступление, как повисло сразу два новых. Отдельной графой проходит розыск пропавших без вести граждан, а в этой работе коэффициент полезного действия не выдерживает никакой критики. В общем, как ни старайся, все равно весь ворох дел не поднять. И каким бы высоким ни был показатель раскрываемости, все равно «глухари» останутся, а это, надо сказать, не только печаль, но и услада вышестоящего начальства. Плохо, что преступление не раскрыто, зато есть возможность взять неугодного начальника угро за место, за которое подвешивают к доске позора. И берут, если вдруг что-то не так. Это только у прыгиных с их бумажной работой все в порядке, у них и рост по службе, и внеочередные звания, и в начальники же они потом выбиваются, чтобы затем проверять оперативные учеты, находить в них изъяны и с высоты своей бумажной души давить земляных червей из сермяжного уголовного розыска…

Надо сказать, Бесчетова ругала меня без упоения, она-то прекрасно понимала, что выявленные недостатки – это прежде всего ее воз, и ей запрягаться, чтобы тащить его в гору, которая, увы, никогда не закончится. Потому что преступления будут совершаться всегда…

– Все сказали? – спросил я, когда корзина претензий опустела.

– Не все. Боюсь, что нам с вами, товарищ капитан, не по пути, – заключила капитан.

Все правильно, в таких случаях вопрос лучше ставить ребром. Нет ничего хуже, чем работать с человеком, чью должность ты занял. Обида, как тот короед, будет подтачивать не только мою душу, но и общее дело, за которое ответственна Бесчетова. И очень даже хорошо, что она готова рубить с плеча. Значит, болеет за дело, значит, есть у нее стремление показывать хороший результат в работе. А для того, чтобы лебедем тащить воз в гору, ей нужно избавляться от несговорчивых раков и щук…

– Договорились, – невозмутимо кивнул я. – Сейчас напишу рапорт, а вы постарайтесь дать ему ход.

– Ну что ж, так будет лучше для нас обоих, – опершись о стол скрещенными в замок руками, немилосердно, хотя и безрадостно посмотрела на меня Бесчетова.

– Тогда я пошел?

– Идите… Жду вас через пятнадцать минут.

– Я сейчас.

Ровно через четверть часа я был в кабинете нового начальника, с отраженной в рапорте просьбой о переводе к новому месту службы. Но Бесчетова лишь мельком глянула на него.

– Сообщение поступило, – не глядя мне в глаза, сухо сказала она. – Убийство на Кармазина. Участковый сейчас в наряде, поэтому на место отправитесь вы, товарищ капитан.

Отказываться было глупо и даже преступно, поскольку поданный рапорт еще не ставил точку на моей работе в нашем РОВД. Пока не подпишут приказ о моем переводе, я обязан буду тянуть привычную лямку. А ведь его вообще могут не подписать…