Владимир Колычев
Невеста мафии

– Вряд ли они сюда сунутся, – продолжал я. – Но факт остается фактом – это особо опасные преступники, и от них можно всего ожидать. И голыми руками их не взять…

– Поживем – увидим, – пожал плечами Олег и направился к трупу Юрки Стеклова.

По пути остановился, опасливо осмотрелся по сторонам. Я усмехнулся в ус. Не хочет он умирать молодым. Молодой, ранний, впереди блестящая карьера, жена, говорят, красавица… А над кладбищем нависает предрассветная мгла, и ветер жутко шелестит в кронах столетних лип – будто напоминает, что жизнь такая хрупкая вещь, что за ней непременно следует вечная смерть.

Я и сам невольно поежился, когда оказался на аллее, по которой на площадку перед сторожкой въезжал мини-вэн с преступниками. Вот здесь, в проход между двумя могильными оградками, возможно, и был сброшен человек в прикрытие. Он мог спрятаться за мраморным памятником с ангелом, над которым свесило свое крыло плакучая ива. Сторожка отсюда просматривалась хорошо – можно было вести прицельную стрельбу.

Крыло у ивы, образно говоря, было. А вот у ангела крыло почему-то отсутствовало. Похоже, кто-то сломал его, отбил чем-то тяжелым.

Я шагнул к памятнику, неосторожно ступив на сухую ветку. В кладбищенской тишине треск прозвучал, как выстрел, и я вздрогнул. Замер, прислушиваясь к тишине, хотя уже знал, кто ее нарушил. Осторожно продолжил путь, приблизился к памятнику, лучом фонарика осветил фигурку ангела и снова вздрогнул, чувствуя, как покрывается мурашками кожа вдоль позвоночника. Мало того, что крыло у херувима было отбито, маленькая его головка с мраморными кучеряшками была залита кровью. Грешным делом, я решил, что это кровоточит каменная рана. Но, собравшись духом, понял, что кровь принадлежала живому человеку. И крыло сбито не камнем или еще чем-то вроде того, а пулей.

Я даже мог сказать, что пуля пистолетная. Более того, из какого именно оружия она выпущена. Потому что ангел пострадал от моей руки. Стрелял я в человека, а попал в него. Но вместе с тем я, видимо, ранил и самого автоматчика – или пулей, или осколком крыла. Судя по высоте, с которой на памятник брызнула кровь, я мог отстрелить преступнику кусок уха.

Я обследовал памятник и пространство вокруг него. Имя Шепетько Владислава Федоровича мне ни о чем не говорило, временной промежуток, в котором он жил, тоже, поэтому я не стал особо рассматривать лицо на фото. Но тщательно осмотрел могильную плиту, палисадничек вокруг нее. Ошметок уха – если он был – я не обнаружил, зато нашел россыпь гильз от пистолета «макаров». Значит, автомат отпадал. Выходило, неизвестный вел огонь из пистолета-пулемета. Или «Бизон», или «ПП-93» – что конкретно, установят эксперты. А мне нужно было двигаться дальше, чтобы добраться до некоего Рыжего.

Его я нашел под кустом сирени между створкой распахнутых ворот и будкой из некрашеной вагонки. Вернее, сначала я нашел его пыльные туфли со стертыми каблуками и сбитыми носками. От них тянулись ноги в грязных и рваных не по моде джинсах, далее – задранная на животе клетчатая рубаха, затем простреленная голова под копной рыжих волос – жирных и грязных, похожих на паклю. И совсем не обязательно было слать запрос в небесную справочную, чтобы узнать, кто упокоил сторожа. Ясно, что Шрам со своей компанией постарался. И наверняка на обратном пути…

Глава 2

Я не видел Стеньку Разина вживую, да и с его портретами как-то не приходилось сталкиваться. Я не знал, как он выглядит, но в моем представлении он был сильной личностью с могучей статью и бунтарским духом, созвучной со знаменитой раскатисто-гудящей песней «Из-за острова на стрежень…». И еще я почему-то думал, что на него похож начальник нашего РОВД полковник Гнутьев, такой же буйный, грозный и рычащий.

Стенька Разин в свое время утопил персидскую княжну, а полковник Гнутьев топил меня, но не в реке, а в глазах моего непосредственного начальника майора Марцева.

– Ну и какого лешего его понесло на это чертово кладбище? – ревел он, примериваясь кулаком к столешнице, чтобы посильней и погромче опустить его.

На кладбище понесло только меня, Юрка здесь как бы и ни при чем. Впрочем, я и не думал оправдываться. Может, мертвые и не имут сраму, но валить вину на покойного друга я не мог. К тому же, как давно и не только мной замечено, начальство предпочитает живых стрелочников.

Гнутьев обращался к Марцеву, нарочно игнорируя меня. Как будто меня здесь не было, а он сам знал все и без моих объяснений.

– Галку он хотел словить, а поймал глухаря!

Я грустно склонил голову набок. Слов не было, чтобы спорить с начальством. Да никто и не требовал от меня объяснений, как будто и без этого было ясно, что убийство капитана Стеклова останется нераскрытым. Во всяком случае, до министерской проверки, которая ожидалась со дня на день.

– Хотели как лучше, – развел руками Марцев.

Начальник у меня что надо. Невысокий, худощавый, даже неказистый на вид, в рукопашном бою так себе, но крепости его духа я мог только завидовать. И за подчиненных всегда горой; может, потому к сорока годам до майора только и дослужился.

– Как лучше! Нам теперь голову снимут за это «как всегда»! И твою в первую очередь! Твоя самодеятельность, тебе за нее и отвечать!

– Но ведь правильно все было сделано. И труп нашли, и преступников почти задержали.

– Почти! – взвыл Гнутьев. – Нет такого слова «почти»! Это приложение для убогих!.. И припарка для задницы!.. Капитан милиции погиб! Капитан! Милиции!

– Стеклов исполнял свой долг, – в унисон с моими мыслями сказал начальник уголовного розыска. – И мы должны найти его убийц. Это дело не должно стать глухарем.

– Да это понятно! – успокаиваясь, кивнул Гнутьев.

И все-таки он хлопнул по столу, но не кулаком, а раскрытой ладонью.

– Да и какой тут глухарь, когда столько улик? – воспользовался поддержкой я.

– Сколько? – хмуро, исподлобья посмотрел на меня начальник РОВД.

– Номер и марка машины, гильзы от орудия убийства, труп девушки, материалы для дактилоскопической и трассологической экспертизы. Субъективный портрет одного из предполагаемых преступников, наконец…

– Портрет есть, – кивнул Гнутьев. И тут же мотнул головой: – А преступника нет! То же и с машиной – номер есть, а ее самой нету!

– Да, но установлен владелец автомобиля, – веским аргументом отозвался Марцев.

– Кто?

Яков Леонидович без суеты раскрыл свой ежедневник, глянул в записи.

– Берестов Николай Трофимович, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, место регистрации…

– Не надо мне место регистрации, – мотнул головой Гнутьев. – Мне нужна причастность его к убийству. А ее нет! Машина была в угоне! А у самого Берестова железное алиби… Ну, не знаю, насколько оно железное, но алиби…

– Алиби есть, – кивнул Марцев. – Но машину в угон не подавали.

– Потому что вчера вечером она стояла во дворе дома, а ночью ее уже не было. Берестов был, а машина тю-тю…

– Насчет того, была ли она вчера вечером на месте, надо еще выяснить. И вообще, надо бы вплотную поработать с этим Берестовым. Может, преступники пользовались его машиной по доверенности, может, он как-то с ними связан…

– Вот и работайте!

– Работаем. И по нему работаем, и по человеку с условной кличкой Шрам.

– И каковы результаты?

– Пока никаких, – покачал головой Марцев. – По показаниям капитана Петровича составлен комбинационный портрет предполагаемого преступника, в ориентировку включены особые приметы – шрам на подбородке…

– И что?

– Ничего. По нашим картотекам этот человек не числится – идентификацию личности пока не произвели. Послушаем, что барабаны скажут…

Марцев имел в виду агентурную сеть, работа с ключевыми звеньями которой по нашей теме пока не началась: не было возможности объять все быстро и разом.

– Давай, давай, – приободрил его Гнутьев. – Город у нас хоть и большой, но личность, скажу я вам, запоминающаяся – раз увидел, уже не забудешь…

– На памятнике, за которым скрывался убийца Стеклова, обнаружены жировые отпечатки пальцев, – продолжал Марцев. – Возможно, что-то обнаружится и на гильзах, эксперты с этим работают. И это помимо того, что мы взяли образцы оставленной на памятнике крови…

– Кровь – это, конечно, хорошо. Но хотелось бы поскорей найти тело, которое она питала.

– Всему свое время… Да, и еще жировые отпечатки обнаружились на босоножках покойной девушки. И это не ее пальчики…

– А ее пальчики по картотеке пробили?

– Да.

– И что?

– Ничего. Не приводилась, не привлекалась… В общем, ее личность пока не установили.

– Плохо, очень плохо…

– Мы работаем, думаю, скоро будет результат…

– Не надо думать. Мне нужна твоя уверенность, Яша, – запанибратски обратился к Марцеву начальник РОВД, – мне нужен результат.

– Будет, все будет. Ночами спать не будем, а убийцу найдем, – заверил его тот.

Бессонные ночи ему еще только предстояли, а я уже успел хлебнуть. Вчерашнюю ночь провел на кладбище, сегодняшнюю проведу в позе безлошадного и бесплужного пахаря. Есть такой способ добывать улики – носом землю роешь, да еще на полной скорости. Забава, скажу вам, не для малодушных.

Вторая половина дня, очередная бессонная ночь еще только надвигалась, а мне уже хотелось спать. Полковник Гнутьев смог взбодрить меня начальственными плюхами, но в кабинете майора Марцева, пока он копошился в своем сейфе, я клюнул носом и едва не воткнулся им в стол.

– Да, наломали вы дров, Петрович, – сказал Яков Леонидович, усаживаясь в кресло.

Я хотел сказать пару нервных слов в свое оправдание, но Марцев махнул рукой. Дескать, пустое. Все правильно, дело нужно делать, а не разговоры городить… Эх, поспать бы часок.

– Одинцов звонил, к нам едет.

Я недовольно скривился, и, как оказалось, не зря.

– Тебя допросить хочет, – добавил начальник.

Следователь Одинцов представлял городскую прокуратуру, и ему было поручено дело, оперативным обеспечением которого мы уже фактически занимались. Мужик он, может, и неплохой, но нудный и дотошный. Наверняка на допрос часа два-три уйдет, а время сейчас на вес золота. Именно поэтому еще и не готово сочинение на тему, как я провел ночь на кладбище.

– Боюсь, как бы ты не заснул, – усмехнулся Марцев.

– Это запросто, – кивнул я.

– Вот я и думаю, езжай-ка ты на улицу Белинского и сам допроси гражданина Берестова… Не нравятся мне сказочки, которые он плетет. Машина в угоне, сам весь в белом…

Я и сам подозревал, что Берестов мог быть связан со Шрамом. Может, преступники действительно ездили по доверенности, которую он им выписал…

– На улицу Белинского?! А почему не на Советских Космонавтов?

На этой улице располагалось здание РОВД Центрального округа с изолятором временного содержания на нулевом этаже. Именно там и должен был, по моему мнению, находиться сейчас гражданин Берестов со всеми своими алиби.

– Да потому что не забросили его в космос, – развел руками Марцев. – Ракетоноситель слишком добрым оказался.

– И кто у нас ракетоноситель?

– Ну, кто, кто – майор Семиряднов. Он с ним работал. Не нашел оснований для содержания под стражей…

– Странно, – в раздумье покачал я головой. – Он же должен понимать, что дело непростое. Убийство сотрудника милиции как-никак…

– Ты, Петрович, можешь пойти к Семиряднову, но не советую выяснять с ним отношения. Он же тебе целый курс лекций по уголовно-процессуальному кодексу прочтет…

Что-что, а язык у Олега подвешен хорошо, да еще красный диплом об окончании юридической академии – загружать он умеет под завязку. Бодаться с ним на словах – дело дохлое, только время терять.

– Легче на Белинского съездить, – заключил Яков Леонидович.

– Город у нас действительно большой, – вспомнил я слова полковника Гнутьева.

А о том, что машина у меня на ладан дышит, умолчал. Изжила свой век моя бедная «Тойота», в любой момент могла умереть от инфаркта карбюратора или от инсульта топливной системы. К тому же артрит ходовой части мог меня подвести…

Но все закончилось благополучно. Если не считать, что сама дорога убила без малого полтора часа моторесурса из последних, как я считал, резервов. Именно столько я добирался до улицы Белинского. А будь майор Семиряднов поумней, до Берестова я бы добрался всего за три минуты. Вернее, мне бы его самого доставили в кабинет из изолятора временного содержания.

Я остановил машину во дворе высотного дома, вплотную припарковав ее к новенькому джипу «БМВ» серебристого цвета. Дверь открывал осторожно, чтобы не задеть стоящее рядом авто, но, видимо, его хозяин не оценил моих стараний.

Он стремительно приближался ко мне со стороны подъезда, размахивая руками. Толстый напыщенный болван с лысой головой и сильно вытянутой вперед носовой частью, отчего его лицо напоминало свиное рыло.

– Ты куда свой металлолом поставил? – срывающимся на фальцет голосом вопросил он. – Ты что, не видишь, здесь машина стоит! Ты хоть знаешь, сколько она стоит?

– Жлоб, – сказал я тихо с видом психиатра, который ставит диагноз запущенному пациенту.

Мне вовсе не хотелось объяснять этому самовлюбленному типу, что мне плевать и на его машину, и него самого. Если он считает, что круче меня, потому что богаче живет, пусть я буду в его глазах лохом. Только вот наезжать на меня не надо. Я человек добрый, но могу и кулак почесать.

– Что ты сказал?!

Невоспитанный толстяк в гневе протянул ко мне короткие руки, чтобы схватить за грудки. Но в последний момент струхнул и просто уложил мне их на плечи, несильно прижав пальцы к мышцам моей шеи.

Или он сам по себе был трусоват, или на него подействовал мой внушительный, в общем-то, вид – метр восемьдесят рост, и в плечах бог не обидел. Ну, и голова у меня тоже лысая, вернее, обритая, отчего и без того мощный на вид лоб мог показаться таранной частью боевой галеры. А боднуть я мог очень даже больно.

– Будь, говорю, проще, – тем же тоном сказал я, резким движением скинув его руки со своих плеч. – И люди к тебе душой потянутся, а не кулаком… В морду хочешь?

– Да ты хоть знаешь, кто я такой? – истерично взвыл жлоб.

– И знать не хочу. А в морду дам. Если не свалишь.

– Твое счастье, что рука у меня болит!.. Да я тебя одной левой!..

Он снова попытался схватить меня за грудки, но так же, как и в прошлый раз, оставил это намерение. Его сведенные судорогой ладони снова коснулись моих плеч, и это вывело меня из себя. Бить его я не стал – просто толкнул в грудь.

Веса в нем было не меньше ста килограмм, но даже несильный толчок смог сдвинуть его с места. Он подался назад, споткнулся о тротуарный бордюр и в попытке восстановить равновесие влез на середину клумбы под окнами дома. И в это время откуда-то сверху раздался чей-то истошный вопль.

Я высоко задрал голову и увидел барахтающегося в воздухе человека. Он отчаянно махал руками в тщетной попытке остановить свободный полет, но сила тяжести неумолимо тащила его вниз и, как мне показалось, прямо на толстяка. Тот уже обрел равновесие, но пока еще не сообразил, какая опасность угрожает его жлобскому существованию.

Он два раза пытался схватить меня за грудки, но так и не смог этого сделать. Зато я без всяких тормозов цепко взял его за лацканы пиджака.

– Да я! Тебя!..

Если толстяк взывал на меня кары небесные, то в самую пору самому было выходить из-под их удара. Сам он этого сделать не мог – в силу, а точней, в бессилии своей физической и умственной немощи. Поэтому я, схватив его за грудки, с силой потянул на себя. Шаг назад и в сторону, инерционный проброс жертвы мимо себя… Подножку я ставить не стал: и не хотел, и времени на это не оставалось.

Толстяк вылетел с газона на тротуар. Я не видел, как он врезался в передок своего джипа, но услышал гулкий шлепок, с каким он обнял капот машины. Спустя мгновение под визг сработавшей сирены на то место, с которого я только что сдернул жлоба, на газонную траву глухо шмякнулась жертва свободного падения.

Сила тяжести – это наше все. Без нее человек не смог бы ходить, выращивать хлеб, строить и созидать. Да что там – без всемирного тяготения человечество в один мах превратилось бы в многомиллиардное летающее стадо, нас бы пачками уносило в радиоактивную ледяную мглу космоса. Сила тяжести для нас – больше чем друг. Но в то же время она страшней, чем самый лютый враг. Достаточно было увидеть, как безжалостно шарахнула она о землю тело несчастного. Этот ужасный хруст костей, звук, с которым в один миг лопнули его внутренности.

– Ничего себе покурить вышел, – растерянно пробормотал я и непроизвольно провел рукой по своей лысине, как будто прилаживал вздыбленные волосы.

Человек безжизненно лежал на боку. Одна рука отброшена в сторону, другая примята телом, левая нога сломана была так, что на месте коленки, пронизав ткань трикотажных треников, торчала сломанная и окровавленная кость. Скрученная с шейных позвонков голова была вывернута за спину; из уха под смятую нижнюю половину лица струйкой стекала кровь.

А за спиной продолжала выть сигнализация. И до толстяка только-только стала доходить суть происходящего.

– Да я… Тебя…

Возмущение в его всхлипах становился все жиже, а страх – все гуще.

– Это что такое? – жалко пробормотал он.

Я даже не теплился желанием объяснять ему, кто сейчас мог распластанно лежать под этим, отнюдь не легковесным, телом. И времени на это не было, и язык присох к нёбу.

Я еще не знал, что за человек разбился насмерть на моих глазах, но рука инстинктивно полезла под куртку, один палец рефлекторно сщелкнул с кобуры ремешок фиксатора, два других подцепили рукоять пистолета. И только когда «макаров» со всей основательностью лег в мою ладонь, я догадался задрать вверх голову и посмотреть, откуда этот человек мог вылететь.

Двенадцать этажей, одиннадцать балконов надо мной. Первую полудюжину можно отбрасывать смело. Разумеется, в лепешку можно разбиться и с высоты седьмого этажа, но я видел, с какой высоты летел доморощенный Икар. Сейчас, наспех проанализировав кадры из оперативной памяти, я мог сказать, что это был как минимум девятый этаж… А гражданин Берестов, кстати сказать, жил в сорок второй квартире. А это десятый или даже одиннадцатый этаж…

Гражданин Берестов!

– Эй, ты чего? – пугливо шарахнулся от меня толстяк.

Наверное, я выглядел устрашающе. В глазах вспыхнули проблесковые маячки милицейской сирены, взрывная энергия швырнула меня в сторону подъездной двери, а чего стоил звонкий лязг, с каким я передернул затвор пистолета. Впрочем, сейчас мне было абсолютно все равно, как реагирует на меня жлоб. Лишь бы только в спину не выстрелил, что вряд ли…

Но все же мне пришлось вернуться к нему. Дверь в подъезд была закрыта на замок, открыть который можно было только с помощью кода или ключа «Тайч-Мемори».

– Иди сюда, придурок! – гаркнул я в его сторону.

Можно было наставить на толстяка ствол пистолета, но, в отличие от него самого, в своем собственном разумении я слыл человеком воспитанным, поэтому предъявил ему служебное удостоверение, и даже в развернутом виде.

– Капитан Петрович! Уголовный розыск!

Красные корочки подействовали на него, как солнечный свет на упыря-вампира. В горстку пепла он не превратился и даже лицо не стал закрывать, но к своей машине испуганно попятился.

– Дверь, говорю, открой!

– Я… Я не могу… – отступая, растерянно мотнул головой толстяк. – Я не знаю, как…

Я мог бы нагнать его, хорошенько тряхнуть, чтобы вытрусить из него страх. Но какой в том толк, если у него нет ключей от дверей?

Вопрос, что делает он во дворе чужого для него дома, мне в тот момент в голову не приходил. Возможно, я бы и задался им, если бы дверь вдруг не открылась изнутри. Мимо меня гордо пробежал пуделек в клетчатой жилетке, за ним, вперевалку ступая, прошла грузная женщина лет пятидесяти.

Я не стал ждать, когда собачница заметит труп своего соседа. Если надо будет, я пообщаюсь с ней позже, а сейчас мне нужно было спешить наверх, в квартиру, которую столь нехарактерным для людей способом только что покинул жилец. Или, вернее, нежилец.

Сколько помню себя, всегда занимался спортом. Гимнастика, бокс, самбо. Уважал тяжелую, но терпеть не мог легкую атлетику, а если точней, то все, что связано с бегом. На татами, на ринге с дыхалкой все в порядке, а начинаю бежать, все – как будто сердце из груди вынимают. То же самое и с преодолением высоты. Горный туризм – пожалуйста, здесь я как рыба в воде. Но стоит мне начать восхождение на время, дыхалка начинает хватать меня за горло и тащить вниз. И сейчас я бы мог забраться на двенадцатый этаж пешком, но только медленно, не торопясь. Но беда в том, что нужно было спешить, и мне пришлось делать над собой усилие, чтобы не соблазниться лифтом.

По своему и чужому опыту я знал, что наемные убийцы, читай, профессионалы, как правило, не пользуются лифтом, покидая место преступления. Именно поэтому и боролся с самим собой, один за другим и быстро преодолевая маршевые пролеты. Задача усложнялась тем, что мне приходилось глушить тяжелое дыхание, чтобы оно глухим пыхтеньем не прорывалось наружу. И еще часть энергии уходила на то, чтобы смягчать мою поступь.

Я шел тихо, хотя уже на восьмом этаже мне стало казаться, что сердце чересчур уж шумно бьется в груди. Именно в это время откуда-то сверху послышались торопливые шаги. Судя по их частоте, навстречу мне спускались два человека.

На какое-то мгновение я замер, а затем быстро и бесшумно, как мне хотелось бы думать, спустился на площадку восьмого этажа. Притаившись в сумеречном пятачке меж двумя квартирами, навел пистолет на лестничный пролет, по которому вот-вот должны были проследовать двое.

Они были уже на площадке между восьмым и девятым этажом, когда послышался сигнал, с каким портативная рация сообщает о поступлении вызова. И тут же мое ухо уловило характерный щелчок и шипение в эфире. Затем я услышал и голос:

– Да… Мент?!. Понял!

А голос знакомый. Если я не ошибался, то в нескольких метрах от меня находился тот самый Шрам, за которым я и охотился. От предстартового волнения спина у меня покрылась «гусиной кожей», лоб слегка взмок, но ладонь, которая сжимала рукоять пистолета, оставалась сухой – верный признак, что с моими нервами все в прядке.

В тот момент мне было все равно, кто предупредил преступников об опасности. Но мне очень не понравилось, что они повернули назад. Я мог бы дождаться, когда они пройдут мимо, покажут мне спины, тогда можно было бы задержать их самому или как минимум поставить к стенке и держать на прицеле до прибытия наряда. Но ситуация изменилась, и теперь я вынужден был покинуть нагретое гнездышко и вылететь вслед за стервятниками.

Я старался двигаться бесшумно, но преступники уже были настороже, и седьмое чувство, которым они могли меня запеленговать, было у них обострено. И оружием, увы, они успели ощетиниться.

Первым мое появление заметил парень в джинсовой куртке с бритой головой и тонкой косичкой на затылке. Он прижимал пистолет к своему левому боку. И, учуяв опасность, лишь чуть-чуть развернулся ко мне и выстрелил, пробив пулей полу собственной куртки. Вышло очень эффектно, как в кино, а у меня не было семи реактивных двигателей, которые вмиг могли бы отбросить меня в сторону, прочь от траектории полета пули. Но красивый выстрел сам по себе оказался неточным. Стрелок промазал, и пуля завихрила воздушный поток у меня над ухом.

Но следующий выстрел мог оказаться гораздо более удачным. И чтобы его пресечь, я вынужден был нажать на спусковой крючок.

Я чувствовал, что ствол моего пистолета убойно смотрит в цель. К тому же у меня просто не было времени, чтобы опустить его. Да и глупо было в моей ситуации метить в ноги. В данной ситуации от смерти меня мог спасти только выстрел на поражение. И я произвел его…

Пуля попала точно в затылок. Но я не стал смотреть, как падает вниз срезанная выстрелом косичка. Все мое внимание было привлечено к Шраму, который уже выводил на меня руку с пистолетом. Он не собирался пытать судьбу эффектным, но не эффективным выстрелом от бедра. Он опережал меня, поэтому мог позволить себе вогнать в меня пулю наверняка с более удобного положения.

Шрам развернулся ко мне лицом, и пистолет, как положено, держал в правой руке. Но именно это и могло меня сейчас спасти. Перила лестницы мешали ему быстро сместить руку вправо, а у меня как раз была возможность перескочить через них, сменить один лестничный марш на другой.

Я нырком перебросил руки и голову через перила, скользнул по ним животом, проваливаясь вниз. Левой рукой зацепился за нижнюю поперечину железных прутьев, к которым они крепились. Теперь я мог быстро перебросить через себя ноги, в кульбите встать на них.

Я смог исполнить этот трюк. Но под грохот выстрела и с пулевой пробоиной в икроножной мышце. К счастью, я не успел испугаться и внушить себе, что эта рана должна парализовать ногу. Поэтому без помех перекувыркнулся через плечо, забросив обе ноги на верхние ступеньки следующего марша.

С точки зрения комфорта положение мое нельзя было назвать хорошим. Раненая нога вклинилась в теснину между железной полосой нижней поперечины и верхним срезом ступени. Здоровая нога была задрана вверх так, что со стороны могло показаться, будто я тщетно пытаюсь почесать пяткой себе за ухом. Нижняя часть туловища при этом лежала на боку, а верхняя – на спине. Голова находилась на лестничной площадке, а локоть правой руки опирался на ступеньку следующего вверх по высоте марша. Лежать было жуть как неудобно, зато в правой моей руке находился пистолет, а краем глаза я худо-бедно мог видеть площадку восьмого этажа. Именно там и появился Шрам.

Он явно не ожидал, что я смогу так быстро вывести свой пистолет на линию огня. И потому оказался в шкуре охотника, который с дробовиком гнался за подстреленной уткой, а напоролся на матерого секача, несущегося прямо на него.

Он тоже мог стрелять, но я первым нажал на спусковой крючок. И мне чертовски повезло, потому что пуля попала преступнику в правый бок, отчего руку с пистолетом повело резко вверх, и последующий затем ответный выстрел не причинил мне никакого вреда.

Я снова нажал на спуск и на этот раз прострелил парню коленную чашечку. Свирепая боль скрутила его в графский вензель и заставила выронить пистолет.

Мне осталось только собрать части своего тела в единое целое, подойти к раненому преступнику и, уложив на живот, защелкнуть на его руках стальные браслеты. Признаться, сделать это было нелегко, поскольку парень извивался подо мной, как глист на зеркале микроскопа, а сила у него в руках ощущалась зверская.

Я справился с одним преступником и подошел к другому, который, по моим предположениям, не мог оказать сопротивления. Он действительно был мертв и лежал, уткнувшись лицом в бетонную ступеньку. Кровь из-под его головы вязко стекала с лестницы и уже залила ему грудь. Что ж, а ля гер ком а ля гер.

Возможно, это был тот самый тип, который на кладбище вытаскивал из мини-вэна труп девушки. Если так, то где-то недалеко должен был быть еще и третий, тот, который застрелил Юрку. Возможно, он находился где-то в машине во дворе дома. Видимо, он заметил, как я махал корочками перед лицом невоспитанного толстяка, поэтому и смог предупредить своих. Правда, сделал он это поздновато, но тем не менее… Может, он до сих пор находится внизу… Кстати, я мог связаться с ним прямо сейчас.

Я подошел к Шраму, обыскал его, вынул из кармана куртки рацию, спустился на лестничный пролет вниз, чтобы не слышать, как он скулит, и вышел в эфир.

– Давай сюда, мента прибрать надо, – хрипящим голосом сказал я.

Сейчас должен был последовать вопрос, что у меня с голосом. Я готовился ответить, что меня ранили, но в эфире стояла тишина. Одно из двух – или преступник отключил рацию, или не купился на мою уловку.

Я должен был спуститься вниз, обследовать близлежащие машины, но где гарантия, что при этом я не нарвусь на бандитскую пулю? И если в руках у преступника снова окажется автоматическое оружие, тогда мне точно придется отправиться вслед за Юркой. К тому же у меня разболелась раненая нога, и мне нужно было заняться ею, пока я не истек кровью.

Но сначала я связался со своим начальником, в нескольких словах обрисовал ситуацию и с небрежностью красующегося ковбоя сообщил, что Шрам обезврежен и взят с поличным.

Я задрал штанину, пальцами нащупал входное отверстие и тут же выходное. Оказывается, пуля прошла навылет. И кровоточила рана не очень. Как всякий уважающий себя опер, я всегда имел при себе носовой платок, чтобы, например, вещественное доказательство в него бережно завернуть, если, конечно, размеры позволяли. Поскольку ничего такого за последнее время класть в платок мне не приходилось, а сопливостью я не страдал, то был он относительно чистым. Его я и наложил на рану, а сверху обмотал ногу собственной футболкой – несвежей, увы, и потной.

Нога разболелась еще больше, стала опухать, но, как бы то ни было, первую помощь я себе оказал. И теперь мог взяться за Шрама, который также истекал кровью.

Для начала я перевернул его на спину. Парень уже не скулил. И смотрел на меня, до крови закусив губу. Взгляд страшный, ненавидящий, из самых глубин черной души.

Я снял с пояса кожаный ремень, сложив его вдвое, хлопнул себе по ладони. И взглядом показал на простреленную коленку, из которой толчками струилась кровь. О ране в боку я тогда почему-то не думал; может, потому, что лилось из нее не так сильно.

– Могу жгут наложить. А могу и не наложить. Будешь со мной дружить – выживешь, нет – сдохнешь… Кто ты такой, как зовут?

Я – мент, и мою дружбу можно было купить всего-то за чистосердечное признание. Но парень не хотел этого понимать. И молча смотрел на меня, пытаясь насадить мою волю на вилы своего пристального взгляда.

Тогда я еще раз, более тщательно, обыскал его, но так и не нашел никаких документов. Даже телефона при нем не было. Только пистолет, запасная обойма и квадратик презерватива в маленьком кармане джинсов.

– Это ты правильно делаешь, – сказал я, бросив упакованную резинку в карман своей куртки. – А то залетит какая-то бедняжка, родит потом такого же урода, как ты…

Мне нужно было пронять задержанного, разозлить его, разговорить, но тот плотно сжимал губы, пытаясь прожечь меня взглядом.

– Один уже залетел, – продолжал я. – По твоей милости. С десятого этажа на землю. Берестов его фамилия. Друг твой, да?

Шрам упорно молчал, и злиться начал я.

– А хочешь, я тебе вторую коленку прострелю? И скажу, что так и было…

Я приставил ствол пистолета к здоровой коленке, и парень дернулся, как будто я уже выстрелил в него. Страх перед болью сильно тряхнул его изнутри, но не вытряс ни единого слова. Я мог бы подумать, что имею дело с глухонемым, если бы никогда не слышал его голос.

– А могу и в первую пальнуть!

Я изобразил садистское возбуждение и навел пистолет на простреленную уже коленку. Шрам в ужасе зажмурил глаза. Он очень боялся боли, но при этом продолжал играть в молчанку.