Владимир Колычев
Черный лебедь

Прежде всего Настя обратила внимание на сигнализацию. Блок, пульт, объемные датчики, ничего такого особенного.

– Соединение какое? – спросила она.

Кое-что из этой области ей было известно. И она знала, каким может быть соединение с пультом охраны, куда должен поступать сигнал тревоги. Это может быть обычная телефонная линия, GSM– или радиоканал. Но откуда в деревне может быть обычный телефон? Остается сотовая или радиосвязь.

– Телефонное. Через обычный телефон, – удивил ее хозяин дома.

– Не самое надежное соединение.

– Да? Я думал, наоборот.

– Лучше всего радиоканал. Его очень трудно заглушить. Сотовый полегче. А телефонный – проще простого. Достаточно перерезать провод. Если, конечно, не установлен специальный режим под обрезку провода. Такой режим у вас есть?

– Должен быть. Но точно не скажу, не знаю.

– Надо узнать. Позвоните на пульт, спросите, поступал к ним сигнал тревоги или нет.

– Я уже звонил – не было сигнала.

– А точно, в квартире кто-то жил?

– Да вы сами посмотрите.

Чукоткин проводил ее в комнату на первом этаже рядом с кухней. Видимо, это помещение предназначалось для предполагаемой прислуги. Полутораспальная кровать, смятая постель. Настя принюхалась, но запах газа не уловила.

– Вы что-то про газ говорили, – напомнила она.

– Говорил. Был запах. Но я же проветрил дом. Вы бы весь дом обошли. Тогда бы увидели разницу. Да и не надо далеко ходить. Вы гляньте, на комоде какая пыль!

Комнатка была не очень большой, но здесь вполне хватало места для спального гарнитура. Одна тумбочка, трюмо, двухсекционный шкаф, комод со множеством ящиков. Заметный слой пыли был только на комоде. На тумбочке – лишь едва заметный налет, туалетный столик тоже относительно чистый. Шкаф высокий, с ним пока неясно. Настя привстала на цыпочках, провела рукой по верхней панели шкафа. И здесь прилично пыли.

– Нас здесь не было с прошлого лета, – продолжал хозяин дома. – Везде пыль. А здесь чисто. И на кухне тоже чисто.

Настя обследовала дом. Действительно, складывалось мнение, что в доме кто-то жил, причем незаконные постояльцы пользовались лишь определенной частью жилища – прихожая, комната, кухня, санузел. По всему выходило, что, прежде чем покинуть дом, они убрались за собой: пыль протерли, полы вымыли. Но складывалось мнение, что убирались они лишь там, где наследили. Зачем? Возможно, для того, чтобы уничтожить отпечатки своих пальцев. Если так, то жили здесь скрывающиеся от правосудия люди. Но если даже здесь жила жена Сокольского с любовником, то ушли они отсюда своим ходом. Прибрались за собой и ушли. И вряд ли они спрятали где-нибудь в доме записку с указанием своего предполагаемого маршрута.

– Ничего не пропало? – спросила Настя.

Чукоткин покачал головой:

– В том-то и дело, что ничего.

– Телефон работает?

– Да.

Настя думала о том, что неплохо было бы обследовать телефонную линию, чтобы найти предполагаемое место разрыва. Но какой в том смысл, если незваные гости перед своим уходом восстановили линию?

– Тогда, я думаю, вам нечего беспокоиться, – сказала она. – И представитель милиции вам скажет то же самое.

Насте пришлось объясняться с хозяином дома. Ничего, выкрутилась. Вместе со своей подопечной вернулась на яхту.

Карина подала сигнал к отплытию. Затем обратилась к Насте:

– Ну, и что скажешь?

– Скажу. Молоко действительно вкусное.

– При чем здесь молоко? Ты что, не поняла – мы вышли на след тети Майи. А Макс, между прочим, очень хорошо разбирался в технике. Не скажу про сигнализацию, а в компьютерах он хорошо соображал. И в сотовых телефонах тоже разбирался. О любом рассказать мог. С ним очень интересно было.

Детективно-сыскное вдохновение вдруг сменилось печальным настроением. Карина загрустила.

– Теперь он с тетей Майей. И какая она после этого тетя?

– Какая?

– Плохая! Вот какая! И мама так думает. И дядя Сева.

– Мне твой дядя ничего плохого про нее не говорил.

– Тебе не говорил. Ну и мне тоже ничего не говорил. Но я-то знаю, как он о ней думал.

– Как можно думать плохо о человеке, которого любишь?

– Можно. Я вот Макса люблю, а думаю о нем плохо. А между прочим, можно узнать, как дядя Сева о ней думал. Мама книгу про него пишет. Он рассказывает ей, а она пишет. Я сколько себя помню, она все пишет и пишет. Если бы захотела, давно бы уже написала. А так все пишет и пишет.

– Ты это серьезно?

– А разве серьезными вещами шутят? – Карина непонимающе глянула на Настю. – Если не веришь, я могу скачать черновик.

– Откуда?

– С компьютера, откуда ж еще. Мама же на компьютере пишет. Так что, скачать?

Настя промолчала. Слишком велик был соблазн узнать историю жизни господина Сокольского. Но не хотелось втягивать в шпионские страсти Карину. И хотя девочка сама втянулась в них, поощрять ее в этом деле не стоит. Но и отговаривать язык не поворачивался. Да и опасно отговаривать ее. Как бы снова глупость не спороть. Пусть делает что хочет. Раздобудет черновик – хорошо. А не получится – что ж, так тому и быть.

– Не хочешь говорить, не надо. А я все равно скачаю. Но ты ничего не знаешь.

Настя ничего не сказала. Ее молчание можно было истолковать как знак согласия.

Глава 5

Карина очень переживала свою неудачу. Обхитрила маму, умыкнула ее ноутбук, но защитный пароль сломать не смогла. Компьютер уже на месте, а она лежит в своей кровати, смотрит в потолок. Молча переживает. Настя ни о чем ее не спрашивала. Если рану не бередить, она быстрее заживет. Да и не хотела она разговаривать о мемуарах господина Сокольского. Боялась, что их разговор с Кариной кто-нибудь подслушает – мало ли что, вдруг «жучки» в комнатах стоят. Тогда она предстанет в неблаговидном виде – и как заговорщик, и как подстрекатель.

В конце концов Карина заснула. Настя отправилась к себе. Комнатка у нее небольшая. Никаких старинно-архитектурных изысков. Обои в современном стиле, паркетный пол, широкий пластиковый подоконник под мрамор, дорогой спальный гарнитур, плазменная панель. Из окна открывался вид на парк и озеро.

Спать не хотелось. На душе сумятица. Настя не подстрекала Карину, но что-то подсказывало ей, что завтра настырная девчонка снова ринется на штурм компьютера. Елена Васильевна застанет за этим занятием, спросит, зачем она это делает. Карина не выдержит, сознается. И еще скажет, что это Настя ее заставила. Нужно отговорить девчонку, удержать ее от необдуманного поступка. Ну а если Карина обхитрит и ее? Настя и без того уже чувствовала себя преступницей в этом доме. А завтра еще добавится новая провинность. Настя вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха. Возникло такое ощущение, будто стены вокруг нее стали сжиматься. Приступ клаустрофобии. Спасти ее могла только прогулка на свежем воздухе.

Было уже поздно, когда она вышла в парк. Половина двенадцатого ночи. Начало лета, вечера еще холодные, но в спортивной куртке она чувствовала себя вполне комфортно. Легкий ветерок разогнал тягостные ощущения. Воздух, настоянный на ароматах трав и цветов, успокоил душу.

Большой дом уже спал. Только дежурная смена не дремлет. Ходят по периметру дюжие ребята в военизированной форме, сидят у мониторов в тепле операторы видеосистем. Настя знала, что усадьба охраняется. Но не понимала, как охрана могла прозевать жену босса и своего коллегу Макса. Если они ушли на лодке, неужели некому было их остановить? Настя немного подумала и направилась к пристани. У озера еще легче будет дышаться. А заодно она посмотрит, есть ли там охрана.

Охраны не было. И видеокамер тоже. Неужели начальник охраны считает, что со стороны озера нет и не может быть никакой опасности? Гнать его взашей надо, если он так думает. Но не гонит его Сокольский. А тот даже не чешется. После случая с Майей Дмитриевной ему бы следовало усилить охрану в районе пристани. Но нет ничего. И конь здесь не валялся. И яхта наверняка пустует. Не может же Паша постоянно находиться здесь. А если он даже на борту сейчас, разве ж он будет следить за тем, что творится вокруг?

Настя не пошла к яхте. Остановилась на полукруглой площадке меж двумя старинными столбами-маяками. Вода совсем рядом – сделай шаг вперед и рухнешь с полутораметровой высоты прямо в озеро. А вода холодная для купания. Настя представила, как будет барахтаться в темной воде, и поежилась.

Она уже собралась уходить, когда услышала за спиной голос Всеволода Владимировича.

– Помнишь нашу первую встречу? – спросил он.

– Как такое можно забыть? – ответил ему незнакомый женский голос.

Пара приближалась к ней, и Настя не нашла ничего лучшего, как спрятаться за колонну. Глупый ход. Всеволод Владимирович все равно заметит ее. И тогда решит, что она спряталась нарочно, чтобы подслушать чужой разговор. Пока не поздно, нужно было выходить из тени, но Настя стояла, не шелохнувшись.

– Двадцать лет прошло, даже больше. А такое ощущение, как будто все вчера было.

– За двадцать лет много воды утекло, – сказала женщина. – А эта вода как будто стоит на месте.

Настя не видела ее, но решила, что она показывает на озеро.

– Вокруг все изменилось, а вода стоит на месте, – поддержал ее Сокольский.

Судя по всему, он явно был настроен на лирический лад. Что же за женщина с ним? О какой встрече с ней он говорит?

– Я помню эту пристань, – сказала она. – Тогда здесь все было разрушено.

– Не все. Потом еще большая разруха была. Но ничего, все подняли.

– Ты молодец. Да, зря я тогда ушла. Ушла, а мое место заняла твоя любимая и ненаглядная.

В голосе женщины угадывалась насмешка и сожаление.

– Ты всегда была моей любимой.

– А как же Майя?!

– Не будем о ней говорить. Нет Майи. Исчезла она. Я же тебе говорил.

– Она вернется. Она всегда возвращается.

– На этот раз не вернется.

Сокольский говорил с такой уверенностью, как будто знал, что Майи Дмитриевны нет в живых. Настя вжалась в колонну. Парочка стояла так близко от нее, что не заметить ее было невозможно. Но, видно, Всеволод Владимирович чересчур был увлечен своей женщиной, чтобы смотреть по сторонам.

– Она снова изменила мне. Она снова обманула меня. – В голосе Сокольского слышалась боль и отчаяние. – Она крутила роман с моим охранником.

– Майя?! С охранником?! Ты что-то путаешь. Майя не могла опуститься до такого. Я не любила ее, ты это знаешь. Но всегда уважала. И сейчас уважаю. И не могу поверить в то, что Майя спуталась с каким-то охранником.

– Но факт есть факт. Не хочешь прокатиться на яхте?

– Хочу. Знаешь, я бы хотела остаться на ней. У тебя прекрасный дом, но мне там неуютно. Твоя прислуга смотрит на меня так, как будто я приехала хоронить твою жену.

– Не знаю, не заметил. Зато заметил, что Лена тебе рада. Ты знаешь, она всегда считала Майю вертихвосткой.

– Не знаю. Ничего не хочу слышать о Майе плохого.

– Тогда вообще не будем говорить о ней. Ну что, пошли?

Парочка направилась к яхте. Настя с трудом поверила в свою удачу. Мало того, что она получила информацию к размышлению, она еще осталась и незамеченной.

Она не стала ждать, когда Сокольский со своей женщиной повернет обратно. И, стараясь держаться в тени, отправилась в обратный путь. Ей повезло – никто ее не заметил, никто не окликнул.

В комнате Настя быстро разделась, юркнула под одеяло – все, теперь точно никто не узнает, где она была и что слышала. А выяснила она много интересного. Оказывается, Сокольский не любил Майю. Всю жизнь он любил другую. Всю жизнь, больше двадцати лет. И вот через месяц после того, как его жена исчезает, он привозит во дворец ту самую другую. Прислуга смотрит на нее с подозрением, зато Елена Васильевна принимает ее с распростертыми объятиями. Оказывается, она тоже не любила Майю Дмитриевну.

Всеволод Владимирович не боится, что пропавшая жена вернется. Уверен, что с ней все кончено. Что, если он все-таки убил ее? Что, если к этому каким-то боком причастна Елена Васильевна? А Карина все пытается играть в детективов. Настя решила, что завтра обязательно поговорит с Кариной. Надо ее остановить, а то ведь выроет яму под собственную мать.

Только Настя об этом подумала, как в дверь тихонько постучали.

– Да!

Дверь открылась. В комнату на цыпочках вошла Карина.

– Ты что, не закрываешься? – шепотом спросила она.

– А кого мне бояться?

– Ну, не знаю. Все может быть.

Похоже, в Карине не на шутку разыгрались шпионские страсти. Настя получила еще одно тому подтверждение. Вместе с кипой бумажных листов получила.

– Что это?

– Распечатка! – с торжествующим видом возвестила Карина. – Все-таки я его сделала!

– Кого его?

– Пароль! Число, месяц и год моего рождения, без точек и наоборот. Уснуть не могла, все думала. Додумалась. Теперь усну.

– А читать кто будет?

– Ты.

– А мне это надо? – спросила Настя.

И сама же себе ответила – да, ей это нужно. Очень нужно. Хотелось разобраться в хитросплетениях, в которых запуталась Майя Сокольская. Она отправила Карину спать, а сама взялась за нежданно обретенную рукопись. Кто его знает, может, в руках у нее ключ к разгадке страшного преступления.

1984—1985 годы

1

Уборка урожая – дело святое. Выращивают его колхозники, а убирают все кто ни попадя – школьники, студенты и прочие шведы. Мне тоже «повезло» – попал под лозунг «Началу нового учебного года – ударный труд!». Думал, хоть на пятом курсе отдохну, ан нет – вперед и с песней. И во главе организованной толпы, гордо именуемой студенческим отрядом.

Командовал сей доблестной гвардией замначальника факультета, а меня и друга моего Макара взял к себе в помощники. Во-первых, по старой памяти. Во-вторых, мы уже по-настоящему взрослые люди, фактически офицеры – шутка ли, военную кафедру закончили, а по выпуску из института получим лейтенантские погоны. Короче говоря, парни мы хоть куда. И не важно, что с экономического факультета, где в подавляющей своей массе учатся девушки разных мирных народностей. Всякие там «горные геологи», «металлурги» и «электромеханики» нас, парней-экономистов, за людей не считали и даже слагали о нас всякие гадости. Поначалу мы с Макаром обижались, даже всерьез подумывали о том, чтобы перевестись на другой факультет, но потом привыкли. Тем более что к пятому курсу оскорблять нас уже было некому. Вернее, желающие бросить камень в наш огород, может, имелись, но реальных поползновений в нашу сторону не наблюдалось. В прошлом году я стал бронзовым призером всесоюзного студенческого турнира, Макар же стал чемпионом области. Мы хоть и «экономисты», но при этом мастера спорта по дзюдо и нас лучше не задевать.

Андрей Данилович, как водится, толкнул политически грамотную речь. «Товарищи студенты! Родина ждет от вас трудового подвига!» И далее в духе «все для фронта, все для победы». Знал я, что это за фронт такой. С утра до вечера в погоне за картошкой – раком через все поле. Комбайн роет, а ты по уши в грязи вслед за ним. Приятного мало, но настроение тем не менее отличное. Сентябрь, чудесная погода и бабы в «бабье лето». Девушек много. Первокурсницы и второкурсницы – все с экономического. Ребята тоже были, но, естественно, мы с Макаром рассматривали их исключительно в качестве тягловой силы. Чего, конечно же, не скажешь о девушках, тем более о тех, которых мы имели честь лицезреть перед собой. Ведь мы с Макаром стояли рядом с Данилычем, лицом к строю, так сказать. Начальство, раскурить его через коромысло.

Особенно хороши были первокурсницы. Возможно, мне так только казалось – в силу чувства новизны. Всех второкурсниц я знал в лицо, а кое с кем из них даже имел… ну, скажем так, романтические отношения. А первокурсницы для меня сплошные «иксы» да «игреки».

Одна из них так просто прелесть. Вроде бы ничего особенного: лицо как лицо, фигура как фигура, а какой-то магнит в ней – глаз не оторвать. А вроде бы и выглядит нелепо – косынка, брезентовая ветровка, трикотажные штаны, заправленные в резиновые сапоги. Другое дело – Майя. Она хоть и не Плисецкая, но фигуркой никак не хуже знаменитой балерины. Такая же волнующая и грациозная. Ну и, конечно же, красивая и эффектная. Яркая красная курточка ниже пояса, на голове игривая беретка того же цвета, веселая юбка в клеточку, белые колготки, изящные синие сапожки – не сразу и поймешь, что из резины. Глядя на нее, не скажешь, что битва за урожай входит в ее планы на ближайшее будущее. Ни дать ни взять Красная Шапочка, и сама как пирожок – так и хочется съесть. Всем хочется. Но не мне.

В принципе, я бы от нее не отказался. Что уж тут и говорить, Майя – самая красивая девушка из тех, кого я когда-либо знал. Но не лежала у меня к ней душа, не было того трепетного, зовущего в омут с головой чувства. Ну, красивая и красивая. А еще доступная. В прошлом году у нас был с ней небольшой роман. Все как положено – кино, вино и домино в постели. Внезапно все началось, внезапно и закончилось. Она закрутила амур с каким-то мальчиком из госуниверситета, а я целиком переключился на сдачу летней сессии. Прошло лето, начался новый учебный год, и можно начинать все сначала. Похоже, именно так и думает Майя – глаз с меня не сводит, интригующе улыбается. А глаза голубые, как небо в ясную погоду. Но Майя меня мало волнует. Мой взгляд сам тянется к первокурснице, которую мог бы назвать незнакомкой, хотя знаю, как ее зовут. Евгения, или просто Женя. Вот если где и есть женская изюминка, так это в ней. Или даже фунт изюму.

Но если б не было волнующей первокурсницы, я все равно бы нашел куда смотреть, лишь бы пореже встречаться взглядом с Майей. Само место, куда наш отряд определили на постой, располагало к созерцанию окружающего пейзажа. Прекрасное место, некогда величественное, а ныне бесхозно-запущенное. Это была старинная графская усадьба.

Красивое темноводное озеро, на крутом берегу которого, словно на постаменте, возвышается самый настоящий дворец. Роскошный шестиколонный портик с высоким фронтоном и куполом, парадная белокаменная лестница, тянущаяся до лодочной пристани, полуразрушенная церковь с колокольней без колокола, архитектурно-парковый ансамбль с фонтанами и павильонами. От былого великолепия здесь мало что сохранилось, но все равно усадьба производила впечатление если не ошеломляющее, то близкое к тому. Если закрыть глаза, то совсем нетрудно будет представить, как выходит из дворца барин-самодур Троекуров в роскошном, расшитом золотом халате, как прогуливается по парку его дочь, кисейная барышня Маша, как подкрадывается к ней «мусье Бопре». «Тихо, Маша, я Дубровский». Но, похоже, здесь есть своя Маша, то бишь Евгения. И свой поручик Дубровский, то бишь я, Всеволод Сокольский. Только вот Данилыч на Троекурова никак не тянет. Сейчас толкнет речь, расквартирует народ, закроется в своем кабинете, хряпнет на ночь бутылку дешевого коньяка, а там и трава не расти. Уж я-то это знаю, не впервой с ним «детей крещу». Правда, здесь, в этом чудном местечке, нам бывать еще не приходилось.

Да и не могли мы здесь бывать. Еще в прошлом году здесь размещался филиал какого-то техникума, который этим летом целиком и полностью перебазировался в новое здание где-то в областном центре. А брошенную усадьбу выделили пока под студенческий отряд. Что будет дальше, неизвестно. До города далеко, вокруг одни леса да поля. А сам дворец нуждается в капитальном ремонте. Может, и начнутся здесь реставрационные работы, но уже после нас. Как говорится, после нас хоть потоп.

Данилыч распустил отряд. Мальчики направо, девочки налево. То есть одни будут жить в правом крыле здания, другие в левом. Но это про мальчиков, которые приехали работать вместе с девочками. Мы же с Макаром приехали командовать. А это вам не мордой в грязь. Мы должны были разместить девушек в отведенном для них помещении, накормить и, пожалуй, обогреть. Поэтому мы повели наших красавиц во дворец. Увы, никто не ударил в литавры при нашем появлении. Хотя бы мазурку кто сыграл. Но некому. Пусто во дворце. И совсем неуютно. Двусветная полукруглая зала в центре, мрачные залы парадных анфилад. Никакой тебе позолоты, никаких хрустальных люстр, бронзовых статуй и ваз из тонкого фарфора, зато всякого хлама в избытке. Выбитые окна, изуродованная лепнина, замазанные краской настенные росписи.

– Безобразие, – громко прозвучал чей-то девичий голос. И уже тише: – Вандализм, варварство.

Макар возглавлял шествие, а я его замыкал. Мы оба уже успели побывать здесь, знали, куда вести девушек. И девушки знали, что в большой семье клюв нужно держать по ветру. Зазеваешься и прощелкаешь лучшую комнату, лучшую койку. Как бы на раскладушке спать не пришлось или даже на голом полу. Поэтому возмущенный голос никого не остановил. Толпа пошла дальше, и я бы по инерции проследовал за ней, если б не увидел, кого именно возмутило безобразное великолепие дворца. Это была Женя. Она стояла посреди главного зала и с интересом смотрела вверх под самый купол.

Она была возмущена, но вместе с тем ее завораживало хоть и унылое, но все же величие давно ушедшей эпохи.

– Что-то не так? – стараясь не выдавать своего к ней интереса, внешне бесстрастно спросил я.

– Да все не так! – сердито отозвалась она. – Какая здесь раньше красота была! А что сейчас?

– Бардак всего-то.

– Мягко сказано.

– А тебе сейчас мягко стелиться надо.

– Чего? – оторопело уставилась на меня Женя.

– Кроватей мало, раскладушек еще меньше. Гамаков вообще нет. Два варианта на выбор – или на полу спать лежа, или стоя, как лошадь. Тебе что больше нравится?

– Мне больше нравится кровать.

Она повернулась ко мне спиной и продолжила по своей воле оборванный путь.

– Боюсь, что уже поздно.

Я не ошибся. Лучшие комнаты левого крыла были уже заняты дружными и давно притершимися друг к дружке второкурсницами. Комнаты похуже, но с койками и раскладушками, разобрали самые расторопные первокурсницы. Осталось только две комнаты, где вообще не было ничего. Только статуи, в которые превратились зазевавшиеся мисс. Сейчас очнутся. Очнулись. И начался такой гвалт, что нам с Макаром пришлось спасаться бегством. К счастью, в тот же день нам удалось раздобыть кучу старых запыленных досок, из которых можно было соорудить лежаки. Этим мы и озадачили парней-первокурсников, а их койки передали девушкам. Не знаю как кому, но я решил, что это был вполне справедливый ход с нашей стороны.

Я лично позаботился о том, чтобы Жене досталась хорошая кровать. Но при этом она осталась в самой дрянной комнате из тех, что имелись в наличии. Окно, более чем наполовину заложенное кирпичом, выбитые стекла, обвалившаяся штукатурка, аварийный потолок, пятна масляной краски на полу. В этой комнате свободно могло поместиться человек семь-восемь. Но, кроме Жени, здесь обосновалась всего лишь одна девчонка. И, надо сказать, довольно-таки симпатичная. Курносая шатенка с кокетливыми завитушками. Люся. Как я понял, Макару она понравилась. А мне нравилась Женя. И неудивительно, что в голову закралась крамольная мысль. Грешным делом я подумал, что мы с Макаром могли бы забрать девушек в свою, самую лучшую комнату из тех, которые имелись в мужской половине здания. Но я даже не стал развивать эту тему. Во-первых, девушки могли отказаться, а во-вторых, за такое самоуправство мы бы могли получить по шапке от того же Данилыча.

И все же я предложил девчонкам сменить жилье.

– А то как бы потолок на голову не рухнул, – предостерег я.

– И куда нам теперь деваться? – с интересом посмотрела на меня Женя.

– Ну, в соседнюю комнату, скажем девчонкам, они потеснятся.

– Потеснятся, а потом проклянут, – хмыкнула Люся. – Нет уж, мы лучше здесь.

– А может, нам во флигель перебраться? – непонятно, то ли в шутку, то ли всерьез спросила Женя.

– В какой флигель? – не сразу сообразил я.

– Ну, можно в северный, можно в южный. В одном должно быть восемь комнат, в другом… э-э… кажется, одиннадцать.

– Ты откуда знаешь? – удивился Макар.

– Ну, слышала как-то, – пожала плечами Женя. – У меня отец краеведческим музеем заведует. Я фотографии этой усадьбы видела, ну, старинные, когда все красиво было. Это сейчас разруха, а тогда… Раньше здесь было имение графа Сокольского.

– Какого графа? – встрепенулся я.

– Сокольского. А что? – удивленно посмотрела на меня девчонка.

– Моя фамилия Сокольский.

– Интересно.

– Но я не граф.

– И все равно интересно.

– Очень-очень интересно, – развеселился Макар. – Может, объясните нам, комсомолец Сокольский, свое дворянское происхождение, а? А ну признавайся, социально чуждый элемент, блин!

Это была всего лишь хохма. Но мне стало немного не по себе. Дворянское происхождение, графская фамилия – ни дать ни взять пережитки прошлого. Ничего, казалось бы, серьезного. Чай, не при Сталине живем. Да и социальные грани между представителями разных классов давно стерлись. Но если разобраться, то не так уж все и просто. Комитет госбезопасности не дремлет, и в комитете комсомола может найтись какая-нибудь воинствующая бяка. Заподозрят во мне графского потомка – все, можно распрощаться с мечтой о блестящей карьере. В лагеря, конечно, не сошлют, но палки в колеса вставить могут. Хотя вряд ли ко мне можно будет приклеить дворянский ярлык. Фамилия фамилией, а мать у меня самая что ни на есть политически зрелая и, что еще важнее, активная личность. Председатель профсоюзного комитета крупнейшего в стране свинцово-цинкового комбината. И фамилия ей в том ничуть не помеха.

– Эй, что с тобой? – всполошился Макар. – Я же пошутил.

– А вдруг я и есть тот самый социально чуждый элемент? – через силу улыбнулся я.

– Да будет тебе.

– А чего вы так забеспокоились? – удивленно спросила Женя. – Я бы, например, радовалась, если бы у меня вдруг обнаружились дворянские корни. Но их у меня нет. Прадед рабочим был, дед рабочим, отец тоже рабочим начинал, это он уже потом на истфак поступил.

– А я про своего деда ничего не знаю, – обескураженно покачал головой я.

– У отца мог бы спросить. Или у матери.

У отца я спросить ничего не мог. Не было у меня отца. Мама говорила, что он летчиком был и разбился еще до того, как я родился. Но в эту сказку про летчика я давно не верю. Хотя виду не подаю. А зачем расстраивать мать? Она и без того несчастная женщина. Только делает вид, что у нее все хорошо, все замечательно. Но я-то знаю, как она по ночам плачет.

– Спрошу, – буркнул я.

И тут же, чтобы сменить тему, спросил:

– Что ты там про флигели говорила?

– Ну, в одном восемь комнат, в другом, кажется, одиннадцать. Только там окна заколочены, я видела. И галереи разрушены.

– А может, сходим? – предложил Макар. – Сейчас у нас дел по горло, а к ночи освободимся. И сходим. Ну, сколько там комнат, посчитаем.

– Ночью?! – поежилась Люся.

Макар же только того и ждал. Подсел к ней на кровать как ни в чем не бывало, обнял ее за плечи, привлек к себе. Понял, пройдоха, что девчонка нуждается в надежной мужской поддержке, вот и подсуетился. А она и не возражает. Сама к нему не жмется, но и его не отгоняет.

– Ночью страшно, – покачала головой Женя. – Не знаю, как в северном, а в южном с привидением можно повстречаться.

Она сказала об этом как о чем-то само собой разумеющемся. Ни капли суеверного ужаса в глазах. И никакого намека на то, что она тоже нуждается в крепком мужском плече. Увы, у меня пока что не было повода ее обнять и прижать к себе. А я бы не отказался.

– Да ладно тебе! – Зато Макар намертво прикипел к Люсе, та и рада.

– Ну, мне отец говорил. Ходили слухи.

– Что за слухи?

– То ли в семнадцатом году, то ли в восемнадцатом резня здесь была. Поместные крестьяне восстали против своих хозяев. Старый граф тогда на фронте был, точно не скажу – то ли против немцев, то ли против большевиков.

– Но уж точно не против белых, – усмехнулся Макар.

Я ничего ему не сказал. Но так на него глянул, что он сам приложил палец к своим губам.

– Так вот, старого графа не было, зато был молодой. Михаил, Михаил. Э-э, если отца звали Юрием… э-э, отчество не помню. А сын, значит, Михаил Юрьевич. В общем, его убили вместе со всей семьей. Погибла и жена старшего сына, который также был на фронте.

– И сколько у него сыновей было?

– Да вроде бы трое. Один совсем маленький, даже не скажу, сколько лет. А звали его… звали его Всеволод. Да, кажется, так. Так вот, Всеволоду Юрьевичу повезло. Он успел скрыться вместе с матерью. Она же увезла, а может быть, где-то спрятала и фамильные драгоценности. Есть сведения, что они эмигрировали, кажется, во Францию. А взрослого сына графа, внуков и невесток закололи вилами. В том самом южном флигеле. Они забаррикадировались там, но взбесившиеся грабители все равно их достали.

Кстати сказать, меня самого зовут Всеволодом. Но я не стал заострять на этом внимание и скромно промолчал. Зато Люська открыла рот:

– Грабители? Ты же говорила, что крестьяне, – напомнила она.

– А по-твоему, крестьяне не могли быть грабителями?

– Грабители – это одно, а классовая ненависть – совсем другое!

– Если бы. Им графские богатства нужны были.

– И откуда ты все знаешь? – съязвила Люся.

– От верблюда, – надулась Женя.

Я подавленно молчал. А что, если я в самом деле имею какое-то отношение к графской семье? Что, если это моего деда убили в южном флигеле? И вообще, все, о чем рассказывала Женя, казалось мне безумно интересным. Графское поместье, дворец-усадьба, Гражданская война, взбесившиеся крестьяне. А еще фамильные драгоценности – золото, брильянты, рубины, жемчуг.