Владимир Кирсанов
Агатовый Переход

КАРМИЧЕСКАЯ ТАЙНА

По старой, еще со студенческих времен, традиции она и еще несколько девчонок с их потока собирались вместе за чашкой кофе, в каком-нибудь уютном заведении. И когда в очередной раз раздался звонок с таким приглашением, она поначалу думала отказаться, но каким-то шестым чувством определила, что эта встреча пойдет ей на пользу.

Но все было как обычно. Банальный женский треп, который, тем не менее, успокаивал и давал чувство востребованности, столь нужное каждому человеку, особенно женщине. Вообще их посиделки в этот раз посвящены возвращению одной из них из туристического вояжа по Италии. После традиционного в таких случаях презентования сувениров и бурного обсуждения удачных покупок, подруга ударилась в рассказы о достопримечательностях Вечного Города. Агата смотрела на подругу, слушала ее, кивала и понятливо поддакивала, где нужно, но интерес ее был в другом месте.

Прямо сквозь подругу, или, лучше сказать, где-то за ее спиной, она видела поразительную картину. Синхронно с ее рассказом о посещении развалин древнего храма, она видела этот храм во всем великолепии своего расцвета и подругу на ступенях этого храма в роли служительницы культа богини Весты.

В этот момент та с придыханием рассказывала, что в услужение к богине Весте приводили маленьких девочек из знатных семей, и это была высокая честь, но за эту честь девочке суждено было сохранять невинность остаток всей жизни, а если случался грех прелюбодейский, то отступницу предавали позору и живьем закапывали в землю. Порой с плодом преступной любви.

Кто-то невидимый иллюстрировал рассказ подруги. Картинка была четкой, яркой особенного в том месте, где юные девочки участвовали в ритуале посвящения, после которого мирские радости для них становились недоступными в обмен на покровительство могущественной богини. Она засмотрелась, пропустив какой-то вопрос, мыкнула что-то невразумительное и, посмотрев на подругу, вдруг ясно поняла, почему той так сложно устроить свою личную жизнь.

Это был настоящий шок. Агата возвращалась домой в такси. И пока болтовня водителя не давала сосредоточиться на увиденном, она сдерживалась от желания разреветься во все горло. Но как только дверь в квартиру осталась закрытой за ее спиной, она злобно метнула свою дорогущую сумку на диван. Однако промахнулась. Предмет зависти подруг, пролетев через всю комнату, глухо шмякнулся о стену и, безжизненно раззявив холеное атласное нутро, рассыпался всем своим содержимым по полу. Пнув в сердцах подкатившийся к ногам какой-то блестящий флакончик, она плюхнулась в кресло, всем своим видом выказывая крайнее возмущение.

Причиной таких бурных эмоций был осознанный ею алгоритм работы кармического обета. Видимо, никем не объясненный, запрет на клятвы идет от знания опасности этого мероприятия на клеточном уровне. Поразительно было то, как легко и без сомнений приняла она истинность показанной картины. Ей стало понятно, что свое информационное поле клятва, освященная обрядовым действием, распространяет на человека до последнего дня его жизни. И, как оказалась, продолжает распространять и в последующих его воплощениях. Агате до злобного раздражения показалось это нелепым уже хотя бы потому, что нести ответственность за то, что помнить никак не можешь, по меньшей мере, несправедливо.

Но тут, как будто со стороны, в голове возникла мысль о том, что может быть в этом заложен какой-то иной, непостижимый с обывательской точки зрения, смысл. Сам процесс рассуждений, происходящих в ее голове, завораживал. Мысли, как шары в лузу, посланные умелой рукой точно ложились в цель. Ей пришло в голову то, что дискретное восприятие жизни, возможно, свойственно только человеку, высший план рассматривает все воплощения, как единый поток энергии, у которого тела – это оболочки, сравнимые с одеждой. Ведь меняя свою одежду человек, не перестает быть тем, кто он есть. И принятое клятвенно на себя обязательство, уже по этой логике, вполне может транспонироваться на последующие перерождения. Такое логическое построение ей понравилось, хотя вопрос для чего такие сложности нужны, пока оставался открытым.

Нервное и умственное напряжение требовало разрядки, и она закурила. Но, сморщившись от вкуса табачного дыма, с подозрением уставилась на сигарету. Если бы не название известного бренда, золотистой змейкой обвивавшее фильтр, она решила бы, что курит физиологические отходы. Как только эта мысль оформилась образно, ей пришлось встречать лихо подкативший рвотный позыв. Злостной курильщицей она не была, однако корпоративные перекуры пропускала редко. Поэтому такая реакция на любимые сигаретки была неестественной.

Заподозрив подвох, она отложила сигареты в сторону. Понимая, что со стороны похожа на полную дуру, на цыпочках прокралась к бару. Достала бутылку виски, удрученно взболтнула содержимое и, состроив уже совсем постное выражение лица, налила полстакана. Она все делала так, как будто в комнате находился кто-то еще и этот кто-то внимательно наблюдал за всеми ее манипуляциями с бутылкой. Играя на невидимую публику, она, балуясь, вытянула губы дудочкой, поднесла их к стакану и, видимо, совсем уже заигравшись, хлебнула сорокаградусную жидкость, как чай. Виски, что называется, попал не в то горло, дыхание перехватило, она закашлялась, захрипела, из глаз брызнули слезы. Махая перед ртом рукой, Агата безуспешно пыталась продышаться. Да, если у нее и был зритель, то он был бы доволен. Бенефис удался. Эта мысль рассмешила ее, однако, ненадолго.

Осознав бесплодность попыток отравить себя никотином или алкоголем, она оставила их, ограничившись чашкой зеленого чая. Этот напиток у наблюдателя отторжения не вызывал и девушка, спокойно попивая золотистую жидкость, вернулась к своим рассуждениям. Вернее к фиксации мыслей, которые теплой волной сами собой появлялись в сознании.

Итак, открытым оставался вопрос о целесообразности сохранения действия клятвы после уходы из жизни ее носителя. Ведь в следующим этапе воплощений эти обещания незримым тормозом накладывались на его жизненный путь, превращая ни в чем не повинного человека в маргинального неудачника или неудачницу с большим духовным потенциалом. Занимаясь экзистенциальной аналитикой, она по-настоящему поняла, как может меняться масть расклада известных событий от простого изменения угла зрения на них. Причем суть происходящего оставалась в принципе прежней, но восприятие мутировало кардинально.

Агата вспомнила свою подругу весталку. Как непросто складывалась ее судьба. В попытках найти свое женское счастье, та использовала всю свою сексуальную одаренность. Быстро привязываясь к очередному сердечному другу, она по какой-то неумолимой закономерности, в конце концов, опять неизменно оставалась одна. Недоуменность от этого постоянства сменяла злость и раздражительность на всех и вся, потом приходила неуверенность и страх и, наконец, покорное ковыляние вслед, за косолапой судьбой.

Плюсом во всей этой истории было то, что ее подруга научилась выживать без иллюзий и зыбких надежд на прекрасного принца со своим гужевым транспортом. После университета она прилично устроилась в крупную кампанию и успела там сделать неплохую карьеру. Поэтому, когда неотвратимо наступало следующее матримониальное фиаско, оно, кроме очередного рубца на серой стене ее несбывшихся надежд, не оставляло вечную служительницу богини Весты еще и у разбитого финансового корыта.

Отсутствие прошлого или наличие вечного настоящего у кармического целибата, как компьютерный вирус, зловредно перестраивает файлы человека, но вместе с тем обирая в одном, в другом дает энергию движения и роста.

Агата вспомнила где-то услышанное или прочитанное, что вино тем лучше, чем суровей были условия для вызревания винограда. Наверное, так оно и есть, но человек не виноград, хотя аналогия была подходящей. Она боялась думать о себе в контексте полученного знания, понимая вместе с тем, что от этого не уйти. Средневековое проклятие инфернально накаляло все мало-мальски значимые события ее жизни, превращая ее существование в постоянную борьбу со страхом потерять завоеванное место под солнцем. Страх выражал высокую степень ее самокритичности, обеспечивая бесперебойное поступление проблем, с которыми нужно было бороться. А собственная самокритичность обуславливалась от рождения всей реальностью, которую воспринимал ее разум. В такой реальности любовь не живет, а проскальзывает дымкой манифестаций. Поэтому, как-то искусственно снизить уровень своей самокритики, возможным не представляется. Она с беспощадной ясностью осознала весь механизм противодействия, с которым сталкивается человек, попавший под пресс сопротивления собственного ума. Индивидуально ориентированная сила которого была направлена на разрушение созидательного потока. Действие равно противодействию. Даже если действие – только мечта или идея.

Ей захотелось прерваться, чтобы прочувствовать эту мысль. Не хватало эмоций, чтобы синхронно переживать, то, что она осознала. К тому же ей не был ясен источник появления в ее сознании столь необычных умозаключений. Решив, что сверхъестественного с нее хватит, она прошла в ванную. Включив на весь напор воду, засмотрелась заворожено на струю, с шумом рвущуюся из крана. Поток гипнотизировал и притягивал. Она, как бандерлог, заколдованный охотящимся питоном Каа, все ближе и ближе склонялась к струе. Шум льющейся воды стал нарастать, превращаясь в мощный грохот, похожий на рев взлетающего лайнера. Ей даже слегка заложило уши и появилось характерное, как при взлете, сосущее чувство пустоты в животе. Сознание, сливаясь с потоком воды, вытекало из тела, неотвратимо всасываясь через раскрывшийся зев астрального мира.

Вдруг все звуки и неприятные ощущения разом пропали, и она, мгновенно забыв о них, ощутила сказочное блаженство обретения чего-то бесконечно дорогого. Как электрическая лампочка, она светилась от пронизывающего ее с головы до ног потока любви. Ее здесь ждали всегда, здесь были бесконечно ей рады. Чувство теплого родства рождало в сердце ответную любовь. Все, что находилось за пределами этого чувства, стало ничтожным и мгновенно предано забвению. Она была у себя дома. От избытка эмоциональных переживаний она заливалась слезами, смывающими с ее души заскорузлость безнадежности и угасшей веры. Творение всегда находится под покровительством своего Творца, и, неся на себе все атрибуты образа Его, совершенно априори.

Она не могла видеть обыкновенным зрением человека, как лучистая энергия фантастическими, неописуемо красивыми всполохами и протуберанцами в немыслимом танце кружилась вокруг нее. Но, поскольку чувства быстрее мысли, то чувствами своими она смогла ощутить и понять больше, чем это можно было изъяснить самым совершенным слогом. Впервые в жизни она переживала состояние своего абсолютного совершенства. Здесь, в этом мире, все было безусловным, настоящим и еще понятным. Наверное, так должна чувствовать себя маленькая капля, которая вернулась в лоно океана, чтобы повторить в малом великое, постигая большое через малое.

LA

VACANZA

За повседневной суетой как-то обыденно пришла зима, а вместе с ней и некоторое беспокойство, природу которого невозможно было спутать ни с чем другим. Это тревожащее ощущение было зовом нарезанных лыжными кантами горных склонов. Агата давно полюбила рискованные снежные спуски. И без этой дозы адреналина, краски мира уже не казались ей достаточно яркими. Поставили ее на лыжи друзья, заманившие как-то в Домбай. Спортивная от природы, она с каждым своим приездом в горы азартно исправляя недостатки своей техники, достигла приличного уровня катания. Поэтому на предложение составить компанию приятелям-лыжникам, ехавшим в Итальянские Альпы, она, не задумываясь, ответила согласием.

В эту страну она всегда прилетала с каким-то необъяснимым внутренним волнением. Может быть, родина известных модных брендов, глубокими корнями вросшая в сознание каждой женщины, волновала ее на генетическом уровне, а, может, было что-либо еще более глубокое. Во всяком случае, стоя в длиннющей очереди к будке красивого, как Кен, таможенника, Агата не без ехидства отметила, что в Италии, чем меньше аэропорт, тем чванливее представители таможенных и паспортных служб.

В очереди они оказалась за группкой албанских гастарбайтеров. Ослепленные блеском золотых пуговиц на кителе величественно шлепающего в их паспорта отметки пограничника, они молчаливым строем проходили через турникет. Однако, в своих нелепых галстуках, одной рукой старательно повязанных на их крепкие крестьянские шеи, и по-армейски коротких стрижках, они выглядели скорее наемниками, чем трудовой помощью экономике Италии.

Когда, наконец, все хлопоты с переходом границы были улажены, и галдящая стая туристов разместилась в автобусе, она прилипла к окну, всем своим существом впитывая мелькавший за стеклом невыразительный пригородный пейзаж. Автобус, пропетляв по дорожным развязкам, потянулся в гору, бодро набирая высоту, словно самолет на взлете.

Появлению своего увлечения горными лыжами она была обязана снежным склонам величественного Кавказа. Как и все сюда приезжающие, она не была избалована местечковым сервисом. Сохранив свою ненавязчивую простоту с советских времен, он с каждым годом активно прирастал только ценами. Поэтому, оказавшись в краю тирольских гномов, древних легенд о народе, когда-то жившем здесь, она была очарована, как ребенок, попавший в волшебную сказку. Погружение в чудо усиливалось, когда ясным, без облаков, утром или на закате, в солнечных лучах, рождалась завораживающе-величественная картина: видимые из окна отеля мрачноватые серо-желтые вершины вдруг фантастически оживали, изнутри загораясь всеми оттенками королевского пурпура. Но то, что произошло с ней здесь, даже со сказкой сравнить было нельзя.

Зная спуски с домбайских склонов наизусть, она могла, наверное, кататься с закрытыми глазами, если б не опасалась поломаться на какой-нибудь ледяной колдобине, встречающихся на редко видевшей ратрак трассе. Практически идеальные условия альпийского курорта снисходительно расслабили, добавив скорости на виражах. Она начала лихачить и совсем потеряв осторожность, как «чайник» ошиблась при входе в узкий и не очень удобный поворот, одной ногой зацепила целину и ее, будто тряпичную куклу, провернуло штопором, бросило на спину, и понесло в снежном вихре, вниз по склону. К счастью, лыжи, как им было положено, отстегнулись и, скатившись вниз, застряли в пухляке. Покувыркавшись какое-то время по склону, она остановилась с залепленным снегом лицом. Сгоряча не поняла, что с плечом что-то неладно, но когда оперлась на палки, пытаясь подняться, острая боль электрическим током пробила до самого мозга, замутив сознание. Вымученно улыбаясь, она отвергла разноязыкую помощь, которую предлагали подкатившие люди, однако, встав на лыжи, сразу поняла, что на этот день о катании можно забыть точно. Правая рука висела плетью, и опора на нее была невозможна. Опыт подсказывал, что это только цветочки, пока она разгоряченная, по-настоящему боль еще не дает о себе знать. Это было, наверное, глупо, но ей ужасно не хотелось связываться с медициной, как не хотелось становиться обузой своим попутчикам.

Все-таки домбайский тренинг сказался, и она смогла, самостоятельно спустившись с горы, благополучно добраться до своего отеля. Уже в номере, осмотрев и ощупав руку, удостоверилась, что кости и связки целы. Все обошлось, видимо, сильным ушибом. Если руку не трогать, то боль практически не беспокоила, а вот с катанием, видимо, придется повременить. Было обидно, ведь лыжный тур недолгий и каждый день ценится на вес золота.

Ночью Агата услышала свое запаленное дыхание, словно она не спала, а бежала кросс на время. Сердце бухало с сумасшедшей скоростью, как перед взятием звукового барьера. При всем этом она продолжала лежать в уютной постели. Она даже открыла глаза и подняла над подушкой голову, но переход от сна к реальности был таким стремительным, что какое-то время девушка всматривалась в темноту, пытаясь навести резкость. Наверное, что-то снилось, но она ничего вспомнить не могла. Тяжело дыша и держась за грудь, она резко села. С улицы не доносилась ни звука, подумалось, что такая тишина в Италии может быть, наверное, только в горах. Все еще держа руку возле груди, Агата опять прилегла и прикрыла глаза. Сердце почти успокоилась, дыхание выровнялось, глаза сами собой прикрылись, и она опять задремала.

Очередное пробуждение было резким и тревожным. Первой мыслью почему-то было проверить наличие кольца на пальце. Это был подарок и память, и она с ним никогда не расставалась. Кольца на пальце не было. Мгновенно соскочив с кровати, она лихорадочно стала осматривать все уголки номера. Раздражаясь от нелепости пропажи, комбайном прошлась по всем поверхностям, перетрясла постель, в сердцах ногой пихнула кресло. Кольца нигде не было. Тогда она решила успокоиться, привести себя в порядок, позавтракать и тут вдруг до нее дошло, что в пылу поисков она, энергично перемещая вещи по номеру, совсем не чувствовала неудобства от боли в плече. От неожиданности этого открытия, Агата робко присела на краешек кровати, больше похожей на место падения ракеты, и растерянно потыкала пальцем в, еще вчера нестерпимо отзывавшуюся на такие прикосновения взрывами боли, руку. Потом машинально перевела взгляд на журнальный столик и увидела там свое кольцо.

Она могла поклясться чем угодно, что еще минуту назад его там не было. От удивления ее глаза расширились, а рассудок лихорадочно заметался в поисках объяснения чудесной материализации кольца на столе. Естественно, версию о своей невнимательности, обычно это первое, что приходит на ум в таких случаях, она решительно отмела, стоило только взглянуть на разруху, которую она учинила в номере, разыскивая пропажу. Значит, было что-то другое.

Лыжники, как жаворонки, чтобы первыми прострочить снежную мантию ослепительно белого склона, начинают снаряжаться с раннего утра. Ей же стало не до сборов, потерянно, понимая, что такое никому не расскажешь, побрела в отельный ресторан завтракать.

В ресторане было непривычно многолюдно и, первый раз за все такое суетное утро она посмотрела из окна на горы. Там, наверху, все было затянуто пепельной, невообразимых размеров снеговой тучей. Ее бывалые попутчики, предвидя такую погодную переменчивость, успели взять напрокат машину и сейчас, попивая капуччино, деловито обсуждали преимущества посещения близлежащих, известных своими историческими достопримечательностями городов. Остановили свой выбор на Вероне. Она стеснялась просить, чтобы ее взяли с собой, но они наперебой стали рассказывать, как тяжело кататься, когда из-за снега залепляющего маску как следует не видно трассу под ногами и что ей не остается ничего другого, как ехать с ними. Как будто она отказывалась.

Все средиземноморские города похожи друг на друга, и все абсолютно разные. И не только своей историей, своими соборами, но и особой аурой, присущей только этому месту. Она любила побродить по маленьким улочкам таких городов, впитывая в себя ароматы, доносящихся из открытых тратторий и ресторанчиков, миниатюрных кондитерских, где можно было выпить чашку отличного, как и везде в Италии, кофе.

Их целью было найти дом Джульетты, оставить на стене свою надпись и, загадав желание, потереть медную грудь возлюбленной несчастного Ромео. Легенды удивительная вещь, наполненные верой миллионов людей они становятся неразделимыми с историей. И уже никому нет дела, что балкончик бутафорский, что Шекспир нафантазировал изрядно, главное выполнить обязательный ритуал и с чистой совестью ждать исполнения загаданного.

День выдался пасмурный, но иногда унылая грязно-серая масса облаков расступалась, и с раскрывавшейся пронзительной синевы зимнего неба, на землю к людям золотой монеткой падал солнечный луч. И город, будто задремавший уличный музыкант, увидевший золото, оживлялся на время, теребя свою скрипочку, прибавлял движения, но быстро выдыхался, и только река Адидже, как и тысячу лет, назад неутомимо несла бурные воды между своих берегов, крутой петлей охватывающей город.

Они вышли на городскую площадь, настроение от коротких солнечных инъекций и погружения в романтическую энергетику, витавшую в доме Джульетты, было замечательным. Слухом зацепившись за родную речь, она пристроилась к группе соотечественников, вяло приобщавшихся к истории средневековой Италии под руководством на удивление толкового гида. Парень знал свое дело и, видимо, оно ему нравилось. Великодушно прощая жадный интерес туристов к витринам модных магазинов, он токовал, как тетерев, упиваясь собой: «Не существует мира вне Вероны, а лишь мытарства, пытка, ад…»

«… Кто изгнан отсюда, изгнан из мира, а кто изгнан из мира, тот мертв»: – продолжила она мысленно шекспировскую строчку и поймала себя на странном ощущении, которое родилось у нее с первой минуты нахождения в этом городе. Сейчас это ощущение нарастало все сильней и сильней по мере приближения их группы к главной городской площади. Приступом волны холодного огня, рожденной где-то в глубине нее, оно поднималось вверх к голове, и с силой выходило наружу сотрясающим тело ознобом. Нервно клацая зубами, она продолжала вникать в рассказ экскурсовода. По-женски впечатлительной, ей не составило труда ясно представить себе картины безумных деяний властителей того времени. И никак не могла избавиться от подозрения, что сознание этих людей находилось под влиянием каких-то галлюциногенов. Иначе, чем объяснить маниакальную жестокость, идеологически подкрепленную сочинением Шпрингера и Инсисториса, с которой они уничтожали себе подобных. А уж примеры массового каннибализма, когда к палачу выстраивались очереди за частями тела казненного «служителя сатаны», окончательно ввела ее в эмоциональный ступор. Не укладывалось в голове, как не моющаяся, из страха быть причисленной к армии бесовской, дурно пахнущая Европа, рождала гениев зодчества, живописи, музыки и науки. То ли от жалости к людям того времени, то ли от болезненно сдавившей грудь печали, но на брусчатку городской площади она ступила с глазами полными слез. И, чувствуя, как подкашиваются ставшие ватными ноги, побрела бесцельно в сторону от группы, но вдруг остановилась, не в силах сделать еще хоть шаг.

Удивительно, что происходящее с ней ни у кого не вызывало интереса, как будто кто-то закрыл девушку от людского внимания. И даже ее попутчики, увлеченные фотографированием достопримечательностей, забыли о ней, будто Агаты и не было с ними на этой площади никогда. Она присела на корточки и приложила руку к холодному камню брусчатки. Сомнений быть не могло. Это было местом трагической гибели средневековой ведьмы из ее сна. Значит, именно отсюда вылетели стрелы, отравленные ее смертельно разящим проклятием. Сбиваясь от душащих рыданий, она молилась, боясь, что кто-нибудь подойдет и прервет ее.

Между тем антураж современности отступил куда-то за границу восприятия, и девушка видела эту площадь из марева раскаленного воздуха от медленно горящих мокрых вязанок хвороста. «Им мало было меня убить, им надо было видеть мои мучения», – плетью хлестнула злая мысль по сердцу. Но тут сами собой, как будто кто-то взялся диктовать ей, в голову стали приходить другие слова. И Агата послушно принялась их повторять, понимая, что ради этих слов, слов прощения, она и оказалась сейчас в этом месте. Одновременно, она с пугающей силой чувствовала, что с каждое слово дается все тяжелее. Будто, обугленные жаром, губы и язык перестали подчиняться ей. Слова, как при синестезии, стали кроваво-солеными на вкус и пахли пожаром. Девушка боялась не успеть, и страх гнал по жилам адреналиновую тревогу. В тоже время ее рассудок пытался собрать в единое целое картины из разных реальностей, но, видимо, запутавшись окончательно, смешал все модальности восприятия в немыслимый коктейль. Она получила возможность ощутить вкус прикосновения, цвет и запах звука. Проникнув сознанием с такого необычного ракурса в явь мира, она чувствовала, как через ее пальцы, касающиеся стылой брусчатки, струится густая энергия. Пульсируя горячими тромбами, она выплескивалась из ее сердца, заполняла серый камень, кроваво перекрашивая и нагревая его.

Агате казалось, что прошли часы, но когда она подняла голову, то увидела, что ее никто так и не хватился. На оживленной площади никому дела не было до того, чем занимается присевшая на корточки девушка с опущенной головой. Она пришла в себя. Она полностью вернулась в свой мир. Однако, смотрела на него так, как будто сняла затемненные очки и ей стала доступна невидимая ранее сторона бытия. Неверным шагом, боясь даже дышать от бьющих фонтаном эмоций, вернулась к своим приятелям. И уже позже, когда, накручивая спирали по горному серпантину, они все выше и выше забирались в холодное царство снежных вершин, она веселилась вместе с ними, радуясь приятному путешествию и полезным покупкам. Но всю дорогу не могла избавиться от назойливой мысли, что сакральный ритуал на площади был не с ней. А все это – и город, и площади его, и магазины с ресторанами – остались в памяти с сумеречным вкусом какой-то кукольно-картонной театральности. Но вместе с тем, на душе было необычайно легко, как в детстве, когда все ее проблемы жили не дольше ночного сна….