Липы – липки! вы мне милы; Вас я не забуду; Вас, родные, до могилы Петь и славить буду.
Часто вам я, липы – липки, В дни стихов и прозы Посвящал мои улыбки, Посвящал и слёзы.
От жены бежал, злодейки, И от лютой тёщи, Я чрез тайные лазейки В липовые рощи;
И прильнув душой печальной К новой чародейке, С ней гулял по самой дальной Липовой аллейке.
И потом, предав забвенью Горькие ошибки, Я один сидел под тенью Одинокой липки.
Шумным роем обсыпали Пчёлы липку эту; Сладкий мёд они сбирали С липового цвету.
После люди мне сказали: Что ты всё пьёшь воду? Ты от горя и печали Лучше выпей мёду!
Стал цедиться мёд душистый Струйкой золотистой, А друзья – то подстрекали: Пей! Ведь липец чистый!
Липец? – Как не пить в собраньи, Липам в честь и славу, Добрым людям для компаньи И себе в забаву!
Вот и пил я что есть мочи, Славя липку – липу, А потом и дни и ночи Спал я без просыпу.
Проспал жар я, выспал холод, Жизнь пропала даром, Всё прошло; уснул я – молод, А проснулся старым.
Еле ходишь, сухопарый, Ломит поясницу; Кашель душит, а и старый — Любишь молодицу.
Вот однажды ей в признаньях Говорю сквозь слёзы: «Может, милая, в страданьях Помогли б мне розы.
Может, это лишь простуда, И с помёрзлой кровью Мне согреться бы не худо Например – любовью». —
«Нет, на розы не надейся! Слушайся совету, — Говорит она: – напейся Липового цвету!
Не любовью согревайся, С сердцем обветшалым, А плотнее накрывайся Тёплым одеялом!»
Стал я пить настой целебный, Пил его я жадно, Принял я совет врачебный, Только всё не ладно.
Скоро, всю потратив силу, Век я кончу зыбкой: Вы ж, друзья, мою могилу Осените липкой!
Современная идиллия
Пускай говорят, что в бывалые дни Не те были люди, и будто б они Семейно в любви жили братской, И будто был счастлив пастух – человек! — Да чем же наш век не пастушеский век, И чем же наш быт не аркадской?
И там злые волки в глазах пастухов Таскали овечек; у наших волков Такие же точно замашки. Всё та ж добродетель у нас и грешки, И те же пастушки, и те ж пастушки, И те же барашки, барашки.
Взгляните: вот Хлоя – Тирсиса жена! Как цвет под росой – в бриллиантах она И резвится – сущий ребёнок; И как её любит супруг – пастушок! И всяк при своём: у него есть рожок, У ней есть любимый козлёнок,
Но век наш во многом ушёл далеко: Встарь шло от коровок да коз молоко, Всё белое только, простое; Теперь, чтоб другого добыть молочка, Дориса доит золотого бычка И пьёт молоко золотое.
Женатый Меналк – обожатель Филлид — Порой с театральной Филлидой шалит. Дамет любит зелень и волю — И, нежно губами до жениных губ Коснувшись, Дамет едет в Английский клуб Пройтись по зелёному полю;
Тасуясь над зеленью этих полей, Немало по ним ходит дам, королей; А тут, с золотыми мечтами, Как Дафнисы наши мелки заострят — Зелёное поле, глядишь, упестрят, Распишут цветами, цветами.
На летних гуляньях блаженство мы пьём. Там Штрауса смычок засвистал соловьём; Там наши Аминты – о боже! — В пастушеских шляпках на радость очам, Барашками кудри бегут по плечам; — У Излера пастбище тоже.
Бывало – какой-нибудь нежный Миртил Фаншеттину ленточку свято хранил, Кропил умиленья слезами, И к сердцу её прижимал и к устам, И шёл с ней к таинственным, тихим местам — К беседке с луной и звездами.
Мы ленточку тоже в петличку ввернуть Готовы. А звёзды? На грудь к нам! На грудь! Мы многое любим сердечно, — И более ленточек, более звезд Мы чтим теплоту и приятность тех мест, Где можно разлечься беспечно.
Мы любим петь песни и вечно мечтать, И много писать, и немного читать (Последнее – новый обычай). Немного деревьев у нас на корнях, Но сколько дремучих лесов в головах, Где бездна разводится дичи!
Вотще бы хотел современный поэт Сатирой взгреметь на испорченный свет: Хоть злость в нём порою и бродит — Всё Геснером новый глядит Ювенал, И где он сатиру писать замышлял, — Идиллия, смотришь, выходит.
Сельские отголоски
Переселение
Срок настал. Оставив город шумной, От него я скрылся, как беглец: От тревог той жизни неразумной Отдохнуть пора мне наконец.
Душно там; громадность да огромность Ждут меня, – и посреди всего Сознаю я горькую бездомность: Нет нигде домишка моего.
Что я там? – Не гость и не хозяин; Чувствую – там не по мне земля. «Город – мой» – мне всюду шепчет Каин, Авелю отведены поля.
То ли дело в мирной сельской доле; Вольное, широкое житьё! Выйду ль я, да разгуляюсь в поле — Это поле, кажется, моё.
Где себе ни выберу я место, Лягу тут: точь – в – точь пришёл домой; Ну, а лес – то… боже мой! А лес – то — Тёмный лес – весь совершенно мой!
Там – посев; там хижины, строенья. Прохожу по каждому двору: Кажется – тут все мои владенья, Только я оброка не беру.
У меня ковёр тут под ногами — Шелковистый, бархатный ковёр, Мягкий, пышный, затканный цветами — Злаки, мох и травка вперебор.
Там просвет, там тени по утёсам; Виды, виды – любо посмотреть! А с лугов мне веет сенокосом… Запах – то! Дохнуть – и умереть!
Я иду: колосья ржи – взгляните!. Все под ветром кланяются мне. «Здравствуйте, друзья мои, растите, — Мыслю я, – и полнитесь в зерне!»
Царь я; солнце у меня в короне; У меня вот зеркало – река! У меня на голубом плафоне В позолоте ходят облака.
Живопись – то, живопись какая! Вы всмотритесь: что за колорит! Эта краска, искрясь и сверкая, Семьдесят столетий так горит.
Утром встал я: мне заря блеснула Алой лентой; пред моим окном Мельница мне крылья распахнула И глядит торжественным крестом.
Жизнь ведёт под тем крестом отшельник… Не ищи других завидных мест! Этот крест – твой орден, добрый мельник, И тебя питает этот крест.
Всех здесь будит утра в час обычный Гласом трубным мой герольд – пастух, Иль повеса и крикун публичный С красным гребнем либерал – петух.
В полдень вся горит моя палата Золотом; всё в красках, всё пестро; Вечер мне шлёт пурпур свой с заката; Ночь в звездах мне сыплет серебро.
А роса – то – перлы, бриллианты! Эти слёзы чище всяких слёз; Птички мне певцы и музыканты, Соловей – мой первый виртуоз.
Церковь тут, – и сельское кладбище Близко так и ельник тут в виду. Вот мое последнее жилище! Хорошо. Я дальше не пойду.
Вечерние облака
Уж сумрак растянул последнюю завесу; Последние лучи мелькают из – за лесу, Где солнце спряталось. Волшебный час любви! Заря затеплилась – и вот ее струи, Объемля горизонт, проходят чрез березки, Как лент изрезанных багряные полоски. Там, светлым отблеском зари освещены, Густые облака, сбегая с вышины, Нависли пышными янтарными клубами, А дальше бросились капризными дугами, И это вьется все, запуталось, сплелось Так фантастически, так чудно, идеально, Что было бы художнику дано Все это перенесть ко мне на полотно, Сказали б: хорошо, но как ненатурально!
Молитва природы
Я вижу целый день мучение природы: Ладьями тяжкими придавленные воды Браздятся; сочных трав над бархатным ковром Свирепствует коса; клонясь под топором, Трещит столетний дуб в лесу непроходимом, И ясный свет небес коптится нашим дымом. Мы ветру не даем свободно пролететь: Вот мельницы – изволь нам их вертеть! Дуй в наши паруса! – природа помолиться Не успевает днем предвечному творцу: Томится человек и ей велит томиться С утра до вечера… Но день идет к концу; Вот вечер, – вот и ночь, – и небо с видом ласки Раскрыла ясных звезд серебряные глазки, А вот и лунный шар: лампада зажжена, В молельню тихую земля превращена; Замолкла жизнь людей. Да вот, – ее молитва!
Переложение псалма СХХV
Израиль! Жди: глас божий грянет — Исчезнет рабства тяжкий сон, И пробудится и воспрянет Возвеселившийся Сион, —
И славу горного владыки По всей вселенной известят Твои торжественные клики И вольных песен звучный склад, И глас пойдет меж племенами: «Се богом полная страна!» Его величьем над странами Днесь возвеличилась она! Как ветр несясь от знойной степи, Срывает льды от знойных вод, Господь расторгнет наши цепи И к славе двинет свой народ. Кто сеял слезы терпеливо На почву горя и труда, Тому воздаст благая нива Обильем сладкого плода. И хлынут с громами напева Жнецов ликующих толпы, Неся от горького посева Чистейшей радости снопы.
К новому поколению (От стариков)
Шагайте через нас! Вперед! Прибавьте шагу! Дай бог вам добрый путь! Спешите! Дорог час. Отчизны, милой нам, ко счастию, ко благу Шагайте через нас!
Мы грузом наших дней недолго вас помучим; О смерти нашей вы не станете тужить, А жизнью мы своей тому хоть вас научим, Что так не должно жить.
Не падайте, как мы, пороков грязных в сети! Не мрите заживо косненьем гробовым! И пусть вины отцов покроют наши дети Достоинством своим!
Молитесь! – Ваша жизнь да будет с мраком битва! Пусть будет истины светильником она! Слышней молитесь! Жизнь – единая молитва, Которая слышна.
Молитесь же – борьбой с гасильниками света, Борьбой с невежеством и каждым злом земным! Пред вами добрый царь: хвала и многи лета! Молитесь вместе с ним!
Прямую вечную прокладывать дорогу Вы, дети, научась блужданием отцов, Молитесь, бодрые, живых живому богу — Не богу мертвецов!
Служите господу – не аскетизма скукой, Не фарисейства тьмой, не бабьим ханжеством, Но – делом жизненным, искусством и наукой, И правды торжеством!
И если мы порой на старине с упорством Стоим и на ходу задерживаем вас Своим болезненным, тупым противоборством — Шагайте через нас!
И ныне
Над нами те ж, как древле, небеса, И так же льют нам благ своих потоки, И в наши дни творятся чудеса, И в наши дни являются пророки.
Бог не устал: бог шествует вперед; Мир борется с враждебной силой Змия; Там зрит слепой, там мертвый восстает: Исайя жив, и жив Иеремия.
Не истощил господь своих даров, Не оскудел духовной благодатью: Он все творит, – и библия миров Не замкнута последнею печатью.
Кто духом жив, в ком вера не мертва, Кто сознает всю животворность слова, Тот всюду зрит наитье божества. И слышит все, что говорит Егова.
И, разогнав кудесничества чад, В природе он усмотрит святость чуда, И не распнет он слова, как Пилат, И не предаст он слова, как Иуда,
И брата он, как Каин не убьет; Гонимого с радушной лаской примет, Смирением надменных низведет, И слабого и падшего подымет.
Не унывай, о малодушный род! Не падайте, о племена земные! Бог не устал: бог шествует вперед; Мир борется с враждебной силой Змия.
Бессонница
Полночь. Болезненно, трудно мне дышится. Мир, как могила, молчит. Жар в голове; Изголовье колышется, Маятник-сердце стучит. Дума, – не дума, а что-то тяжелое Страшно гнятет мне чело; Что-то холодное, скользкое, голое Тяжко на грудь мне легло: Прочь – И как вползшую с ядом, отравою Дерзкую, злую змею, Сбросил, смахнул я рукой своей правою Левую руку свою, Вежды сомкну лишь – и сердце встревожено Мыслию: жив или нет? Кажется мне, что на них уж наложена Тяжесть двух медных монет, Словно покойник я. Смертной отдышкою Грудь захватило. Молчу. Мнится, придавлен я черною крышкою; Крышку долой! Не хочу! Вскройтесь глаза, – и зрачки раздвигаются; Чувствую эти глаза Шире становятся, в мрак углубляются, Едкая льется слеза. Ночь предо мной с чернотою бездонною, А над челом у меня Тянутся в ряд чередой похоронною Тени протекшего дня; В мрачной процессии годы минувшие, Кажется тихо идут: «Вечная память! Блаженни уснувшие!» — Призраки эти поют; Я же, бессонный, сжав персты дрожащие В знаменье божья креста, Скорбно молюсь. «Да, блаженни вы спящие!!!» — Вторят страдальца уста.
Недоумение
Нет! При распре духа с телом, Между верою и знаньем, Невозможно мне быть целым, Гармоническим созданьем.
Спорных сил разорван властью, Я являюсь, весь в лоскутьях, Там и здесь – отрывком, частью, И теряюсь на распутьях.
Полн заботами с рассвета О жилище да о хлебе Слышу голос: «Брось все это! Помышляй о божьем деле!»
Там внушает мне другое Наших знаний окаянство: Небо!.. Что оно? Пустое Беспредельное пространство.
Там, быть может, все нелепо, Как и здесь! А тут иное Вновь я слышу: «Веруй слепо И отвергни все земное!
Божьих птиц, что в небе реют. Кормит госпола десница: Птицы ж те не жнут не сеют». Это так – да я не птица.
Воробья хранит всевышний; Воробей на ветку сядет И клюет чужие вишни; Клюнь-ка смертный: скажут крадет
Вот, терплю я все лишенья, Жесткой все иду дорогой, Дохожу до наслажденья — Говорят: «Грешно; не трогай!
Смерть придет – и что здесь больн, Там тебе отрадой станет». Так!.. Да думаю невольно: А как смерть меня обманет?
Недолго
Нет, – смысла жизни не постиг, Кто в ней клянет недолготечность. Один блаженства полный миг Не всю ль обхватывает вечность? Недолго держится роса, Блестя слезой, на розе алой, Но всею бездной небеса Отражены тут в капле малой.
Иной цветок живет лишь день Но он зато – краса природы, А неизменно черный пень Стоит бесчисленные годы.
Елка 24 декабря 1857
Елка, дикую красу Схоронив глубоко, Глухо выросла в лесу, От людей далеко.
Ствол под жесткою корой, Зелень – все иголки, И смола слезой, слезой Каплет с бедной елки.
Не растет под ней цветок, Ягодка не спеет; Только осенью грибок, Мхом прикрыт – краснеет.
Вот сочельник рождества: Елку подрубили И в одежду торжества Ярко нарядили.
Вот на елке – свечек ряд, Леденец крученый, В гроздьях сочный виноград, Пряник золоченый
