Владимир Короленко
Таланты

– А Любецкая?

– Ну, она еще до дуэли, непосредственно после скандала, очень холодно просила его не приходить к ней больше… Вот, господа, и вся история. А теперь давайте опять скучать. Я – за свой пасьянс. Грегуар, посмотрите в окно: дождь?

– Дождь, – безнадежно сказал Грегуар. – Э! Да что это? Кажется, судьба посылает нам еще кого-то.

Талант

Да, что такое в самом деле талант? И может ли глупец быть талантливым человеком?

Несомненно, может. Талант, по чьему-то (может быть, и моему собственному) выражению, часто похож на драгоценный груз, который судьба возложила на спину осла.

Есть всякие таланты, – не только в литературе и искусстве. Человек скачет, стоя на спине лошади, между пятками он держит шар от бильбоке, а стерженек приделан у него к носу. На всем скаку он поддает шар пятками – высоко кверху, и своим отверстием шар попадает ему на нос. Это несомненный талант, почти гениальность мускулов и двигательных нервов. Она накоплялась предками жонглера в течение поколений, как предками Ньютона накоплялась для него способность наблюдения и обобщений…

Я знаю даму сорока шести лет, которая имеет вид семнадцатилетней: тот же цвет лица, тот же взгляд, недоумевающий и невинный, та же манера держать себя, та же наивность… – нет, наивность значительно больше. Говорят, это стоит ей многих усилий, – скульптурных, артистических и всяких иных. Многие знакомые полагают, что этого объяснения достаточно: «Старая дура, дескать, которая подкрашивается каждое утро…» – Позвольте, однако. Дело не так просто. Мы видим много «старых дур», оскорбляющих зрение грубыми приемами поддельной молодости. Более умелая имитация?

Вот уже и талант. Художественная скульптура, художественная окраска, потом художественная игра молодости, – все это таланты, но таланты только служебные, – они все служат одному господствующему таланту, – таланту живучей женственности и юности женского чувства…

– ?

– Конечно. Посмотрите на глаза: ведь их можно только подрисовать, но не осветить, не заставить сверкать и темнеть, манить, обещать, отталкивать… Пока у женщины такие глаза, – она молода, а цвет лица или морщинки – только случайные недочеты, которые она вправе исправить, как фотограф ретуширует портрет, не устраняя сходства… Попробуйте изо дня в день, недели, месяцы, годы, играть несвойственную вам роль, – вы увидите, что это вам не под силу. Но когда женщина, все равно во сколько лет, все еще чувствует в себе эту силу производить иллюзию, когда она готова к ней каждую минуту… нет, это сама натура, и не говорите мне, что она красит волосы… Если это и глупо, то разве потому, что, вероятно, с седыми волосами она была бы еще красивее и привлекательнее, но у нее есть свой женский талант, и она будет молода до тех пор, пока ей не изменит сила – желать этого…

В одном приволжском городе я знал исправника. Это был человек самого ординарного полицейского вида, и все его считали феноменально глупым. Пожалуй, это была правда: трудно было представить себе человека глупее в обычных сношениях уездно-городского обихода. Пока он являлся в клубе, за бильярдом, во время разговоров за буфетом или за чайным столом в гостях, – перед вами был самый банальный дурак, некоторые речения которого давали пищу уездному остроумию. Но… все это только до тех пор, пока… «не требовал поэта к священной жертве Аполлон»… Его священная жертва была служба, то есть «сбор податей» и «водворение порядка» в крестьянской массе. Тут его таланты просыпались внезапно, – именно, «как пробудившийся орел». Начать с того, что он весь преображался. В «нашем» обществе он обладал походкой военного и отчасти светского человека, – гибкой в носках и с грациозными движениями стана. Но вот, он кончил с вами беседу a parte^[1] в отдельной комнате. Перед крыльцом позвякивает колокольчик, и бравый урядник пришел доложить, что все готово. Последнее пожатие вашей руки – и знакомый вам образ куда-то испаряется. Грациозность походки, гибкость носка, волнистые движения стана исчезли. Иван Спиридонович внезапно окаменел, превратился как бы в паралитика. Зрелище до того внушительно и отчасти трагично, что сотский, подающий шубу, уже дрожит, и даже у урядника, обматывающего шею его высокоблагородия теплым шарфом, слегка вздрагивают руки. Старшина с урядником подхватывают его под руки, сотские и десятские распахивают двери, общее трепетное благоговение, начиная от порога комнаты, так и веет до самых саней. Боже мой, как трудно Ивану Спиридоновичу сесть в эти сани. Его бережно подсаживают, подымают, вносят, сажают, точно причудливый драгоценный тюк, на котором написано: «осторожно» и «верх». И у всех в это время на лицах выражение необыкновенного участия и испуга. Даже не участвующий в процессе волостной рассылка являет на своем лице такую смену выражений, точно вот-вот сейчас Ивана Спиридоновича уронят, и он расшибется вдребезги, как хрупкое стекло. А вслед за этим произойдет взрыв, от которого неминуемо погибнет вселенная… Зато, – какой вздох облегчения, когда все обошлось благополучно, и – какой трепет у следующего волостного правления.

Знаю, вы опять скажете – глупость. Но ведь я и не отрицаю этого. Посмотрите, однако, что за талант! Подите, каменейте этак всякий раз при данных обстоятельствах. Не выдержите и полугода, попроситесь в отставку. А Иван Спиридонович выдерживает всю карьеру. Почему? Потому, что это талант, мастер, художник! Художественное творчество – беструдно, – говорит, если не ошибаюсь, Шиллер. Это именно так. Талантливая красавица сорока пяти лет потому именно находит силы для своей роли, что она ей «беструдна». Она делает это wie der Vogel singt^[2]. Я часто наблюдал Ивана Спиридоновича в процессе окаменения и пришел к заключению, что он каменеет действительно, искренне, настояще, не токмо за страх, но и за совесть. Сразу же, при входе урядника и при звуке почтительного доклада: «готово-с», – какое-то нервное вещество разливается по его существу, проникает до тончайших исправницких фибр. И по мере того как он шествует среди двух рядов своих подчиненных, объятых трепетом, – его собственное окаменение возрастает. Ученые, кажется, называют это контактом. Иван Спиридонович воздействует на среду, – среда возвращает ему отраженное воздействие… Чем более они трепещут, тем более он каменеет. И вот почему, дойдя до саней, он уже превращается во что-то, подобное стеклянному сосуду.