Владимир Евдокимов
Забытый берег

Глава 4
Тающие острова

1

Мы собирались рыбачить и ехали в Казань скорым поездом «Татарстан». В купе ловко разложили вещи, снасти и сумку с лодкой. Брали минимум, но тяжести хватало. Ещё Павел принёс длинный свёрток – на ощупь в нём пряталось что-то похожее на сиденья. Мы удивились, но помалкивали: он руководил, и никто с этим не спорил.

Достопамятное лето девяносто второго года… Приятное тепло установилось в Москве, и в каждом из нас поселилось радостное ощущение приключения. А от приключений мы отвыкли: Латалин работал в КБ, тосковал, да так, что его белые кудри поникли. Виноградов мечтал о дирижаблях, но занимался трубогибочными аппаратами, а я в своём вузе никак не мог понять, почему преподаватель – это никто. Вперёд, вперёд – так отстукивали колёса километры железной дороги, и ночь длинно растянулась по земле, и что-то важное, замечательное ожидало нас. Постельное бельё с запахом чистоты, чай в фаянсовых чашках, лёгкие занавески – мы мчались на восток, на Волгу!

Четвёртой в купе оказалась чудная дама лет тридцати. Русоволосая, круглолицая, глазастая, в голубом платье. Она была одновременно вытянутой вверх и вся в округлостях. Звали её Лида, и она ехала в Казань на встречу с возлюбленным!

– Мой Харламов готовится к шабашке, а пока сидит в Казани, – сообщила она. – Позавчера он мне звонил. Мы встречаемся с ним на конспиративной квартире на улице Баумана.

У неё оказалось множество свёрточков и баночек: с разными вареньями, смородиновым желе, с тёртыми грецкими орехами, перемешанными с мёдом, с цукатами, щербетом, и она нас потчевала! Мы пробовали и восхищались. Лида сияла!

– Вы знаете, – сообщала она, – мой Харламов в армии служил! Представляете – он стоял в карауле! Виктор, вот вы, вы стояли в карауле?

– Н-нет, – ошарашенно удивлялся Латалин, хмурил белые брови и смущённо крякал своим фирменным смешком. – Хе!

– А Харламов стоял! Он связистом был! Связь – это глаза и нервы армии! А на учениях радиостанцию утопил, и с него потом по десять рублей в месяц вычитали! Представляете?

Своими округлостями и милым щебетаньем Лида заполнила купе полностью.

– А вы курите? Я хочу закурить.

– Курит у нас вот… – показал Павел. – Вячеслав Петрович. Да и то – в строго отведённом для этого месте.

– А я весной была во Франции, в круизе по замкам Луары: Блуа, Бежанси… Французы галантные: только достанешь сигарету – сразу несколько зажигалок. – Лида надула губки и исподлобья посмотрела на Павла.

– Лида, кто ж тебя с Луары-то да сюда?

– Харламов…

Она вздохнула, погрустнела и задумалась.

– Ну, Лидочка, пойдём, – пригласил я, и мы отправились в прохладный чистый тамбур.

Лида встала к двери, закурила и заговорила:

– Замки потрясающие! Французы самодовольные, а сами лягушек едят. Вернулись домой, появляется Харламов! Ничего не боится! Он же волосатый, представляете? У него рубашка на плечах не лежит, на волосах поднимается! Он пригласил меня в ресторан, красиво ухаживал, накормил, и я почувствовала себя женщиной. А вы где собираетесь рыбу ловить?

– Где-то в Гремячево.

– Гремячево? Не знаю. А в Волге водятся лещи. Когда их завялить, мужики с ними пьют пиво. Точно? А сомы в Волге водятся?

– Водятся.

– А сазаны? Сазаны бывают большие.

– Это, Лида, как повезёт.

– Ну да, рыбная ловля – дело тёмное. А вы на что будете ловить?

– На хлеб и на горох. Мочёный.

Лида посмотрела на меня искоса и сощурила глаза.

– Положено так, на горох, – пояснил я.

– Ну да – на фасоль, на бобы, – она прелестно рассмеялась, – на морковку! А я верю…

И спали безмятежно, и день солнечный ждал в Казани – превосходно всё начиналось! Лида повесила через плечо большую сумку и отправилась на конспиративную квартиру на улице Баумана. А мы доехали на трамвае до речного вокзала, часа полтора прождали в сквере и лёгким «Метеором» ушли вверх по Волге. Оставив в салоне вещи, мы более часа простояли на палубе, любуясь берегами. Я и не знал, что Волга такая роскошная река!

Поспели мы ко времени – через полчаса после прибытия на гремячевский дебаркадер к берегу подошёл катер переправы на Ширван. Мы уже осмотрелись, нашли на берегу бревно, взяли с собой. «Сидеть на нём будем!» – сказал Павел. Через четверть часа пути он попросил капитана высадить нас не у Ширвана, а дальше, на конусе выноса оврага Долгая Грива – всё равно он шёл по воложке в Покровское. Удивились мы с Виктором такому знанию местности, да значения не придали. И капитан удивлялся – остановочный пункт на правом берегу назывался Ползуново, а не Ширван.

Конусом выноса Павел назвал плоскую треугольную площадку под горой. Как раз там, где её рассекала щель оврага. Площадка густо заросла кустами и деревцами. Посредине протекал ручеёк с вкусной водой. Там мы затеяли костерок, заварили чай и пили его, сидя на бревне и глядя на погружающиеся в тень от громадного берега пышные зелёные острова.

Дальше просто: надули лодку, переправились на остров, установили палатку, очаг организовали. Устроились.

А вот когда, побив комаров в палатке, мы легли спать, Павел и сказал, что приехали мы сюда по виду рыбачить, но будем ловить рыбу только для прикрытия. А на самом деле мы приехали для того, чтобы определить местоположение клада, который закопан наверху, на горе.

– Мы найдём клад, – сказал Павел, – выкопаем его и вернёмся в Москву.

Виктор задумчиво спросил:

– А эти… сиденья в большом свёртке имеют отношение к кладу?

– Это не сиденья, а антенны радиолокатора. Спокойной ночи, малыши.

2

Остров выходил к Волге низким песчаным обрывом, заросшим ивняком, и плавно тянулся метров на триста. Наклонная от Волги его поверхность кое-как была укрыта ивовыми кустами. У приверха, там, где Павел распорядился ставить палатку, росло несколько тонких берёз. Собственно говоря, это был уже не приверх, а начало острова, ровно обрезанного во время работ по прокладке газопровода. Вдоль неширокого и мелкого пролива, который мы вчера легко перешли вброд, обрыв продолжался по второму, ближнему к горному берегу острову. Этот остров оказался короче, но в середине был выше, с берёзовой рощицей на бугре. Дальше была широкая воложка.

Надо всем нависал огромный горный склон Волги – от воды до самого верха в диких зарослях пышных кустов и деревьев.

Мы медленно пили чай у костра и ели лещей, которых с утра наловил Павел. Он сидел на бревне, спиной к Волге, лицом к горам, и задумчиво их разглядывал. Лицо круглое, кепка круглая, глаза круглые, серьёзные, а нос острый. Герой…

У противоположного, гремячевского берега с далеко разносившимся по воде грохотом устанавливалась баржа с щебнем. Буксир входил в затон. Снизу шёл сухогруз.

Я вздохнул и сказал:

– Витя, а давай мы Паше накостыляем?

– Горяч ты больно, – ответил Павел, – но я понял, что вы созрели.

Он отпил чаю, облизнул губы и сказал:

– Клад есть. Вон там.

И он свободной рукой показал на горы.

– Площадка, на которой он зарыт, известна, точное положение придётся определять. Что в кладе, я не знаю, – продолжил Павел. – Но мы в течение недели его достанем. Всё готово. Ну, мелочь осталась. Лопату насадить. Кайлу. Трудностей нет, кроме тех, которые на нас свалятся.

– Не понял! – запоздало встрял Виктор.

– Здесь коридор газопровода, – вздохнул Павел и испытующе оглядел нас, – есть смотритель. Они рыбаков не любят. При этом, чтобы не врать, придётся рыбу ловить по-настоящему. Копать будем в посадках, на горах. Там хозяин – лесник. Дальше пашня. Там бывает кто-то из совхоза. И на газопровод может заявиться проверка. Вы успеваете просекать ситуацию?

Волга, сцена у костра. Павел ставил спектакль. Я просекал.

– Поэтому: Виктор! Слава! Малейшая оплошность – и мы пропали.

– Ты брось страху нагонять! – сказал Виктор и пригладил волосы. – Хе! Мы же всё понимаем!

– Ничего вы не понимаете!

– Пошёл ты к чёрту! – не выдержал я. – Откуда ты знаешь про пашню? Мы там не были! Почему ты назвал Ползуново Ширваном?

– Почему?! Нас сверху как на ладони видно! И пусть, потому что мы рыбаки! Строжайшая маскировка! Мы…

– Командуй, – сказал я.

– Делать вот что. Сейчас, Слава, ты меня переправишь на конус выноса. Я поднимусь наверх и осмотрюсь. Заберёшь меня через… три часа. К тому времени у вас будет другое настроение.

Обойдя ближний остров на лодке, я причалил у верхнего основания треугольной площадки, возле древней ветлы. Здесь Павел дал мне инструкцию:

– Наберёшь воды из ручья, вернёшься. Заглянешь в палатку. В моей телогрейке лежит отчёт. Внимательнейшим образом, Слава, вы с Виктором прочтёте то, что там написано. Подготовите вопросы. Ты меня понял?

И он напрямик отправился в густые кусты, исчез, но через мгновение я увидел его на гребне, образованном оврагом и волжским склоном. Паша размеренно поднимался и скоро скрылся за молодыми сосенками.

А я по ручью прошёл в овраг и опешил: его склоны раздвигались и высоко уходили в стороны. Впереди, за татарником, ивами и берёзками открылось огромное, как будто скалистое ущелье. Крутой склон слева от меня был в тени, а справа сиял пыльной белизной. По склону ступенями застыл грунт, на ступенях росли берёзки. Такого я и представить не мог!

Затерянный мир.

3

Отчёт мы с Виктором прочли дважды. Не верилось, но разорвать логическую цепь исследований не получалось. Хотя все её звенья были двусмысленные.

Потом смотрели «Разъяснение». Я его усваивал, а Виктору показалось неинтересным читать про сорок пятый год и советских пленных, которых лейтенант Богданов вёл в Советский Союз через Южную Польшу. Он пробежал листки глазами и отправился купаться.

– Всё, Слава, – сказал мокрый Виктор, когда вернулся с Волги. – Не отвертеться. Хе! Будем искать клад.

– Будем, – согласился я, – а если найдём?

– Поделим.

– А государство?

– Со второго января девяносто второго года, Слава, о государстве не думай. Цены отпущены.

– Как скажешь… А что такое кау-гау?

– Хе. – Виктор вспушил волосы и посмотрел на горы.

Потом он отправился на волжский берег кидать блесну, а я – за Павлом.

На конусе выноса Павел сидел под толстой ветлой, подложив под себя кеды. Рядом, на щебне, сушились стельки и носки. Вытянув ноги, он грел толстые ступни у маленького костерка. Глаза прятались под козырьком кепки. С тонкого соснового ствола он неторопливо, длинными полосками снимал кору. Черенок строгал. Рядом лежал уже оструганный. Ну да – для лопаты и кайлы.

– Паша, отчёт изучен. Вопросы потом, а сейчас я тоже хочу наверх подняться.

– Созрел? Ну, посмотри, – разрешил Павел. – Только на газопроводе люди. Меня не видели.

Вдоль ручья я вышел к тропе и стал взбираться вверх. С деревьев и кустов сыпались козявки, букашки, жучки, вдруг ужалил кто-то в плечо, оказалось – муравей. Я взмок, когда выбрался наверх. А когда оглянулся, то у меня и колени задрожали. Неподалёку от толстой разлапистой сосны я сел на край волжского склона, круто уходившего вниз, в густой лес. Такого я раньше не видел!

Сидя на тёплой земле, я видел великую реку! Она являлась слева, из мутного горизонта и, плавно поворачивая, открывалась передо мной. Правый, нагорный берег отделялся от главного русла воложкой и длинными, наползающими друг на друга курчавыми островами. Левый, дальний, беспрерывной узкой косой тянулся до места почти напротив меня так, что мы были на одной линии: гремячевский дебаркадер, оконечность косы и я. За косой виднелась открытая вода с крохотными судёнышками на ней – это и был Гремячевский затон. И уже по самому берегу тянулся до дебаркадера город Гремячево.

Посредине плыла Волга. Серовато-синяя, огромная, тяжёлая. По ней шел сияющий белизной маленький «Метеор».

Это было видно, если смотреть налево, вверх по течению Волги. А внизу, километрах в двух-трёх от оконечности косы, вновь являлись у левого берега острова. Толстыми изумрудными лепёшками они как бы ползли вниз и сливались в огромный остров от одного края Волги до другого. А с другого края был громадный уступ, за которым, как я понял, располагалось Кривоносово. На уступе сверкала металлической паутиной мачта ЛЭП, провода тонкими ниточками спускались к Волге и вновь поднимались к такой же мачте на левом берегу.

Вся эта округа от пристального взгляда парила и поднималась в небо.

И наш остров я видел как на ладони: палатка, чёрточка бревна, чёрная точка костровища. Виктора я заметил на ухвостье, на самой границе кустов и белого песка, – он блеснил.

На коридоре газопровода, аккуратно выглянув из-за деревьев, я увидел метрах в ста от себя группу людей. Они о чём-то говорили и размахивали руками. Поодаль стояла оранжевая вахтовка.

Пришлось пробираться кустами ближе и занимать скрытую позицию у опушки. Брезентовая куртка хорошо маскировала. Оттуда их было хорошо слышно, хотя ветер иногда относил слова в сторону.

Чернявый в галстуке кричал. При этом он размахивал руками.

– Как могла труба поменять плановое положение? Уползла? Я гарантирую! Дайте! Ваши фамилии будут на титульном листе!

«Сильно, – подумал я, – что это за контора?» Ему передали какие-то бумаги, он их посмотрел и заверещал:

– Вы что написали?! Существующие технические решения по стабилизации полосы отвода сведены в таблицу, из которой следует, что она может быть дополнена! Вы соображаете?

Я соображал. Что-то у них не так, им придётся здесь работать и мешать нам искать клад. Павел предупреждал!

Мужики замахали руками. Вахтовка, рыкая, подъехала к ним. На дверце я увидел белый круг и в нём чёрную надпись – ВНИИСТ.

– Везите трубу! – требовал мужик в галстуке. – Я гарантирую!

4

Виктор расшифровал ВНИИСТ как Всесоюзный научно-исследовательский институт по строительству магистральных трубопроводов. Мы отдыхали у костровища после того, как двумя рейсами переправили на остров кучу хвороста. В голове у меня прояснилось. Осталось лишь организовать грамотный поиск и аккуратную выемку клада. Зная, что Павел не ответит, я всё равно спросил:

– Что такое кау-гау?

– Не знаю, – вздохнул Павел, круглое его лицо помрачнело, и он задумчиво пропел себе под нос: – Ля-ля, пом-пом…

– А теперь говори, хе, – сказал Виктор, – как к тебе попал отчёт Богданова.

– Правильно, – строго сказал Павел, – и ты созрел. Отчёт? Так вот, после смерти Богданова ко мне приходила какая-то женщина. Меня она не застала, а может, специально подгадала. Жена её встречала. Принесла чемоданчик с металлическими углами. С такими раньше мужики в баню ходили. Там были отчёт и радиолокатор, только без антенн. Чертёж был. Прочитали? В костёр!

На всякий случай мы подержали отчёт в руках, а потом Латалин его разодрал, сложил веером листы и бросил их в костёр.

«Даром преподаватели время со мною тратили, даром со мною мучился-а самый искусный маг!..» – донеслось с Волги. В Казань шёл красавец теплоход «Фёдор Гладков». Загорали в шезлонгах женщины. Дети бежали от кормы к носу.

Сияющие иллюминаторы трюмной палубы пускали зайчики по воде.

На завтра условились так. Павел и Виктор утром отправляются с радиолокатором на площадку и начинают её прочёсывать. Моя задача – ловить рыбу. Пойдут лещи – присолить. Второй рейс катер из Гремячево будет делать часа в два. До этого времени надо забрать Павла и Виктора, переправить на остров, накормить обедом. После обеда рыбу ловить Виктору, а мне идти подручным к Паше.

– Вы заметили, – спросил Павел, – что я выдаю вам сведения постепенно, согласно вашей готовности их воспринять?

– И что? – ответил Виктор.

– А то, что сейчас вы ознакомитесь с приложением!

Мы забыли. А он из рюкзака достал сложенный вчетверо лист бумаги и подал нам.

– Прочтите, а я полюбуюсь на Волгу.

Мы уселись на бревно и приступили к чтению.

– Эй! – крикнул Павел. – По прочтении – сжечь!

ПРИЛОЖЕНИЕ

Методика проведения полевых работ на площадке оврага Долгая Грива.

1. Поиск производится маршрутной парой. Первым следует коллектор. Он передвигается на плоских антеннах-лыжах, одновременно расчищая проход между рядами деревьев от сучьев.

Оператор следует сзади на расстоянии не более 2,0 м, наблюдая за коллектором, положением лыж-антенн и проводов. Приёморегистратор располагается на груди оператора. Наушники во избежание их повреждения ветвями должны быть прикрыты головным убором.

2. Движение должно осуществляться поперечными галсами. При получении звукового сигнала необходимо уточнить место его максимальной интенсивности и отметить его.

3. Порядок земляных работ следующий:

– уложить по двум прилегающим сторонам раскопа брезент или полиэтиленовую плёнку. На них осуществлять складирование вынимаемого грунта;

– по окончании работ грунт аккуратно уложить в раскоп, уплотняя его. Засыпанный грунтом раскоп сверху прикрыть дёрном.

4. В зависимости от состояния лесопосадки в найденном месте тщательно её очистить либо замусорить.

5. Всё, найденное в раскопе, должно быть изъято.

6. Земляные работы проводить в тёмное время суток.

Перечитывать не стали. Белый лист почернел, разорвался пламенем и сгорел в костре. Виктор сказал:

– Занудно.

Вот так. Овраги. Латинская F. Кау-гау. Кайла. И в итоге много денег…

Когда Павел вернулся, наловили уклеек, закинули донки. Рассматривали лыжи-антенны, радиолокатор, поместившийся в литровом пакете из-под кефира, наушники. По очереди ползли над закопанной кайлой на лыжах-антеннах и слушали рёв в наушниках: с регулятором громкости Богданов возиться не стал.

– Паша, – спросил я. – Ты сам-то уверен, что мы приехали за кладом? Что мы делом занимаемся, а не чепухой?

– Пока всё совпадает, – вздохнул Павел, – завтра проверим.

– А что мы ищем-то? – продолжал удивляться Виктор и всё топорщил брови. – Хе! Что в кладе?

– Клад, – сказал Павел, раздражаясь, – это когда кто-то куда-то что-то наклал!

Он ушёл в одну сторону острова, Виктор – в другую, а я сел на берегу Волги и по памяти записал то, что запомнил из «Разъяснения» Богданова.

«На теплоходе музыка играет, а я опять стою на берегу-у!» – с весёлой песней мимо меня проследовал на Нижний Новгород теплоход «Валерий Чкалов». Он был освещён, на палубе стояли люди, я их приветствовал, и они мне дружно отвечали!

Вслед за лёгким запахом отработанного топлива, повисшим над прохладной водой, пришли от теплохода корабельные волны. Забуруниваясь, они накатывали на берег и возвращались назад, шурша лёгким песком.

Глава 5
Вперёд!

1

– Вставай, дежурный! Гы-ы! А-ам! Аксёнов, подъём!

Я открыл глаза и увидел раскрытую пасть, усеянную острыми, гнутыми зубами. За ней сияла счастьем небритая физиономия Виктора.

– Это щука! Она хрюкает… – заорал он и поднёс пасть мне к глазам. – Понял, как надо? Понял?

Из поставленных вечером шести донок две оказались пусты, одна исчезла, а на трёх сидели два судака и щука. Щука – понятно. Почему судаки? Виктор потребовал, чтобы щука считалась метровой длины. Мы согласились.

Рыбу я пожарил всю. И пока я это делал, пока хлопотал вокруг костра, заваривал чай, туман наконец поднялся, открыв Волгу.

Ни лодочки, ни костра, ни баржи – сладкая тишина и пустота установились на реке вниз и вверх на много километров. Давно пора явиться катеру от Гремячево на Ползуново, а он, было видно, стоял недвижно возле дебаркадера.

Я переправил ребят на конус выноса, набрал воды из ручья и вернулся. Потом отчалил от берега и встал на якорь метрах в двадцати, в том месте, которое Павел по-умному назвал свалом глубин. Здесь, как он считал, паслись толстые, жирные лещи.

Приготовив удочку, я насадил на крючок мочёную горошину, прикормку покидал по сторонам и застыл так, как и положено: чуть согнувшись и прикрыв козырьком мятой кепочки глаза.

Превосходно наблюдался гремячевский дебаркадер. Вот и катер наконец отчалил. Чем он мог помешать Виктору и Павлу? А тем, что встречать его, наверное, придёт лесник. Постоит в сторонке, оглядит прибывших: подозрительные есть? И пойдёт домой. А какой дорогой? Вдруг он пожелает осмотреть лесопосадки в районе оврага Долгая Грива? И обнаружит двух звероподобных двуногих существ: одно ползёт впереди с топором и на лыжах, другое, соединённое с первым проводом, ползёт позади.

– Кто такие? Почему здесь?

Я неплохо прикемарил, и лещ едва не утащил из моих сонных рук удочку. Он оказался толстым и аппетитным. Дремота прошла, я закинул удочку за вторым.

А по Волге сверху шёл «Метеор». Всё, тишина закончилась. Когда «Метеор» причалил к гремячевскому дебаркадеру, я вытащил второго. Часы показывали около девяти. Пассажиры в Гремячево рассаживались в салонах «Метеора». Я сосредотачивался на рыбной ловле, полагая, что третий лещ уже крутит хвостом под лодкой. Павел и Виктор ползали в посадках с радиолокатором. Каждый занимался своим, увлекательным делом. Солнце шло с востока на запад, а Волга текла в Каспийское море.

Всего я вытянул семь лещей. Ныла поясница, горело лицо, и покалывало в левый локоть. Но ещё хватало для того, чтобы в ответ на вопрос «Как улов?» небрежно махнуть рукой – там, мол, просаливается. А я, сойдя на берег, вытянул на спиннинг ещё и трёх окуней!

Я давно не был один. Мне нравилось.

На конус выноса ребята вышли рано и полуголые сидели у воды. Они взмокли от усердия и явно поругались.

Соломенные волосы Виктора от кепки слиплись в квадратный стожок, в морщинах на шее чернела грязь. И щетина на щеках потемнела. У Павла грязь застыла за ушами, там, где стекал пот. Он ободрал левую щёку и выглядел осунувшимся.

– Да, – вздохнул я, – это вам не на открытие ходить!

– Какое открытие? – недовольно спросил Павел и почесал затылок.

– Пивной бочки! – не преминул напомнить я и широко улыбнулся.

Паша укоризненно вздохнул, а Виктор зло сказал:

– Хе!

– Девочки, не ссорьтесь, – бодро ответил я.

– Ты зачем приплыл?

– Чтобы вас отвлечь и показать, что вы настоящие мужики! Искатели приключений и покорители недр! Корифеи радиолокации! Герои волжских горизонтов! Молодцы!

И я стал переправлять ребят на наш остров: кормить, ублажать, холить и лелеять. Ругаться нам было совсем не нужно.

2

После обеда лыжи-антенны на ногах таскал я.

Последний галс Павел с Виктором закончили у правого оврага – неглубокого, метра три-четыре, густо заросшего травой. С обеих сторон его стояли невысокие корявые дубки. Кое-где торчали кусты бузины. Солнышко грело, сверкали листочки, мелькали солнечные зайчики. Очарованный, я наслаждался.

– Значит так! – Павел чуть подумал и кратко доложил: – С Виктором мы сделали двадцать девять галсов. Наш будет тридцатый. Его длина примерно восемьдесят метров, поверхность относительно чистая. Идёшь спокойно. Сучья, если мешают, рубишь топором. Лыжи переставляешь так, чтобы передняя метка задней лыжи всегда была впереди задней метки передней лыжи. Понял?

– Да.

– Молодец! Вот метки. – Павел показал зарубки на лыжах-антеннах. – Скорость перемещения я тебе задам. Главное – равномерность.

Я приладил лыжи к ногам, застегнул куртку, натянул на голову матерчатую полосатую кепку и взял топор. Павел осмотрел себя и сказал:

– Я готов! А ты?

– И я готов!

– Вперёд!

И я медленно пошёл вперёд.

Поначалу я шаркал бодро и что-то соображал. Я поделил двадцать девять галсов, округлив их до тридцати, на пять часов, которые Павел и Виктор в первой половине дня потратили на работу. Получилось шесть галсов в час, или один галс за десять минут. Я подумал, что это очень медленно. Затем я ободрал руку, получил веткой по губам, зло срубил её и стал думать иначе. А когда еле прополз сквозь тугие кусты, мысли мои приобрели иное направление. Тогда и показалась впереди ярко освещенная солнцем белая стенка левого оврага.

Перед тем как выйти из посадок, мы пригляделись – было спокойно. На лыжах я прошёлся по высокой траве и завернул в следующий ряд. Павел сказал:

– Вперёд!

И я пошёл на тридцать первый галс. Когда мы закончили его, Павел, делая запись химическим карандашом на стволе дубка, сказал:

– Уже лучше. Первый галс мы прошли за четырнадцать минут. Сейчас уложились в одиннадцать. Дальше галсы будут укорачиваться и дойдут метров до шестидесяти – семидесяти. Вперёд!

И я пошёл вперёд, шаркая лыжами-антеннами по земле. От земли исходил древний исполинский дух. Это превратилось в затёртое клише, но хотел бы я взглянуть на горе-теоретика, надышавшегося воздухом земли! То, что я к исходу второго галса взмок, было бедой невеликой. То, что я ободрался…

– Вперёд!

То, что я ободрался и о Викторовой царапине вспоминал с завистью, было ерундой. Я дышал!

Пахло живым, тёплым, земляным, запах казался вещественным, его можно было потрогать руками…

– Вперёд!

Потрогать рукой и ощутить нежный пуховый вкус пропитанного духом земли пространства. Пахло сухим и летучим. Неужели так легко может пахнуть дубовая кора? Или это запах дубовых листьев в застоявшемся знойном воздухе?

– Вперёд!

И в этой древней стихии дубового леса я то ли мокнул, то ли высыхал. Капли пота катились по затылку, и щекотно зудели сухие ноздри. На высохших тыльных сторонах ладоней появлялись царапины, и топорище, которое я крепко сжимал правой рукой, было сухим и тёплым. Торчали изогнутые ветви…

– Вперёд!

Причудливо изогнутые ветви норовили уцепиться за одежду, ткнуться в лоб, сорвать с головы кепку и больно прочертить царапину на коже. Я щурился и думал о том, что к вечеру стану похож на старого японца, спрятавшего свои глаза за узенькими щёлочками век.

– Радиорокация – хоросо! – буду вежливо говорить я. – Русский река Ворга хоросо! Рыбарессь выкусыно, спать паратка хоросо…

– Вперёд!

Хорошо было дремать в тёплой лодке – вокруг была вода, а наверху небо. В посадках воды не было, только пот пропитал насквозь рубаху и куртку, и я вспомнил злых Павла и Виктора на конусе выноса, их мокрые куртки, сохнувшие на солнце…

– Вперёд!

Сияла на солнце белая стенка оврага, которую я, отирая пот от глаз, видел через каждые два галса, и тени от бугорков становились раз от разу шире, длиннее и, наконец, стали пустыми и чёрными стрелками в белой глине. А то…

– Вперёд!

А то, что жгучая чернота стрел удлинялась и поднималась вверх, будто стрелка часов шла по циферблату обратно. От усталости…

– Вперёд!

От усталости я полз. Я, крепкий искатель сокровищ, едва появлялась возможность проявить слабость, проявлял её и медленно полз!

– Вперёд!

Полз и думал о том, что если Виктор, хотя он на полгода моложе меня, прополз двадцать девять галсов, то мне ли, ветерану Советской армии и соискателю учёной степени, бояться сучьев и запаха земли?

– Вперёд!

Я шагал, опьянённый и радостный, во всём слушаясь Павла. А он торопил меня и ругал беспощадно за то, что антенны плохо прижимались к земле, и сигнал уходил…

– Вперёд!

Уходил голубой цвет неба, и буро-зелёная листва исчезала, сзади меня погонял Павел, а я старался и чувствовал гордость от того, что сам Паша Виноградов поощрял иногда мои движения добрым словом…

– Вперёд!

Словом я дорожил и скользил по земле, сжав губы. Они пересыхали, и я ждал, когда закончится галс, и я возьму с земли брошенную моей предусмотрительной рукой бутылку из-под венгерского вермута. Бутылку, в которой ждала меня вкуснейшая вода…

– Вперёд!

Вкуснейшая вода из ручья была в бутылке, которую предусмотрительной рукой…

– Вперёд!

Левая рука у меня была свободна тогда, то есть на гремячевском берегу. Ею я и подобрал пустую литровую бутылку…

– Вперёд!

Бутылку из-под вермута Виктор пнул ногой, а я подобрал и отмыл…

– Вперёд!

Виктору на галсах почему-то хотелось есть, а мне хотелось пить…

– Вперёд!

Пить можно было лишь воду, бывшую в бутылке, лежавшей у конца чётного галса, и на чётном…

– Вперёд!

На чётном галсе Павел делал остановку и на уровне колена писал что-то карандашом на дереве, а я отвинчивал пробку и полоскал горло…

– Вперёд!

Горло пересыхало, поэтому много воды я не пил, давал глотнуть Павлу, он бросал бутылку к третьему дереву на следующий чётный галс и…

– Вперёд!

И я превратился в механизм, и мне это…

– Вперёд!

Это было здорово! Это!

– Вперёд!

Здорово, это ожидало в конце галса…

– Вперёд!

В конце галса…

– Вперёд!

Ожидало…

– Вперёд!..

3

Я замер, потому что обнаружил движение. Мы шли от левого, знойного оврага к правому, прохладному. Оставалось до границы дубков метров пятнадцать, впереди виднелся чистый проход между рядами. Это была собака.

Она легко подбежала и встала передо мной. Тёмно-рыжий ушастый гончак, крепкий, с умной мордой и сочувствующими глазами. Всю жизнь мечтал иметь собаку!

Это значило, что поблизости лесник. Или смотритель.

– Собака… – просипел я, покряхтел и продолжил уже нормально: – Собака-собака, повернись ко мне мудами, а от меня зубами!

Если это народная мудрость, то как она действует? С надеждой смотрел я в глаза псу. Гончак помедлил, а потом развернулся и убежал.

– Докончим галс, – сказал я стоявшему столбом Павлу.

Мы так и сделали. Уже у края посадок, снимая лыжи-антенны, я догадался: опять на коридоре газопроводов люди из ВНИИСТа. Они и притягивают к себе людей и собак!

– Сколько? – спросил я.

– Всего двадцать один.

Я устал, но всё же пошёл к вершине оврага, вполз в кусты и добрался до края коридора газопровода. Возле появившейся там огромной трубы стояли четверо. В том числе – смотритель или лесник. Возле его ног застыл рыжий пёс. Мужик в галстуке что-то объяснял и показывал на приближавшуюся бежевую «Ниву». Она-то откуда?

Бесшумно перейдя через овраг, мы выбрались к разлапистой сосне. На мокрую одежду налипла тонкая пыль.

– На солнце пыльный брезент очень красив, – сказал Павел, похлопывая себя по рукавам.

Я согласился, и по тропе мы спустились на конус выноса.

Здесь царила прохлада, которой мы наслаждались полчаса.

4

А на острове песок раскалился, и, если бы не Волга, не тень от гор, можно было бы испечься. Отчаянно хотелось чаю, и я наконец занялся тем, чем и должен был заняться, – костром.

Сверху по Волге шёл теплоход, резал носом воду, торопился в Казань. «И чайки за кормо-ой, – доносилось оттуда, – сиянье синих гла-а-аз! Ах, белый теплоход!..»

– Странное у него название, – сказал Павел, – «Комарно». Почему?

– Это городок такой в Чехословакии, где теплоход построили, – объяснил я. – Комаров там много, вот и назвали место – Комарно. От комаров. Пришли, устроились жить, пригляделись – ну и комарно же тут, ребята!

Взгляд у Паши был отупевший от перенапряжения, отчего мне стало легко, потому что после галсов и встречи с собакой я и свою тупость ощущал вполне. Для завершения образа Павел ещё и затылок почесал, отчего козырёк его кепки съехал на нос.

И вот мы ложками помешивали в кружках чай, ждали, когда чуть остынет, и сами остывали. И ивы в ожидании вечера сладко шелестели серебристыми листочками. И ветви берёзы свисали длинными гирляндами. И комаров ещё не было. А Виктор, красный и виноватый, признался:

– Между прочим, когда вы сегодня ползали в дубках, на остров приплывал смотритель.

Оказывается, на остров на моторной лодке приезжал смотритель газопровода из Кривоносово. И Виктор выложил смотрителю, а фамилия его была Лукоянов, «всю правду», а именно: у нас вынужденный отпуск, мы приехали ловить рыбу, нас трое, двое пошли в горы посмотреть сверху на Волгу. Потом Виктор, вспомнив отчёт Богданова, соврал Лукоянову, что наш институт по договору с ВНИИСТом занимался разработкой дистанционного определения свойств грунтов для этого газопровода. Этой подробностью Виктор сразил Лукоянова наповал, они оба пустились в воспоминания о славных временах. Так мы легализовались.