Владимир Барышев
Мудрец и чудотворец

ТАЙНА КРОТКОГО СТАРЦА

Сила в немощи

– Как, чем еще пронять его дух, когда железные когти оказались бессильны? Когти впиваются в тело, рвут его в клочья, а в результате оно остается невредимым! Это не старец, а бог: лицо его сияет, как солнце. Все, игемон, мы умываем руки.

Лукиан поднялся со своего места, презрительно сморщился, глядя на воинов, и вдруг взъярился, как раненый лев:

– Вы! – закричал он. – Вы ленивые и грязные рабы, которые ни на что не годятся! Вы трусливы и неуклюжи, как черепахи, а орудие пытки в ваших руках не опаснее детской свистульки. У меня нет времени вытирать вам сопли! Продолжайте дело.

Воины переглянулись и положили крюк на землю. Они не все сказали игемону. Да, старик не бог, но Тот, на Кого он уповает, под Чьей защитой находится, в силах сокрушить землю. И Он же может вознести их на небо, если они не отступят.

– Мы отказываемся, игемон.

– Что-о?!

А ничего. Пока они пытали старца, он им кое-что порассказал. И они кое-что видели, подтверждающее его слова. Нет, они не могут променять вечность на миг. Жизнь проходит скоро, и умирать надо с чистой совестью.

– Это ваше последнее слово?

– Да, Лукиан, это наш выбор. Мы веруем во Христа.

– Даже так! Однако… Силен старик, нечего сказать. Ну, кто срубит эти пустые головы? Где палач?!

Их звали Порфирий и Ваптос и ушли они вместе. Кровавый меч не испугал трех женщин, свидетельниц этой расправы. Их имена в том же списке у ангелов.

Пять трупов. Лукиан рвал и метал. Точнее, его рвало и метало, как сухой лист в бурю. Никто не хотел пытать старика.

– Ну, – обратился он к сотнику, – где же люди? Есть у тебя воины или ты пасешь стадо овец?

– Разреши попробовать мне самому, игемон, – Лукий стоял бледный и злой. – Я думаю, у меня получится.

– Да? Ну, попробуй, раз ты так думаешь.

Подойдя к неостывшим еще телам воинов, сотник, избегая взгляда на их лица, поднял с земли когти. Он приблизился к дереву и посмотрел на старика. Тот, обнаженный, висел перед ним, слегка покачиваясь. Тонкий, как лоза, и белый, как лунь. И никаких ран на теле.

Сотник, подняв правую руку, аккуратно, пока не очень глубоко, воткнул железный крюк в плечо старика и потянул его вниз. Рука соскользнула, и вырвавшийся из тела коготь тяжело упал вниз, вонзившись в стопу Лукия.

Бледность сотника утроилась. Он не мог вырвать крюк из ноги и отшвырнуть его прочь. Руки у него отнялись. Сотник глядел на старика, сжав зубы, чтобы не взвыть. Он попробовал шевельнуть пострадавшей ногой, и острая боль пронзила его тело, впившись в самое сердце. Орудие пытки было в исправности.

– Ну, что там у тебя? – спросил Лукиан. – Почему твое слово расходится с делом?

Лукий неловко свалился на землю. Здоровой ногой он пытался выдернуть коготь. Игемон шел к нему.

– Так в чем дело?

– Этот человек, – тихо сказал сотник, – старик…

– Что – старик? Почему ты валяешься, как нашкодивший раб, в его ногах? Ты что, пьян?

– Руки, – попытался объяснить Лукий, – мои руки… Старик, – он уже шептал, – волшебник и маг.

– Волшебник и маг? – переспросил игемон. – Вот эта худая плеть?

Он подошел вплотную к висевшему человеку, усмехнулся и плюнул ему в лицо. Лучше бы он этого не делал.

Сотник, изловчившийся высвободить свою плоть от железа, лежал и стонал. Он был привычен к боли, и не она вытеснила теперь стон из его груди. На Лукия смотрел игемон, и это было хуже пытки, страшнее парализованных рук. Игемон стоял к нему спиной и глядел на него в упор. Два колеса очумелых глаз, которые теперь запросто могли созерцать собственный зад.

Зрители давно разбежались. Им повезло, но воинов держал долг. Теперь, объятые ужасом, они стали умолять старца, чтобы тот сжалился над Лукием: кому нужен сотник без рук? И зачем народу игемон, который не видит, куда идет, или пятится задом?

– Пощади, старче! Отврати гнев свой и Божие мщение. Ты говорил, что нельзя отвечать злом на зло.

– Снимите меня.

У него был мягкий и ровный голос. Не похоже, чтобы он хотел мстить.

Легионеры обрезали веревки и бережно сняли старика с дерева. Подали ему одежды и помогли облачиться. Сотник лежал не шевелясь и молчал. То и дело хватаясь руками за голову, игемон топтался по кругу.

– Жив Господь, – сказал старик, – и в сердце моем нет злобы. Бог воздаст каждому по его заслугам. Радости и мукам не будет конца.

– Велик твой Бог и в Нем только истина, – отозвались воины. – Пощади нас, человек Божий!

Они так и говорили вместе, одним страхом. Все пали на колени. Некогда внушительное лицо игемона, приводившее народ в трепет, украдкой косило из-за собственной спины за развитием событий. Выглядело это омерзительно, и Лукий, почувствовавший, что его ждут, заговорил:

– Прости, отец. Мне не доставляет удовольствия рвать телеса, я не собака. Но закон и моя должность… Будь они прокляты. Если ты исцелишь меня, я пойду за тобой и приму твою веру.

– Благословен Бог наш, ныне и присно, и во веки, – отозвался старец.

– Благословен, – сказал Лукий, – во веки.

– Ты, Господи, восприявший плоть нашу ради нашего спасения, призри на смирение грешных, разреши их от уз Твоей кары, а меня, если хочешь, исцели от последней раны, за Тебя полученной.

И все, более ничего. Воцарилась тишина ожидания. Миг, кажущийся вечностью, который прорвало громовым раскатом.

– Харалампий! – голос шел будто с неба и с четырех сторон света, пронизывая душу всякого, кто его слышит, и усиливаясь через эту душу. – Светильник земной, озаряющий небо, друг ангелов и сожитель пророков, достойный Моего ответа! Я услышал молитву твою и принял ее. Да будет она во исцеление недугов тех, за кого ты просишь.

И тишина возвратилась. Лукий пошевелил рукой, потом другой, оперся ладонями о землю и увидел спину игемона уже без его лица. Нога не болела. Свет и покой исходили от старца.

– Я готов, отец, – сказал сотник. – Веди меня.

Страх и ужас

После того случая игемон Лукиан как будто поумнел. Он перестал преследовать христиан, опасаясь за свою шею, однако почел за благо доложить обстановку императору. Лукиан рассказал Северу, что в их славной Магнезии объявился некто Харалампий, успешно врачующий болезни и тем отвращающий людей от богов. Поскольку Харалампий христианин, то излечившиеся больные спешат принять христианство, предавая тем самым веру отцов. Вот такой осторожный, без излишних, по мнению игемона, подробностей, был сделан донос, после чего Лукиан тихо исчезает из нашей истории, подставив вместо себя императора.

Север христиан не боялся и решил действовать наверняка, защищая римских богов. На розыск Харалампия и для его ареста он отрядил аж три сотни вооруженных воинов, которые, конечно же, справились с этим делом, – отловить и привести в Антиохию опасного разбойника ста тринадцати лет отроду. Они вбили в его тело гвоздь и привязали к нему веревку, чтобы старец не сбежал по дороге от лихих воинов.

Старец-то на пути не сбежал, а вот конь заговорил. Ясным человеческим голосом. Он предупредил доблестных воинов, что их ждут неприятности и, если они не освободят Харалампия, то сами в свое время будут связаны жестокими узами. Нельзя сказать, чтобы воины, привыкшие понукать лошадьми, пропустили эти слова коня мимо ушей, но у них был приказ, нарушить который они не посмели.

А в это время преобразившийся в благородного мужа диавол предстал императору Северу, поделившись с ним душещипательной историей о том, как старец Харалампий своим чудодейством его, вельможного царя скифского, обобрал до нитки и пустил по миру, а счастливый некогда народ его вместе с войском увел в неизвестном направлении. Как раз в тот час, когда диавол заваривал кашу в голове Севера, воины и доставили Харалампия прямо во дворец к императору. Под впечатлением от услышанного, Север, полагая, что перед ним жуткий колдун и чародей, могущий одним взмахом руки превратить его в жабу, вонзил в грудь Харалампию три острых кола, повелев палить старца огнем до смерти.

Когда нечеловеческие мучения вопреки здравому смыслу не принесли ожидаемого результата, и не только дух, но и тело старца оказались после них чисты и здоровы, император задумался и после некоторых размышлений сменил гнев на милость. Он приостановил пытки и решил поближе познакомиться со святым, для чего завел с ним беседы, любопытствуя о вере Христовой.

Прояснив для себя возможности Харалампия, император велел привести человека, одержимого злым духом. Тридцать пять лет мучил этого человека бес, а тут, едва завидев святого, начал кричать и просить пощады. Оказалось, что демон вошел в него, когда человек совершил преступление, убив ближнего ради его наследства. Теперь душа одержимого очистилась покаянием, и власть над ним беса кончилась: Харалампий его изгнал.

Этого дивного исцеления Северу показалось мало и через три дня он попросил Харалампия воскресить мертвого юношу. Святой помолился, и юноша встал на ноги. После такого чуда множество народа в Антиохии уверовало во Христа, и сам царь удивился и даже в тайне восхищался старцем, пока советник Севера Крисп не убедил его в том, что старец лжец и все чудеса свои творит ворожбой.

Император снова приказал мучить Харалампия, не желавшего приносить римским богам никаких жертв. Он повелел на его глазах зажечь горящим факелом бороду старцу, что его верные воины тотчас попытались выполнить, но огонь молнией отлетел от бороды и опалил около семидесяти человек, наблюдавших за этой пыткой. Северу чудо крайне не понравилось, и он пришел в ярость.

Самодержец схватил лук, с силой натянул тетиву и выпустил стрелу в небо, пообещав Иисусу Христу угасить солнце, если Он не примет его вызов и не сойдет на землю. На этом его угрозы не кончились. Он продолжал хулить Бога, сопоставляя Его возможности со своими, и словоблудил до тех пор, пока не раздался страшный удар грома. Вспыхнувшая молния ослепила всех. Император с луком и его советник Крисп поднялись от земли и зависли в воздухе, неуклюже взмахивая руками и ногами.

Тут Север быстро опомнился и обратился к Харалампию с великой просьбой вернуть его ногам опору. Он признал, что погорячился и теперь объят ужасом. Ни о какой войне со Христом не может быть и речи, слишком не равны силы. Императору было страшно, и он прямо говорил об этом, прося пощады. Его дочь Галина упала перед святым мучеником на колени и просила за отца со всей горячностью юного сердца, которое уже приоткрылось для благодати и ждало своего часа.

Святой помолился, и Север с Криспом возвратились на землю. Три дня император не выходил из дворца, тревожно размышляя о том, что произошло с ним, когда он совсем не по-царски распустил свой язык.

Сон и явь

Галина изъяснялась образно, придерживаясь видения, голос ее был спокоен, слог выверен. Старец слушал не перебивая, опустив глаза.

– В прохладе неспешных рек и журчащих ручьев все цвело. Мне казалось, – говорила она, – что я нахожусь в какой-то живой и удивительной гармонии с тем, что я вижу. Перед глазами был большой огороженный сад, в котором по окружности располагались благоухающие деревья. Посреди сада рос прекрасный виноградник, в центре которого высился стройный кедр. От корней кедра струился источник. У ворот сада стоял грозный страж, никому не позволяющий входить в него. Внезапно я увидела моего отца и советника Криспа. Огненным мечом страж отгонял их в сторону от сада. Я была объята великим страхом и только молилась, чтобы страж позволил постоять у изгороди. В это время он обратился ко мне и сказал: “Иди сюда, и я на раменах своих с честью внесу тебя в этот сад ”. И вот я уже оказалась под кедром у источника и услышала другие слова: “ Тебе и подобным тебе уготовано это место”… Вот что было мне явлено, и я умоляю тебя, Харалампий, сказать, что это значит.

Старец заговорил не сразу, но, когда заговорил, и тени сомнения не было в его голосе:

– Все и вся – символ, знак тайны. Изобилие воды – это дарования Духа Святого, сад же огражденный есть рай. Виноградник означает упокоение в раю праведников, а благоухающие деревья – лики святых ангелов. Высокий кедр знаменует крестную славу Христа, источник – вечную жизнь, дарованную Крестом роду человеческому. А Страж, что принял тебя на рамена свои – Сам Господь Иисус Христос, Который, оставив в горах девяносто девять овец, стал искать пропавшую овцу и отыскав ее, взял на плечи Свои… Отец же твой вкупе с советником не будут допущены до рая. Теперь благодарные Богу за Его милосердие, они снова скоро покажут свое безумие, впав в диавольские сети.

Он знал все наперед. Новый приступ ярости императора подтвердил, что все идет по плану. Божьему плану, во благе и конечном торжестве которого Харалампий не сомневался.

– Поклонись богам, – сказал ему Север, – и снова будешь у нас в чести.

Об этом не могло быть и речи. Старца подцепили за губы крупным рыболовным крючком и на прочной леске водили по городу. Рыба была символом христианства.