Владимир Бахмутов
Жизнь и судьба Семёна Дежнева

Глава восьмая
Новое воеводство

В книгах советского времени, посвященных Хабарову, Дежневу и вообще землепроходческому движению в Восточной Сибири 1640‑х годов, самым нелицеприятным образом представлен образ первого якутского воеводы Петра Головина. Он де и «властолюбивый деспот», и «человек крутой, подозрительный, надменный и корыстолюбивый». Мол, от его жестокости пострадали многие служилые люди, ставшие жертвой его подозрительности. Не избежал воеводского гнева и пыточной избы даже будущий герой амурского похода Ерофей Павлович Хабаров, а Дежнева сия горькая чаша миновала только лишь потому, что он во время воеводства Головина находился преимущественно в походах.

Михаил Белов писал о нем: «мстительный и своенравный Головин с первых дней своего пребывания на Лене удалил от себя действительно полезных людей и окружил подхалимами и взяточниками».

Лев Демин в своей книге «Семен Дежнев» писал, что по повелению воеводы таможенные заставы досматривали караваны, трясли с пристрастием все грузы, чтобы обнаружить обличающие его тайные грамоты. Что он, такой – растакой, удерживал у служилых людей, уходивших в поход, треть хлебного жалованья. Завершает эту нелицеприятную характеристику заключением, что поток жалоб на Головина, в конце концов, встревожил московское правительство и заставил его поспешить с его заменой новым воеводой, – Василием Никитичем Пушкиным.

Читаешь, и удивляешься тому, насколько не соответствует это действительности, отраженной в сохранившихся архивных документах. Но прежде чем обратиться к этим документам, зададимся вопросом: кем же он был, этот Петр Головин?

Так вот Петр Петрович Головин был представителем одного из древнейших русских родов, корни которого уходили в дорюриковские времена в крымские земли, и даже, по семейному преданию, – к потомкам византийского императора. Род Головиных был чрезвычайно богат, состоял в родстве с виднейшими русскими боярскими и княжескими фамилиями Патрикеевых, Пронских, Оболенских и даже великокняжеским домом.

Не в меньшей степени, чем богатство, именитости Головиных способствовали свойственные представителям рода деловитость, организаторские и административные способности. В ХV-ХVI веках Головины почти наследственно занимали должности государственного казначея и пользовались исключительным доверием правящей элиты. Забота о сохранении и приумножении государевой казны была, можно сказать, их фамильным делом.

Лучший способ оценить историческую значимость действий какой – либо личности, это посмотреть, что еще было сделано им самим и его потомками, как это оценили их современники. Так вот стольник Головин, вернувшись из Сибири в столицу, вскоре был пожалован в окольничие (один из высших придворных чинов в Русском государстве. С серединыXVI века– второй после бояринадумный чинБоярской думы. Окольничие возглавлялиприказы, полки, назначались в дипломатические миссии). Это уже само по себе говорит о полной поддержке правительством действий Головина в Сибири. Вслед за этим он будет на первых ролях решать вопрос о присоединении Украины к России, будет пожалован в бояре, а незадолго до кончины станет наместником Каширы.

Один из сыновей Петра Головина – окольничий Алексей Головин, сорок лет спустя после описываемых событий, станет тобольским воеводой, другой, – Василий Головин во время воеводства в Белгороде станет организатором и участником отражения набегов крымцев, третий – стольник, а потом боярин Михаил Головин начальствовал над Москвой во время стрелецкого бунта. Внук Петра Головина, – Федор Алексеевич подпишет первый русско – китайский договор о размежевании границ, будет пожалован в бояре, станет наместником Сибири, а в 1696 году – вторым послом знаменитого петровского посольства «к европейским дворам». Все это дает основание считать, что Петр Петрович Головин был государственником в лучшем смысле этого слова.

* * *

До середины лета 1640 года Головин со своими помощниками находился в Енисейске и появился на Лене лишь в 1641 году. Один из авторов вышеупомянутых книг ехидно замечает: «не торопились воеводы к месту службы, – бражничали». Возможно, конечно, что и бражничали, – кто же не бражничал на Руси. Но если и бражничал, то, как говорится, в свободное от службы время. А забот у Головина хватало, об этом свидетельствует сохранившийся в архивах «Государев наказ якутским воеводам …».

Наказ или наказная память в нынешнем понимании это нечто вроде командировочного задания. Только не пятистрочная «писулька», какой она выглядит в наши дни, а многостраничный труд, в подготовке которого были, надо полагать, задействованы не одну неделю дьяки и подьячьи Сибирского приказа. Наказ этот оформлялся, как это было принято в те времена, в виде свитка, и длинна его при полном развороте даже и при убористом почерке была, наверное, метра четыре, если не пять. Вручалась она отправлявшимся в путь от имени государя. Трудно сказать, читал ли её государь. Впрочем, с такими вот, – на новое воеводство, вполне возможно, что и знакомился на слух, зачитываемый деятелями Сибирского приказа, добавляя что – то по своему усмотрению и убирая лишнее.

Наказ начинался с подробного изложения сведений о якутской земле, уже имевшихся к тому времени в Сибирском приказе, принесенных побывавшими там енисейскими и мангазейскими служилыми людьми и промышленниками. Какие там реки и притоки, сколько времени занимает плавание от устья до устья, какие там проживают племена, какой водится зверь, масса других практически важных сведений. Содержание этой части наказа свидетельствует о том, что государю было известно, какое на Лене творится «воровство» и беззаконие. В наказе, в частности, говорилось о том, что «ходили из Мангазеи по краю тех земель по великой реке Лене с устья в верх …, а из Енисейского острогу вниз по Лене … служилые люди с товары, …, приманивали тех землиц людей торговать, имали у них жон и детей, животы их и скот грабили, и насильства им чинили многие, и от государевы высокие руки тех диких людей отгонили, а сами обогатели многим богатством, а государю приносили от того многого своего богатства малое …

… в прошлом во 139 (1631) году на великой реке Лене лутчие тайши, которые государю служили, и алданские князцы воровством служилых людей Енисейского острогу атамана Ивашка Галкина с товарыщи от великих их обид учинились от государя отгоны, … по отпискам из Сибири … сбирают ясаку не по многу, а иную многою мягкою рухлядью, сбираючи на Лене реке, служилые люди сами корыстуются, и меж себя у тех тобольских и у енисейских и у мангазейских служилых людей для тое своей бездельные корысти бывают бои, друг друга и промышленных людей, которые на той же реке Лене соболи промышляют, побивают до смерти, а новым ясачным людям чинят сумненье, тесноту и смуту, и от государя их прочь отгоняют;

… в прошлом во 143 году писал к государю … воевода Ондрей Племянников, что енисейские служилые люди … с атаманом Ивашком Галкиным, сшодчеся на Лене реке с мангазейскими служилыми людьми ясачными сборщиками Степаном Корытовым да с Остатком Черкашснином, меж себя учинили бой, четырех человек свою братью служилых людей тобольских и мангазейских и енисейских казаков убили из пищалей до смерти, а иных многих служилых и промышленных людей переранили. Аманатов, под которых емлют государев ясак, друг у друга отнимают и емлют с иноземцов ясак вдвое: один емлют в Мангазее, а другой в Енисейском. И чинят иноземным тесноту и обиду великую, жен их и детей к себе емлют, и от того в иноземцах в Якутской земле учинилась смута великая».

Новым якутским воеводам предписывалось, прибыв на Лену, всеми мерами навести там порядок, и действовать впредь в соответствии с государевыми указами и грамотами Сибирского приказа.

Далее в наказе подробнейшим образом расписано когда, где, и что именно нужно сделать, следуя к месту службы, – где, у какого воеводы и сколько взять людей, – стрельцов, пеших казаков, детей боярских, духовников, кузнечных мастеров, плотников, грамотеев. Где по пути останавливаться на зимовку. Где, сколько и каких взять продуктовых запасов, судов, снастей, вооружения, боевых припасов, имущества для церквей. Сколько кому платить жалованья: деньгами, хлебом и солью. И многое – многое другое. При этом неоднократно напоминалось, что делать все это нужно без задержки, «наспех», «не замотчав». Шутка ли собрать и переправить через многие тысячи верст такое войско со всеми необходимыми припасами и оснащением. Так что воеводам было не до бражничанья.

Завершающая часть государева наказа содержала в себе конкретный перечень задач, которые необходимо было выполнить воеводам по прибытию на Лену. Главными из них назывались: наведение порядка на подведомственной территории, исключающего хищение ясака служилыми людьми и уклонение торговых и промышленных людей от уплаты государевых пошлин; совершенствование системы сбора ясака с инородцев, а также расширение ясачной территории путем проведывания новых землиц и их присоединения к России. Результатом всех этих действий должно было стать увеличение сбора ясака и повышение прибыли государевой казны.

Помимо формулировки этих главных задач в наказе давались рекомендации по методам и способам их решения, и перечислялись иные более мелкие задачи. Напоминалось, чтобы воеводы «иноземцов всяких от русских людей от их обид и от продаж и от насильства оберегали»; следили за тем, чтобы служилые люди «ходячи по ясак утеснения и обид никаких иноземцам не чинили; … збирали с них государев ясак ласкою и приветом, а не жесточю и не правежем; имали ясак по их мочи и одиножды в год». По всем прочим вопросам, которые не попали в наказ, рекомендовалось принимать решения «смотря по тамошнему делу, по своему высмотру, как будет пригоже и как их Бог вразумит».

* * *

В чем авторы – критики Головина правы, так это в том, что он был крут и даже жесток в своих действиях, направленных на достижение поставленных целей. Эта крутизна и жестокость проявилась уже на подходе к основному месту службы, – в Енисейске.

Среди прочих задач, поставленных перед Головиным государевым наказом, была задача всеми мерами бороться с пьянством, азартными играми и распространением среди служилых людей «богомерзкого зелья», – табака. Указ государя о запрете хранения, продажи, и курения табака появился еще в 1634 году. Наказание за нарушение указа и для продавцов и для покупателей предусматривалось самое суровое – вплоть до смертной казни с конфискацией имущества. Правда смертная казнь была крайней, и потому весьма редкой мерой наказания. Курильщиков и продавцов табака, как правило, наказывали денежным штрафом, кнутом, батогами, в редких случаях – отрезали носы.

Головин, занимаясь зимой 1640 года организацией переправки грузов для нового Якутского воеводства по Кетскому волоку в Енисейск, обнаружил, что богомерзкое зелье докатилось и до Енисейска и, в соответствии с государевым наказом, принял меры по пресечению этого действа.

Не стану описывать детали этой эпопеи, скажу лишь, что в результате проведенного Головиным расследования было выявлено двенадцать человек, занимавшихся потреблением и распространением табака, и установлен путь его проникновения в Енисейский острог. В ходе сыска практически все обвиняемые притерпели физическое воздействие, – побывали на дыбе или были наказаны кнутом. Казна же пополнилась на 32 рубля и 4 алтына – штраф и конфискованная «выручка». Довести до конца это дело Головину не удалось, – наступила весна, нужно было следовать на Лену.

* * *

Насколько деятелен был Петр Головин и насколько широки были его интересы можно судить по одному лишь перечню организованных им экспедиций и событий, происходивших в эти годы на Лене. Еще в пути он поручил одному из своих помощников – письменному голове Еналею Бахтиярову досмотреть соляные «росолные ключи» в прибрежьях реки Илима, выяснить «можно ли на том месте варницы устроить». Сохранилась «Доезжая память» Еналея, из которой видно, что Бахтияров определил размеры, положение и происхождение соляных источников, взял «росолу соляного для опыту», но вопроса о возможности построить варницы не решил, поскольку не сумел найти «соляного мастера». Вряд ли Головин был удовлетворен таким результатом.

Продвижение якутских воевод к Лене совпало с возвращением с Витима экспедиции Максима Перфильева. Головин подробно расспросил его о путях к Шилке (Шилкару). Перфильев, считавший причиной неудачи похода недостаток продовольствия и снаряжения, предоставил Головину полный отчет о походе, который тот отослал в Сибирский приказ.

Для сбора более точной информации и поиска подхода к Шилкаре П. П. Головин, еще не доходя до Якутска, отправил в тот район несколько разведывательных отрядов. Одному изних, состоявшему из50служилых людей, во главе с казачьим пятидесятником Максимом Васильевым и десятником Аксеном Аникеевым поручалось выяснить наличие «сухого» пути на Шилкару со стороны Лены или Байкала, как далеко от Байкала находится эта река, и куда она впадает; насколько далеко расположен улус князца Лавкая, и на каком расстоянии от него находятся места добычи серебряной и медной руды, какой родится в тех местах хлеб.

Итоги этой экспедиции неизвестны. Она или погибла, или документы о результатах этого похода еще не найдены в архивах. Несколько казаков, посланных Головиным на речку Чаю, принесли сведения, которые подтвердили информацию Максима Перфильева о том, что «вверх Витима, за волоком, живет князец Лавкай в рубленых юртах… и хлеб у него родится всякий».

По приказанию Головина была подготовлена новая экспедиция на Шилкару, во главе которой он поставил Еналея Бахтеярова. Перед ним была поставлена задача пройти по Витиму на Шилку, призвать под «высокую государеву руку» князцов Лавкая и Батогу, организовать сбор ясака, поставить острог у того места, где добывается серебро, и приступить к освоению края. Отряд в55человек в расчете на два года обеспечили питанием, оружием, в том числе – пушкой и боеприпасами. На исходе лета отряд отправился в путь.

5 сентября 1641 года (напомним читателю, что тогда новый год на Руси начинался с сентября) Петр Головин, находившийся в это время у Ленского волока, послал Курбата Иванова с пятидесятником Василием Витязевым и десятью служилыми людьми вверх по Лене к тунгусским ясачным князцам и к их улусным людям, чтобы взять с них ясак, который они не платили уже два года. Велено было Курбату расспросить местное население про Байкал, про новые земли, про братских людей, и «сделать чертеж с Усть – Куты до Ленских вершин и Байкалу и в них падучим сторонним рекам», а по Лене – реке «пашенным местам и сенным покосам смету составить и роспись против чертежу, где и в котором месте сколько мочно посадить пашенных крестьян».

Вернувшись на Ленский волок, Курбат Иванов передал воеводе государев ясак и подал в съезжей избе чертеж, а к нему роспись реки Лены с её притоками с устья Куты до ленских вершин и Байкала, «за своею рукою сметной список пашенным местам и сенным покосам и роспросные речи тунгусского князца Мажоуля про мунгал, Китайское государство и про братцких людей». Этот чертеж, расспросные речи и роспись «за Курбатковою рукою» Головин послал в Москву.

В том же 1641‑м году Головин послал Курбата вниз по Лене в Жиганское зимовье к якутским и тунгусским князцам для ясачного сбора и поиска новых неясачных людей. Попутно наказал выполнить «чертеж великой реки Лены с вершины до устья, и в нее падучим рекам с их притоками, по всей Лене реке пашенным местам и всяким угодьям». Лишь после этого воевода двинулся к Ленскому острожку, – месту своего постоянного пребывания.

* * *

На пути к месту службы, – в устье Куты Головин имел возможность осмотреть пашни, заведенные Хабаровым, и его хозяйство. Ехавший с воеводой торговый человек Иван Сверчков купил у Хабарова 600 пудов ржаной муки, а Головин – какое – то количество хлеба взял еще и на казенные якутские нужды.

Г. А. Леонтьева в своей книге о Хабарове пишет о трех тысячах пудов, якобы взятых Головиным у Хабарова в долг. Это вызывает сомнения по той простой причине, что весь урожай с хабаровских 30 десятин при называемом историками урожае в 148 пудов с десятины, мог составить лишь немногим более 4400 пудов. Дать Головину 3000 пудов, да еще и продать 600 пудов муки торговому человеку Хабаров просто не мог, поскольку остался бы тогда и без семенного фонда и без продовольствия своим работникам и промысловикам – покрученникам. Для этих целей он сам вынужден был в 1639 году везти из Енисейска 2000 пудов зерна. Так что, судя по всему, Головин взял у Хабарова на казенные нужды всего лишь порядка 440 пудов хлеба, то есть урожай с государевой десятины. И не в долг, а в соответствии с договоренностью, под которую он получил землю, – каждый десятый сноп – в казну. А вот Сверчкову муку он действительно дал в долг, об этом свидетельствует сохранившаяся кабальная запись.

Немало написано о притеснениях, которые, якобы, терпел Хабаров от воеводы Головина. Это не совсем так. Петр Головин поначалу отнесся к Хабарову весьма благосклонно. Восхитившись его хлебопашеским и солеварным опытом в устье Куты, воевода предложил ему завести государеву пашню на Киренге, используя для посева зерно с десятины, которую ему надлежало сдавать в казну.

Ерофей от заведения государевой пашни отказался, высокомерно заявив, что «ему так пахать не уметь», но предложение о заведении пашни на Киренге принял, заверив, что поднимет её на свои деньги в частном порядке.

Воевода согласился, дал ему «отводную», в которой говорилось о выделении Хабарову «на великой реке Лене, на Усть – Киренге земель под двор, и под гумно, и под огород и под пашню.… И под скотинные выпуски отгородить ему на тех землях непахотные места, смотря по своей мочи и скоту». Предложил воевода и «ссуду … тридцать рублев на лошадь и на сошники, и на серпы, и на косу не в отдачу, … а также льготу на год». Но Хабаров отказался от такой услуги, заявив, что, как и на Усть – Куте, намерен поднять пашню на свои средства.

Тогда же воевода взял на Хабарова «поручную запись». Она писалась от лица поручителей. В ней, в частности, говорилось: «… никуда ему ис той пашни не сотти и не збежать, и той пашни впусте не покинуть, и того тягла не оставить, и зернью и в карты не играть, и никаким воровством не воровать, и не пить, и не бражничать …». Во всяком случае, именно так излагает содержание этой поручной записи Г. А. Леонтьева, ссылаясь при этом на изветную челобитную дьяка Петра Стеншина. Правда, сам дьяк в своей челобитной пишет об обязательстве Хабарова несколько по иному: «пашню пахать … во все годы беспереводно, чтоб год от году пашня пространилась и не запустела, хитрости и порухи никакой не чинить и пашни не покинуть…». В случае самовольного ухода Хабарова с пашни с его поручителей в пользу казны должна была браться пеня или штраф, – «что государь укажет». Хабаров, понятное дело, знал об этой поручной записи, поскольку лишь он сам мог рекомендовать своих поручителей.

Пользуясь доброжелательным отношением воеводы, Ерофей обратился к нему с целой серией челобитных по взысканию долгов со своих должников, – 240 рублей с Тимофея Ущелемца, 200 рублей с торгового человека Дементия Кораблева, и даже 8 рублей с Никиты Агапитова Ярославцева.

Воевода поручил Курбату Иванову, направлявшемуся в низовья Лены для сбора ясака и составления чертежа ленских притоков, разыскать там Ерофеева должника Тимофея Ущелемца и доставить его «за приставом» в острог для взыскания с него долга воеводским судом, что Курбат и сделал. Благодаря Петру Головину все названные долги были Хабарову возвращены.

* * *

Прибыв к Ленскому острожку, Петр Головин принял от приказного человека Парфена Ходырева острог, служилых людей, казенное имущество и ясачные книги, обнаружив при этом массу беспорядков и злоупотреблений, разорявших казну. Не исполнялись государевы указы и грамоты Сибирского приказа, торговые люди и промышленники не платили государеву десятину. Это и неудивительно, – более десяти лет прошло с той поры, как енисейцы открыли путь на Лену. За эти годы в удаленный от власти регион пришло немало торговых людей, охотников – промышленников, «гулящих людей» или попросту говоря бродяг, всякого рода беглецов с Руси с криминальным, как сейчас говорят, прошлым. Здесь сложилась атмосфера полной, ничем не ограниченной свободы действий, подобно той, какая существовала в запорожской сечи.

Прибывающие время от времени из Енисейска для сбора ясака немногочисленные отряды служилых людей не могли изменить ситуацию. Более того, вирус вседозволенности и корысти проник и в эту среду. Каждый наживался, как мог, грабя и одурачивая аборигенов, считая при этом, что так и должно быть.

Ко многим из этих злоупотреблений оказался причастен и сам Парфен Ходырев. Головин вознегодовал и, не медля, его арестовал. В роли обвинителей Ходырева среди прочих людей выступили Михаил Стадухин и таможенный целовальник Юрий Селиверстов. По их настоянию в ходыревском дворе был произведен обыск, найдено более трех тысяч отборных соболей и обнаружены долговые кабалы (расписки) на сумму 4156 рублей. Начался многомесячный сыск по выявлению злоупотреблений служилой верхушки.

Отношение Головина к Хабарову резко изменилось, когда в связи с дознаниями выплыло скандальное дело, участником которого оказался Ерофей, – совместная с Парфеном Ходыревым торговля мягкой рухлядью в обход государевой таможни с использованием организованного Хабаровым конного извоза. Юрий Селиверстов жаловался на Хабарова, что он сам отказывался платить пошлины в таможню, и не платил пошлину за «обводную рухлядь», приобретенную у служилых и промышленных людей.

Разумеется, ни Ходырев, ни Хабаров сами пушнину мимо таможни не возили, у них для этого были свои люди. При проведении сыска они признались, что Парфен де предупреждал их, чтобы «не ходили с рухлядью мягкой к таможне, не то я вам руки и ноги переломаю, а таможенному сидельцу голову оторву».

Ерофея под конвоем доставили в острог, но он принял на себя роль ничего не ведавшего невольного соучастника. В ходе сыска у него было обнаружено 28 кабал (долговых обязательств), полученых от Ходырева. Парфен оказался в тюрьме. Что же касается Хабарова, то воевода, руководствуясь упомянутой выше поручной записью, в которой тот обязывался «никаким воровством не воровать», наказал его штрафом, изьяв в казну не десятую, а пятую часть урожая с его пашни.

Хабаров воспротивился такому решению и, как свидетельствуют исторические хроники, «принародно лаял воеводу». Произошла драка со служилыми людьми, инициатором которой был Ерофей. За дерзость, «невежливые слова» в адрес воеводы и учиненную им драку Головин поступил с ним еще более круто, – отобрал в пользу казны усть – кутскую пашню Хабарова и его соляную варницу, а самого Ерофея отдал «за пристав», то есть посадил под домашний арест до окончания дознаний по заварившемуся делу. На конфискованную у Хабарова пашню Головин отправил пятерых служилых людей из якутского гарнизона, снабдив их лошадьми, сошниками, серпами, косами и хомутами.