Владимир Анин
Сценическая смерть

В один из тех чудесных летних дней, когда сама природа подталкивает нас к прекрасному, будто бы намекая, что наивысшим достижением человеческого разума является искусство, Екатерина Андреевна Романова сидела на скамеечке перед небольшой летней эстрадой, прячущейся в тени могучих каштанов Екатерининского парка. В последнее время эта эстрада нечасто радовала посетителей подобными праздниками души. Не то что тридцать, а тем более пятьдесят лет назад, когда Екатерина Андреевна была еще совсем юной и частенько прибегала сюда на какой-нибудь концерт, кои устраивались на этой эстраде каждые выходные. В основном это были всевозможные самодеятельные коллективы, но иногда заезжали и именитые артисты. Да, было время…

В тот день, когда Екатерина Андреевна, уже будучи дамой весьма преклонного возраста, сидела на скамеечке перед эстрадой, на сцене давали концерт популярного когда-то, особенно среди представительниц прекрасного пола, артиста Златковского, лауреата всевозможных премий. Златковскому было уже далеко за семьдесят, но выглядел он великолепно. Конечно, не так, как в многочисленных кинолентах времен юности Екатерины Андреевны, но все же весьма и весьма. Он читал стихи, и читал их так проникновенно, что Екатерина Андреевна время от времени вынуждена была прикладывать к глазам белый шелковый платочек.

Рядом сидела простенько одетая женщина лет пятидесяти и изредка всхлипывала, громко шмыгая при этом носом, чем вызывала у Романовой легкое раздражение.

– А помните, как он играл в «Роковой любви Аделаиды»? – вдруг спросила женщина, повернувшись к Екатерине Андреевне.

– Конечно! – отозвалась Романова, хотя на самом деле совершенно не помнила того фильма.

Когда-то она не пропускала ни одной ленты с участием Златковского, но со временем разочаровалась в этой звезде советского экрана и постепенно забыла о нем. Однако сегодня стоящий на сцене Златковский, постаревший и совершенно седой, но все с той же гордой осанкой, пробудил в Екатерине Андреевне воспоминания юности, и они, нахлынув мощной волной, заставили ее сердце трепетать.

Сидевший рядом с Екатериной Андреевной, по другую сторону от всхлипывающей женщины, Андрей Чайкин, внучатый племянник, вот уже несколько лет работающий в отделе уголовного розыска, не выдержал и, привстав, шепнул:

– Теть Кать, я пойду, а?

Екатерина Андреевна стрельнула в него своим пронзительным взглядом, в котором отчетливо читалось «предатель», и молча пожала плечами. Сочтя этот жест за знак согласия, Чайкин поспешил смыться.

– Ваш тоже не любитель? – шепнула Романовой в другое ухо всхлипывающая женщина.

– Почему не любитель? – возмутилась Екатерина Андреевна. – У него… дела. Он, между прочим, в полиции работает, оперуполномоченный.

– Да-а? – удивленно протянула всхлипывающая женщина. – А вот мой не любитель совсем. Уж как я его уговаривала, чтобы он пришел со мной! Кое-как согласился.

Екатерина Андреевна бросила взгляд на пустующую скамейку рядом с женщиной и вопросительно посмотрела на нее.

– Вон он, – сказала та, кивнув на молодого мужчину, сидящего в инвалидной коляске сбоку от зрительских рядов. – Сидит, набычился.

Словно почувствовав, что о нем говорят, мужчина злобно зыркнул в сторону женщин. От этого взгляда в груди у Екатерины Андреевны даже слегка похолодело, и она поспешила отвернуться.

– Жизнь утомила меня… – донеслось со сцены.

– Это Бальмонт, – прошептала Екатерина Андреевна и устремила взор на трагически задравшего подбородок артиста Златковского.

Он резким движением руки сорвал микрофон со стойки и прижал его к губам:

Смерть, наклонись надо мной!

В небе – предчувствие дня,

Сумрак бледнеет ночной…

Смерть, убаюкай меня.

При этих последних словах Златковский обратил полный трагизма взор к публике, состоявшей из полутора дюжин пенсионеров, выбросил вперед руку с микрофоном, а другой рукой ухватился за стойку. Внезапно тело его содрогнулось и мелко затряслось, будто бы в припадке. Глаза Златковского округлились, губы скривились в злорадной усмешке, редкие волосы встали дыбом.

Возглас испуга вперемежку с восхищением неподражаемой игрой артиста пронесся над зрительскими скамьями. В это мгновение Златковский замер, взгляд его остекленел, микрофон выпал из руки, и артист навзничь рухнул на сцену. Новый возглас испуга пронесся по рядам, а через мгновение раздался чей-то отчаянный крик, за ним второй, и вскоре добрый десяток пожилых и не очень женщин голосили на всю округу, и вопли их, сливаясь воедино, казались какой-то фантасмагорической сиреной.

Некоторые зрители и прогуливающиеся поблизости отдыхающие бросились к сцене.

– Что случилось? – услышала Екатерина Андреевна голос перепуганного Чайкина.

Но Романова будто дар речи потеряла и лишь махала рукой вперед, по направлению к сцене, куда бросилась ее соседка, всхлипывающая женщина. Чайкин рванул к эстраде.

– Полиция! Всем отойти! – заорал он.

– «Полиция», – передразнила его какая-то бабка. – Куда же вы смотрите-то, полиция?

– Разберемся! – отрезал Чайкин и принялся оттаскивать от распростертого на сцене артиста Златковского рыдающих женщин.

Через минуту подоспел наряд полиции, они быстро отогнали любопытствующих и сочувствующих на безопасное расстояние. Чайкин тем временем успел позвонить своему непосредственному начальнику, или, как Чайкин предпочитал называть его, – напарнику, капитану Завадскому, старшему оперуполномоченному, из-за своего несговорчивого нрава и неприятия подхалимства уже чересчур засидевшемуся в капитанах.

Екатерина Андреевна, наконец пришедшая в себя после шокирующего зрелища, поднялась со скамьи и направилась к сцене. Один из полицейских преградил было ей дорогу, но Чайкин распорядился пропустить. Сам он пялился на тело артиста и растерянно чесал затылок. Екатерина Андреевна протянула руку к лежащему возле тела микрофону.

– Теть Кать! – испуганно крикнул Чайкин. – Нельзя, не трогай.

Екатерина Андреевна выпрямилась и пожала плечами.

– Насколько я понимаю, это радиомикрофон, – проговорила она задумчиво.

– Наверное, – отозвался Чайкин.

– Хм! А зачем тогда нужен провод?

И Романова показала рукой на провод, тянущийся от стойки микрофона за кулисы.

– Откуда я знаю! – отмахнулся Чайкин. – Сан Саныч, сюда! – крикнул он, увидев приближающегося Завадского.

Екатерина Андреевна тоже заметила сурового капитана и поспешила скрыться за кулисами. А через мгновение оттуда донесся крик:

– Помогите!

Чайкин сразу узнал голос своей тети, а точнее двоюродной бабушки, и сломя голову бросился туда. Прибежавший следом за ним Завадский увидел Романову, мертвой хваткой вцепившуюся в какого-то небритого мужика в синей спецовке, злобно зыркающего по сторонам и осыпающего ее отборными ругательствами.

– Электрика мы пока задержали. А теперь извольте, пожалуйста, объяснить, с чего вы вдруг решили, что он как-то причастен к смерти Златковского? – сказал Завадский, глядя в упор на Екатерину Андреевну.

Дверь распахнулась, и в кабинет вбежал запыхавшийся Чайкин.

– Все подтверждается, – выдохнул он. – Внезапная остановка сердца. Кардиостимулятор вышел из строя.

– Что значит «вышел из строя?» – нахмурившись, спросил Завадский.

Чайкин растерянно пожал плечами:

– Пока это все. Подробности обещали позже.

– Что с электриком?

– Все отрицает. Буянит. Грозится решетку выломать.

– Ну, пусть грозится. Побуянит и успокоится. Итак? – Завадский вновь повернулся к сидевшей напротив него Екатерине Андреевне.

– Удивительно! – произнесла Романова и с чувством нескрываемого превосходства откинулась на спинку стула. – И они еще называют себя сыщиками. – Она посмотрела на внучатого племянника. – Ты помнишь, я спросила тебя про микрофон?

Чайкин кивнул.

– К стойке микрофона тянулся провод, – продолжала Екатерина Андреевна. – Раз это радиомикрофон, зачем провод? Я просто пошла проверить, куда он тянется. А там этот жуткий тип. Грязный, небритый! Фу!

– Так он же электрик, – вставил Чайкин.

– А разве электрикам мыться не полагается?

– Но он на работе…

– Такое ощущение, что он там провел целую неделю. Не моясь. В общем, вижу, он как раз с этим проводом возится, отсоединяет его. Тут я и поняла, что все это неспроста – ведь провод был подключен к электрическому щитку, там напряжение. А ночью прошел дождь, и доски, которыми покрыта сцена, были еще сырыми. Сухое дерево ток не пропускает, а вот влажное – отличный проводник. Отличный способ шарахнуть током кого-нибудь, особенно если он в туфлях на кожаной подошве. В общем, я этого электрика – цап! А он как начал вырываться. Он же мужик, а я слабая женщина. Я кричу, кричу…

– Но я сразу прибежал, – заметил Чайкин.

– Мог бы и быстрее.

– Это все? – спросил Завадский.

– А разве этого мало? – ответила вопросом на вопрос Екатерина Андреевна.

– Ладно, мы проверим. Чайкин, записал?

– Ага, – ответил тот, протягивая ему протокол.

– Распишитесь, – сказал Завадский Романовой. – И не забудьте указать: с моих слов записано верно.

Екатерина Андреевна расписалась в протоколе.

– А теперь можете быть свободны.

– То есть как? – возмутилась Екатерина Андреевна. – Вы не позволите мне присутствовать на допросе?

– Допрос – это наша компетенция.

– Но я настаиваю…

– Пожалуйста, покиньте кабинет.

– Но вы не можете…

– Пожалуйста, не мешайте расследованию. До свидания! Чайкин, проводи.

В отделе полиции царила суета. Вроде бы день как день, а все же что-то не так. Екатерина Андреевна сразу обратила на это внимание.

– У вас сегодня проверка? – спросила она у племянника.

– Как ты догадалась?

– Всегда тишина, все будто сонные мухи в мареве плавают по коридору, а тут – словно ошпаренные носятся.

– Ну да, проверка из главка ожидается. Внезапная.

– Никогда не понимала, как это про внезапные проверки все всегда узнают заранее.

– Есть свои люди…

– Так в чем же тогда смысл? Ведь проверка на то и существует, чтобы выявлять недостатки и слабые места в повседневной деятельности. А если вы про такую проверку узнаете и готовитесь к ней, как же проверяющие смогут объективно оценить вас? Прямо потемкинская деревня какая-то.

– Мы так уж тщательно подготовиться не успеваем, поэтому недочеты все равно найдутся. А если мы все оставим как есть, нас всех вообще уволят к чертовой матери.

– Туда вам и дорога!

Чайкин обиженно посмотрел на Романову.

– Ладно, не обижайся, – добродушно сказала она. – А нечего твоему Завадскому так со мной разговаривать!

– Теть Кать, но ты же…

– Что «я же»? Я за вас вашу работу делала. Если б я этого электрика не поймала, он бы сбежал, и ищи-свищи.

– Да, но… ты же так рисковала! Сан Саныч просто волнуется за тебя.

– Что? С каких это пор Завадский стал обо мне беспокоиться? Скажи лучше, его зависть берет, что я все ваши дела наперед вас раскрываю.

– Ну, положим, не все…

– Какая разница! Вы просто не допускаете меня до всех ваших дел, а то бы я повысила вам раскрываемость до ста процентов.

Чайкин хмыкнул, но не стал ей возражать.

– Теть Кать, а что ты вообще думаешь обо всем этом?

– Во-от! – протянула Екатерина Андреевна. – Начинается. То «пожалуйста, не мешайте расследованию», а то поделись, что ты об этом думаешь… Нет! Ничего я тебе не скажу. И вообще, мне пора. У меня дела.

– Ну, теть Кать! Какие у тебя дела! Брось…

– Что значит «брось»? По-твоему, у меня уже и дел никаких не может быть?

– Нет, я так не сказал.

– Нет, ты именно так сказал. Ты сказал: какие у тебя дела!

– Ну, прости, я не так выразился.

– Вот когда научишься правильно выражаться, тогда и поговорим.

И, повернувшись, Екатерина Андреевна быстрой походкой вышла из отдела полиции.

– Чайкин, ты где застрял? – послышался голос Завадского. – Давай задержанного в допросную.

Чайкин в сопровождении дежурного привел электрика в комнату для допросов и, усадив на стул, сел за стол напротив, взял в руки ручку.

– Итак, гражданин, Карпушкин, – начал Чайкин, – вы по-прежнему будете все отрицать?

Электрик молчал, уткнувшись взглядом в носки своих ботинок.

– Зря отпираетесь, Семен Игнатьевич. Все улики против вас, показания свидетелей говорят о том, что вы непосредственно причастны к убийству Златковского.

– Туда ему и дорога! – буркнул электрик.

– Что? Так, значит, вы все-таки признаете…

– Ничего я не признаю.

– Но вы же только что сами… Все показания говорят…

– Повторяешься, начальник, – сказал Карпушкин, злобно зыркнув на Чайкина.

– Ну и?

– Что «и»?

– Вы будете отрицать, что вы…

– Буду.

– И кто же это тогда, по-вашему?

– Не знаю. Может, инвалид.

– Какой инвалид? – удивленно приподняв брови, спросил Чайкин.

– Обыкновенный.

– Послушай, Карпушкин! – вмешался в разговор Завадский. – Не хочешь по-хорошему, мы ведь можем и по-плохому.

Электрик медленно обернулся и одарил Завадского ненавидящим взглядом.

– И не зыркай тут! Отвечай на вопрос, когда спрашивают.

– На коляске, – пробурчал Карпушкин и вновь уставился на свои ботинки.

– На какой коляске? – спросил Чайкин.

– На инвалидной.

– Ладно, Чайкин, заканчивай, – сказал Завадский, слезая с подоконника.

– Сейчас, – отозвался Чайкин, – минутку. А кроме инвалида вы видели кого-нибудь? – вновь обратился он к электрику.

– Еще ковбой был.

– Что?! – вскричал Завадский. – Ковбой?

– Ковбой? – переспросил Чайкин. – В каком смысле «ковбой»?

– Не в смысле, а в шляпе.

– Чайкин, уводи не его в камеру, – раздраженно бросил Завадский. – Все равно от него сейчас ничего не добьешься – уперся. Только время зря тратим. Пусть посидит, подумает.

Вечером за традиционным чаем после ужина Чайкин сидел насупившись. Екатерина Андреевна искоса поглядывала на внучатого племянника и в душе усмехалась. Она помнила, что сказала ему днем и предполагала, что беседа, в процессе которой она поведает о своих умозаключениях, касающихся убийства артиста Златковского, состоится как раз во время чаепития. И разговор этот, естественно, должен начать Чайкин. Она, конечно, немного пококетничает, повоображает, но потом все же поделится с ним своими соображениями. Но Чайкин упорно молчал. Обиделся, видно. Наверняка Завадский еще что-то гадкое сказал про нее. Ох уж этот Завадский! Но начинать беседу первой Екатерина Андреевна считала ниже своего достоинства. То есть, если бы предметом беседы было что-то, никак не связанное с работой Чайкина, она, конечно же, заговорила бы первой, как и полагается по этикету. Но здесь речь шла о тонких следственных материях, и племянник, по сути, выступал в роли просителя. Поэтому начинать должен был он. А он молчал как сыч.

«Ну, погоди же!» – подумала Екатерина Андреевна и достала из хлебницы упаковку купленных днем бубликов.

Вытащив из пакета ароматное колечко, все черное от мака, Екатерина Андреевна отправила его в микроволновку. Через полминуты она достала оттуда пышущий жаром бублик и, разломив, положила на край кусочек сливочного масла.

Чайкин так громко сглотнул, что Екатерина Андреевна огляделась по сторонам в поисках источника странного звука. Потом остановила взгляд на Чайкине и невольно улыбнулась – в его глазах пылало страстное желание отведать бублика. Екатерина Андреевна демонстративно поднесла бублик ко рту.

– Теть Кать! – проскулил Чайкин. – Ну не мучай!

Екатерина Андреевна сделала вид, что собирается укусить бублик.

– Ну, теть Кать, прости! Я был неправ. Я знал, что… Но Завадский…

– Вот! – вспыхнула Екатерина Андреевна. – Я так и знала, что это он. Подстрекатель! Если бы твой Завадский не выпер меня оттуда в своей неизменно хамской манере…

Она наконец протянула Чайкину бублик. Тот выхватил у нее из рук полуколечко с расплывшимся на конце маслом и, урча от удовольствия, впился в него зубами.

– Ты мне должен рассказать, что было на допросе, – сказала Екатерина Андреевна.

– Да ничего особенного, – пробубнил с полным ртом Чайкин. – Карпушкин… ну, электрик… он все молчал, только изредка бурчал, мол, ничего не знает, ничего не делал. А потом начал нести бред про какого-то инвалида.

– Инвалида? – переспросила Екатерина Андреевна.

– Ну да, он так и сказал. Мол, инвалид на коляске рядом крутился. Не знаю, правда или врет.

– Может, и не врет, – задумчиво проговорила Екатерина Андреевна. – Я тоже инвалида видела.

– Где?

– Недалеко от того места, где сидела. На концерте. Но это еще ничего не доказывает.

– А ковбоя ты не видела?

– Ковбоя? – Екатерина Андреевна удивленно посмотрела на Чайкина. – Какого еще ковбоя?

– В шляпе.

– Про ковбоя тоже электрик сказал?

– Ну, да. Только это уже звучит… странно.

– М-да, будто бы у него не все дома. Кстати, надо наведаться к нему домой. Как, ты сказал, его фамилия?

– Карпушкин.

– К Карпушкину. Завтра же навещу его жену. Если она у него есть.

– Вообще-то назавтра ее вызвали на допрос.

– Завадский? Ну а кто же еще! А… во сколько она должна прийти?

– Ну и где она? – нетерпеливо бросил Завадский.

На часах было четверть одиннадцатого, а Карпушкину вызвали к десяти.

– Придет, – уверенно сказал Чайкин. – Женщина!

В это время Зоя Васильевна Карпушкина неторопливо шла по соседней улице, ее сопровождала Екатерина Андреевна. Она перехватила жену электрика по дороге. Екатерина Андреевна представилась и спросила, может ли задать несколько вопросов касательно ее мужа, Семена Игнатьевича. Тень удивления пробежала по лицу Карпушкиной, но она ответила:

– Задавайте.

Даже не поинтересовавшись, с какой стати ее муж заинтересовал эту почтенную даму.

– Вы же в полицию идете? – спросила Екатерина Андреевна.

– Да.

– Я полагаю, вам известно, по какому поводу вас вызвали?

– Да.

– Судя по вашему ответу, вас это нисколько не удивляет.

– Рано или поздно это должно было случиться, – спокойно ответила Карпушкина.

– Позвольте! Что вы хотите этим сказать?

– У него… характер. Он… с ним тяжело.

– Стало быть, чего-то подобного вы ожидали? – проговорила Екатерина Андреевна. – Вы знаете, я вам сразу не сказала… В общем, я занимаюсь этим делом. Ну, то есть я веду дело вашего мужа.

Карпушкина смерила Романову взглядом и что-то пробормотала себе под нос.

– Вернее, я веду независимое расследование, параллельно с полицией, – поправилась Екатерина Андреевна. – Они же там, знаете ли, тугодумы, и, чуть что, рубят с плеча. Моя задача заключается в том, чтобы не допустить роковой ошибки.

– Вы частный детектив?

– Ну, в некотором смысле да. Официально я… хм!.. пенсионер. А это так – на общественных началах. Но я все делаю по согласованию с правоохранительными органами, у меня там племянник работает. Внучатый.

Екатерина Андреевна посмотрела на Карпушкину, чтобы понять, оказала ли на ту должное впечатление только что произнесенная речь. Карпушкина молча смотрела в сторону.

– У вашего мужа были враги?

– Что? – переспросила Карпушкина.

– Враги. Те, кто хотел сделать ему что-то плохое.

– Нет.

– Может, кто-нибудь его чем-то обидел?

– Кого? Семена? Да он сам кого хочешь…

– Или были какие-то другие причины, по которым он мог кого-то ненавидеть?

– Не знаю.

– Может…

Екатерина Андреевна внимательно посмотрела на Карпушкину и только сейчас заметила, что эта женщина весьма недурна собой. Скорее, даже красива. Просто отсутствие макияжа и нормальной прически вкупе с заношенным простеньким платьем делали Зою Васильевну похожей на чучело.

– Может, он ревновал вас? – спросила Екатерина Андреевна и заметила, как Карпушкина едва заметно вздрогнула. – Я угадала?

Завадский снова посмотрел на часы.

– Уже на полчаса опаздывает. Выйди посмотри, вдруг она в коридоре стоит?

– Ладно.

Чайкин встал из-за стола, распахнул дверь, шагнул в коридор и… нос к носу столкнулся с Екатериной Андреевной, державшей под руку Зою Васильевну Карпушкину. Чайкин удивленно уставился на Романову, а та загадочно улыбнувшись и легонько подтолкнув жену электрика к двери, прошептала что-то ему на ухо. Затем приложила палец к губам и, повернувшись, бодро зашагала к выходу.

– Чайкин! – позвал Завадский, которому не было видно, что происходит в коридоре.

– Иду, – отозвался тот и вернулся в кабинет.

– Что у тебя с лицом?

– Ничего.

Чайкин закрыл дверь и, взяв стул, присел неподалеку от сидевшей напротив Завадского сгорбившейся Карпушкиной.

– Зоя Васильевна, – начал разговор Завадский, – у вашего мужа были враги?

– Те, кто хотел сделать ему что-то плохое? Нет.

– Ну, а может…

– И его никто не обижал.

– Значит, конфликтов у него не было?

– Нет.

– И на работе тоже?

– Нет.

– Вы подумайте хорошенько, Зоя Васильевна, – увещевал ее Завадский. – Поверьте, это поможет нам разобраться в ситуации и сделать правильные выводы.

– Зоя Васильевна, вы знали Михаила Анатольевича Златковского? – вдруг спросил Чайкин, и Завадский удивленно посмотрел на него.

– Да, я его знаю, – тихо ответила Карпушкина.

– А как вы с ним познакомились?

– Да я почти не знакома с ним. Я уборщицей в театре работала, в гримерке у него прибиралась. Он как-то спросил, не хочу ли я на спектакль прийти. Приглашение мне дал такое, не билет, но с местами. Слово какое-то, на контрабанду похожее.

– Контрамарка, – подсказал Чайкин.

– Точно, контрамарка. Я домой пришла, Семену рассказала, а он в крик. Контрамарку в клочья порвал, меня чуть не ударил. Влюбилась, говорит, в этого, в артиста. Ну я, правда, до того уже несколько раз про него Семену рассказывала: такой вежливый, внимательный и вообще – симпатичный. Но это же не значит, что я в него влюбилась! В общем, пришлось мне из театра уйти, Семен настоял. Так что теперь я без работы.