Владимир Алексеевич Колганов
Москва Михаила Булгакова
Глава 5. Гости бала Сатаны
Как пишет в своём дневнике Елена Сергеевна, сначала был написан «малый бал». Однако репрессии 1937 года и «бухаринский» процесс, а также обвинения, выдвинутые против врачей – всё это заставило Булгакова снова взяться за перо и переписать главу о бесовском шабаше, создав в итоге гениальный трагифарс. В его представлении, судилища 1937 и 1938 годов – это бал Сатаны (см. книгу «Дом Маргариты»). Булгаков ненавидел советскую власть, однако надеялся на помощь могущественного человека. Именно поэтому в образе Воланда он представил Сталина. В романе тиран спас Мастера, дав ему покой:
– Он прочитал сочинение мастера, – заговорил Левий Матвей, – и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?
– Мне ничего не трудно сделать, – ответил Воланд, – и тебе это хорошо известно. – Он помолчал и добавил: – А что же вы не берете его к себе, в свет?
– Он не заслужил света, он заслужил покой, – печальным голосом проговорил Левий.
Самым отвратительным персонажем бала Сатаны стал барон Майгель, «наушник» и «шпион». Узнав о приезде Воланда в Москву, он предложил «свои услуги по специальности». Многое в образе барона напоминает Михаила Тухачевского, который, едва прибыв в Россию после германского плена, предложил свои услуги советской власти и вступил в партию большевиков. Бывший поручик царской армии сделал блестящую карьеру благодаря тому, что не щадил врагов советской власти при подавлении Кронштадского мятежа и восстания на Тамбовщине.
1900-е гг. Богоявленский переулок. Слева, за кадром, – дом № 1 или 3-й Дом РВСР, общежитие № 4. Тухачевский жил здесь в конце 20-х годов, а с 1931 года – в Доме на набережной.
Но в 1937 году фортуна повернулась в Тухачевскому спиной. В июне он признал свою вину в организации заговора, тем самым предопределив смертный приговор и себе, и своим соратникам.
Существенно, что бал Сатаны и арест Тухачевского случились в одно время – в мае 1937 года. Совпадает даже время казни барона Майгеля и маршала Тухачевского – вскоре после полуночи.
Дом на набережной. Здесь жил Михаил Тухачевский.
После революции 1917 года многие престижные дома в Москве были переоборудованы под советские учреждения или стали местом жительства партийной и военной элиты государства. Одно из таких зданий находилось в Большом Ржевском переулке, на Арбате.
В начале прошлого века здесь стоял дом, в котором жила семья Михаила Цамутали, директора правления Русско-бельгийского общества для производства стекла. В 1915 году на этом месте был построен доходный дом, ставший украшением Большого Ржевского переулка. В 1929 году он стал 5-м Домом Реввоенсовета – в нём поселились видные советские военачальники. Среди них были Иероним Уборевич, арестованный в мае 1937 года, и Ян Гамарник, который застрелился вскоре после этого, не дожидаясь ареста. Судьба пощадила Евгения Шиловского, который жил в этом дома вместе с Еленой Нюренберг, будущей женой Михаила Булгакова.
Дом № 11 в Большом Ржевском переулке, где жила семья генерала Шиловского.
Кого же мы видим среди гостей бала Сатаны? Не надо прилагать особых умственных усилий, чтобы узнать Генриха Ягоду, опального главу НКВД:
– Да это кто-то новенький, – говорил Коровьев, щурясь сквозь стеклышко, – ах да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом.
На следствии против Ягоды его бывший личный секретарь Павел Буланов выдвинул обвинения против бывшего начальника:
«Когда он был снят с должности наркома внутренних дел, он… дал мне лично прямое распоряжение подготовить яд, а именно взять ртуть и растворить ее кислотой. … Опрыскивание кабинета, в котором должен был сидеть Ежов, и прилегающих к нему комнат, дорожек, ковров и портьер было произведено <…> в присутствии меня и Ягоды».
Генрих Ягода работал в ВЧК с 1919 года, а в 1927 году стал главой ОГПУ. Во время его правления расширилась сеть исправительно-трудовых лагерей, а заключённых стали использовать на строительстве объектов индустрии. Жил Ягода недалеко от места службы, в доме № 21/5 по Кузнецкому мосту, где обитали многие важные персоны из партийной и хозяйственной номенклатуры. Ещё в 1906 году здесь был построен комплекс зданий, предназначенных для состоятельных жильцов. В одном из домов по этому адресу до 1952 года размещался наркомат иностранных дел.
1900-е гг. Справа – бывший доходный дом Первого российского страхового общества (№ 21), где в конце 20-х годов прошлого века жил руководитель ОГПУ Генрих Ягода.
Массовые репрессии 1937-1938 годов связаны с именем Николая Ежова. С 1921 года он находился на партийной работе, а в сентябре 1936 года сменил Ягоду на посту главы НКВД. Причиной этого назначения стала неудовлетворённость Сталина деятельностью Ягоды: «Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока ОГПУ, опоздал в этом деле на 4 года». На новом посту Ежов руководил репрессиями против лиц, подозревавшихся в антисоветской деятельности, шпионаже, организовывал «чистки» в партии, массовые аресты и высылки по социальному и национальному признаку. Но в декабре 1938 года Ежов был смещён с поста главы НКВД, в апреле следующего года – арестован. А ещё через год он был расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда. Впрочем, гостем бала сатаны Ежов не стал – ко времени его гибели Булгаков уже завершил работы над главой о бале сатаны.
Дом Перцова на углу Нижнего Лесного переулка. Справа – дом, где в конце 20-х годов прошлого века жил будущий руководитель НКВД Николай Ежов.
Ещё один московский адрес связан с вероятным прототипом госпожи Минкиной из главы «Великий бал сатаны – речь пойдёт об улице Грановского (бывший Шереметьевский переулок), где находилась гостиница «Петергоф». Эту гостиницу на углу с Моховой после 1917 года объявили 4-м Домом Советов. Поначалу в ней разместился аппарат ЦК, а после его переезда на Старую площадь здесь расположилась приёмная «всесоюзного старосты» Михаила Ивановича Калинина. В пределах шаговой доступности от правительственных зданий, на углу с улицей Грановского в 30-х годах было построено здание Кремлёвской больницы. По соседству, в бывшем доходном доме графа Шереметева, получившем название 5-й Дом Советов, жили высокопоставленные госчиновники и военачальники.
Улица Грановского (ныне Романов переулок), дом № 3, где с конца 20-х годов жил Александр Еремеевич Минкин, заместитель председателя Верховного Суда РСФСР с 1936 по 1938 год.
Если большинство гостей бала Сатаны составляли руководители карательных органов СССР, то появление госпожи Минкиной ничем невозможно объяснить. Её прототипом считается помещица, которая издевалась над своей прислугой. Скорее всего, Булгаков «зашифровал» в этом образе Александра Минкина.
Когда-то Минкина называли «американцем», поскольку до 1917 года он жил в эмиграции, в Америке. Возвратившись на родину, он стал председателем Пензенского губернского совета. Вот документ, доказывающий рвение Минкина на этом посту:
«Для создания боеспособной Красной Армии все бывшие офицеры-специалисты призываются под знамена. Завтра, 19 сего июля, все бывшие артиллеристы и артиллерийские техники, офицеры-кавалеристы и офицеры инженерных войск должны явиться в губернский военный комиссариат в 16 часов. Все бывшие офицеры пехоты должны явиться 20 июля в 12 часов туда же. … Не явившиеся будут преданы военно-полевому трибуналу».
Среди подписавших этот документ – командующий 1-й Революционной армией М.Н. Тухачевский и предгубсовета А.Е. Минкин.
Чуть позже Минкин отличился при подавлении крестьянских бунтов. Затем перебрался в Москву и в 1936-1937 годах вполне закономерно занял должность заместителя председателя Верховного Суда РСФСР. Не знаю, был ли Михаил Афанасьевич в курсе прежних «подвигов» Александра Минкина, однако в любом случае следует признать – приглашения на бал Сатаны этот товарищ был вполне достоин. Арестовали его в январе 1939 года.
Недоумение вызывает появление на балу Фриды. После бала Маргарита попросила Воланда простить бедняжку:
«Фрида! Фрида! Фрида! – прокричал ей в уши чей-то назойливый, молящий голос. – Меня зовут Фрида!» – и Маргарита, спотыкаясь на словах, заговорила:
– Так я, стало быть, могу попросить об одной вещи?
– Потребовать, потребовать, моя донна, – отвечал Воланд, понимающе улыбаясь, – потребовать одной вещи!
Ах, как ловко и отчетливо Воланд подчеркнул, повторяя слова самой Маргариты – «одной вещи»! Маргарита вздохнула еще раз и сказала:
– Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, которым она удушила своего ребенка».
Тверской бульвар, дом № 26. Бывшая усадьба Римского-Корсакова. Здесь жил Михаил Фриновский.
Можно предположить, что прототипом Фриды является Лика, вторая и самая молодая жена Тухачевского, дочь которой умерла якобы от дифтерита в возрасте двух лет. Однако, представив Минкина в образе госпожи Минкиной, Булгаков мог включить в число гостей бала Фриду, намекая на одного из руководителей НКВД Михаила Фриновского. Версия весьма сомнительная, однако Фриновский наверняка был среди гостей бала Сатаны.
С ноября 1928 по август 1930 года Фриновский был командиром дивизии особого назначения имени Дзержинского при коллегии ОГПУ. В октябре 1936 года его назначили заместителем наркома внутренних дел, а в апреле 1937 года Фриновский стал первым заместителем наркома внутренних дел. В феврале 1940 года он был расстрелян.
Перебирая адреса, связанные с гостями бала Сатаны, нельзя забыть и о знаменитом здании на Лубянской площади.
1890-е гг. Доходный дом страхового общества «Россия». С 1919 года здесь размещалась ВЧК и её преемники.
Участком между Большой Лубянкой и Мясницкой улицей в XIX веке владел дворянин Николай Семёнович Мосолов. Отец и дед, страстные собиратели картин и гравюр, оставили ему в наследство богатую картинную галерею и собрание редких эстампов, которое Мосолов значительно пополнил первоклассными работами знаменитых голландцев. Под собственные апартаменты он занял второй этаж трехэтажного здания, а выше находились меблированные комнаты. На нижнем этаже размещалось правление Варшавского страхового общества и «Фотография Мёбуса».
В конце XIX века участок между Большой Лубянкой и Мясницкой выкупило страховое общество «Россия», и к 1900 году здесь было построено здание, выходившее фасадом на Лубянскую площадь. Первые этажи сдавались под магазины, а верхние – под жильё и конторы. После Октябрьской революции в этом доме разместилась Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем, а затем её преемники.
В соседнем доме размещались общество "Кавказ и Меркурий" и товарищество "Реддавей", а в советские годы находилось Главное управление рабоче-крестьянской милиции. В сентябре 1926 года в здании ОГПУ на Лубянской площади побывал и Булгаков. Его доставили для допроса, составили протокол, но тем дело и ограничилось.
Здание ОГПУ стало местом жительства прототипа ещё одного гостя бала сатаны. Наиболее подходящей фигурой на роль господина Жака является Яков Агранов, в апреле 1937 года замнаркома и начальник отдела НКВД. Агранов имел репутацию «специалиста по интеллигенции» и потому мог вызвать особую ненависть у Булгакова. Недюжинные способности психолога и инквизитора Агранов проявил в деле, по которому был расстрелян Николай Гумилев, а также при расследовании обстоятельств Кронштадтского мятежа. Причастен он и к гибели экономистов Николая Кондратьева и Александра Чаянова. Но в 1938 году Агранов был объявлен «врагом народа» и расстрелян.
Ещё один гость бала сатаны – Гай Кесарь Калигула. Его появление можно объяснить только сходством имени с псевдонимом начальника Особого отдела НКВД – это Марк Исаевич Гай (Штоклянд). В начале 30-х годов он жил по адресу: Манежная площадь, дом 5. Однако теперь мы при всём желании на найдём этот дом. Дело в том, что до середины 30-х годов на карте Москвы не было Манежной площади. Напротив Большой Никитской улицы находилась Моисеевская площадь, которая образовалась в конце XVIII века на месте разрушенного Моисеевского монастыря. Площадь имела весьма скромные размеры, а остальное пространство до Тверской улицы было застроено домами, в которых с давних времён располагались торговые лавки, трактиры и постоялые дворы. Весь этот квартал был прорезан узенькими переулками. На Хотевском плане 1852 года показаны Большой и Новый Большой Лоскутные переулки, Обжорный ряд и Новый Малый Лоскутный переулок, что предполагает существование в прошлом переулков без приставки «новый». В 70-х годах XIX века на углу Лоскутного и Обжорного переулков располагался «Лоскутный трактир» и известная на всю Москву бильярдная. Там же купцы Мамонтовы открыли благоустроенную гостиницу. Несмотря на неблагозвучные названия ближайших переулков, гостиница стала популярной среди заезжих представителей творческой интеллигенции. Позже, после того как дом перешёл во владение купца Максима Ефимовича Попова, в помещении бильярдной было открыто отделение оптовой торговли суконным товаром. После революции здесь размещалась гостиница «Красный флот».
1936 г. Слева – гостиница «Москва». Справа ещё сохранились здания в Лоскутном и Обжорном переулках.
В 1931 году строения поблизости от Манежа, в Лоскутном тупике и в Лоскутном переулке, снесли. Освободившаяся территория, включая бывшую Моисеевскую площадь, была названа Манежной площадью. Только после завершения строительства гостиницы «Москва» территория Манежной площади приобрела нынешние размеры.
1936 г. Вид из гостиницы «Москва» на будущую Манежную площадь. Справа – гостиница «Националь» и американское посольство
А вот ещё один очень интересный персонаж. В Николае Ивановиче, стараниями Наташи ставшем боровом, нетрудно разглядеть характерные черты Бухарина – и светлую бородку клинышком, и лысину, и наконец, неутолённую страсть к прекрасному и слабому полу:
– Душенька! – будя своими воплями заснувший сосновый лес, отвечала
Наташа, – королева моя французская, ведь я и ему намазала лысину, и ему!
– Принцесса! – плаксиво проорал боров, галопом неся всадницу.
Впрочем, следует уточнить, что борова отправили к поварам – для бального зала его личность была мало приспособлена.
Кремль. Комендантский дом (Потешный дворец), где находилась квартира Рудольфа Петерсона.
Бухарин, как известно, жил в Кремле. Там же располагалась и квартира коменданта – эту должность с 1920 по 1935 год занимал Рудольф Петерсон, наиболее вероятный прототип императора Рудольфа, также приглашённого на бал сатаны. Позже Петерсон был назначен заместителем командующего Киевским военным округом, а в апреле 1937о года арестован за участие в «антисоветской террористической организации» и обвинён в подготовке заговора.
Глава 6. Булгаков – журналист
Булгаков приехал в Москву в конце сентября 1921 года. Для начала ему пришлось решать две насущные проблемы – работа и жильё. Через несколько дней ему удалось устроиться секретарём в литературный отдел Главполитпросвета (ЛИТО). Это учреждение входило в состав наркомата просвещения и располагалось в доме № 6 на Сретенском бульваре, рядом с Милютинским переулком. Внушительного вида здание было построено в 1902 году по заказу страхового общества «Россия». В то время здесь жили весьма состоятельные люди – достаточно вспомнить одного из основателей Торгово-промышленного товарищества «Братья А. и Я. Альшванг». Эта фирма занимала первое место в России по производству дамского белья. По воспоминаниям современников, люди состоятельные в те времена драгоценности покупали у Фаберже, часы – у Буре, ноты – у Юргенсона, папиросы – у Габая, а панталоны и лифчики – только у Альшванга. В 1920 году в этом доме обосновался Наркомпрос.
1910-е гг. Доходный дом на Сретенском бульваре, где в 20-е годы обосновалось ЛИТО.
ЛИТО упоминается в «Записках на манжетах»:
«В сущности говоря, я не знаю, почему я пересек всю Москву и направился, именно в это колоссальное здание. … Как-никак, а ведь решается судьба. Толкнул незапертую, дверь. В полутёмной передней огромный ящик с бумагой и крышка от рояля. Мелькнула комната, полная женщин в дыму. Дробно застучала машинка. Стихла. Басом кто-то сказал: «Мейерхольд».
– Где Лито? – спросил я, облокотившись на деревянный барьер.
Женщина у барьера раздраженно повела плечами. Не знает. Другая – не знает. Но вот темноватый коридор. Смутно, наугад. Открыл одну дверь – ванная. А на другой двери – маленький клок. Прибит косо, и край завернулся. Ли… А, слава. Богу. Да, Лито. Опять сердце. Из-за двери слышались голоса: ду-ду-ду… И я легонько стукнул в дверь. Ду-ду-ду прекратилось, и глухо: «Да!» …
– Это… Лито?
– Да.
– Нельзя ли видеть заведующего?
Старик ласково ответил:
– Это я. …
– Я хотел бы должность в Лито».
Обязанности Булгакова сводились к составлению протоколов заседаний Главполитпросвета и другим малопривлекательным занятиям. К сожалению, ЛИТО вскоре был расформирован, и Булгакову снова пришлось искать работу. В конце ноября 1922 года он устроился в «Торгово-промышленный вестник», который входил в состав кооперативного издательства «Техносправ».
Из письма Булгакова Надежде Земской 10 января 1922 года:
«Я с нетерпением жду первой корреспонденции, потому что без этого редактор не пошлет денег в пространство. <…> Корреспонденции адресуй: Москва, Угол Маросейки и Лубянского проезда. Номера Еремеева, комн. № 8. Редакция «Вестника». М. А. Булл (Б-у-л-л.). <…> Переписку деловую поддерживай со мной, не прерывая. Очень прошу об этом. Я же со своей стороны постараюсь тебе доставить заработок. Если «Вестник» пойдет, будешь подрабатывать».
Вид на Маросейку от Ильинских ворот. Справа – дом, где размещались меблированные комнаты братьев Ивана и Александра Еремеевых, а в 1922 году – редакция «Вестника».
Однако в середине января Булгакова снова постигла неудача – «Вестник» не пошёл, и у Булгакова началась одна из самых черных полос в его жизни. В письме к сестре он написал:
«Меня постиг удар, значение которого ты оценишь сразу и о котором я пишу тебе конфиденциально. Редактор сообщил мне, что под тяжестью внешних условий «Вестник» горит. <…> Одним словом, я раздавлен. А то бы я описал тебе, как у меня в комнате в течение ночи под сочельник и в сочельник шёл дождь».
Следующее место работы Булгакова – «Рабочая газета», редакция которой в то время размещалась в доме № 3 по Большому Путинковскому переулку, где прежде находилась типография Павла Рябушинского «Утро России». Позже редакция перебралась в одно из зданий бывшей гостиницы «Лоскутная», в самом начале Тверской.
1909 г. Типография Павла Рябушинского в доме № 3 по Большому Путинковскому переулку.
15 февраля 1922 года Булгаков написал в своём дневнике:
«"Должность" моя в военно-редакционном совете сведётся к побе(гушкам). Верес(аев) очень некрасив, похож на пожилого еврея (очень хорошо сохранился). У него очень узенькие глаза, с набрякшими тяжелыми веками, лысина. Низкий голос. Мне он очень понравился. Совершенно другое впечатление, чем тогда, на его лекции».
С Викентием Вересаевым через несколько лет Булгаков сотрудничал при создании пьесы о Пушкине, но эта работа доставила ему немало неприятностей. Со стороны Вересаева было множество упрёков в искажении исторических фактов. Поскольку соавторам так и не удалось прийти к согласию, Вересаев потребовал убрать свою фамилию с титульного листа, что и было сделано.
Для первого номера «Рабочей газеты» Булгаков написал репортаж «Когда машины спят. 1-я ситцевая фабрика в Москве». Он был опубликован под псевдонимом «Михаил Булл». С марта по сентябрь 1922 года газета напечатала три десятка репортажей и статей Булгакова, подписанных разными псевдонимами.
В апреле того же года Булгаков перешёл в газету «Гудок» на должность обработчика писем. Протекцию ему устроил Арон Эрлих, позднее описавший, как Булгаков оказался в «Гудке»:
«Он шёл мне навстречу в длинной, на доху похожей, мехом наружу шубе, в глубоко надвинутой на лоб шапке. Слишком ли мохнатое, невиданно длинношерстное облачение его или безучастное, какое-то отрешённое выражение лица было тому причиной, но только многие прохожие останавливались и с любопытством смотрели ему вслед. Я окликнул его. Мы не виделись два месяца… "Михаил Афанасьевич, а вам никогда не случалось работать в газете?.. Хотите у нас работать?.. Я постараюсь устроить"».
В свою очередь, Булгаков описал эту встречу в повести «Тайному другу»:
«Абрам меня взял за рукав на улице и привёл в редакцию одной большой газеты, в которой он работал. Я предложил по его наущению себя в качестве обработчика. Так назывались в этой редакции люди, которые малограмотный материал превращали в грамотный и годный к печатанию. Мне дали какую-то корреспонденцию из провинции, я её переработал, её куда-то унесли, и вышел Абрам с печальными глазами и, не зная, куда девать их, сообщил, что я найден негодным. Из памяти у меня вывалилось совершенно, почему через несколько дней я подвергся вторичному испытанию. Хоть убейте, не помню. Но помню, что уже через неделю приблизительно я сидел за измызганным колченогим столом в редакции и писал, мысленно славословя Абрама».
12 апреля 1922 года в газете был опубликован первый репортаж, «У курян», за подписью М. Б. Вскоре Булгаков стал штатным фельетонистом.
Согласно справочнику «Вся Москва» на 1922 год, редакция «Гудка» размещалась в дом № 13 по улице Коммунистов. Поскольку такая улица не упоминается ни в одном из справочников, можно предположить, что речь идёт о Большой Коммунистической, бывшей Большой Алексеевской улице. Однако это маловероятно, поскольку большинство редакций и издательств в то время размещались ближе к центру города. Так или иначе, но в июле следующего года сотрудники «Гудка» перебрались на Москворецкую набережную, во Дворец Труда, где помимо ВЦСПС размещалось ещё множество учреждений и редакций газет. Прежде весь квартал между набережной и Солянкой занимал Московский Императорский Воспитательный дом.
1900 г. Московский Императорский Воспитательный дом на Москворецкой набережной. В 20-х годах в помещениях «Дворца Труда» размещались различные учреждения и редакции газет.
Вот как описано это учреждение в «Романе во дворце труда» Ивана Солоневича (Буэнос-Айрес, 1953 г.):
«Во "Дворце Труда" нет решительно ничего дворцового. Это просто грандиозная канцелярия "Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов" – сокращенно ВЦСПС – и центральных комитетов отдельных профсоюзов. В ней около 2 тысяч комнат и около десятка тысяч служащих. "Дворец" помещается на Солянке, 12, в огромном пятиэтажном здании, которое при старом режиме было, если можно так выразиться, колонией тогдашних беспризорников – воспитательным домом. Один из его гигантских екатерининских фасадов – мощная и великолепная в своей простоте стена, выходит на набережную Москва-реки».
Булгаков как репортёр наверняка бывал и в ночной редакции «Гудка», которая размещалась в доме № 7 по улице Станкевича (бывший Большой Чернышёвский), поблизости от Тверской.
1910-е гг. Большой Чернышёвский в сторону Тверской улицы. Дом Московской городской управы (№ 3), дом Гербека (№ 5) и за ним – дом издателей «Русских Ведомостей» (№ 7), где позже разместилась ночная редакция «Гудка».
Однако Булгаков мечтал о большой литературе, о славе популярного писателя, которая могла гарантировать ему материальный достаток.
Из дневника «Под пятой», 18 октября 1924 года:
«Я по-прежнему мучаюсь в "Гудке". Сегодня день потратил на то, чтобы получить 100 рублей в "Недра(х) ". Большие затруднения с моей повестью-гротеском ("Роковые яйца"). Ангарский (наметил) мест 20, которые надо по цензурным соображениям изменить. Пройдёт ли цензуру. В повести испорчен конец, п(отому) ч(то) писал я её наспех. [Ангарский – редактор издательства "Недра"]
А это запись от 5 января 1925 года:
«Сегодня в "Гудке" в первый раз с ужасом почувствовал, что я писать фельетонов больше не могу. Физически не могу. Это надругательство надо мной и над физиологией».
За четыре года работы в Гудке Булгаков написал более 120 репортажей, очерков и фельетонов. В поисках материалов для своих публикаций он объездил почти всю Москву.
Из фельетона Булгакова «Москва 20-х годов»:
«Где я только не был! На Мясницкой сотни раз, на Варварке – в Деловом дворе, на Старой площади – в Центросоюзе, заезжал в Сокольники, швыряло меня и на Девичье поле. Меня гоняло по всей необъятной и странной столице одно желание – найти себе пропитание. И я его находил, правда скудное, неверное, зыбкое. Находил его на самых фантастических и скоротечных, как чахотка, должностях, добывал его странными, утлыми способами, многие из которых теперь, когда мне полегчало, кажутся уже мне смешными. Я писал торгово-промышленную хронику в газетку, а по ночам сочинял весёлые фельетоны, которые мне самому казались не смешнее зубной боли…»
За время работы штатным фельетонистом в «Гудке», Булгакову удалось пристроить несколько своих рассказов в другие издания. В журнале «Железнодорожник», редакция которого находилась всё в том же Дворце Труда, в 1924 году был напечатан рассказ «Воспоминание…». Рассказы из цикла «Записки юного врача» были опубликованы в журнале «Медицинский работник» в 1925-1926 годах: «Полотенце с петухом», «Вьюга», «Стальное горло», «Тьма египетская», «Крещение поворотом», «Пропавший глаз», «Звездная сыпь», «Морфий» и «Я убил».
Нелёгок труд литератора, но ещё более тяжкие усилия приходится прилагать, чтобы пристроить своё произведение в издательство или в газету. Вот как Булгаков описывал свои мытарства в «Театральном романе»:
«Эти неимоверные, чудовищные расходы привели к тому, что я в две ночи сочинил маленький рассказ под заглавием "Блоха" и с этим рассказом в кармане ходил в свободное от репетиций время по редакциям еженедельных журналов, газетам, пытаясь этот рассказ продать. Я начал с "Вестника пароходства", в котором рассказ понравился, но где напечатать его отказались на том и совершенно резонном основании, что никакого отношения к речному пароходству он не имеет. Долго и скучно рассказывать о том, как я посещал редакции и как мне в них отказывали. Запомнилось лишь то, что встречали меня повсюду почему-то неприязненно. В особенности помнится мне какой-то полный человек в пенсне, который не только решительно отверг мое произведение, но и прочитал мне что-то вроде нотации.
– В вашем рассказе чувствуется подмигивание, – сказал полный человек, и я увидел, что он смотрит на меня с отвращением.
Нужно мне оправдаться. Полный человек заблуждался. Никакого подмигивания в рассказе не было, но (теперь это можно сделать) надлежит признаться, что рассказ этот был скучен, нелеп и выдавал автора с головой; никаких рассказов автор писать не мог, у него не было для этого дарования.
Тем не менее произошло чудо. Проходив с рассказом в кармане три недели и побывав на Варварке, Воздвиженке, на Чистых Прудах, на Страстном бульваре и даже, помнится, на Плющихе, я неожиданно продал свое сочинение в Златоустинском переулке на Мясницкой, если не ошибаюсь, в пятом этаже какому-то человеку с большой родинкой на щеке».
Редакция «Медицинского работника» размещалась в доме № 20 по Большой Лубянке, а позже переехала во Дворец Труда.
1900-е гг. Большая Лубянка в сторону Сретенки. Справа – дома №№ 16, 18, 20. Вдали видна колокольня Сретенского монастыря. В 20-х годах в доме № 20 размещалась редакция газеты «Медицинский работник».
Рассказ «Богема» был опубликован в журнале «Красная нива» в 1925 году. Журнал был создан по образцу весьма популярной дореволюционной «Нивы» и являлся приложением к газете «Известия». Его редакция находилась на углу Тверской и проезда Художественного театра (бывшего Камергерского переулка), где Булгаков стал частым гостем после того, как театр заинтересовался его пьесой «Дни Турбиных», написанной по мотивам романа «Белая гвардия». Журнал публиковал произведения Бориса Пильняка, Андрея Платонова и других писателей.
1900 г. Вид на Камергерский переулок с Тверской улицы.
Из дневника Булгакова «Под пятой», 4 января 1925 года:
«Сегодня вышла "Богема" в "Кр(асной) ниве" No 1. Это мой первый выход в специфически-советской топкой журнальной клоаке. Эту вещь я сегодня перечитал, и она мне очень нравится, но поразило страшно одно обстоятельство, в котором я целиком виноват. Какой-то беззастенчивой бедностью веет от этих строк. Уж очень мы тогда привыкли к голоду и его не стыдились, а сейчас как будто бы стыдно. Подхалимством веет от этого отрывка, кажется, впервые с знаменитой осени 1921 г. позволю себе маленькое самомнение и только в дневнике, – написан отрывок совершенно на "ять", за исключением одной, двух фраз».
Надежды Булгакова на приличный заработок и приобретение популярности среди читателей были связаны с издательством «Недра». Однако в те годы, как и сейчас, издатели навязывали писателям кабальные договоры, а платили очень мало.
Ещё один отрывок из дневника Булгакова «Под пятой», 26 октября 1924 года:
«По дороге из "Г(удка) " заходил в "Недра"… Повесть моя "Дьяволиада" принята, но не дают больше, чем 50 руб. за лист. И денег не будет раньше следующей недели. Повесть дурацкая, ни к черту не годная. Но Вересаеву (он один из редакторов "Недр") очень понравилась.
Издательство «Недра» размещалось на Кузнецком мосту в доме № 20, которым прежде владела княгиня Голицына – до революции 1917 года помещения сдавались в аренду торговым предприятиям. В частности, здесь был магазин оптических, физических, геодезических приборов и медицинских инструментов Теодора (Фёдора) Швабе, а фабрика располагалась во дворе соседнего дома, который также принадлежал семье Голицыных.
1890-е гг. Кузнецкий мост от Большой Лубянки. Слева – магазин Швабе в доме княгини Голицыной. Справа – ограда Введенской церкви, которая была снесена в 1925 году. На этом месте появилась площадь Воровского.
В 1925 году дом № 20 передали в ведомство ОГПУ, а издательство «Недра» переехало в дом № 1 на углу Кузнецкого моста и Большой Дмитровки. Прежде здесь размещалась контора Императорских театров, а дом выходил своим фасадом на Большую Дмитровку. Издательство расположилось в том же здании, но в той его части, которая находилась в бывшем Кузнецком переулке, который в 1922 году был присоединён к Кузнецкому мосту.
Из дневника Булгакова «Под пятой», 25 февраля 1924 года:
