Влад Савин
Вперед, Команданте!

– Еще раз советую вам посмотреть русский фильм про обыкновенный фашизм, – сказал дон Педро, – как «культурные» немцы вели себя в России. Вы наверняка слышали, что они сделали с деревней Орадур во Франции, или с бельгийским Лувэном в прошлую войну – на востоке таких мест были тысячи. «Я освобождаю вас от химеры, именуемой совестью» – это были слова фюрера перед русским походом. А чем, если не рабством, назвать то, как обращались в Еврорейхе с военнопленными и даже гражданскими людьми, включая женщин и подростков, угнанных в Германию на каторжные работы? Как нацисты пытались уморить голодом Ленинград? Да и японцы от них не отставали – вы, наверное, слышали и про марш смерти на Батаане, и про Нанкинскую резню, и что самураи творили в Индии. И уж конечно, у древних римлян и Чингисхана не было заводов по истреблению людей – когда в производство идут даже кожа, кости и жир.

– Но ведь все эти преступления совершили варвары-японцы, еще не вышедшие из средневековья, и немцы – эти новые варвары, по своей воле захотевшие в Средние века вернуться, – сказал дон Гевара. – Еще до прошлой Великой войны германский император призывал своих солдат «вести себя в Китае как дикие гунны». Но их попытка выступить против всего цивилизованного мира была в итоге подавлена, а все их преступления – и признаны миром именно преступлениями. Так что я не стал бы на их примере считать современное человечество столь же… диким. Конвенции, попытки всеобщего разоружения, Международный Красный Крест, Лига наций, а теперь ООН… Да, их нарушения и военные преступления не прекратились и до недавних времен, но все же я полагаю, что с каждым десятилетием мы продвигаемся ко все более цивилизованным отношениям. Сами попытки установить подобные нормы – указывают именно на то, что человечество само осознало, что нуждается в этом.

– Конвенции хороши, когда их исполняют, – усмехнулся дон Педро. – У кого-то из классиков социализма, у Маркса, нет, у Ленина сказано, что «любые самые благие законы без стоящей за ними вооруженной силы дешевле бумаги, на которой записаны». Гитлер, начиная эту войну, был уверен, что «мы победим – и кто тогда будет судить победителей». Я слышал, что вы, донья Селия, любите русскую литературу – так читал когда-то рассказ одного писателя, не столь известного, как Толстой или Достоевский, но все же… Сюжет начинается с того, что в вагоне для некурящих один нахал закурил сигару. Другие пассажиры указывают ему на табличку с надписью «не курить» и требуют, чтобы он перестал, но нахал интересуется – а с какой это стати он должен делать то, что написано на какой-то табличке? Пассажиры зовут на помощь кондуктора, тот тоже просит, чтобы курильщик перестал курить, и указывает ему на табличку. Но нахал опять отказывается бросить сигару. Кондуктор оказывается полностью беспомощен и в итоге, чтобы прекратить конфликт, предпочитает… сменить табличку на «вагон для курящих»^[10]. Мораль, которую вижу лично я, – любой закон беспомощен, если за ним не стоит власть, которая может наказать нарушителя. Ладно, в том случае кондуктор мог полицейского позвать – ну а кто призовет к порядку одну из великих держав? Самый живой пример – Лига Наций: мы все хорошо помним, как на ее грозные, но беззубые решения плевали даже Боливия с Парагваем. ООН кажется более надежной структурой – но глянем правде в глаза: никакой «всемирной полиции» не существует, и вся сила ООН в единогласии сильнейших держав мира – СССР, США, Великобритании, ну еще как-то можно Францию сюда причислить. Пока эти мировые игроки в согласии – они реально могут покарать любого нарушителя порядка. Ну а если нарушителем станет одна из этих держав, то что могут сделать остальные, кроме как начать новую большую войну? Мое искреннее мнение – нас ждет пока некоторая передышка, весь мир слишком устал от этой войны – что, однако, не отвергает войн и революций малого масштаба, причем как раз не в Европе – где уже навоевались досыта. Ну а после, когда подрастет поколение, не знающее того, через что прошли мы… Меня утешает лишь то, что мы этого уже не увидим. Я родился на рубеже веков – и сугубо по арифметике, на мой остаток жизни мирного времени хватит. А вот что будет после – этот экзамен сдавать придется уже им.

И дон Педро посмотрел на Эрнесто-младшего и его братьев.

– Учитесь, мальчики, – сказал он, – запомните, человек ценен лишь тем, что он знает и умеет. А не тем, кто его предки и сколько в его бумажнике. Вернее, это тоже имеет ценность, как полезный ресурс – на деньги можно купить оружие, патроны, еду. Тратить же на свое удовольствие – ну, тоже можно, для восстановления сил. И не больше – тут бог вам судья, но помните, что спущенного на выпивку, карты и любовниц вам завтра может не хватить на то, от чего зависит жизнь – вас, ваших близких и вашей страны. Я вел себя именно так – и смею уверить, за прошедшие годы есть очень немного событий, о которых я сейчас жалею. И учитесь искусству драки – да, это грязное дело, но подумайте, если вам надо будет защитить себя, свою женщину, своих детей, свой дом, а вы не сможете этого сделать – то разве вы мужчины?

– Простите, дон Педро, вы женаты, – спросила донья Селия, – а дети у вас есть?

– Был женат, – ответил гость, – она погибла. Детей – так и не успели. Простите, но я не хочу об этом говорить.

В гостиной повисло молчание. Которое нарушил Эрнесто-младший.

– Дон Педро! А вы научите меня стрелять? Как Индиана Джонс из русского фильма – всегда хотел научиться так!

И услышал ответ:

– А ты готов? Это ведь страшно – в первый раз выстрелить в человека. Не в фигурку где-то вдали, из винтовки. А в того, кто рядом с тобой, кто только что говорил с тобой, улыбался тебе. И вдруг оказывается, что он тебя сейчас убьет – и колебаться не будет. Или сделает с тобой нечто хуже, чем просто пуля в лоб. И у тебя есть шанс его опередить, вот револьвер в твоей руке – но решишься ли ты, не промедлишь? Сумеешь сделать это – и остаться человеком?

– А что такое «хуже чем пуля»? – влез Роберто. – И «остаться человеком», неужели это правда про тех, у кого нет души, как на Гаити умеют?

– Меньше надо смотреть американское кино! – ответил дон Педро. – Лично я пока ни одного зомби не встречал. Но если ты, боец Сопротивления, попал бы в застенок гестапо, то для тебя это было бы намного хуже смерти в бою. Также я знал и тех, кто не решался нажать на курок и погиб, – но и тех, кто решился, и ему это нравилось, и он превращался в зверя, которому было уже все равно кого: врага, или друга, или совершенно постронних и невиноватых. Таких приходилось убивать как бешеных псов – даже не из христианской морали, а по сугубо практической причине. Нельзя иметь дело с тем, кто может выстрелить тебе в спину просто потому, что ему это захотелось. Как и с тем, кто предаст при первом случае. Впрочем, предателей не ценит никто – потому что они так же предадут и нового хозяина тоже, – обычно же их используют и списывают в расход. А потому, мальчики, помните: прежде всего не надо предавать себя, то, во что ты сам веришь. Тогда у тебя выйдет и – никогда не предавать других.

И снова взглянул на Эрнесто-младшего.

– Так ты готов? Если хочешь, могу дать тебе урок стрельбы прямо сейчас. Только придется выйти на задний двор.

Так как обед был закончен, вся семья Гевара поспешила наружу, благо погода была отличная. Дон Педро достал из саквояжа пистолет в деревянной кобуре, с длинным стволом.

– Маузер? – спросил Эрнесто-младший, вспоминая фильм. – Любимое оружие путешественников и авантюристов!

– Нет, это не К-96, – ответил дон Педро, – а испанский, «Астра-903». Внешне похож, но имеет важное отличие: может стрелять очередями. Правда, вот так это делать не советую – десятипатронный магазин расходуется за секунду, а удерживать неудобно, сильно задирает ствол. Но если примкнуть кобуру прикладом и вставить длинный магазин, на двадцать патронов, – то накоротке можно свалить сразу нескольких на тебя напавших. Этому дольше учиться надо – тот, кто мне показывал, мог очередью сбить расставленные на бревне орехи или спичечные коробки. Ну а мы сейчас изобразим что попроще. Дон Эрнесто, велите слугам ну хоть поленья вот там расставить. Так, ну а теперь, мой мальчик, держи пистолет, вот так, переводчик на одиночные, предохранитель отпущен – целься и представь, что там самый главный твой враг-злодей!

Эрнесто попал всего два раза из десяти – пистолет оказался слишком тяжелым, его трудно было удержать в вытянутой руке, а отдача очень сильно подкидывала ствол. При том что деревяшки стояли совсем близко, не дальше чем в десяти шагах. Конечно, он не ждал, что покажет результат как ковбои в фильмах, на лету муху пулей сшибают, или отстреливают кончик сигары у недруга, или разбивают бокал с шампанским в руке у прекрасной доньи. Но всего два раза из десяти!

– Для первого раза неплохо, – заметил дон Педро, – тут мой недосмотр, надо было захватить что-то более подходящее, например люгер семь шестьдесят пять. Но думаю, что мы еще продолжим. Здесь есть охота, дон Эрнесто? Я бы с удовольствием побродил по лесу и горам с ружьем. И заодно поучил бы ваших замечательных детей, как среди дикой природы выслеживать дичь… не только четвероногую или пернатую!

Отец кивнул – конечно, будет лучше, если его сыновья научатся этому благородному искусству. А Эрнесто-младший спросил:

– Дон Педро, а как бы вы успели достать оружие, если бы на вас напали злодеи? И еще примкнуть приклад, и зарядить?

Гость улыбнулся – и вдруг в его руке оказался маленький никелированный пистолетик.

– Всегда со мной – даже в доме друзей и в моем собственном. Уж простите, дон Эрнесто, но эта привычка дважды спасала мне жизнь. Калибр 6-35, но экспансивные пули. Хватит, чтобы в десяти шагах остановить любого разбойника, даже самого крепкого телосложения.

С этого дня дон Педро стал частым гостем в доме семьи Гевара. В трудное время – когда выяснилось, что коммерческие авантюры и увлечение излишествами дона Эрнесто, равно как и траты доньи Селии на помощь приезжим друзьям и своим обездоленным привели семью к грани финансового краха. И больше не будет средств на содержание богатого дома с прислугой и не станет возможности вывозить детей на лучшие курорты атлантического побережья, и даже на дорогостоящие лекарства для Эрнесто-младшего денег может не хватить. Продав плантацию, можно было протянуть еще год или даже два. Но дон Педро сказал:

– Если вам так дороги этот дом и плантация, то я могу купить ее у вас. Разумеется, вы можете пользоваться домом, как прежде. Дайте мне лишь две недели, чтобы нужную сумму собрать.

– Вы слишком добры, дон Педро. И настолько богаты?

– Увы, донья Селия, доброта в наше жестокое время выживает, лишь когда подкреплена успешным бизнесом. И я не могу отказать себе в случае помочь хорошим людям и еще получить прибыль. У вас есть большая и благоустроенная плантация – вот только дело на ней организовано очень дурно. А ведь ваш великолепный чай матэ можно с выгодой продавать в Европе, – и я знаю серьезных людей там, кто был бы в этом весьма заинтересован. И согласился бы одолжить мне нужную сумму на развитие бизнеса.

– Ну а если вам не удастся вернуть долг? – с тревогой спросила донья Селия.

– Как можно думать о поражении, еще не начав дело? – улыбка дона Педро показалась Эрнесто-младшему хищной. – Тем более что если я проиграю, то мои друзья будут очень огорчены. А это крайне нежелательно!

Ретроспектива

Декабрь 1945-го, Буэнос-Айрес, посольство США.

Через две недели после разговора из предыдущего эпизода

– Будь я проклят, если это не Джо Бишоп! Сколько лет прошло! Какими судьбами здесь?

– Десять лет, Гарри. Мы ведь последний раз виделись в Нью-Йорке в тридцать пятом. Только уж прости, сейчас я не Бишоп, а Бельмонте. Подданный испанского короля – там ведь монархия сейчас.

– Снова игры плаща и кинжала? Ты и сейчас на службе?

– Ну, Гарри, когда идет битва со всемирным злом, каким без сомнения являлся Гитлер, джентльмену и патриоту грешно не принять участие. Вот только погон я не носил никогда – предпочитаю оставаться «вольным стрелком по найму».

– Если парни из Вашингтона ведут какую-то игру на моей территории, я должен о ней как минимум знать.

– Гарри, в данном случае я здесь как частное лицо. С всего лишь коммерческим интересом. К нашей обоюдной выгоде, если войдешь в долю.

– Слушаю тебя очень внимательно. Надеюсь, ты не потребуешь от меня сделать что-то противозаконное?

– С каких это пор мирный бизнес мог стать противозаконным? Видишь ли, Гарри, в мои годы уже пора задумываться о будущем. Обзаведясь множеством полезных знакомств и получив богатый жизненный опыт, я, к своему прискорбию, скопил на черный день меньше, чем хотелось бы – впрочем, денег никогда не бывает слишком много. Желаю, оставив всякие рискованные игры молодым, заняться наконец собственным бизнесом. Однако в Штатах конкуренция слишком велика и все лужайки уже поделены. Ну а Европа, с одной стороны, пресыщена, с другой – разорена, а с третьей – почти вся лежит под коммунистами.

– И ты решил стать преуспевающим аргентинским плантатором? Так должен тебя предупредить – это общество крайне щепетильно относится к чужакам.

– Большие деньги делаются на «разности потенциалов», границе культур. Вся Аргентина пьет чай матэ, в то время как этот восхитительный напиток малоизвестен в Европе. А ведь его когда-то звали «парагвайским» или «иезуитским» – да, Гарри, в эти авантюрные годы так уж вышло, что я очень плотно работал с парнями в сутанах. И представьте, там еще помнят вкус чая матэ – есть люди, готовые вложиться в рекламу и продажу этого товара на европейском рынке. Ну а я должен лишь организовать производство и отправку в Испанию, а куда мои кредиторы продадут его дальше… Слава господу, чай не является стратегическим товаром – так что пусть его хоть неграм в Африку поставляют, если бы те могли хорошо платить.

– И ты уже что-то предпринял? Я мог бы дать ценный совет.

– Присмотрел уже одно райское местечко. В провинции Кордова – не слишком далеко отсюда. Вам известна семья Гевара?

– Ну как же! Очень древний аристократический род, едва ли не от первых конкистадоров. Однако нынешний глава его, скажем так, не слишком удачлив в делах…

– Будь он удачлив, не согласился бы уступить мне контрольный пакет своей фирмы, и по дешевой цене. При этом номинально оставшись парадным главой – ты правильно заметил, Гарри, вовсе не надо шокировать соседей, которые вполне могут решить, что какому-то европейскому выскочке не место в их круге с древними традициями. Не слишком удачлив – это мягко сказано. Плантация имеет очень хорошие перспективы, но работы на ней организованы очень плохо. Но это можно поправить!

– Однако супруга сеньора Гевара имеет репутацию смутьянки с крайне левыми взглядами.

– Знаю – по моему убеждению, именно ее мягкость и разболтала нанятый персонал. Но я полагал, что в этой стране господствуют взгляды патриархальные – то есть решающее слово за мужем, а не женой? Также она показалась мне умной женщиной – которая вряд ли променяет привычный комфорт на свое право орать перед толпой и кидать ей подачки. Она могла себе позволить роскошь иметь свои убеждения – пока кто-то оплачивал ее счета. Ну а сейчас их кредитором буду я – еще нужны пояснения?

– Ну а я чем могу быть тебе полезен?

– Гарри, я слышал не раз, что Аргентина – это весьма коррумпированная страна, как, впрочем, и все лежащие к югу от Рио-Гранде. И здесь случается, что успешный бизнес становится жертвой алчности обладателей министерских чинов или больших погон. Но мне хотелось бы верить, что мнение посла США кое-что значит даже для таких шакалов. Со своей же стороны – полагаю, пять процентов прибыли будет достойной платой за беспокойство?

– Если честно, мне бы больше нравилась счастливая семерка. Зато могу тогда гарантировать, что вас не посмеет тронуть даже сам el Presidente, вместе с Верховным Судом и министерством юстиции.

– Что ж, это справедливо, Гарри. Но ты понимаешь, что эта плата будет, лишь пока ты пребываешь на этом посту.

– Года до пятидесятого точно, если не накосячу по-крупному. Однако учти, что я могу прикрыть тебя лишь от больших акул. А провинция Кордова – это довольно дикое место, хотя и самый центр страны.

– Природа показалась мне похожей на север Италии. Горы, заросшие мелким, но густым лесом, и речки с водопадами. А у подножия – пампасы.

– Про подобные места у нас во Флориде говорят: закон – болото, шериф – аллигатор. Это к тому, что там водятся мелкие, но опасные хищники – и не только четвероногие. Народ там простой, у каждого на поясе мачете, и свои споры привыкли решать, не тратясь на адвокатов.

– Ну, Гарри, я ж сказал: у меня остались связи в очень специфических кругах. Думаю, на плантации хватит места для двух-трех десятков надежных парней, хорошо умеющих отличать дуло от приклада. Которые обойдутся очень дешево – ну ты понимаешь, о ком я…

– Беглые наци? Поприличнее не нашлось?

– Хорошие парни требуют хорошую плату – в зеленых бумажках, а то и в чеканной монете. А плохие примут немалой долей – саму сохранность своей шкуры. Впрочем, я не настолько беспринципен, чтобы нанимать убийц из Ваффен СС, это очень вредно влияет на репутацию. После великой войны хватает и прочих – итальянцев, испанцев, французов, сербов, поляков, – которым лучше не появляться дома до тех пор, пока не забудутся кое-какие их дела. Однако могу заверить – все они не настолько идиоты, чтобы доставить проблемы законопослушным аргентинцам.

– Должен тебя предупредить. Если с сеньором Геварой что-то произойдет – большие проблемы будут у тебя. Я-то понимаю, бизнес, – а вот доны-соседи очень не поймут.

– Гарри, ты меня за дешевого гангстера считаешь? Тем более что дон Гевара показался мне вполне благоразумным человеком. Как и его старший сынок, которого отец мечтает вовлечь в дело. Хватит парню гонять на мотоцикле и лапать сеньорит, пора уже браться за ум. Тем более что дон Эрнесто сам попросил меня сделать из его наследника – настоящего мужчину. И если у меня найдется свободное время, я этим займусь.

– И если король вспомнит о суверенитете, у тебя в рукаве уже будет готовый претендент на престол – которого примут прочие доны?

– Ну, Гарри, если бы мы умели в бизнесе предсказывать конъюнктуру на годы вперед, то были бы уже богаче Дюпона. Так ты участвуешь?

– Желаешь виски? Чтобы скрепить наш договор.

Снова Эрнесто Гевара-младший (будущий Че)

Он мечтал стать врачом – чтобы помочь матери, у которой вдруг обнаружили рак. Продумывал планы коммерческих авантюр – вроде торговли обувью или изобретения патентованного средства против тараканов. Но дон Бельмонте и тут оказался добрым ангелом семьи, оплатив дорогостоящее лечение, – и болезнь доньи Селии отступила. Дом и плантация формально больше не принадлежали семье Гевара – однако никто не выгонял их из дома и даже не рассчитывал слуг (по крайней мере, большую их часть), – а младшие дети, наверное, и не заметили разницы. Зато в жизни Эрнесто изменилось очень многое.

Дерево матэ растет только в дикой природе. Молодые растения пересаживаются в питомник, и там развиваются год, при тщательном уходе, поливе, укрытии от палящего солнца. Затем дерево пересаживают на то место на плантации, где ему надлежит быть – и еще год ухода, пока не укоренится. Дальше стрижка, чтобы дерево было густым и не слишком высоким. И только с уже зрелого дерева можно собирать первый урожай – не чаще, чем раз в два-три года, исключительно зимой, с мая по сентябрь, – тогда дерево успевает восстановиться и почва не истощается. И расстояние между деревьями должно быть не ближе трех метров, чтобы не мешали друг другу.

Ясно, отчего дон Педро выбрал уже существующую плантацию, а не стал заводить дело с нуля – слишком долгим был бы тогда срок до самого первого сбора чая. Именно терпения, тщательности и знаний не хватило дону Эрнесто – дон Педро тоже не знал об особенностях выращивания матэ, но старался узнать не только из чтения книг по агрономии, но и из бесед с теми, кто растил матэ – не только плантаторами, но и просто крестьянами. Осмотрев купленную плантацию, он составил план, что надлежит изменить, – и работа закипела.

Собирают листья матэ только руками. Одно дерево может дать до 25 килограмм листьев. Затем листья перебирают (тоже ручной труд) и выкладывают на солнце, чтобы чай не горчил. А основной процесс сушки должен начаться не позднее суток с момента сбора. Первым шагом листья надо подержать 5–10 минут над сильным огнем. А затем есть несколько способов сушки: на движущейся над огнем решетчатой ленте или в особом сооружении из нескольких этажей-настилов – и обязательно на огне из сосновых или лиственных дров. Тут много тонкостей, как поддерживать огонь, как перемещать материал для сушки, процесс очень долгий и трудоемкий, но обеспечивается высокое качество. На фабриках это делается быстрее, в огромных вращающихся барабанах, стоящих последовательно (листья из одного в другой по конвейеру перемещают), вся сушка занимает час, – но лист становится хрупким и ломким, легко рассыпается в пыль. После сушки лист подвергается измельчению в особых жерновах, но это совсем другое, на выходе должны получиться мелкие пластинки, кусочки листьев, а не порошок! И до этой процедуры еще не измельченный лист подвергается выдержке – в мешках, в больших помещениях с естественной системой вентиляции. Длительностью (для чая высокого качества) от девяти месяцев до трех лет – причем через каждые три-пять месяцев мешки должны переворачиваться! При промышленной технологии (с искусственной продувкой горячим воздухом) срок сокращается до двух дней. Затем, как уже было сказано, измельчение, и фасовка – последнее, для высшей категории, тоже вручную.

– Сейчас это твой университет, – сказал дон Педро, – и Карл Маркс, что стоит у тебя в шкафу, абсолютно прав, говоря: новая стоимость возникает лишь в процессе производства. А все прочее при этом лишь распределение уже произведенного, а также обслуга и охрана. Отсюда вывод – знать, как изготовляется какой-то продукт, пользующийся спросом, будет намного полезнее, чем тратить годы на удовольствия. Любые деньги имеют свойство заканчиваться, а благосклонность сильных мира сего тоже весьма переменчива. Но если ты у тебя есть дело, умение и опыт – то ты всегда удержишься в седле.

Всего через пару месяцев на плантацию привезли новые машины – для чая низших сортов, зато стоящего дешевле и производимого в большем количестве. При том что выпуск элитного чая не был свернут. Также появились новые люди – святой отец, падре Диас, и еще сеньор дель Рио (к которому дон Педро иногда обращался «господин майор»), и еще с полсотни угрюмых типов, похожих на переодетых солдат и говорящих между собой не по-испански.

– В большинстве славяне: сербы, хорваты, чехи, поляки, украинцы, – сказал дон Педро в ответ на вопрос Эрнесто. – Здесь помогут с техникой, ну и конечно, в охране. Ну а падре присутствует не только ради заботы о наших душах, но и как представитель нашего кредитора. Церковь, мой мальчик, это не молельный дом, а старейшая и успешнейшая корпорация – раз существует уже скоро как две тысячи лет, задолго до Ротшильдов и Рокфеллеров, пережив всяких там ломбардских ростовщиков и флорентийских банкиров. И, как любая организация, какие бы цели она ни заявляла, – не может существовать без денег. А деньги любят оборот и прибыль.

Падре Диас был вездесущ и шумлив – в первый же день, собрав всех работников, произнес речь, смысл которой сводился: мы все как одна семья, дон Эрнесто нам как отец, строгий, но любящий и справедливый, – и все мы должны помнить, что если его бизнес не будет успешен, то и мы станем бедны. А в следующие дни он носился по плантации, всюду совал нос, выспрашивал доверительным тоном – и об особенностях производства чая, и что нового у прихожан. Дон Педро тоже часто ходил по плантации, заглядывал в цеха, но больше слушал и смотрел, говорил же мало и лишь по делу. Ну а дон Эрнесто-старший продолжал играть роль хозяина фирмы, но исключительно для соседей, внутри плантации он ничего не решал. Что до Эрнесто-младшего, то он следующий год провел в имении, хотя раньше думал сразу после колледжа поступать в университет в Буэнос-Айресе. Но дон Педро сказал:

– Может быть, ты никогда не станешь владельцем плантации. Но в жизни тебе всегда пригодится умение управлять людьми. Чтобы быть вожаком, за которым идут, надо разбираться, кому можно доверять, от кого сколько требовать и что кому-то поручать нельзя, потому что не справится. И в плане получения такого опыта чайная плантация, учитывая особенности организации труда на ней, – это самый лучший твой университет.

Рабочий день был сокращен до девяти часов (вместо прежних десяти). Но никому больше не дозволялось сидеть без дела, каждый должен быть чем-то занят – пойманных лентяев без жалости штрафовали, а уличенных в небрежении тотчас же выбрасывали за ворота. Дон Педро при этом не давал поблажки и себе (а также Эрнесто), иногда даже обедая не в господском доме, а за одним столом с рабочими, такой же простой пищей из простой посуды. А по вечерам дон Педро еще и учил Эрнесто разным полезным вещам. Например, стрелять из пистолета, и прицельно, и по-ковбойски, «с бедра». Или хитрым приемам боя без оружия. Или же они играли в шахматы – дон Педро оказался сильным игроком. Или просто беседовали, на самые разные темы.

– Эксплуатация? Верно написано у Маркса, что рабочая сила – это товар, который присваивает капиталист, – поскольку имеет такую возможность. Но, как на любом рынке, другая сторона также желает отдать меньше, получить больше. Честно ли поступали те, кто получал плату от твоего отца – за свою плохую работу?

– Отец просто был добр, – не соглашался Эрнесто, – у других плантаторов рабочие за ту же или даже меньшую плату работают не десять, а двенадцать, даже четырнадцать часов. И за провинность их бьют плетьми, как во времена рабства сто лет назад. А сколько бы стоил труд наших пеонов, если по-честному, без вычета прибавочной стоимости?

– Без вычета? – заметил дон Педро. – А на общие нужды? Машины, еще два цеха и склад, что построили, удобрения, электричество – это вложения в основной капитал, но ведь и рабочим выгодно: больше продаж, больше прибыль, больше и трудящимся перепадет. Дорогу вымостили, по которой все ходят и ездят. Отец Диас лазарет открыл, уже кого-то бесплатно лечили, и даже жалованье выплачивали за эти дни, хоть и в половинном размере. Со следующего года для детей и школа будет, хотя бы начальная. Ты учти, что Маркс – это прежде всего экономист, с его «Капиталом», который во вполне себе капиталистических университетах изучают господа эксплуататоры. Хотя у Маркса есть хорошая политика – ты «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» читал? А вообще, политические аспекты гораздо лучше у Ленина – но его желательно прочесть на русском. Поскольку в переводе иные вещи не так понятны – в русском языке многие слова разные смысловые оттенки имеют, которые ты и не поймешь.

Эрнесто лишь пожал плечами. Ему не доводилось общаться с русскими – хотя провинция Кордова лежала не так далеко от парагвайской границы, где уже полтора десятка лет, с «войны Чако», была многочисленная и влиятельная русская община, члены которой бывали и в Аргентине. Но те русские, как слышал Эрнесто, были беглыми роялистами и смотрели на «левых» (репутацию которых имела семья Гевара) совершенно не дружески, а потому их не было в круге друзей семьи.

– Я могу тебя научить, если хочешь, – сказал дон Педро, – и лишним тебе не будет. Неизвестно, куда тебя еще забросит судьба – а русские сейчас одни из двух мировых игроков. Да и русская литература очень познавательна.

– Откуда вы знаете их язык, дон Педро? Вам приходилось говорить с русскими? Вы были в России?

– Мой мальчик, я знаю два десятка языков – так уже меня гоняло по миру. Да, я общался с русскими, и даже советскими – в Испании, когда там шла война, и в Италии, в войну последнюю. А на последний вопрос – прости, не отвечу.

Русский язык был труден – в отличие от английского, имеющего с испанским много общего. Совершенно другой алфавит, лишь отдаленно схожий с латиницей. И как сами русские различают целых шесть падежей? И как они обходятся без артиклей? Лексика также совершенно чуждая – если в испанском, французском, итальянском много слов с латинскими корнями, в английском и немецком они тоже есть, то в русском они редки и, как правило, заимствованы из вышеперечисленных языков. И свободный порядок слов в предложении – впрочем, как и в разговорном испанском. Ну и каждое слово может иметь различный смысл, зависящий от контекста – который лишь русский поймет. Но очень хотелось прочесть в подлиннике Ленина – который, как слышал Эрнесто, был столь велик, как Маркс!

Соседи сначала приняли нововведения настороженно. Что с плантации Гевара с позором выгнали прежнего управляющего, уличенного в халатности и воровстве, – так покажите, кто бы на таком посту и не приворовывал, это ангелом во плоти надо быть! А дон Педро, вероятно, не самых благородных кровей, раз не гнушается черной работой – фактически сам хозяйством управляет. И зачем ему резкое увеличение объема продукта – уж не собирается ли этот чужак подвинуть нас, давних участников чайного рынка, полюбовно договорившихся о доле каждого? Сразу войну объявлять никто не стал – но в имение зачастили гости (и соседи-плантаторы, и представители местной власти). Однако дон Педро всех успокоил:

– Господа, мы вам не конкуренты. В мои планы входит поставка чая в Европу – на рынок, для вас неинтересный. Что до моей манеры ведения дел, то мне случалось заниматься бизнесом в Соединенных Штатах – где все происходит гораздо быстрее и жестче, чем в вашем благословенном краю. Может быть, гринго не слишком достойные люди – но на мой взгляд, вовсе не зазорно учиться их умению зарабатывать деньги.

Первые партии чая ушли в Буэнос-Айрес и дальше на пароходах в Испанию уже в феврале сорок шестого. Причем высший сорт, отобранный из прежнего задела – «чтоб нас там узнали», – но по цене, лишь немного большей, чем у товара «для семьи на каждый день». Прибыль была достигнута ужесточением эксплуатации рабочих: за малейшую оплошность и даже просто за неусердие полагались штрафы. Неумелых – беспощадно выгоняли за ворота. Решение принимал лично дон Педро – и в один из дней кто-то из только что уволенных крикнул ему в лицо:

– Паразиты, кровососы! Видел бы наш прежний добрый хозяин, что вы тут творите! Лжете, что «мы одна семья» – а нас гоните с голода помирать. Эксплуататоры, буржуи… – и дальше последовало грязное ругательное слово.