Влад Бобровский
Отличники от других… Первая четверть
Незаметно прошли еще полтора часа, и Машины родители начали собирать вещи. Сама девушка уже оделась и расчёсывала волосы. Я понял, что наступила пора прощаться. Я помог спустить воздух из матрасов и погрузить их в большую сумку. Мы все встали и, нагрузившись сумками и рюкзаком, двинулись по пляжу к стоянке. Я держал Машу за руку, а в другой руке нёс сумку с матрасами. Девушка шла уверенно, почти грациозно, лишь немного прихрамывая, а я не мог оторвать взгляд, откровенно любуясь и рискуя её смутить.
– Этот день – для меня, пожалуй, лучший за последние несколько лет! – услышал я её голос.
Взгляд Маши был устремлен в морскую даль, на губах играла лёгкая улыбка.
– Для меня тоже, – отозвался я. – Мне сложно объяснять свои чувства, но я точно знаю, что многие из них я сегодня испытал впервые в жизни. А такие вещи не забываются.
– Давай запомним эту дату – 23 августа?
– Давай, – ответил я и незаметно показал девушке монетку, улыбнувшись в ответ на её открытую улыбку.
Маша тоже достала из кармана шортов монетку и, незаметно от родителей, продемонстрировала мне таким грациозным жестом, что я многое бы отдал, чтобы она ещё раз повторила его.
Подойдя к «Волге», мы погрузили все вещи в большой багажник, и папа сел за руль, запуская мотор.
– До свидания, Влад! – Анна Петровна кивнула мне. – Наше знакомство оказалось интересным, и я с радостью надеюсь видеть тебя в нашем доме.
– До свидания, Владислав! – Фёдор Тимофеевич, вышел из урчащей на холостых оборотах машины, и, обойдя её, крепко пожал мне руку. – Мы и наш дом открыты для тебя. Машенька сообщила тебе наш телефон?
– Да, спасибо большое! Я тоже очень рад знакомству! Счастливого вам пути! Вы – очень хорошая семья!
Когда родители сели в машину, я повернулся к Маше, всё ещё улыбаясь.
– Ну что, пока?
– Пока, Владик! Береги себя! Я буду ждать нашей встречи, и скучать буду.
Она опустила глаза. Я порывисто обнял девушку, на секунду вдохнув её аромат и почувствовав, как поддалось порыву гибкое стройное тело. Она отпихнула меня рукой и погрозила пальцем, скорчив шутливо строгую гримасу.
– Ну, мы же договорились!
– Извини, не сдержался, – стушевался я. – Просто не мог тебя не обнять.
– Хорошо! Мы это потом обсудим. До свидания!
– До свидания, Маша! – я помог подруге занять заднее сиденье в машине и захлопнул дверцу.
«Волга» тронулась и, развернувшись, быстро скрылась за поворотом шоссе. Я стоял и смотрел ей вслед, ничего не слыша вокруг.
Очнулся я, осознав, что со мной разговаривают.
– Наконец – то! Мог бы и рассказать, что это за малолетка, которую ты в машину усаживал. – Сестра как всегда, не выбирала выражений, когда формулировала свою мысль.
– Я же сказал тебе, что иду купаться с девушкой! – Невольно завёлся я с пол-оборота, среагировав на выпад.
– Да не может быть у тебя девушки! – Новый тезис сестры звучал как всегда, категорично. – Ты ещё маленький.
– Конечно, послушав тебя, понимаешь, что в мире существует одна взрослая женщина. Это ты сама. И мнения других людей, отличающиеся от твоего собственного – неправильные. Когда станет по-другому, скажешь. Может, тогда и расскажу, как зовут мою знакомую.
Ответной фразы я не дождался. У сестры выключился звук. Желание узнать и желание поддеть меня боролись в ней, и следы этой борьбы явственно отражались на её лице.
– Ладно! Потом поговорим…, – ответила она, наконец, развернулась и пошла на пляж.
Я подумал: «Интересно, она только сцену нашего прощания видела, или…? Хотя, какая уже теперь разница?» Мне захотелось уединиться, и я побрел в лагерь, в надежде найти какую-нибудь скамейку в тени. В кармане я вертел в пальцах монетку, так неожиданно ставшую для меня драгоценной. Думать не хотелось. Лишь в глубине сознания вертелась смутная мысль, что план на сегодня успешно выполнен. И от этого я чувствовал удовлетворение.
Вечером начался дождь, который скоро превратился в тропический ливень с грозой. Ветер нагибал деревья, бросая потоки воды в стекла комнаты. Я любил такую погоду, вдыхать наполненный озоном и электричеством воздух и думать, мечтать, наблюдая за буйством стихии. В такие минуты я хотел быть один на один с ней. Это как очищение. Мне сейчас это было особенно необходимо.
Домой. Дом чудес и неожиданностей.
Оставалось пять дней до отъезда домой. Я послушно соблюдал режим дня, делал зарядку, купался, читал книги, а вечером смотрел кино с отрядом в летнем кинотеатре. Я усиленно тренировал мускулы, подтягивался на перекладине, отжимался от пола, поднимал тяжелые камни на пляже. Мой организм запомнил вес Маши, и теперь, казалось, подстраивал свои возможности, чтобы носить её на руках в дальнейшем. И мне нравилось, как мышцы рук и ног приятно побаливают после тренировки и понемногу увеличиваются в объеме, не помещаясь в рукава старых рубашек. За эти дни у нас был один пеший поход к водопадам и прощальный костер вечером перед закрытием лагеря. В лесу во время похода я нашёл ржавую стреляную гильзу от винтовки, которой на вид, было не меньше пятидесяти лет. А ещё, набрался храбрости и стал на секундочку под ледяную воду водопада. Несмотря на стоявшую жару, я продрог моментально и нисколько не укрепил свою силу воли, как планировал, чтобы научиться без содрогания входить в море. Прощальный вечер в лагере, костёр и дискотека с играми оказались очень шумным мероприятием. Всем разрешалось не спать после полуночи, играть в активные игры и плясать на площадке под звуки живого оркестра с барабанами и блестящими начищенной медью трубами. Ведущий тоже был, но музыка и песни были строго идеологически подобраны, и ничего более ритмичного, чем ВИА «Самоцветы» и группы «Криденс» не звучало. Мне была необходима смена обстановки. Я хотел домой. И у меня теперь была весомая причина вернуться в родной город. Возможно, эта «причина» тоже ждала встречи со мной, хотя я и не был на сто процентов уверен в этом. Единственный способ проверить – это добраться до телефона. Для междугородной связи у меня не было ни карманных денег, ни возможности нормальный телефон найти. В лагере почти все аппараты в корпусах были настроены только, чтобы звонить пожарным или в скорую помощь.
В день отъезда мы встали рано утром, сходили на завтрак и столпились возле маленьких, пропахших бензином автобусов «Кубань», чтобы ехать на вокзал в Новороссийск. Часовая поездка в переполненном автобусике по серпантину и панорама Цемесской бухты с танкерами и военными кораблями на рейде меня очень впечатлили. Но что-то не состыковалось у перевозчиков детей, и мы часа четыре ждали на вокзале, пока прицепят к составу специальные вагоны до Ростова. Надо сказать, что здесь скопилось много ребят и из других лагерей. Все загорелые, шумные, веселые, с трудом удерживаемые воспитателями в пределах территории привокзальной площади. Бабушки с семечками, мороженым и лимонадом, наверное, месячный план продаж выполнили за эти несколько часов. Я предложил маме и сестре погулять по городу, но мое предложение было мотивированно отвергнуто, а сестра нарисовала картинку того, как мы с чемоданами бежим по шпалам за удаляющимся поездом под звуки популярной песенки Валентины Толкуновой.
Наконец, разрешили занимать места в вагоне, нагревшемся на солнце как духовка. Запас лимонада катастрофически таял, а очередь к туалету росла, и все напряжённо ждали, пока поезд тронется и покинет пределы санитарной зоны города.
Восемь часов поездки прошли незаметно. И вечером мы уже переезжали по металлическому разводному мосту через реку Дон. Стук колес гулко передавался конструкции моста, оглушительно грохотавшего через открытые окна душных вагонов. Папа встречал нас на перроне, и, лавируя с чемоданами в толпе приехавших и встречавших, повел нас к машине такси, уже стоявшей поодаль от остальной вереницы «Волг» с шашечками. Втиснувшись в почему-то «Москвич» (частник), мы минут через двадцать уже выгружались у нашего дома, который всегда казался мне таким уютным и родным. Было уже половина десятого вечера, и это серьезно сдерживало моё желание схватить телефонную трубку и набрать знакомый номер, который я на всякий случай выучил наизусть. Подумав, решил не напрягать ситуацию, ушёл в свою комнату разбирать вещи, большую часть которых составляла одежда, требующая генеральной стирки. Я разложил привезенные морские камушки, ракушки, стекляшки, гильзу в свой ящик, а драгоценную монетку – в свой кошелёк. Наконец, добрался до кровати и проспал часов шестнадцать, до середины следующего дня.
Солнечный свет разбудил меня. Вспомнив, что ещё два дня осталось до начала школьных будней, я решил провести свободное время с максимальной пользой, позанимался с гантелями до лёгкой усталости и только потом, вышел завтракать. Дома была только бабушка, которой пришлось в двух словах рассказать за завтраком обо всех интересных случаях, произошедших на море. Два слова растянулись на полчаса. Наконец, завтрак закончился, и я сказал, что пойду гулять в город. Уединившись в комнате и затаив дыхание, набрал заученный номер. По растущему количеству длинных гудков я догадался, что дома никого нет. Разочаровано положил телефонную трубку и, взяв первый попавшийся том Большой Советской Энциклопедии, начал его рассеянно листать. Мне вдруг стало необъяснимо одиноко. Намеченная мной за последние несколько дней цель отодвинулась, но высвободившееся неожиданно время я не мог спланировать, хотя и нужно было сходить в школу, получить учебники и уточнить время сбора перед 1 сентября. Просто сидел и думал о Маше, чем она занимается сейчас, как готовится к школе, как общается с братом и своими друзьями. В том, что у неё есть друзья, я не сомневался, но хотел понять, обрадуется ли она мне, или я окажусь скучным и не оправдаю её ожиданий. Другими словами, я медленно робел, а телефон становился для меня неприятным и пугающим, почти как ледяная вода водопада. Вытащив монетку, покрутил в пальцах, внимательно рассматривая старинную чеканку, и вдруг подумал, что Маше скорее понравилась бы моя решительность, чем стеснительность, которую я лицемерно называл тактичностью. «Пора бы от стеснительности тоже избавляться» – пришла в голову мысль, и я, набрав в карман двухкопеечных монет для телефона-автомата, выскочил на улицу, с наслаждением вдыхая свежий воздух родного города, и побежал на остановку трамвая. В центре пересел в «гофрированный», как будто собранный из металлического шифера, трамвай пятого маршрута с огромными сдвижными дверями, который шёл в Рабочий городок. Почему-то, на этом маршруте ходили старые советские трамваи, хотя на всех остальных уже работали современные чешские вагоны. Выйдя на конечной остановке, я растерянно оглядывался, рассматривая незнакомые переулки, застроенные частными домами. Думал, что исходил свой город вдоль и поперёк, но сейчас передо мной был район, куда не ступала моя нога. Я прошёл квартала три, прежде чем нашёл телефонную будку с разбитыми стёклами, в которой не была с корнем вырвана трубка. Приложив её к уху, не услышал гудка, только треск помех. Побрёл дальше по улице, вчитываясь в фамилии жильцов на табличках домов. На перекрёстках переулков я останавливался, вращая головой в слабой надежде увидеть белый «универсал». Пройдя пару остановок, увидел у почерневшего от времени четырехэтажного здания ещё один телефон-автомат. Вид его не обнадеживал. Похоже, что у кого-то очень злого была большая обида на него. Я осторожно взял висевшую на проводе трубку и приложил к уху. Постучав по скобе, с ликованием услышал непрерывный гудок, выудил двухкопеечную монетку и, засунув в монетоприёмник, набрал номер. Машин голос звонко прозвучал после второго гудка.
– Алло?
– Машенька, это ты? Здравствуй! – я почти кричал, боясь, что она не услышит, если в этой пострадавшей трубке не работает микрофон.
– Владька! Привет! Ты где? – её радостный голос окончательно рассеял все мои сомнения.
Я растерялся, потому что не знал, как ответить на простой вопрос девушки. Приглядевшись, неуверенно прочитал в трубку название улицы с ближайшей видимой мне таблички.
– А как ты попал туда? Это ведь далеко…, – в голосе Маши слышалась тревога.
– На трамвае приехал. Я звонил, но никто не брал трубку.
– Мы минут двадцать назад зашли. Папа возил меня в бассейн. Я часто хожу туда. Слушай, у тебя есть сейчас время? Приезжай к нам домой.
– Я к тебе сегодня и ехал. Можешь объяснить, как отсюда добраться до вас?
– Конечно. Сейчас возвращайся к трамваю и садись в сторону Вокзала. Доедешь до Проспекта, иди в сторону обувной фабрики…
Я, наконец, понял, куда именно нужно прийти, о чём и сообщил подруге. Следующие двадцать минут я потратил, пройдя пешком в нужное место, полагая, что зря потрачу кучу времени в ожидании трамвая. Свернул на указанную улицу, нашёл нужный номер дома и подумал, что ошибся в своих выводах. Пройдя немного дальше к продуктовому магазину, я зашёл в аккуратную телефонную будку и снова позвонил девушке.
– Знаешь, Маш, тут дом под этим номером такой большой с каменным забором и железными воротами с коваными узорами на них. Ты мне правильно улицу назвала?
– Конечно, ты правильно наш дом нашёл. Давай, заходи, я уже выхожу.
Я бросил трубку и подбежал к окованной железными полосами, добротной деревянной калитке. Над прорезью для почты красовался искусно выкованный рог на цепочке – старинный символ почтовой службы. Я нажал кнопку звонка, и почти сразу же дверь открылась, а передо мной вспыхнули озорные огоньки в знакомых зеленых глазах улыбающейся Маши. Она звонко чмокнула меня в щёку, и я в ответ сделал то же самое, обняв её. Девушка была одета в мягкий, спортивного стиля, комбинезон цвета стали и мягкие замшевые полусапожки с прорезями, по существу бывшие босоножками. От нее веяло свежестью и неуловимым ароматом каких-то духов. Влажные волосы спадали на плечи из-под капюшона.
– Машенька, объясни, пожалуйста, почему каждый раз, когда я тебя вижу, поражаюсь твоей красоте и элегантности?
– Спасибо, Владик, я буду считать это комплиментом! – рассмеялась девушка. – Пошли в дом, попьём чаю, а потом я тебе всё покажу. Так здо́рово, что ты пришёл!
– Веди меня, фея! Я пришел к тебе во дворец, и мне здесь нравится! – шутливо продекламировал я, и мы пошли, держась за руки. Девушка опиралась правой рукой на тросточку, и я помог ей подняться по лестнице, сложенной из белого камня, ведущей на веранду перед парадным входом просторного двухэтажного дома из красного кирпича с мансардой под высокой черепичной крышей. Вдоль перил лестницы и стен веранды были прикреплены никелированные трубы-поручни, придающие модернистский стиль архитектуре дома. Задняя часть его утопала в зелени фруктовых деревьев старого сада.
– Мама сейчас на работе, папа поехал в свой институт, а Мишка к друзьям пошёл. Так что я постараюсь сама быть гостеприимной хозяйкой! – объявила Маша своим звонким голосом. – Заходи, не бойся, Джек не кусает гостей.
Хорошо, что она это сказала, потому что, войдя в дом, я наткнулся на огромного чёрного ньюфаундленда, который тихо ждал за дверью, пока я весь войду, и стал с интересом обнюхивать меня, не показывая впрочем, признаков агрессии. Я оценил мощность этого млекопитающего и с опаской обошёл его. Девушка, заметив мою неуверенность, взяла своего домашнего любимца за ошейник и отвела в комнату на первом этаже, закрыв за ним дверь. Мы прошли в просторное светлое помещение кухни, посреди которой стоял большой резной дубовый стол с шестью стульями, и подруга засуетилась, готовя чай.
– Можешь помыть руки. Ванная направо. – Она показала рукой в сторону большого круглого зала, пол которого был выложен светлой коричневато-зелёной плиткой с узорами, как в наборном паркете. На стенах, покрашенных светлой краской по периметру всего зала были развешены чёрно-белые и цветные фотографии в рамках разных размеров. Над ними располагались люминесцентные светильники, выделявшие светом отдельные работы, что в целом создавало впечатление выставки профессиональных фотографов. В самой светлой части зала, напротив широкого, на всю высоту стены окна, стоял большой, обитый зеленоватой кожей диван, обращённый к стене с настоящим камином. Огромный цветной телевизор «Panasonic» громоздился на тумбочке. Перед диваном стоял журнальный стол, который, как я заметил, мог трансформироваться в обеденный. Вдоль стен и перил лестницы сверкали художественно изогнутые, отполированные латунные трубки, служащие должно быть, дополнительными поручнями для Маши, которая в этом доме училась заново ходить. Свет в зал первого этажа проникал не только через окна, но и через прозрачный фонарь в крыше, который был виден в просвет спиральной лестницы, ведущей на второй этаж и в мансарду. В просторной ванной комнате все стены и пол были выложены красивой плиткой голубовато-серого оттенка, а вместо ванны в полу оказался небольшой бассейн, также облицованный светло-салатной плиткой, в который вела никелированная лесенка. Блестящие поручни были вделаны в стены и сами просились в руки в любой точке помещения. Вымыв руки, я осмотрелся, заметив в холле слева от лестницы дверь с матовым стеклом, открыв которую, увидел просторный светлый спортивный зал. На деревянном лакированном полу стояли настоящие тяжелоатлетические тренажёры, беговая дорожка, брусья, шведская стенка и теннисный стол. К потолку подвешены гимнастические кольца, а к стене прикреплён баскетбольный щит с кольцом. Хорошенько рассмотреть всё это спортивное богатство помешал голос Маши, приглашающий меня за стол. Я аккуратно закрыл дверь и вернулся в кухню. На столе красовался большой дымящийся фарфоровый чайник. Затейливой формы чашки из сервиза были наполнены ароматным чаем. Несколько вазочек с печеньем, конфетами и пирожными дополняли сервировку стола. Девушка сняла красный фартук и стояла, ожидая меня и улыбаясь.
– Вот это чудеса! Как быстро ты успела всё это приготовить? – поразился я.
– Садись, давай, восторженный принц! Разговорами сыт не будешь.
Мы с удовольствием пили чай с пирожными и конфетами. Маша рассказывала, как они доехали с моря, как ездили встречать Мишку, как она слушала его рассказы о Москве и институте. Я рассказал ей о нескольких днях в лагере, походе к водопаду, пионерском костре и поездке на поезде домой.
– Какой красивый у вас дом! Я никогда ещё не был в таком. Всё так классно продумано! – продолжал я восхищаться.
– Да, это папа с дедушкой и Мишкой всё придумали и построили. На нашем участке стоял старый дедушкин дом, добротный, бревенчатый. Новый они начали строить лет шесть назад. А все мы жили в маленьком деревянном. Я до сих пор помню запах сосновых бревен. Дедушка Тима очень хотел дожить до завершения строительства. Ему посчастливилось пожить в новом доме почти два года.
В глазах Маши была грусть.
– А эти фотки в холле…? – решил сменить тему, чтобы помочь подруге уйти от невесёлых воспоминаний.
– Это мы с папой привозим из путешествий, – оживилась девушка, как ни в чём не бывало, продолжив рассказ. – Среди них есть ещё фотографии из зарубежных командировок. Папа у нас – профессор в университете, часто ездит на конференции учёных, пишет научные труды и преподаёт студентам психологию. Обычно, в командировках у него остаётся немного времени для поездок на природу и по городам мира. Он так интересно рассказывает нам о тех местах, где побывал. Мы часто вечером собираемся вместе на том зелёном диване в зале, зажигаем камин, если холодно, и слушаем его рассказы, рассматриваем фотографии и сувениры. У нас в семье традиция: каждый может написать рассказ в книгу о путешествии после каждой поездки, в которой побывал. А потом мы издаем свои книги, перепечатывая рукописи на машинке и, добавляя фотографии, сшиваем их в настоящие переплёты. Здесь есть библиотека, где наши книги хранятся как семейный архив. Мы их даём друзьям почитать.
– Я тоже хочу почитать ваши книги! – загорелся я, не скрывая своего удивления и восторга от простой, но очень интересной идеи этой неординарной семьи моих новых знакомых.
– Конечно, Влад, я обязательно покажу тебе их, и ты сможешь взять почитать. Я буду очень рада, если тебе понравится.
В глазах Маши светился восторг. Она снова излучала неудержимую энергию.
– Спасибо, гостеприимная хозяйка. Всё было очень вкусно и просто великолепно, – сказал я, вылезая из-за стола. – Теперь я помогу тебе помыть посуду, а ты сиди и командуй, куда всё ставить.
– Оставь, Владик, я уберу позже.
– Нет, я так не могу, Машенька, разреши тебе помочь, – вступил я в шутливый спор. – А то, потом спать плохо буду.
Маша, приподнявшись было и, опираясь на стол, снова села. Закинув повреждённую ногу на ногу, она с наслаждением вытянулась на стуле, убрав волосы за плечи.
– Ну ладно, только ради твоего спокойного сна один раз можно, – сдалась она, сверкнув озорной улыбкой.
Под руководством моей подруги я быстро справился с заданием. Моё внимание привлек большой двустворчатый холодильник «Rosenlew». Ростом он был повыше меня. За одной из створок располагалась многоуровневая морозильная камера, а за второй – в несколько ярусов полки с продуктами.
– Уважаю красивую и качественную технику. Я такой только в иностранном журнале видел, – сообщил я Маше, нехотя закрывая створку.
– Это чудо папа заказывал в Германии. Его контейнером привезли весной. Очень удобная вещь! Красивый, как ты верно заметил.
Девушка встала, опёршись на стол кулачками.
– Ну, что, готов к новым открытиям?
Она горела желанием мне всё показать.
– Конечно, Маш!
Она вышла из кухни по направлению к лестнице, тяжело опираясь на трость, и я заметил, что хромает она сильнее, чем обычно. Я приобнял её за талию.
– Что, нога болит?
– Да, у меня бывает сильная боль. Знаешь, похоже, как будто пальцы на ноге судорогой сводит? Только их – то, нет. Врачи называют такие боли фантомными. Это пройдёт постепенно, года через два – три. А пока лекарства глотаю.
Маша поднялась по лестнице на второй этаж, крепко держась за перила. Я шёл за ней, стараясь поддержать.
– Спасибо, Владька, я научилась в своём доме справляться, – улыбнулась она. – Давай зайдём ко мне в комнату, я приму лекарство и сниму протез. Пока боль утихнет, лучше ногу не нагружать. Похожу на костылях.
Мы прошли в её спальню – светлую уютную просторную комнату с большой кроватью посередине, шкафом, трюмо, креслом-качалкой и несколькими пуфиками. У окна стоял письменный стол с лампой и полочками с книгами над ним. На стене, напротив кровати на кронштейне висел маленький телевизор. Стены комнаты были до высоты в полтора метра облицованы деревянными панелями, а выше, светлыми обоями с интересным рисунком каких-то неведомых пейзажей, напоминающих гравюры. На полу, на паркете по обеим сторонам кровати лежали толстые мохнатые ковры.
– Ну вот, здесь моя норка, – проговорила девушка, смущённо улыбаясь.
– Как тут уютно и здо́рово! – воскликнул я.
– Здесь я чувствую себя в безопасности. И здесь никто не имеет права меня беспокоить, трогать мои вещи, если я этого не хочу. Такое у нас правило в семье. У Мишки своя комната тоже есть. У него свой беспорядок, но это – его беспорядок. И никто кроме него не может вторгаться туда.
Маша присела на кровать и сняла протез, массируя изувеченную ногу.
– Подашь костыли? Они в углу за дверью.
Я принёс лёгкие костыли, а моя подруга достала из тумбочки рулон эластичного бинта и аккуратно наложила на культю ноги плотную повязку, одев поверх её вязаный из толстых эластичных ниток белый носок.
– Ну вот, жизнь снова обретает краски!
Девушка осторожно поднялась на здоровую ногу, опираясь на костыли, прошла вокруг кровати к столу, взяла из ящика коробку с лекарствами, наклонилась и, отыскав нужную упаковку, выковыряла из нее таблетку. Пока она возилась, принимая лекарство, я рассматривал фотографию, на которой маленькая девочка с косичками сидела на руках у улыбающегося деда в пиджаке и с окладистой седой бородой.
– Это ты со своим дедушкой? – поинтересовался я.
– Да, это дедушка Тима.
Маша обернулась ко мне. Неуверенная улыбка светилась в её больших зелёных глазах за овальными стёклами тонких очков в золотой оправе. Её лицо казалось чуть строже и взрослее, а по-детски припухлые щёки, небольшой нос создавали неповторимый образ и неудержимо притягивали меня к ней.
Отбросив стеснительность, я бережно взял лицо моей феи обеими руками и поцеловал в мягкие губы осторожно, словно боясь причинить боль. Её густые волосы пахли каким-то неведомым мне ароматом и щекотали моё лицо. У меня закружилась голова, а по телу заструилось тепло.
Она не отстранилась, и я почувствовал, как сильно прижала меня к себе, обняв обеими руками. Мы слились в поцелуе на целую вечность, продолжавшуюся долю секунды, пока костыли с громким стуком не упали на пол и не вернули нас в реальность.
– Ой, я, кажется, случайно провалилась в сладкий сон. Ну почему от него нужно так быстро просыпаться? – Маша слегка оттолкнула меня двумя руками, все ещё раскрасневшаяся и румяная, но тревога в её глазах не могла укрыться от меня.
Она села на кровать, глядя на меня широко открытыми глазами.
– Машенька, ты мне очень нравишься. Ты такая красивая! У меня нет слов, чтобы выразить то, что я сейчас ощутил! – я растерялся, не зная, что ещё сказать, и почувствовал, что густо покраснел.
Помолчав минуту, она быстро и с волнением заговорила:
– Владик, пойми, я – девушка, и для меня это очень серьёзно. У меня никогда раньше не было близких друзей – парней. Я не очень верила, что кто-то по-настоящему заинтересуется такой как я. И мой дефект сильно влияет на это. Я боюсь быть обманутой. Я… – Маша замялась, подбирая слова. – Мне очень приятно, что я у тебя вызываю симпатию. И ты мне тоже нравишься! Но прошу тебя: подумай ещё не один раз. Скажи мне самое главное – честно: готов ли ты – здоровый молодой человек – стать другом девушке – инвалиду? Готов ли к тому, что я не смогу никогда полноценно ходить, а порой и делать самостоятельно элементарные действия, играть в спортивные игры, танцевать? У меня могут быть кризисы и конфликты с самой собой, порой нелогичные для окружающих. Ты не сможешь привести меня в общество своих друзей, не рискуя услышать за спиной насмешки или сочувственные перешёптывания…
– Девочка моя дорогая! – я сел рядом, обняв подругу, и почувствовал, как она напряглась всем телом. – Как мне сказать тебе, что познакомившись с тобой, я думаю о тебе каждый день и ночь, представляю твоё красивое лицо, твоё стройное гибкое тело и хочу быть с тобой. Ты ни разу не дала мне повода усомниться в своей ловкости и самостоятельности. Я начал тренироваться, чтобы стать сильным и достойным носить тебя на руках, беречь и защищать. Ты мне нравишься такой, какая есть, и мне неважно мнение окружающих, если они не понимают моих чувств. Я тебя уважаю как никого другого. Я уверен, что скоро смогу по-настоящему полюбить тебя, Машенька, помочь тебе обрести в жизни то, чего ты достойна!
Девушка прильнула к моему плечу, и я гладил её по длинным густым волосам, зарывшись в них носом и вдыхая аромат её духов. Она обняла меня руками, и мы с ней сидели, прижавшись, друг к другу, боясь пошевелиться и нарушить этот маленький, только что созданный нами хрупкий мирок. Потом она поднялась, потянув меня за руки. Я встал на ноги, и прекрасное лицо оказалось близко-близко. Я осторожно снял её очки, положил, не глядя, на стол и стал целовать её во влажные от слез огромные зелёные глаза, щёки, маленькие уши, губы, лоб. И она отвечала на мои поцелуи неуверенно, робко прижимаясь своими мягкими чувственными губами к моему лицу. Я, крепко обняв Машу, приподнял её от пола. Она прижалась ещё больше и обвила меня ногами, шепнула на ухо:
– Сядь!
Мы осторожно сели на кровать. Она тоже взяла моё лицо своими мягкими ладошками и, глядя в глаза, начала пальцами массировать мои виски, макушку, затылок, заднюю часть шеи. Я почувствовал приятное тепло, разливающееся по телу. Напряжение, овладевшее мной, куда-то исчезло, и появилась приятная легкость и бодрость. Захотелось летать, как в детстве.
– Что это, волшебница? Я чувствую такую лёгкость, тепло по всему телу.
Девушка кивнула, улыбаясь.
– Это древнее славянское искусство – «любжа» называется, – чуть слышно начала рассказывать она. – Помогает расслабиться и насладиться прикосновениями любящих друг друга людей, обмениваясь энергией, без интима. Мне приятно, и ты тоже можешь почувствовать удовольствие, увидев в глазах у партнёра, насколько то, что ты делаешь, ему нравится. Твои мысли должны быть сосредоточены на ощущениях любимого человека. Важно чувствовать друг друга, прислушиваться и не произносить слов.
Мы сидели с Машей, окунувшись в тишину, и слушая друг друга. Я погладил её по спине, стал бережно массировать бедра, колени, ощутив их округлость и упругость мышц. С затаённым страхом, осторожно коснулся повязки на повреждённой ноге, стараясь передать тепло девушке через свои ладони. Я увидел что-то в бездонных глазах Марии, похожее на наслаждение. На лице её появилась слабая мечтательная улыбка.
– Я чувствую тепло твоих рук, – прошептала она. – Это классно! Боль уходит… Спасибо тебе, добрый волшебник!
Прошла вечность или час, а может быть пять минут. Мы потеряли счёт времени, купаясь в наслаждении. Наконец, девушка поймала мои руки своими, ловко повернулась, опершись на меня и встала, подхватив с пола костыли.
– Это было замечательно! А теперь пойдём, я покажу тебе наш дом.
Маша первая вышла из комнаты, заставив меня очнуться и вернуться к реальности. Я вышел следом, готовый поддержать подругу, если она вдруг споткнется. На втором этаже был небольшой зал с торшером, журнальным столиком и лёгкими плетеными креслами. Три остальных двери вели, должно быть, в ванную и в спальни Михаила и родителей. Мы спустились на первый этаж и зашли в библиотеку, протиснувшись мимо выбежавшего из неё Джека. За резной тяжёлой деревянной дверью оказалось просторное помещение с книжными стеллажами вдоль стен и огромным старинным письменным столом с тумбами. Такие столы с зелёным сукном на столешнице я видел только в кино про дореволюционную Россию. На столе красовалась сложносочинённая немецкая пишущая машинка «Underwood». В углу стоял громоздкий черный рояль с сияющей в лучах солнца лаковой крышкой. Девушка, подошла к нему, открыла крышку клавиатуры и, присев на крутящийся стул, сыграла несколько аккордов какой-то красивой пьесы, пока я читал старинные позолоченные готические буквы «Bekker».
– Этот рояль и стол, кресла и многие из этих книг дедушка привез из Потсдама, – стала рассказывать девушка, увидев интерес в моих глазах. – Он трудился там инженером-строителем несколько лет, уже после войны, и вся эта мебель была выделена ему для работы. Он восстанавливал разрушенные мосты, дороги в восточной части Германии, где сейчас ГДР. А союзники подарили ему машину за какой-то совместный проект. Дедушка Тима всё вокруг себя содержал в идеальном порядке. И строил на совесть. У него золотая медаль есть «Герой Социалистического Труда», много военных орденов, даже американский, и пистолет наградной. Во дворе его «Виллис» стоит. Между прочим – работает. Но его никто ни разу не заводил после похорон.
