Виталий Стадниченко
Записки Смерти
***
Здесь нет Времени, да и с Пространством как-то не очень. Оно, это самое пространство, выглядит как огромный замок со стрельчатыми окнами без стёкол, если я высовываюсь из них, вижу только крыши этого замка. Крыши застят небо, если оно вообще здесь есть, это небо. По крышам тяжело ходят горгульи, переваливаясь с лапы на лапу, хмуро гукая себе под нос. Иногда они хлопают крыльями, притворяясь, что пытаются взлететь. Ага. Камни. Взлететь. Я бы посмеялся, но Смерть не смеётся. По крайней мере, так сказано в Смертном Кодексе, написанном в минус шестом году до Большого Взрыва.
Я решил вести дневник. Для самоидентификации. Без этого я не могу найти себя.
Времени, как я сказал, здесь нет. Поэтому, как принято в дневниках, дат ставить не буду. Без разницы, всё равно никто не прочтёт моих записок. Хотя кто знает. Я не первый обитатель этого недоизмерения и, видимо, не последний. Ещё недавно я не существовал и вдруг очнулся в этом замке. Видимо, предыдущий Смерть ушёл.
Не спрашивайте куда. Я не знаю. Смерть вообще не отвечает на вопросы. Ну да, всё тот же Смертный Кодекс, параграф… три тысячи восемнадцатый. Подсмотрел. Помнить тут ещё буду, разбежались. Мне в принципе нужно знать только несколько вещей: Смерть ходит исключительно в чёрном балахоне, на голову натянут капюшон, из-под которого на умертвиков зыркает Синим Пламенем сама Тьма. Коса у меня острая и самозатачивающаяся. Это тоже следует знать. В замке кроме меня есть только горгульи, да и те не покидают крышу. И всё! Остальное пусть живяки знают, им за это песочные часы переворачивают. Слава Большому Взрыву не я! В жизни бы не хотел быть Жизнью! Я уж не говорю о том, что само слово «жизнь» для меня должно быть не просто ругательством, а табу для письма и произнесения вслух. Так гласит Второй параграф Смертного Кодекса.
Пора уже написать про первый параграф. А не буду! Не сегодня. А может вообще никогда. Что хочу, то и пишу.
***
Следующий эпизод я напишу от третьего лица. Так проще.
Итак, Смерть отложил перо, перечитал написанное, удовлетворённо улыбнулся. Поднял голову и увидел Цензора. Нет, сначала Смерть не понял, что это Цензор. Просто кто-то появился в замке незваным. Факт примечательный. Смерть раньше думал, что обрадуется. Ага, сейчас! Вдруг оказалось, что нет ничего страшнее внезапности. Цензор, на самом деле, не выглядел страшным. Толстенький, с вытекшим правым глазом, увечье с трудом было различимо за чёрными роговыми очками. У Цензора оказались белая и дырявая, как дрожжевое тесто, кожа и серый офисный костюм. Единственное яркое пятно – галстук агрессивно синего цвета. Проще говоря, Цензор был ничуть не страшным. Страшным было его появление.
– Творите? – хмуро произнёс незнакомец, – А разрешение есть?
– К-какое разрешение? – запинаясь произнёс Смерть.
– На творение! – строго произнёс гость, достал из кармана пиджака бело-коричневый платок и шумно высморкался.
– Вы понимаете, – продолжил он строго, – что творение строго регламентировано?
– Почему? – строптиво произнёс Смерть, – Я всего лишь пишу. Только для самого себя, если уж на то пошло. И вообще, кто вы такой?!
– Как кто? – набычился незнакомец, – Я Цензор номер 648. Вы думаете, что вы первый Смерть, который начать Творить?! Меня уже не первая Смерть знает.
– А что с предыдущей Смертью? Были знакомы? – новому Смерти внезапно стало интересно, – Что с ним произошло?
– А я откуда знаю, – ворчливо произнёс Цензор. – Предыдущий хороший был, правильный. А так разные были. Один вот скульптором творил… Горгулий его так и не вывели.
– Так что, писать мне нельзя? – понял Смерть.
– Нельзя, – сухо подтвердил Цензор, – особенно без разрешения.
– И что мне сделаете? – Тут Смерть ощутил гордость. А действительно, что?
– Мы можем вас оживить, – внезапно оскалился Цензор, – Станете человеком. Вам нравится имя Антон Ерпулёв? Станете Антоном и творите себе, сколько заблагорассудится!
От такой перспективы Смерти стало не по себе.
– Да не бойтесь, – Цензор продолжал скалиться, – Это крайняя мера, милейший. Раз вы уж начали Творить, с этим уже ничего не поделаешь. Вот вам разрешение, – в его руках внезапно появился пухлый коричневый портфель, из которого Цензор выудил искомый документ.
– Так что творите, творите! Но под контролем. Ничего не поделаешь, милейший. Придётся вас контролировать. Буду вас навещать. Внезапненько так. Внезапность, дорогой, это наше оружие. И почитывать буду иногда, рецензировать. Так что поаккуратнее пишите, да. Поаккуратнее.
И, продолжая скалиться, Цензор вышел в окно. Почему-то Смерть ничуть этому не удивился.
***
Цензор ушёл, а я остался думать о нём. Нет, ну в самом деле, кто это был?! Припёрся ко мне в дом и начал угрожать! Цензор. А я Смерть! Почти успокоившись, я вернулся к своей тетради, записал приход Цензора. Пусть будет. Чую, он ещё не раз сюда явится.
Мне не нужно было ни есть, ни спать, но комнаты для этого в замке были.
Я прошёл в обеденный зал и уселся во главе длинного стола. Деревянный стол исчезал в бесконечности зала, плохо освещённого короткими факелами на каменных стенах. Жалко, никто меня не видел, эпично всё-таки. Мрачная фигура в чёрном балахоне, лица не видно. Коса лежит прямо на столе, серое лезвие тускло отражает свет факелов.
Скучно…
***
Я сидел так долго, а куда спешить? Внезапно в тиши замка раздался мерный «Баммм» колокола. Испуганно замерли факелы, огонь в них перестал мерцать, словно замороженный. Искры остановились в воздухе.
«БАММММ» – снова рявкнул колокол. После чего раздался шелест, словно море оставляло прибрежный песок.
Я недолго недоумевал, что это. Работа. Это меня звала работа.
Я вздохнул, взял в руки косу. И пошёл к малоприметной железной двери, вдруг возникшей в стене зала. Я толкнул дверь от себя, петли обиженно взвыли.
И тут на меня обрушились Время и Пространство. И звуки. Визг тормозов и глухой удар. И мужской крик. Звуки взрыва, похоже упавший самолёт и тишина. Я был всюду, иначе я бы не успел. Люди гасли абсолютно везде. Я шёл по миру и взмахивал косой, раз, другой, третий. Сзади меня выстраивались души, которые я сжал с тел. Огромная армия растерянных мертвецов, мужчины, женщины, дети. Развороченный автомобиль, вскрытый ударом и огнём, будто консервная банка. Я собрал с него целую семью, призрачная женщина несла на руках призрачного ребёнка, с ненавистью глядя на призрачного мужчину. Похоже, он был за рулём. С постелей по всему миру я жал стариков, чьи тела были изъедены болезнями, словно шубы молью.
Огромная армия шла за мной, а вокруг сновали живые и не видели нас. Коса перестала быть тускло-серой, она горела голубым огнём.
Если бы меня спросили, куда я всех веду, я бы не ответил. Меня самого словно вели.
А потом я увидел РЕКУ. Я был под землёй. Тут тоже не было времени и пространства, как в моем замке. Противоположный берег исчезал вдалеке, даже я его не видел. На нашем берегу, у причала, колыхалась длинная лодка. На её носу стоял невысокий сутулый старик в белом балахоне. Души за мной переглянулись и начали подниматься на её борт. Я думал, что такая толпа не влезет полностью, но нет. Умершие становились меньше, плоскими и влезли все, кого я привёл.
Старик оттолкнулся от берега веслом и явно вздумал куда-то уплыть. До сих пор он не произнёс ни слова.
– Эй, – закричал я, – Кто ты? Куда ты всех повёз?
Старик остановил лодку и хмуро посмотрел на меня.
– Куда надо, туда и повёз, – проскрипел он, – Ты свою работу сделал, молодец. А теперь моя очередь. Харон я. Перевозчик.
Я слышал о Хароне. Точнее читал. В Смертном Кодексе, разумеется.
– Эй, – опять закричал я, – Я с вами.
Смех Харона больше походил на воронье карканье. Он закаркал, оттолкнулся от берега.
– Бывай! – крикнул он мне, – и опять закаркал, засмеялся. – Бывай, – с удовольствием повторил он, – Живи!
Лодка становилась всё меньше, меньше, и вот она совсем исчезла на горизонте.
Я больше не хочу описывать свою работу.
***
Снова пришёл незнакомец. Зачастили они что-то. Представился, что характерно, Цензором. Только видел я его в первый раз. Где одноглазый офисный хомяк? Передо мной стоял кто угодно, но только не хомяк. Крыса. Желтоглазая злая крыса.
Я и спросил, куда дели предыдущего Цензора, я к нему привык.
– Он вам не понравился, – сказал желтоглазый.
– И? – Пригласил я развить тему. Ну, не понравился. Спорить не буду. Но что теперь? Мне, в принципе, не нравятся Цензоры, я в этом твёрдо уверен.
– И теперь вы будете иметь дело со мной. – Желтоглазый осклабился, и его шрамы стали похожи на рыболовную вершу.
– Нам не сложно найти замену, – продолжил он, – Нас много.
– Спасибо, – удивился я, – не думал, что вашей банде так важен мой комфорт.
Тут удивился Цензор.
– Вы не поняли, – произнёс он мягко, – Ваш комфорт тут у ни причём. Скорее наоборот. Нам не понравилось, что кто-то не так отнёсся к одному из наших. Это неприемлемо. Моя цель, чтобы вы заскучали по бедному 648.
Тут желтоглазый добродушно улыбнулся.
***
Я нашёл библиотеку! Ура! Нет, действительно ура. Я говорил, что мне скучно? Так хоть почитаю.
Библиотеку найти оказалось трудно. Замок ведь большой. Ну да, Времени здесь нет. Но это объективного. Субъективного же времени хоть завались. На работу могу не ходить, например. Неделю. Больше не получается, я пробовал. Вот с того первого раза и попробовал. Колокол исстучался весь, а я только капюшон сильнее натягивал и пел. Баритон у меня, кстати. Хороший. Я так думаю, что хороший. Разубедить некому, кроме меня тут только горгульи. А им всё равно, они гукают.
Но я не долго так пел. Гул колокола становился всё ближе, всё громче. Мне бы насторожиться, а пою себе. Идиот. Вот колокол и шандарахнул меня по затылку, да так, что я, погодите на минутку Смерть, потерял сознание. Очнулся я в больнице. И не лёжа на каталке, а стоя рядом. Косой махая. Эх… сказал, что не буду больше об этом, значит не буду. Но с тех пор, я хотя бы раз в неделю выбираюсь за железную дверь. И к Харону привык. А куда деваться?
Так вот, библиотека.
Нашёл я её не сразу, ползамка исходил. Мои покои могли бы и поближе быть. Я столько книг в одном месте и представить не мог. Миллионы. Нет, десятки миллионов томов. Огромнейший зал, в котором не было ничего, кроме книжных полок. Целый лабиринт книжных полок с узкими проходами между ними. Разноцветные книги сжимают друг друга и исчезают вместе с верхними этажами где-то под потолком.
На истёртых корешках невозможно прочесть названия, но здесь явно сокрылась вся мудрость Мира. Я благоговейно ходил по проходам минут двадцать, не решаясь прикоснутся к книгам. Заблудился сразу, лабиринт всё-таки. Но я не беспокоился. Я никуда не спешу, умереть от голода и жажды мне не грозит. Книг миллион, а то и больше. Не надо мне больше ничего.
Наконец, я решился вытащить одну из книг. Пора уже, да и бирюзовый корешок разве что только не подмигивал мне. На переплёте ничего не было, и я открыл титул. Мгновение я тупо смотрел на большие чёрные буквы. Смертный Кодекс. Надо же, мне досталась моя обычная настольная книга!
Ругаясь, я сунул Кодекс обратно на полку. Потянул на себя соседний алый корешок. Почему я не удивлён? Опять Смертный Кодекс. Похоже, вся эта полка забита этим шедевром. Надо отойти подальше. Через полчаса я подержал в руках сотни различных изданий Смертного Кодекса. Да что это такое?!
Через день я знал точно: в величайшей библиотеке, какую можно только представить, нет других книг. Только эта. Зато в самых различных вариантах. Цвет переплёта это так, мелочи. Кожа, бронза, железо и даже малахит или лабрадорит. Больше всего меня убило издание с картинками в бронзовом переплёте с рубиновыми вставками. Полное название: «Смертный кодекс с иллюстрациями Двадцать Шестой Смерти от Большого Взрыва».
Из лабиринта библиотеки меня вытащил Колокол Работы, саданув меня по башке, пожалуй, я впервые был ему благодарен.
Зачем повторно нашёл библиотеку, я сам сначала и понял. Сообразил, когда снова посмотрел на это собрание.
Холм из книг я сложил большой, тома я перетаскивал в соседний зал весь день. Но всё равно в библиотеке книг оставалось катастрофически много, но возвращаться сюда я больше не собирался.
Книги разгорелись не сразу, зато мощно и ярко. Я сидел возле огня и грел руки. Жалко, что я не ем картошку. Подозреваю, что эта была бы очень вкусная печёная картошка.
***
Интересно, что едят горгульи? Я насыпал им крошки хлеба, как голубям. Ну да, есть что-то в них птичье. Ждать пришлось долго. Наконец, тяжело переваливаясь словно гусь, к предложенной еде подползло одно из этих созданий. Обнюхав подношенье, горгулья внимательно посмотрела на меня и, повертев пальцев у виска, горестно вздохнула. Тварь.
В следующие дни я попробовал последовательно: яблоки, апельсины, оливки зелёные, оливки чёрные, они же маслины, болгарский перец, испанский хамон, белорусское сало и воду из московского водопровода. Результат был один: горгульи всей стаей теперь считали меня идиотом.
Но я не сдавался: колбаса варёная, мясо сырое, помидоры красные, манго недозрелое. Каменюки радостно подлетали и подскакивали к еде, разочаровывались, разочаровывали меня и ничего не ели. Но яблоки и апельсины, однако, им оказались по нраву. Обнаружив их, горгульи начали что-то орать, после чего стали играть в вышибалу.
Меня, конечно же, вела скука. Только ею я могу объяснить своё желание приручить этих тварей. Ведь моё общение ограничивалось только визгом косы и душераздирающими воплями людей, покидающих каморки тел. А мне не нужен был страх.
Общаться со мной соглашался только Харон.
– Герои где?!
– Кто? – Не понимал я
– До чего ты тупой! Героев почему нет, спрашиваю? Геракла там, Тесея. Персея, на худой конец. Каких-то ледащих сосунков приводишь. Поговорить не с кем, про подвиги узнать. Человечишки совсем уж выродились?
Вот и всё общение.
Проиграв горгульям очередной раунд, я задумался. Едой они не приманиваются или я не соображу, как и какой. Что, собственно говоря, одно и то же. Нужно менять тактику.
И я полез на крышу. Если утопленник не плывёт к мавке, мавка плывёт к утопленнику.
Я впервые увидел местное небо. И замок, в котором живу. А вот земли я не увидел, слишком далеко она была, земля. Серо-чёрно-белые башни замка цепляли конусами крыш облака. Белые облака в чёрно-угольном небе. Да, это был совсем другой мир, не тот, в коем я скашивал души с отживших своё тел.
И я не видел Солнца, хотя это был день. Я шёл по крыше, уже не интересуясь горгульями. Впрочем, те тоже не обращали на меня внимания.
Вдруг я поскользнулся и покатился к краю. В последний момент ухватился правой рукой за край крыши, но держаться оказалось не удобно, ухватиться не за что. А ещё края крыши были очень острыми. Не только тяжело, но и очень больно. Я впервые увидел собственную кровь. Кровь у смерти красная. Как и у всех. Я посмотрел вниз. И снова не увидел земли. Под ногами зияла чёрно-белая бездна. И я полетел вниз. В бездну.
Я не умер. И не долетел до самого конца. Я упал на какой-то выступ. Тяжело ударившись коленями и окровавленной правой ладонью. И поднялся на ноги далеко не сразу. Я стоял на бело-сером выступе посреди чёрного неба. Единственным ярким пятном была моя собственная кровь. Я не существую. Чёрт возьми, я не существую. Я живу. Если я когда-нибудь вернусь к себе, к свои записям, я так и запишу. Я, Смерть, живу. Пусть Цензор подавится своими правилами! Я огляделся. И вздрогнул. Я был не один на этом выступе. У самого его края стоял призрак. Призрак девочки. Она смотрела вниз, словно собиралась спрыгнуть.
– Ты кто? – Спросил я. – Что здесь делаешь?
Призрак не ответил. Он вообще никак не отреагировал на моё присутствие. Молча, не двигаясь, стоял на краю бездны.
Я никогда не имел дела с призраками. Быть может, это странно, ведь я Смерть, в конце концов. Но это действительно правда.
Я подошёл к девочке вплотную и тоже посмотрел вниз. Под ногами плыли облака. Больше ничего не было видно.
Я не знаю, сколько я простоял так. Может час, а может день. Здесь, где мой дом, никогда нельзя сказать наверняка. Но я привык к призрачной девочке, привык к небу под ногами, мне снова стало скучно. И я попытался уйти с этого места.
Но не успел. В моей руке оказалась ладонь. Удивительно крепкая ладошка у этого призрака! Впрочем, чему я удивляюсь? Ведь я, всё-таки, я. Девочка смотрела на меня, запрокинув вверх голову. А я смотрел на неё. Лица у призрака не было. Вместо него я видел светлую туманную дымку с двумя тёмно-серыми проталинами. Глаза?
– Кто ты? –Повторил я вопрос, – Что ты тут делаешь?
– Меня зовут, – холодный ветерок шёпотом ударился об меня и впитался, как вода, – А как меня зовут? – По туману лица прошла чёрная рябь.– Я не помню… – Ветер заплакал. Я ясно слышал всхлип. Только этого мне не хватало! Вот ещё призраков я не утешал.
