Виталий Бианки
Лесные сказки и были (сборник)

СНЕЖНАЯ КНИГА

Набродили, наследили звери на снегу. Не сразу поймёшь, что тут было.

Налево под кустом начинается заячий след. От задних лап следок вытянутый, длинный; от передних – круглый, маленький. Пошёл заячий след по полю. По одну сторону его – другой след, побольше; в снегу от когтей дырки – лисий след. А по другую сторону заячьего следа ещё след: тоже лисий, только назад ведёт.

Заячий дал круг по полю; лисий – тоже. Заячий в сторону – лисий за ним. Оба следа кончаются посреди поля.

А вот в стороне – опять заячий след. Пропадает, дальше идёт…

Идёт, идёт, идёт – и вдруг оборвался – как под землю ушёл!

А где пропал, там снег примят, и по сторонам будто кто пальцами мазнул.

Куда лиса делась?

Куда заяц пропал?

Разберём по складам.

Стоит куст. С него кора содрана. Под кустом натоптано, наслежено. Следы заячьи. Тут заяц жировал: с куста кору глодал. Встанет на задние лапы, отдерёт зубами кусок, сжуёт, переступит лапками, рядом ещё кусок сдерёт. Наелся и спать захотел.

Пошёл искать, где бы спрятаться.

А вот – лисий след, рядом с заячьим. Было так: ушёл заяц спать. Час проходит, другой. Идёт полем лиса. Глядь, заячий след на снегу! Лиса нос к земле.

Принюхалась – след свежий!

Побежала по следу.

Лиса хитра, и заяц не прост: умел свой след запутать. Скакал, скакал по полю, завернул, выкружил большую петлю, свой же след пересёк – и в сторону.

След пока ещё ровный, неторопливый: спокойно шёл заяц, беды за собой не чуял.

Лиса бежала, бежала – видит: поперёк следа свежий след. Не догадалась, что заяц петлю сделал.

Свернул вбок – по свежему следу; бежит, бежит – и стала: оборвался след! Куда теперь?

А дело простое: это новая заячья хитрость – двойка.

Заяц сделал петлю, пересёк свой след, прошёл немного вперёд, а потом обернулся – и назад по своему следу.

Аккуратно шёл – лапка в лапку.

Лиса постояла, постояла – и назад.

Опять к перекрёстку подошла.

Всю петлю выследила.

Идёт, идёт, видит – обманул её заяц: никуда след не ведёт!

Фыркнула она и ушла в лес по своим делам.

А было вот как: заяц двойку сделал – прошёл назад по своему следу.

До петли не дошёл – и махнул через сугроб – в сторону.

Через куст перескочил и залёг под кучу хвороста.

Тут и лежал, пока лиса его по следу искала.

А когда лиса ушла, – как прыснет из-под хвороста – и в чащу!

Прыжки широкие – лапки к лапкам: гонный след.

Мчит без оглядки. Пень по дороге. Заяц мимо. А на пне.

А на пне сидел большой филин.

Увидал зайца, снялся, так за ним и стелет. Настиг и цап в спину всеми когтями!

Ткнулся заяц в снег, а филин насел, крыльями по снегу бьёт, от земли отрывает.

Где заяц упал, там снег примят. Где филин крыльями хлопал, – там знаки на снегу от перьев, будто от пальцев.

Улетел заяц в лес. Оттого и следа дальше нет.

СОВА

Сидит Старик, чай пьёт. Не пустой пьёт – молоком белит. Летит мимо Сова.

– Здоро́во, – говорит, – друг!

А Старик ей:

– Ты, Сова, – отчаянная голова, уши торчком, нос крючком. Ты от солнца хоронишься, людей сторонишься, – какой я тебе друг!

Рассердилась Сова.

– Ладно же, – говорит, – старый! Не стану по ночам к тебе на луг летать, мышей ловить, – сам лови.

А Старик:

– Вишь, чем пугать вздумала! Утекай, пока цела.

Улетела Сова, забралась в дуб, никуда из дупла не летит.

Ночь пришла. На стариковом лугу мыши в норах свистят-перекликаются:

– Погляди-ка, кума, не летит ли Сова – отчаянная голова, уши торчком, нос крючком?

Мышь Мыши в ответ:

– Не видать Совы, не слыхать Совы. Нынче нам на лугу раздолье, нынче нам на лугу приволье.

Мыши из нор поскакали, мыши по лугу побежали.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы худа не вышло: мыши-то, говорят, на охоту пошли.

– А пускай идут, – говорит Старик. – Чай, мыши не волки, не зарежут тёлки.

Мыши по лугу рыщут, шмелиные гнёзда ищут, землю роют, шмелей ловят.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы хуже не вышло: все шмели твои разлетелись.

– А пускай летят, – говорит Старик. – Что от них толку: ни мёду, ни воску, – волдыри только.

Стоит на лугу клевер кормовистый, головой к земле виснет, а шмели гудят, с луга прочь летят, на клевер не глядят, цветень с цветка на цветок не носят.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Гляди, как бы хуже не вышло: не пришлось бы тебе самому цветень с цветка на цветок разносить.

– И ветер разнесёт, – говорит Старик, а сам в затылке скребёт.

По лугу ветер гуляет, цветень наземь сыплет. Не попадает цветень с цветка на цветок, – не родится клевер на лугу; не по нраву это Старику.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Корова твоя мычит, клеверу просит, – трава, слышь, без клеверу, что каша без масла.

Молчит Старик, ничего не говорит.

Была Корова с клевера здорова, стала Корова тощать, стала молока сбавлять; пойло лижет, а молоко всё жиже да жиже.

А Сова из дупла:

– Хо-хо-хо, Старик! Говорила я тебе: придёшь ко мне кланяться.

Старик бранится, а дело-то не клеится. Сова в дубу сидит, мышей не ловит. Мыши по лугу рыщут, шмелиные гнёзда ищут. Шмели на чужих лугах гуляют, а на стариков луг и не заглядывают. Клевер на лугу не родится. Корова без клеверу тощает. Молока у Коровы мало. Вот и чай белить Старику нечем стало.

Нечем стало Старику чай белить – пошёл Старик Сове кланяться:

– Уж ты, Совушка-вдовушка, меня из беды выручай: нечем стало мне, старому, белить чай.

А Сова из дупла глазищами луп-луп, ножищами туп-туп.

– То-то, – говорит, – старый. Дружно не грузно, а врозь хоть брось. Думаешь, мне-то легко без твоих мышей?

Простила Сова Старика, вылезла из дупла, полетела на луг мышей пугать.

Сова полетела мышей ловить.

Мыши со страху попрятались в норы.

Шмели загудели над лугом, принялись с цветка на цветок летать.

Клевер красный стал на лугу наливаться.

Корова пошла на луг клевер жевать.

Молока у Коровы много.

Стал Старик молоком чай белить, чай белить – Сову хвалить, к себе в гости звать, уваживать.

МАЛ, ДА УДАЛ

Шёл Генька по болоту. Глядь, из камыша нос торчит.

Цоп за нос – и вытащил птицу: шея долгая, нос долгий, ноги долгие, – совсем бы цапля, да ростом с галку.

«Птенчик!» – думает. Сунул за пазуху и бегом домой.

Дома пустил цаплю на пол, сам спать завалился.

«Завтра, – думает, – накормлю».

Утром спустил ноги с кровати, стал штаны натягивать. А цапля увидала палец, думает – лягушка. Да тюк носом!

– Ой-ой! – кричит Генька. – Ты драться! Жучка, Жучка, сюда!

Жучка на цаплю, цапля на Жучку. Носом, как ножницами, стрижёт да колет, стрижёт да колет – только шерсть летит.

Жучка хвост поджала и драла. Цапля за ней на прямых ногах, как на спицах, так и чешет, так и чешет, – прочь с дороги, берегись!

Генька за цаплей. Да куда там: цапля крыльями хлоп-хлоп – и через забор.

Разинул Генька рот:

– Вот так птенчик! Мал, да удал…

А цапля-то взрослая была, только породы такой малорослой. Прилетела к себе на болото, – там у ней птенцы в гнезде давно проголодались, рты разевают, лягушат просят.

НЕБЕСНЫЙ СЛОН

Товарищей у Андрейки нет. Отец в море ушёл, в плаванье. Матери некогда всегда: одна с Андрейкой живёт в домике на берегу залива. Кругом вода, да песок, да кусты.

Скучно Андрейке.

Говорила мать: живут на том берегу залива зелёные лягушата. Прыгают с кочки на кочку, в воду шлёпают, кувыркаются. Андрейка и пристал: достань да достань ему лягушат!

Вот и сегодня: поиграл под деревом, надоело, – и опять за своё:

– Лягушонков хочу!

– Ишь какой липкий! – говорит мать. – Подожди, вот печка истопится, – поеду, привезу тебе товарищей.

И верно: скоро управилась, вышла на крыльцо. На небо глянула: дождя бы не случилось! Напугается мальчонка…

Нет, какой дождь! Солнце. Зной. Небо синее-синее, белые облака высоко стоят. Одно только облачко как будто потемней за тем берегом. Маленькое, – далеко очень.

«Ветра нет, – думает мать. – Не скоро нанесёт. До того берега рукой подать. Живо назад вернусь».

Взяла вёсла, уключинами звонко брякнула.

Говорит Андрейке:

– Сиди тут, никуда не бегай! Увижу, что убежал, всех лягушат в воду выброшу.

Сама калитку заперла: никуда мальчик из ограды не денется. Лодку столкнула, взмахнула вёслами – птицей понеслась лодка по гладкому заливу.

Молодая у Андрейки мать, ловкая.

Остался Андрейка один дома. Сидел на крылечке, смотрел, как убегает чёрная лодка по голубой воде.

Скоро стала лодочка с гуся, потом с утку.

Скучно сидеть так, ждать.

Андрейка облака стал разглядывать.

Разные облака на небе: одно – как булка, другое – как корабль. Корабль вытянулся – и стало полотенце.

Мелкие облачка, как стая чаек на голубом заливе. А внизу, над тем берегом – тёмное облачко. Совсем как маленький слон в книжке с картинками: и хобот и хвост.

Смешной слоник: всё выше карабкается, растёт на глазах…

Высокий лес на берегу закрыл от матери тёмное облачко. Лодка врезалась носом в тину.

В берег хлынула лёгкая волна.

Мать выскочила, втащила лодку на берег. Взяла жестянку для лягушат и пошла в лес.

А в лесу – болото. Лягушата сидят по кочкам. Забавные, маленькие. Верно, вчера ещё плавали головастиками: у каждого сзади куцый хвостик.

«Плюх! плюх! Шлёп, шлёп, шлёп!» – все в воду. Поди-ка поймай их!

Забыла мать про тёмное облачко. Прыгает с кочки на кочку, гоняется за лягушатами. Одного поймает, в жестянку посадит – и за другим.

Не заметила, как стало кругом совсем тихо. Над заливом ласточки пролетели низко-низко – и пропали. В лесу перестали петь птицы. Набежала сырая, холодная тень.

И когда мать подняла голову, над ней уже низко нависло чёрное небо…

Андрейка видел, как маленький небесный слон вырос в большого слона.

Большой слон выпустил хобот, покрутил им – и опять втянул в себя.

Потом откуда-то взялись у него три тоненьких хобота.

Они вились, вились – и вдруг слились в один толстый, длинный хоботище.

Хоботище начал расти вниз. Вытягивался, вытягивался и достал до земли.

Тогда слон пошёл. Жутко задвигались его толстые чёрные ноги. Земля загудела под ними.

Громадный небесный слон шёл через залив прямо к Андрейке…

Мать увидала, как из чёрного неба между ней и заливом опустился круглый столб. Навстречу ему из болота вырос такой же столб.

Вихрь подхватил его и ввинтил в тучу.

Туча с рёвом и грохотом понеслась по небу.

Мать вскрикнула и бросилась к лодке. Вихрь сшиб её с ног, прижал к земле и держал крепко.

Вскочить не могла: воздух стал упругий и твёрдый, как толстая резина.

Мать поползла, цепляясь руками за кочки. В спину ей больно ударило жестянкой, в которую она собирала лягушат. Ещё увидела, как с земли стремительно понеслись в небо какие-то тёмные точки. Потом ливень стеной стал перед глазами. Весь воздух загрохотал, и стало темно, как в погребе.

Зажав глаза, ползла наугад: в темноте сразу потеряла, где лодка, где залив, где Андрейка. И когда разом перестала слышать грохот, успела только подумать: «Оглушило!» – и открыла глаза.

Светло. Дождь перестал.

Чёрная туча быстро уносилась к тому берегу.

Лодка лежала вверх дном.

Мать побежала, перевернула её, столкнула в волны и со всей силы налегла на вёсла…

Громадный небесный слон ревел и шагал прямо на Андрейку. Он вырос в большую гору, закрыл полнеба, проглотил солнце. Уже не видно было ни ног ни хвоста – крутился один только толстый хобот.

Рёв приближался. Чёрная тень побежала по песку.

Вдруг сухой песок под крыльцом закружился столбушкой и больно, как булавочками, заколол Андрейке лицо.

Андрейка вскочил на ноги:

– Мама!..

В тот же миг вихрь подхватил его, поднял высоко над крыльцом, закружил и помчал по воздуху.

Хлынул ливень – и с ним на землю посыпались комья болотной тины, рыбы, лягушки.

Мать со всей силы налегла на вёсла. Лодка прыгала на водяных ухабах.

Наконец – берег!

Страшно было глядеть: с дома сорвало крышу, ставни, двери. Лежал поваленный забор. Дерево переломилось пополам, висело вершиной к земле.

Мать бежала к дому, громко кричала Андрейку. На взбудораженном песке мешались под ногами комья тины, дохлые рыбы, сучья.

Никто не отвечал ей.

Мать вбежала в дом. Андрейки нет.

Выбежала в сад – и в саду нет.

А ветер стих, и в голубом небе опять сияло солнце.

Только вдали, чуть грохоча, уносилась маленькая чёрная туча.

– Унесло моего Андрейку! – крикнула мать и бегом пустилась за тучей.

За домом – песок. Дальше – кусты. Они цепляются за платье, мешают бежать.

Мать выбивалась из сил, всё тише подвигалась вперёд. И вдруг совсем остановилась: перед ней на кусте висел клочок Андрейкиной рубашки.

Рванулась вперёд. Вскрикнула, всплеснула руками: худое тельце Андрейки, исцарапанное и голое, лежало на земле под кустом.

Мать схватила его на руки, прижала к груди. Андрейка открыл глаза и громко заплакал.

– Слон, – всхлипывая, спросил Андрейка, – убежал?

– Убежал, убежал! – утешала мать, торопливо шагая с ним к дому.

Сквозь слёзы Андрейка увидал сломанное дерево, поваленный забор, дом без крыши.

Всё кругом было разрушено, разломано, разбито. Только у самых ног прыгал по песку маленький зелёный лягушонок.

– Смотри, сынок, лягушонок! Да смешной какой: с хвостиком! Это его ветром принесло к тебе с того берега.

Андрейка поглядел, протёр ручонками глаза.

Мать спустила его на землю перед испуганным лягушонком.

Андрейка всхлипнул в последний раз и важно сказал:

– Здгастуй, товаищ!

МЫШОНОК ПИК

Как мышонок попал в мореплаватели

Ребята пускали по реке кораблики. Брат вырезал их ножиком из толстых кусков сосновой коры. Сестрёнка прилаживала паруса из тряпочек.

На самый большой кораблик понадобилась длинная мачта.

– Надо из прямого сучка, – сказал брат, взял ножик и пошёл в кусты.

Вдруг он закричал оттуда:

– Мыши, мыши!

Сестрёнка бросилась к нему.

– Рубнул сучок, – рассказывал брат, – а они как порскнут! Целая куча! Одна вон сюда, под корень. Погоди, я её сейчас…

Он перерубил ножиком корень и вытащил крошечного мышонка,

– Да какой же он малюсенький! – удивилась сестрёнка. – И желторотый! Разве такие бывают?

– Это дикий мышонок, – объяснил брат, – полевой. У каждой породы своё имя, только я не знаю, как этого зовут.

Тут мышонок открыл розовый ротик и пискнул.

– Пик! Он говорит, его зовут Пик! – засмеялась сестрёнка. – Смотри, как он дрожит! Ай! Да у него ушко в крови. Это ты его ножиком ранил, когда доставал. Ему больно.

– Всё равно убью его, – сердито сказал брат. – Я их всех убиваю: зачем они у нас хлеб воруют?

– Пусти его, – взмолилась сестрёнка, – он же маленький!

Но мальчик не хотел слушать.

– В речку заброшу, – сказал он и пошёл к берегу.

Девочка вдруг догадалась, как спасти мышонка.

– Стой! – закричала она брату. – Знаешь что? Посадим его в наш самый большой кораблик, и пускай он будет за пассажира!

На это брат согласился: всё равно мышонок потонет в реке. А с живым пассажиром кораблик пустить интересно.

Наладили парус, посадили мышонка в долблёное судёнышко и пустили по течению. Ветер подхватил кораблик и погнал его от берега. Мышонок крепко вцепился в сухую кору и не шевелился.

Ребята махали ему руками с берега.

В это время их кликнули домой. Они ещё видели, как лёгкий кораблик на всех парусах исчез за поворотом реки.

– Бедный маленький Пик! – говорила девочка, когда они возвращались домой. – Кораблик, наверно, опрокинет ветром, и Пик утонет.

Мальчик молчал. Он думал, как бы ему извести всех мышей у них в чулане.

Кораблекрушение

А мышонка несло да несло на лёгком сосновом кораблике. Ветер гнал судёнышко всё дальше от берега. Кругом плескались высокие волны. Река была широкая – целое море для крошечного Пика.

Пику было всего две недели от роду. Он не умел ни пищи себе разыскивать, ни прятаться от врагов. В тот день мышка-мать первый раз вывела своих мышат из гнезда – погулять. Она как раз кормила их своим молоком, когда мальчик вспугнул всё мышиное семейство.

Пик был ещё сосунком. Ребята сыграли с ним злую шутку. Лучше б они разом убили его, чем пускать одного, маленького и беззащитного, в такое опасное путешествие.

Вес мир был против него. Ветер дул, точно хотел опрокинуть судёнышко, волны кидали кораблик, как будто хотели утопить его в темной своей глубине. Звери, птицы, гады, рыбы – все были против него. Каждый не прочь был поживиться глупым, беззащитным мышонком.

Первые заметили Пика большие белые чайки. Они подлетели и закружились над корабликом. Они кричали от досады, что не могут разом прикончить мышонка: боялись с лёту разбить себе клюв о твёрдую кору. Некоторые опустились на воду и вплавь догоняли кораблик.

А со дна реки поднялась щука и тоже поплыла за корабликом. Она ждала, когда чайки скинут мышонка в воду. Тогда ему не миновать её страшных зубов.

Пик слышал хищные крики чаек. Он зажмурил глаза и ждал смерти.

В это время сзади подлетела крупная хищная птица – рыболов-скопа. Чайки бросились врассыпную.

Рыболов увидал мышонка на кораблике и под ним щуку в воде. Он сложил крылья и ринулся вниз.

Он упал в реку совсем рядом с корабликом. Концом крыла он задел парус, и судёнышко перевернулось.

Когда рыболов тяжело поднялся из воды со щукой в когтях, на перевёрнутом кораблике никого не было. Чайки увидели это издали и улетели прочь; они думали, что мышонок утонул.

Пик не учился плавать. Но когда он попал в воду, оказалось, что надо было только работать лапками, чтобы не утонуть. Он вынырнул и ухватился зубами за кораблик.

Его понесло вместе с перевернувшимся судёнышком.

Скоро судёнышко прибило волнами к незнакомому берегу.

Пик выскочил на песок и кинулся в кусты.

Это было настоящее кораблекрушение, и маленький пассажир мог считать себя счастливцем, что спасся.

Страшная ночь

Пик вымок до последней шерстинки. Пришлось вылизать всего себя язычком. После этого шёрстка скоро высохла, и он согрелся. Ему хотелось есть. Но выйти из-под куста он боялся: с реки доносились резкие крики чаек.

Так он и просидел голодный целый день.

Наконец стало темнеть. Птицы угомонились. Только звонкие волны разбивались о близкий берег.

Пик осторожно вылез из-под куста.

Огляделся – никого. Тогда он тёмным клубочком быстро покатился в траву.

Тут он принялся сосать все листья и стебли, какие попадались ему на глаза. Но молока в них не было.

С досады он стал теребить и рвать их зубами.

Вдруг из одного стебля брызнул ему в рот тёплый сок. Сок был сладкий, как молоко мыши-матери.

Пик съел этот стебель и стал искать другие такие же. Он был голоден и совсем не видел, что творится вокруг него.

А над макушками высоких трав уже всходила полная луна. Быстрые тени бесшумно проносились в воздухе: это гонялись за ночными бабочками вёрткие летучие мыши.

Тихие шорохи и шелесты слышались со всех сторон в траве. Кто-то копошился там, шмыгал в кустах, прятался в кочках.

Пик ел. Он перегрызал стебли у самой земли. Стебель падал, и на мышонка летел дождь холодной росы. Зато на конце стебля Пик находил вкусный колосок. Мышонок усаживался, поднимал стебель передними лапками, как руками, и быстро съедал колосок.

Плюх-шлёп! – ударилось что-то о землю недалеко от мышонка.

Пик перестал грызть, прислушался.

В траве шуршало.

Плюх-шлёп!

Кто-то скакал по траве прямо на мышонка.

Надо скорей назад, в кусты!

Плюх-шлёп! – скакнуло сзади.

Плюх-шлёп! Плюх-шлёп! – раздалось со всех сторон.

Плюх! – раздалось совсем близко впереди.

Чьи-то длинные, вытянутые ноги мелькнули над травой, и – шлёп! – перед самым носом Пика шлёпнулся на землю пучеглазый маленький лягушонок.

Он испуганно уставился на мышонка. Мышонок с удивлением и страхом рассматривал его голую скользкую кожу…

Так они сидели друг перед другом, и ни тот, ни другой не знали, что дальше делать.

А кругом по-прежнему слышалось – плюх-шлёп! плюх-шлёп! – точно целое стадо перепуганных лягушат, спасаясь от кого-то, скакало по траве.

И всё ближе и ближе слышалось лёгкое быстрое шуршанье.

И вот на один миг мышонок увидел: позади лягушонка взметнулось длинное гибкое тело серебристо-чёрной змеи.

Змея скользнула вниз, и длинные задние ноги лягушонка дрыгнули в её разинутой пасти.

Что дальше было, Пик не видел. Он опрометью кинулся прочь и сам не заметил, как очутился на ветке куста, высоко над землёй.

Тут он и провёл остаток ночи, благо брюшко у него было туго набито травой.

А кругом до рассвета слышались шорохи и шелесты.

Хвост-цеплялка и шёрстка-невидимка

Голодная смерть больше не грозит Пику: он уже научился находить себе пищу. Но как ему одному было спастись от всех врагов?

Мыши всегда живут большими стаями: так легче защищаться от нападения. Кто-нибудь да заметит приближающегося врага, свистнет, и все спрячутся.

А Пик был один. Ему надо было скорей отыскать других мышей и пристать к ним. И Пик отправился на розыски. Где только мог, он старался пробираться кустами. В этом месте было много змей, и он боялся спускаться к ним на землю.

Лазать он научился отлично. Особенно помогал ему хвост. Хвост у него был длинный, гибкий и цепкий. С такой цеплялкой он мог лазать по тоненьким веточкам не хуже мартышки.

С ветки на ветку, с сучка на сучок, с куста на куст – так пробирался Пик три ночи подряд.

Наконец кусты кончились. Дальше был луг.

Мышей в кустах Пик не встретил. Пришлось бежать дальше травой.

Луг был сухой. Змеи не попадались. Мышонок расхрабрился, стал путешествовать и при солнце. Ел он теперь всё, что ему попадалось: зёрна и клубни разных растений, жуков, гусениц, червей. А скоро научился и новому способу прятаться от врагов.

Случилось это так: Пик раскопал в земле личинки каких-то жуков, уселся на задние лапки и стал закусывать.

Ярко светило солнце. В траве стрекотали кузнечики.

Пик видел вдали над лугом маленького сокола-трясучку, но не боялся его. Трясучка – птица величиной с голубя, только потоньше, – неподвижно висела в пустом воздухе, точно подвешенная на верёвочке. Только крылья у неё чуть-чуть тряслись да голову она поворачивала из стороны в сторону.

Он и не знал, какие зоркие глаза у трясучки.

Грудка у Пика была белая. Когда он сидел, её далеко было видно на бурой земле.

Пик понял опасность, только когда трясучка разом ринулась с места и стрелой понеслась к нему.

Бежать было поздно. У мышонка от страха отнялись ноги. Он прижался грудью к земле и замер.

Трясучка долетела до него и вдруг опять повисла в воздухе, чуть заметно трепеща острыми крыльями. Она никак не могла взять в толк, куда исчез мышонок. Сейчас только она видела его ярко-белую грудку, и вдруг он пропал. Она зорко всматривалась в то место, где он сидел, но видела только бурые комья земли.

А Пик лежал тут, у неё на глазах.

На спинке-то шёрстка у него была жёлто-бурая, точь-в-точь под цвет земли, и сверху его никак нельзя было разглядеть.

Тут выскочил из травы зелёный кузнечик.

Трясучка кинулась вниз, подхватила его на лету и умчалась прочь.

Шёрстка-невидимка спасла Пику жизнь.

С тех пор, как замечал он издали врага, сейчас же прижимался к земле и лежал не шевелясь. И шёрстка-невидимка делала своё дело: обманывала самые зоркие глаза.

«Соловей-разбойник»

День за днём Пик бежал по лугу, но нигде не находил никаких следов мышей.

Наконец опять начались кусты, а за ними Пик услышал знакомый плеск речных волн.

Пришлось мышонку повернуть и направиться в другую сторону. Он бежал всю ночь, а к утру забрался под большой куст и лёг спать.

Его разбудила громкая песня. Пик выглянул из-под корней и увидел у себя над головой красивую птичку с розовой грудью, серой головкой и красно-коричневой спинкой. Мышонку очень понравилась её весёлая песня. Ему захотелось послушать певичку поближе. Он полез к ней по кусту.

Певчие птицы никогда не трогали Пика, и он их не боялся. А эта певичка и ростом-то была немного крупнее воробья.

Не знал глупый мышонок, что это был сорокопут-жулан и что он хоть и певчая птица, а промышляет разбоем.

Пик и опомниться не успел, как жулан накинулся на него и больно ударил крючковатым клювом в спину.

От сильного удара Пик кубарем полетел с ветки.

Он упал в мягкую траву и не расшибся. Не успел жулан опять накинуться на него, как мышонок уже шмыгнул под корни. Тогда хитрый «соловей-разбойник» уселся на куст и стал ждать, не выглянет ли Пик из-под корней.

Он пел очень красивые песенки, но мышонку было не до них. С того места, где сидел теперь Пик, ему был хорошо виден куст, на котором сидел жулан.

Ветки этого куста были усажены длинными острыми колючками. На колючках, как на пиках, торчали мёртвые, наполовину съеденные птенчики, ящерки, лягушата, жуки и кузнечики. Тут была воздушная кладовая разбойника.

Сидеть бы на колючке и мышонку, если бы он вышел из-под корней.

Целый день жулан сторожил Пика. Но когда зашло солнце, разбойник забрался в чащу спать. Тогда мышонок тихонько вылез из-под куста и убежал.

Может быть, впопыхах он сбился с пути, только на следующее утро он опять услышал за кустами плеск реки. И опять ему пришлось повернуть и бежать в другую сторону.

Конец путешествия

Пик бежал теперь по высохшему болоту.

Здесь рос один сухой мох; бежать по нему было очень трудно, а главное – нечем было подкрепиться; не попадались ни черви, ни гусеницы, ни сочная трава.

На вторую ночь мышонок совсем выбился из сил. Он с трудом взобрался ещё на какой-то пригорок и упал. Глаза его слипались. В горле пересохло. Чтобы освежиться, он лёжа слизывал со мха капельки холодной росы.

Начало светать. С пригорка Пик далеко видел покрытую мхом долину. За ней снова начинался луг. Сочные травы там стояли высокой стеной. Но у мышонка не было сил подняться и добежать до них.

Выглянуло солнце. От его горячего света быстро стали высыхать капельки росы.

Пик чувствовал, что ему приходит конец. Он собрал остатки сил, пополз, но тут же свалился и скатился с пригорка. Он упал на спину, лапками вверх, и видел теперь перед собой только обросшую мхом кочку.

Прямо против него в кочке виднелась глубокая чёрная дырка, такая узкая, что Пик не мог бы всунуть в неё даже голову.

Мышонок заметил, что в глубине её что-то шевелится.

Скоро у входа показался мохнатый толстый шмель. Он вылез из дырки, почесал лапкой круглое брюшко, расправил крылья и поднялся на воздух.

Сделав круг над кочкой, шмель вернулся к своей норке и опустился у её входа. Тут он привстал на лапках и так заработал своими жёсткими крылышками, что ветер пахну́л на мышонка.

«Жжжуу! – гудели крылышки. – Жжжуу!..»

Это был шмель-трубач. Он загонял в глубокую норку свежий воздух – проветривал помещение – и будил других шмелей, ещё спавших в гнезде.

Скоро один за другим вылезли из норки все шмели и полетели на луг – собирать мёд. Последним улетел трубач. Пик остался один. Он понял, что́ надо сделать, чтобы спастись.

Кое-как, ползком, с передышками, он добрался до шмелиной норки. Оттуда ударил ему в нос сладкий запах.

Пик ковырнул носом землю. Земля поддалась.

Он ковырнул ещё и ещё, пока не вырыл ямку. На дне ямки показались крупные ячейки серого воска. В одних лежали шмелиные личинки, другие были полны душистым жёлтым мёдом.

Мышонок жадно стал лизать сладкое лакомство. Вылизал весь мёд, принялся за личинок и живо справился с ними.

Силы быстро возвращались к нему: такой сытной пищи он ещё ни разу не ел с тех пор, как расстался с матерью. Он дальше и дальше разрывал землю – теперь уже без труда – и находил всё новые ячейки с мёдом, с личинками.

Вдруг что-то больно кольнуло его в щёку. Пик отскочил. Из-под земли лезла на него большая шмелиная матка.

Пик хотел было кинуться на неё, но тут загудели, зажужжали над ним крылья: шмели вернулись с луга.

Целое войско их накинулось на мышонка, и ему ничего не оставалось, как броситься в бегство.

Со всех ног пустился от них Пик. Густая шёрстка защищала его от страшных шмелиных жал. Но шмели выбирали места, где волос покороче, и кололи его в уши, в ноги, в затылок.

Одним духом – откуда и прыть взялась! – домчался он до луга и спрятался в густой траве.

Тут шмели отстали от него и вернулись к своему разграбленному гнезду.

В тот же день Пик пересек сырой, болотистый луг и снова очутился на берегу реки.

Пик находился на острове.

Постройка дома

Остров, на который попал Пик, был необитаемый: мышей на нём не было. Жили тут только птицы, только змеи да лягушки, которым ничего не стоило перебраться сюда через широкую реку.

Пик должен был жить здесь один.

Знаменитый Робинзон, когда он попал на необитаемый остров, стал думать, как ему жить одному. Он рассудил, что сперва надо выстроить себе дом, который защищал бы его от непогоды и нападения врагов. А потом стал собирать запасы на чёрный день.

Пик был всего только мышонок: он не умел рассуждать. И всё-таки он поступил как раз так же, как Робинзон. Первым делом он принялся строить себе дом.

Его никто не учил строить: это было у него в крови. Он строил так, как строили все мыши одной с ним породы.

На болотистом лугу рос высокий тростник вперемежку с осокой – отличный лес для мышиной постройки.

Пик выбрал несколько растущих рядом тростинок, влез на них, отгрыз верхушки и концы расщепил зубами. Он был так мал и лёгок, что трава легко держала его.

Потом он принялся за листья. Он влезал на осоку и отгрызал лист у самого стебля. Лист падал, мышонок слезал вниз, поднимал передними лапами лист и протягивал его сквозь стиснутые зубы. Размочаленные полоски листьев мышонок таскал наверх и ловко вплетал их в расщеплённые концы тростника. Он влезал на такие тонкие травинки, что они гнулись под ним. Он связывал их вершинками одну за другой.

В конце концов у него получился лёгкий круглый домик, очень похожий на птичье гнёздышко. Весь домик был величиной с детский кулак.

Сбоку мышонок проделал в нём ход, внутри выложил мхом, листьями и тонкими корешками. Для постели он натаскал мягкого, тёплого цветочного пуха. Спаленка вышла на славу.

Теперь у Пика было где отдохнуть и прятаться от непогоды и врагов. Издали самый зоркий глаз не мог бы приметить травяное гнёздышко, со всех сторон скрытое высоким тростником и густой осокой. Ни одна змея не добралась бы до него: так высоко оно висело над землёй.

Лучше придумать не мог бы и сам настоящий Робинзон.

Незваный гость

Проходили дни за днями.

Мышонок спокойно жил в своём воздушном домике. Он стал совсем взрослым, но вырос очень мало. Больше расти ему не полагалось, потому что Пик принадлежал к породе мышей-малюток. Эти мыши ещё меньше ростом, чем наши маленькие серые домовые мыши.

Пик часто теперь подолгу пропадал из дому. В жаркие дни он купался в прохладной воде болота, неподалёку от луга.

Один раз он с вечера ушёл из дому, нашёл на лугу два шмелиных гнезда и так наелся мёду, что тут же забрался в траву и заснул.

Домой вернулся Пик только утром. Ещё внизу он заметил что-то неладное. По земле и по одному из стеблей тянулась широкая полоса густой слизи, а из гнезда торчал толстый кургузый хвост.

Мышонок не на шутку струсил. Гладкий жирный хвост похож был на змеиный. Только у змей хвост твёрдый и покрыт чешуёй, а этот был голый, мягкий, весь в какой-то липкой слизи.