Винсент Ван Гог
Письма к брату Тео

1873–1883 гг.
Письма к брату

Винсент Ван Гог родился 30 марта 1853 года в семье пастора протестантской церкви в провинциальном городке Зюндерт на юге Нидерландов. С 1869 года Винсент занимался торговлей картинами в «Гупиль и Ко» – фирме по продаже произведений искусства, принадлежавшей его дядюшкам: Винсенту Ван Гогу – старшему (в честь которого был назван будущий великий художник) – в письмах он дядя Сент, Хендрику Винсенту – в письмах дядя Хейн – и Корнелису Маринусу Ван Гогу – в письмах дядя Кор. В шестнадцать лет он был переведен в Гаагу. Именно там в 1872 году начинается его обширная переписка с домашними и младшим братом – Теодором Ван Гогом, которому он впоследствии напишет около 650 писем.

1
Гаага, 24 марта 1873 г.^[1]

Дорогой Тео! Не посмотришь ли ты, нет ли еще в Брюсселе картины Шотеля? Ее отсюда передали 6 мая 1870 на комиссию, но возможно, что дядя послал ее обратно в Париж. Если, однако, это не так, позаботься, чтобы ее сейчас же отослать сюда; у нас имеются все данные ее продать; дело спешное…

Кланяйся от меня дяде и тете и господам Шмидту и Эдуарду…

До свидания. Будь здоров. Винсент

Винсент Ван Гог приезжает в Лондон в 1873 году, когда за хорошую работу его переводят в лондонский филиал. Именно в Лондоне Ван Гог влюбляется в Евгению Луайе – дочь хозяйки пансиона, в котором живет.

Более года окрыленный Винсент не говорит ни слова о своих чувствах, а когда все же решается объясниться в любви, узнает, что Евгения давно помолвлена с предыдущим постояльцем. После отказа Евгении страстный по своей натуре Винсент пытается найти утешение и с головой уходит в религию. Со временем он начинает хуже работать. Пытаясь спасти ситуацию и отвлечь племянника, дядя Сент переводит его сначала лишь на несколько месяцев – с октября 1874 г. по январь 1875 г. – в Париж. В январе Винсент снова вернется в Лондон, но ненадолго, через несколько месяцев его снова переведут в Париж, но уже окончательно.

2
Лондон, январь 1874 г.

Дорогой Тео! Большое спасибо за твое письмо. От всего сердца поздравляю тебя с Новым годом. Знаю, что в фирме у тебя идет все хорошо, так как я слышал об этом от господина Терстеха. Из твоего письма я увидал, что у тебя есть склонность к искусству, а это хорошо, мой дорогой. Я рад, что ты высоко ставишь Милле, Жака, Шрейера, Ламбине, Франца Хальса и др., поскольку, как говорит Мауве: «Это настоящее». Да, картина Милле «Вечерний звон»^[2] – это настоящее, это поэзия, это богатство. С какой бы охотой я снова поговорил с тобою об искусстве; мы должны с тобой об этом переписываться. Хвали, сколько можешь, большинство не находит вообще ничего хорошего.

Называю имена художников, которых я особенно высоко ценю: Шефер, Деларош, Гебер, Гамон, Лейс, Тиссо, Лаг, Боутон, Миллес, Тис Марис, де Гру, де Брекелер-младший, Милле, Жюль Бретон, Фейен-Перрен, Эжен Фейен, Брион Жюно, Георг Сааль, Израэльс, Кнаус, Вотье, Журдан, Рокуссен, Мейссонье, Мадраццо, Зием, Будэн, Жером, Фромантэн, Декан, Боннингтон, Диаз, Т. Руссо, Тройон, Дюпре, Коро, Поль Гюэ, Жак, Добиньи, Бернье, Эмиль Бретон, Шэна, Цезарь де Кок, м-ль Коллар, Бодмер, Коккок, Шельфгоут, Вейсенбрух, Марис и Мауве.

Я мог бы таким образом продолжать бог весть как долго, а потом пойдут еще все старые мастера; и притом я убежден, что еще пропустил кого-нибудь из лучших новых художников.

Продолжай много гулять и любить природу – это настоящее средство для того, чтобы все больше и больше понимать искусство. Художники понимают природу, любят ее и учат нас видеть.

А кроме того, есть такие художники, которые вообще делают одно только хорошее, которые не могут делать ничего плохого, точно так же, как есть среди обыкновенных людей такие люди, у которых, что бы они ни делали, все хорошо.

Мне здесь отлично; у меня прекрасное жилье, и мне доставляет большое удовольствие наблюдать Лондон, английскую манеру жить и самих англичан, а затем – природа, искусство, поэзия, и если этого недостаточно, то чего же еще надо! А все-таки я не забываю ни Голландию, ни, в особенности, Гаагу и Брабант.

Работы у нас очень много. Мы заняты инвентарем, который, однако, через 5 дней будет кончен. Дела, как видишь, у нас идут быстрее, чем у вас в Гааге.

Надеюсь, ты, как и я, хорошо отметил Рождество. Что ж, мой дорогой, будь здоров и пиши мне. Я писал первое, что придет в голову, надеюсь, ты поймешь. Адье, передавай всем привет от меня в галерее и тем, кто обо мне спрашивал, в частности тете Фи и Хаанебикам.

Прилагаю к сему пару строк для мистера Руса^[3].

Винсент

На открытке под рисунком была следующая надпись: «Эта маленькая церквушка – то, что осталось от старинного монастыря, принадлежавшего братству августинцев (Остин Фраерс), берущего свое начало по меньшей мере в 1354 году, если не на 100 лет раньше. Голландская конгрегация начала свои службы с 1550 благодаря пожертвованию, сделанному королем Эдуардом VI».

3
Лондон, апрель 1875 г.

Дорогой Тео! При сем шлю тебе маленький рисунок. Я его сделал в прошлое воскресенье, утром, когда у моей хозяйки умерла дочурка (тринадцати лет)^[4].

Это вид на Streatham common, большое, поросшее травой место с дубами и дроком. Ночью шел дождь, почва кое-где болотиста, а молодая трава свежа и зелена.

То, что ты видишь, нацарапано на титульном листе Poésies d’Edmond Roche^[5].

Среди них есть очень красивые, серьезные и печальные стихотворения, и, между прочим, одно, которое начинается и кончается так:

 
J’ai gravi triste et seul la dune triste et nue,
Où la mer fait gémir sa plainte continue,
La dune, ou vient mourir la vague aux larges plis
Monoton sentier aux tortueux replis^[6].
 

Винсент

Далее в переводе пропущено стихотворение Эдмонда Роше «Пруд», которое переписал Ван Гог. В издании, с которого Винсент взял стихотворение, была иллюстрация – гравюра Жана-Батиста Камиля Коро «Пруд и лодочник». Винсент копирует иллюстрацию в конце письма.

4
Лондон, 8 мая 1875 г.

Дорогой Тео!

Спасибо за последнее письмо. Как дела у больной?^[7] Знал от отца о ее болезни, но не думал, что все так серьезно.

Напиши мне скорее об этом. Да, дружище, ничего тут не попишешь!

К. М.^[8] и господин Терстех были здесь и в прошлую субботу уехали. По моему мнению, они больно уж много посещали «Кристал Пэлас» и другие места, где им нечего было делать. Могли бы, мне кажется, и ко мне зайти, посмотреть, как я живу…

Ты спрашиваешь об Анне^[9], но теперь уж обсудим это в другой раз.

Я верю и надеюсь, что я не то, что многие видят во мне сегодняшнем, время покажет. Быть может, и о тебе через пару лет скажут также; по крайней мере, если ты останешься тем, кто ты есть для меня сейчас: моим кровным и духовным братом^[10].

«Чтобы действовать в этом мире, надо умереть для самого себя. Для народа, становящегося миссионером религиозной идеи, нет другого отечества, кроме этой идеи. Человек здесь, в этом мире, не только для того, чтобы быть счастливым; он здесь для того, чтобы творить через посредство общества великие дела, чтобы достичь благородства и превзойти ту пошлость, в которой проходит существование почти всех индивидуумов. Ренан».

Кланяюсь тебе, передай мой поклон больной!

Жму тебе руку. Винсент

5
Париж, 31 марта 1875 г.

Дорогой Тео!

…Вчера я видел выставку Коро. Среди других была там и картина «Масличная гора»^[11]; я рад, что он ее написал.

Направо – группа оливковых деревьев, темных, на фоне сумеречного синего неба; на заднем плане – холмы и несколько больших деревьев, над ними вечерняя звезда…

В Салоне представлены три невероятно красивые работы Коро. Самая замечательная из них, написанная им незадолго до смерти, «Женщины, заготавливающие древесину», вероятно, появится в виде гравюры в L’Illustration или в Le Monde Illustré.

Как ты мог уже представить, я также посетил Лувр и Люксембургский музей.

Рейсдали в Лувре превосходны, в особенности «Куст», «Плотина» и «Солнечный луч».

Я хотел бы, чтобы ты когда-нибудь посмотрел маленького Рембрандта, «Апостолов в Эммаусе»^[12] и парных «Философов».

Недавно я видел Жюля Бретона с женой и двумя дочерьми. Его фигура напоминает Ю. Мариса, но у него темные волосы.

Когда выдастся возможность, вышлю тебе его книгу «Поля и море», в которой имеются все его стихи.

В Салоне есть его прекрасная картина «Праздник святого Иоанна». Крестьянки танцуют вокруг священного костра, на заднем плане виднеется деревушка с церковью, а над ней луна^[13].

Сейчас у него уже три картины в Люксембургском музее: «Процессия во ржи», «Собирательницы колосьев» и «Одинокая»^[14].

Адье. Винсент

В мае 1875 года Ван Гога окончательно переводят в Парижский филиал, где он последний год в своей жизни работает торговцем картинами.

Имея шанс реабилитироваться в глазах возлагавшего на него надежды дядюшки, Винсент, тем не менее, вместо того чтобы продавать посетителям дорогие картины, критикует их вкус и вместо салонных пошлостей пытается продавать красивые пейзажи. Одной из понравившихся ему в то время картин была картина Джузеппе де Ниттиса, которая позже была продана в салоне. На картине изображен вид на Лондон в дождливую погоду. О ней Ван Гог упоминает в письме от 24 июля 1875 года. В шапке письма, которое написано на фирменном бланке «Гупель и Ко», Винсент копирует сюжет картины де Ниттиса и рисует набережную Виктории. Впоследствии художник часто отображает то, в чем живет, что видит на гравюрах, картинах и набросках. Эта зарисовка – его способ признаться в любви городу: «Когда я вижу эту картину, я думаю о том, как сильно я люблю Лондон».

6
Париж, 17 сентября 1875 г.

Дорогой Тео!

Чувство, даже тонкое чувство красоты природы, не то же самое, что чувство веры, хотя, я думаю, они стоят друг с другом в ближайшей связи. То же и с нашим чувством к искусству. Не предавайся ему чересчур…

Почти у каждого есть чувство природы, у одного больше, у другого меньше, но мало кто чувствует: Бог – это дух, и тот, кто поклоняется ему, должен поклоняться в духе и истине.

Отец – один из немногих, кто чувствует; то же и мать, и дядя Винсент, как мне видится. Ты знаешь, что в Писании сказано: «И мир проходит, и похоть его»^[15], но сказано еще о «благой части, которая не отнимется»^[16], об «источнике воды, текущей в жизнь вечную»^[17]. Давай помолимся за то, чтобы мы богатели в Боге^[18]. Но не думай о таких вещах слишком серьезно. Это придет к тебе со временем, просто делай то, что я всегда советовал тебе. Давай молиться о доле нашей в Царствии Небесном. Мы пока не заслужили этого, ибо часто не чувствуем бревна в глазе своем; давай же молиться, чтобы око наше было чисто, тогда и сами мы будем чисты^[19].

Мое почтение Русам и всем, кто спрашивал обо мне.

Твой любящий брат Винсент

7
Париж, 11 октября 1875 г.

Дорогой Тео!

Благодарю за твое письмо сегодня утром. На этот раз собираюсь тебе написать так, как я нечасто делаю: хочу тебе, наконец, подробно описать, как я живу.

Как ты знаешь, живу я на Монмартре^[20]. Здесь живет также молодой англичанин, служащий фирмы, восемнадцати лет, сын торговца произведениями искусства в Лондоне. Впоследствии он, впрочем, перейдет в дело своего отца…

…Над ним много насмехались, вначале и я сам. Несмотря на это, я почувствовал к нему симпатию и, уверяю тебя, теперь ужасно рад, что провожу с ним время по вечерам. У него совершенно наивное и неиспорченное сердце, и он здорово работает в фирме. Каждый вечер мы отправляемся вместе домой, едим что-нибудь в моей комнате, а под конец вечера я читаю вслух, в большинстве случаев Библию. Собираемся ее прочесть всю. Утром он обычно приходит меня будить между 5 и 6 часами, затем мы завтракаем в моей комнате, а в 8 часов отправляемся в галерею. За последнее время он стал более умеренным в еде; он начал собирать гравюры, в чем я ему помогаю.

Вчера мы с ним вместе ходили в Люксембург, я показывал ему картины, которые меня больше всего привлекают, и воистину простые люди знают многое из того, чего не знают понимающие.

В галерее я делаю все, что мне ни попадется под руки, такова наша задача во всю нашу жизнь, мой дорогой. Я бы хотел ее выполнить изо всех сил.

Сделал ли ты то, что я тебе советовал, избавился ли ты от книг Ренана, Мишле и пр.? Думаю, этим ты бы обрел мир. Место из Мишле о женском портрете Филиппа де Шампаня ты, конечно, не забудешь, не забывай также и Ренана, но тем не менее убери их. «Когда ты обрел мед, смотри, не ешь от него чрезмерно, дабы он не опротивел тебе», – так или в этом роде стоит в «Притчах Соломоновых».

Знаешь ли ты Эркмана-Шатриана: «Новобранец», «Ватерлоо» и в особенности «Друг Фриц» и «Мадам Тереза»? Прочти его как-нибудь, если тебе удастся его достать.

Разнообразная пища располагает к еде. Вообще мы должны стараться прежде всего есть простую пищу. Недаром сказано: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Лук не может быть натянут все время. Думаю, ты поймешь меня правильно. Я знаю, что у тебя всегда голова на плечах. Не считай, что все вокруг есть добро, и учись сам различать благое дело ото зла; и пусть это чутье укажет тебе верный путь с божьей помощью, потому что важнее всего, мой мальчик, что Бог располагает. Жду твоего скорого ответа с подробностями, кланяйся от меня знакомым, в особенности господину Терстеху и его семье, и всего хорошего.

Адье.

Твой преданный и любящий брат Винсент

8
Париж, 13 декабря 1875 г.

Дорогой Тео,

Я жаждал твоего письма этим утром и счастлив слышать, что ты поправляешься. Посылка тебе была отправлена только сегодня. В ней – небольшой сборник Жюля Бретона^[21].

С нетерпением жду Рождества, чтобы увидеться с тобой, мой мальчик, уже совсем скоро. Вероятно, я отправлюсь в четверг вечером.

Сделай все возможное, чтобы продлить этот праздник.

Вот и еще кое о чем, только не обижайся за это на меня: тебе, как и мне, понравились стихотворения Гейне и Уланда, но, мой мальчик, смотри, это довольно опасное приобретение – иллюзии недолговечны, не предавайся же им… Впоследствии книги Гейне и Уланда еще попадут в твои руки, и тогда ты прочтешь их с другим чувством и со спокойным сердцем… Возьми хотя бы образ нашего отца и нашей матери, возьми «Прощанье» Бриона и с этими тремя впечатлениями перед глазами перечти Гейне, тогда ты увидишь, что я имею в виду…

Винсент

9
Париж, 10 января 1876 г.

Дорогой Тео!

С того времени, как мы с тобой видались, я еще тебе не писал, а за последнее время случилось нечто, что не было, однако, для меня неожиданностью.

Когда я встретился с господином Буссо^[22], я спросил его, считает ли он желательным, чтобы я оставался в фирме и в этом году, и нет ли у него чего-нибудь серьезного против меня.

Как раз это и оказалось. Он меня форменно поймал на слове и сказал, что с 1 апреля я могу уходить, благодаря господ за то, чему я научился в их фирме.

Когда яблоко созрело, легкий ветерок срывает его с дерева, так и тут: я действительно совершил вещи, которые, в известном отношении, были недопустимы, и поэтому мне мало что остается возразить.

Так вот, мой мальчик, что мне теперь делать? Для меня все темно! Постараемся, однако, сохранять надежду и бодрость.

Будь так добр, дай это прочесть господину Терстеху, но будет лучше, если в данный момент ты об этом больше никому не скажешь и сделаешь такой вид, будто вообще ничего не происходит.

Пиши поскорей.

Твой преданный и любящий брат Винсент

10
Париж, 19 февраля 1876 г.

…На этих днях я прочел прекрасную книгу Элиот^[23], три рассказа: «Сцены из клерикальной жизни».

Особенно тронул меня последний рассказ «Исповедь Джэнет» – это жизнь проповедника, мирно обитавшего среди жителей грязных улиц в своем городе. Его кабинет выходил на сады с капустными кочерыжками и проч., на красные крыши и дымящиеся трубы бедняцких домов. На обед он обычно получал плохо сваренную баранину с водянистым картофелем. В возрасте тридцати четырех лет он умер, и за время его продолжительной болезни за ним ходила женщина, которая до этого была предана пьянству, но, благодаря его словам и, так сказать, опираясь на него, превозмогла самое себя и нашла мир в своей душе. При его погребении был прочитан текст, в котором стояло: «Я воскресение и жизнь, верующий в меня будет жить, даже если умрет»…

Винсент

С мая 1876 года, после разрыва с фирмой дядюшек, у Винсента начинается период поисков и мытарств. В апреле он принимает предложение преподобного мистера Стокса стать учителем в Рамсгейтской частной школе в Англии за еду и содержание. Однако мистер Стокс оказывается неблагонадежным, вскоре школа закрывается, и Винсент едет в Айлворт, где решает воплотить в жизнь идею, которая крутится в его голове последние месяцы, и становится помощником пастора. Решимость его такова, что, несмотря на юный возраст (Винсенту было 23 года на тот момент), он ведет церковные службы и даже читает первую в своей жизни проповедь на английском языке.

11
Эттен, 4 апреля 1876 г.

Дорогой Тео!

Утром в день моего отъезда из Парижа я получил письмо от одного учителя из Рамсгейта^[24] с предложением побыть там месяц (без жалования), чтобы по прошествии этого времени посмотреть, может ли он меня использовать.

Ты можешь себе представить, как я рад, найдя кое-что. Помещение и еду я получаю, во всяком случае, даром.

Вчера мы ездили с отцом в Брюссель и нашли дядю Хейна очень больным.

В поезде мы много рассуждали с отцом о живописи, в том числе о картинах Рембрандта в Лувре и о портрете Бургомистра Сикса^[25], но в особенности о Мишеле…^[26]

…Я так счастлив, что увижусь с тобой, а также с Лиз^[27] до моего отъезда!

Рамсгейт – это, как тебе известно, курорт с 12 000 жителей, так прочел я в одной книге, но больше я о нем ничего не знаю.

Ну а теперь – до субботы. Удачной поездки.

Всегда твой любящий брат Винсент

12
Рамсгейт, 17 апреля 1876 г.

Дорогие отец и мать!

Нет сомнения, что телеграмму вы уже получили^[28], но вам, вероятно, хотелось бы узнать больше подробностей.

Из Лондона спустя два часа мы отправились в поезде в Рамсгейт. Это приблизительно 4 1/2 часа езды. Красивая дорога. Между прочим, мы проезжали по холмистой местности. Внизу холмы поросли скудной травой, а наверху – дубовой зарослью, что очень напоминает наши дюны… Мы проезжали также мимо Кентербери, города, который еще много сохранил из своих средневековых построек. В особенности там есть великолепная церковь, окруженная вязами.

Я не раз видал на картинах нечто вроде такого города.

Вы, конечно, себе можете представить, что я все время сидел у окна и ждал Рамсгейт. Около часа дня я прибыл к мистеру Стоксу (Mr. Stokes). Его не было дома, но сегодня вечером он уже возвратился. Здесь двадцать четыре мальчика от десяти до четырнадцати лет. Школа, таким образом, невелика, окна выходят на море…

Вечером мы ходили с мальчиками в церковь… В восемь мальчики ложатся спать, в шесть встают. Есть еще один учитель семнадцати лет. Он, я и шесть мальчиков спим в другом доме, тут же рядом, где у меня есть маленькая комната. Между прочим, в ней бы хватило места и для нескольких гравюр по стенам.

Но довольно на сегодня. Какие чудные дни мы прожили! Благодарю, благодарю за все!

Поклон всем, с мыслью о вас жму руку.

Ваш любящий сын Винсент

13
Рамсгейт, 31 мая 1876 г.

Дорогой Тео!

…Рассказывал ли я тебе уже о той буре, свидетелем которой я стал? Море желтоватого оттенка, особенно у берега; полоска света на горизонте, а над ним – сокрушительно огромные, темно-серые тучи, разрезанные косым дождем. Ветер сдувает в море пыль с небольшой, светлой скалистой тропинки и беспощадно рвет цветущие на камнях растения.

Направо – поля зеленой пшеницы, а вдали высится своими башнями, мельницами и кровлями готических домов город. Внизу меж двух причалов залегла бухта, выходящая в море, – выглядит как города с гравюр Альбрехта Дюрера^[29]. Прошлой воскресной ночью я тоже видел море. Кругом было темно-серо, но день уже загорался на горизонте. Хоть и было совсем еще рано, жаворонок уже начал свою песню. Соловьи в прибрежных садах вторили ему. Вдалеке – свет маяка, сторожевое судно и пр.

В эту же ночь я взглянул через окно своей комнаты на крыши домов и верхушки вязов, темных на фоне ночного неба. Над этими крышами была единственная звезда, но такая светлая и добрая. И я подумал обо всех нас, и я подумал о годах своей жизни, что уже прошли, и о нашем доме, и вот такие слова и чувства посетили меня: «Убереги меня от пути бесчестия^[30], дай мне Свое благословение не потому, что я заслужил его, а во здравие Матери моей. Ибо Любовь все переносит^[31]. Без благословения Твоего мы есть ничто».

При сем маленький рисунок с видом из окна школы, через которое мальчики могут видеть своих родителей и провожают их взглядом, когда те приходят их посетить и затем отправляются обратно на станцию. Многие мальчики никогда не забудут этого вида. Ты бы посмотрел на него на этой неделе во время дождливых дней, особенно в сумерки, когда зажигаются фонари и свет от них отражается на мокрых улицах.

В эти дни г-н Стокс иногда бывает не в настроении, и когда мальчики, по его мнению, уж чересчур шумят, то, случается, не получают вечером ни хлеба, ни чаю. Поглядел бы ты на них, когда они выглядывают из окна; в этом есть что-то меланхолическое. У них почти ничего нет, кроме еды и питья, на что бы они могли надеяться и что помогало бы им жить изо дня в день. Ах, если б ты видал, как они идут к столу по темной лестнице через маленький проход. Затем, однако, солнце снова светит весело.

Другое оригинальное место – это комната с прогнившим полом, куда приходят по шесть мальчиков умываться и где на умывальник падает слабый свет из разбитых оконных стекол. Это тоже более или менее меланхолический вид. Как бы мне хотелось провести зиму с ними, чтобы понять, каково это.

Мальчишки оставили масляное пятно на твоем рисунке, но ты прости им…^[32]

Твой любящий Винсент