Виктория Горнина
Спасибо за покупку

Предисловие

Одна моя приятельница давно просила меня написать что-нибудь современное.

– Что ты уперлась в свою Древнюю Грецию? Герои, мифы – это все уже никому не интересно. Напиши лучше про любовь.

В конце концов, я уступила ее просьбе – про любовь, так про любовь. Только вот история получилась не слишком веселая – однако, все же я надеюсь, что она понравится и ей, и вам, хотя бы потому, что в ней мало придуманного, высосанного из пальца – она взята прямо из реальной жизни – фактически просто записана, причем записана от первого лица – то, чего я никогда не делала прежде; мне кажется, так больше возможности передать настроение и чувства героев. Имена же самих героев изменены и нет никаких указаний на место действия – в конце концов, это могло происходить где угодно, потому любое возможное совпадение лишь случайность.

1. Ночная смена.

Шел одиннадцатый час, когда покупателей становится заметно меньше, и длинные проходы вдоль стеллажей постепенно пустеют, облегченно вздыхая, а ночная уборщица усталыми глазами в который уже раз окидывает зал, раздраженно бормоча себе под нос:

– И ходят, и ходят, чтоб им…

– Теть Галь, что ж ты хочешь? Сегодня же пятница. Всю ночь будут шляться туда сюда.

Тетя Галя, приятная маленькая женщина с грустным лицом, правильные черты которого еще хранят остатки прежней красоты – вот так встретишь ее на улице в обычной одежде – и не подумаешь, что уборщица, отвечает чуть заикаясь:

– Да уж… и охота шлындать по ночам…

Ее торопливые руки тем временем собирают оставленные чеки – теперь это никому ненужные бумажки – словно опавшие листья они лежат рваными кучками на блестящей стального цвета наклонной поверхности – раз – и чеки отправляются в корзину вслед за прочим мусором.

– Вон сколько намолотила… Ладно, пойду. – медлит тетя Галя, теребя желтые резиновые перчатки. – Пора уже… Ты в ночь?

Голубые глаза вопросительно смотрят на меня, вертикальная морщинка проступает меж поднятых бровей.

– Да…

Я едва успеваю ответить – передо мною уже стоит бутылка пива, и очаковский джин тоник, и баночка салата, и что-то еще…

– Здравствуйте…

Массивная фигура в черной куртке игнорирует приветствие – подумаешь, какая важность, ведь мне на самом деле все равно – я даже глаз не поднимаю – я скорее узнаю руки, кредитные карточки, кошельки, чем их обладателей – бесконечный поток покупателей сливается для меня в однородную массу, их лица совершенно мне безразличны.

– Пи-пи-пи… – привычно выдает свою трель сканер, зеленые цифры табло сменяются несколько раз и, наконец, замирают на итоге.

– Двести пятьдесят три рубля сорок семь копеек.

Лихорадочные поиски по карманам занимают пару минут – я откидываюсь на спинку стула, сохраняя на лице бесстрастное выражение и терпеливо жду. (если бы я с такой же скоростью обслуживала вас, представляю, что бы вы сказали ) И вот на свет появляется смятая пятисотка. Еще секунда – и детектор дает добро.

– Мелочь посмотрите пожалуйста…Три пятьдесят или четыре рубля – мой официальный тон звучит спокойно.

– Будет… – раздается в ответ. Голос чуть хрипловатый, но с приятным тембром. – Мелочи полный карман…

В сжатой ладони действительно полно монет. «Найдет» – думаю я, и поворачиваюсь к монитору. Пятьсот три рубля пятьдесят копеек – уже набрано, одно касание – и все приходит в движение – ящик вылетает вперед, чек уже готов – я набираю сдачу.

– Двести пятьдесят рублей три копейки…

Ну почему вы кладете мелочь куда угодно, только не туда, куда надо! Попробуй, возьми ее с гладкой поверхности – только ногти и выручают.

– Спасибо за покупку.

Мужские руки сгребают сдачу, она исчезает в глубине кармана, черная куртка отступает влево – но я слышу, как шуршит пакет, принимая покупки – корзинка брошена у меня за спиной – он явно не торопится уступить место следующему, а этот следующий уже здесь – полная с верхом тележка – семейная пара выгружает на ленту (читай на транспортер) бесчисленные банки, груды нарезки, мясо, кофе, конфеты… Женщина в дорогой шубе суетится, копается в недрах тележки, извлекая самое нужное вперед. Тем временем ее муж холеною рукою набирает жвачки – полочки которой услужливо свешиваются под углом в предкассовой зоне.

– Масло, масло забыли. Коля, за маслом сбегай – приказывает жена, словно имеет дело с обычным мальчишкой.

И представительный мужчина, от которого никак не ожидаешь подобной прыти – наверняка он сам целый день командует другими где-нибудь в офисе – с готовностью срывается с места, бросая на ленту набранные прямоугольнички Орбита. Уже вслед ему (вдруг не то возьмет) раздается:

– Олейну, Олейну бери.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. – раздается в ответ.

Пи-пи-пи – пищит сканер, следом за тележкой встают другие, образуя очередь – сегодня пятница, а значит народу будет достаточно, тем более, что из девяти касс осталось работать пять – так что расслабляться рано. Пятеро кассиров в одинаковых синего цвета фартуках, желтых свитерах, с нелепыми кокошниками – вам, господа покупатели, они кажутся одинаковыми, не так ли? Впрочем, это даже к лучшему. Пусть никто из вас не задается вопросом, чем живет каждая из этих женщин, о чем думает, о чем мечтает. Вы пришли за покупками – совершайте же их. Ничто не должно мешать вам и – спасибо за покупку.

Справившись с очередным наплывом, я вновь откидываюсь на спинку стула, перебрасываюсь парой ничего не значащих фраз с соседкой. Та что-то отвечает мне, но я уже ничего не слышу, вернее, слышу, но не воспринимаю – вдоль ряда наших касс идет парень лет 35-ти в черных изрядно потертых джинсах и темной, почти черной куртке с капюшоном, отороченным мехом. Впрочем, я узнаю его в любом наряде, я узнаю его среди тысячи, среди бескрайней, бесконечной толпы – глаза наши обязательно встретятся, в какой бы точке магазина он не находился – я знаю, что он всегда видит меня, а он прекрасно знает, что я, в свою очередь, вижу его. Это одновременно так много и так мало. Мое лицо до сих пор бесстрастное, слегка краснеет, блеск зажигает глаза, все мое существо охватывает волнительный трепет, предвкушение счастья подступает так близко, пусть всего лишь миг оно продлится, но этот миг дороже долгих бесцветных часов. Только бы он пришел на мою кассу – думаю я. Моя спина сама собою выпрямляется, мой голос приобретает бархатный оттенок, я безотчетно поправляю свои роскошные волосы, хотя в этом нет никакой необходимости – они схвачены крабом на затылке – только бы он пришел ко мне… Какой-то подвыпивший мужичок, путаясь, грязными пальцами отсчитывает мелочь, но мне уже все равно.

– Десять копеек, пожалуйста

Только успеваю я сказать ему вслед.

– Ха-ха-ха… Мы все взяли? Ты больше ничего не хочешь?

Корзина плюхается на ленту так, что банки пива теряют равновесие. Девушка в зеленоватом драповом пальто заливается смехом. Ее гладкие черные волосы прыгают у меня перед глазами. Я вижу – она миловидна, да что там, она симпатична и даже очень – живые черные глаза, свежие румяные щечки – в свои 40 я не выдержу такой конкуренции – нет, не стану ее рассматривать – я привычно опускаю взгляд. Она что-то щебечет и смеется – должно быть у нее прелестная улыбка, он, тот самый парень в темной куртке, выкладывает покупки – мои глаза бессмысленно упираются в пакет с замороженной смесью. Я чувствую, что почва начинает ускользать из под ног – хорошо, что я сижу – не стою, хотя что это меняет? Кровь тем временем приливает к лицу, и как будто что-то зазвенело внутри, а сердце провалилось вниз – я не могу контролировать это, пусть так, но себя, слава богу, я пока что в состоянии взять в руки. Из последних сил я стараюсь сохранить бесстрастное выражение лица, и, похоже, мне это удается.

– Здравствуйте – мой голос звучит чуть глуховато, но спокойно – уже хорошо.

– Здравствуйте – весело и легко отвечает милая девочка.

– Здравствуйте – здравствуйте – говорит наш молодой человек.

Пи-пи-пи – привычно пищит сканер. Ничего не видящими глазами я смотрю на экран. Что пробиваю – понятия не имею. Девушка стоит у меня за спиной – собирает покупки. Он – прямо напротив меня, облокотился на полочку для денег – еще немного и разляжется на ней. И, хотя я больше не поднимаю глаз, но чувствую на себе его взгляд насмешливый, испытующий. Наконец, я объявляю сумму – какую? Даже не пытайте меня – не помню. Должно быть, что-то вроде пятьсот восемьдесят семь или шестьсот самьдесят восемь, потому, что он тут же предложил:

– Хотите, могу посмотреть семь рублей и восемь и…

– Спасибо, ничего не надо – спокойно отвечаю я.

– Тебе все дадут – раздается ее приятный голосок.

Небольшая пауза – я набираю сдачу. С деньгами в руках поворачиваюсь к нему.

– Ой, что я буду с тобой делать – говорит он ей, глядя на меня.

– И что же ты будешь со мной делать? – вторит она.

– Сейчас заведу тебя за угол, и …

– Что это ты разговорился вдруг? – голос звучит удивленно, в нем слышится некоторый упрек.

Наш молодой человек осекается, молча собирает сдачу. Еще полминуты и они уходят. Черт возьми, я даже не могу немедленно встать, успокоиться, прийти в себя, покурить – в конце-то концов. Сегодня, как назло, вечер пятницы, народ идет и идет, и лишь спустя полчаса я наконец-то затягиваюсь сигаретой. Лицо все еще залито краской. Подумать только – притащил ко мне на кассу девицу и стал МНЕ рассказывать, что собирается с ней делать. Как будто я не знаю, чем занимаются по ночам мужчины и женщины. Господи, дай мне сил.

– Давление подскочило – отвечаю я на участливые вопросы коллег, а сама первый раз в жизни мысленно благодарю свое давление – ведь все в магазине знают, что оно мучает меня постоянно.

Ночь проходит просто ужасно. Моя напарница, пышнотелая брюнетка лет тридцати, искренне удивляется огромному количеству сигарет, что я успеваю спустить за ночь. Моя беготня ее несколько раздражает.

– Ах, Ира, Ира. Если бы ты только знала. – впрочем я молчу, озадачивая ее еще больше.

– Ты даже пакетики не крутишь! Это ты-то!

Ее круглое лицо смотрит на меня небольшими серыми глазами, пытаясь сообразить, что же такого могло случиться, что Вика вдруг напрочь забыла крутить пакеты. И, поскольку ничего вразумительного я ответить не могу, Ирина полушутливо продолжает:

– Я Татьяне Алексеевне нажалуюсь.

Тут нужно сказать, что крутить пакеты – добровольно-принудительное ночное занятие. А сам так называемый крученый пакетик – своего рода заготовка для тех, кто работает днем. Когда вам на кассу принесут великое множество салатов, жирную селедку, творог, сметану, вечно текущие пакеты молока или дырявую упаковку соли – такие заготовки позволяют без труда привести все это в божеский вид, то есть, другими словами, быстро и качественно обслужить вас, мои дорогие покупатели – приходите, вы останетесь довольны.

Когда-то, много-много лет назад, если вдруг случалось что-то ужасное, мне, очевидно по наивности, казалось, что все – все кончено, все так плохо, что больше ничего не будет и быть не может. Однако почему-то наступал новый день, и солнце вновь всходило на востоке. Поначалу я очень удивлялась этому обстоятельству – а само солнце казалось мне равнодушным монстром, что совершенно не сочувствует людям. У меня такая беда – а оно видите ли, опять здесь. Понадобилось некоторое время, чтобы я поняла наконец – солнце намного мудрее меня, глупой маленькой девчонки. Оно – сама надежда, ведь чтобы не случилось, а завтра будет новый день.

Итак, новый день наконец настал. Морозное ноябрьское утро долго пасовало пред ночною мглой – лишь в половине восьмого робко забрезжил рассвет, и сквозь подсветку витрин стали проступать контуры знакомого пейзажа – площадка перед магазином, скамеечки по бокам, газетный ларек… Темные фигурки ранних пьяниц потянулись к нашим дверям – тетя Галя встретила их привычным ворчанием:

– И ходят, и ходят…

Еще через полчаса я лихорадочно собиралась домой – отчиталась, слава богу! Что называется на автопилоте – да, мастерство не пропьешь – это точно. Татьяна Алексеевна, наш главный кассир, весьма импозантная дама с приятными мягкими манерами, сделала удивленные глаза – чтобы Вика, да ничего не делала ночью – это невероятно. Впрочем, я самолично подтвердила правдивость слов своей напарницы, даже что-то наплела в ответ, и отправилась домой.

– Мяу –у!

Возмущенная кошка выскочила из дверей.

– Где ты была? Что это за безобразие? Ты хотя бы мясо принесла? – интонация моей Нюши подразумевает именно такое толкование.

Я подхватила с пола увесистого пушистого бегемотика, прижала к себе, расцеловала усатую мордочку.

– Только ты меня и любишь, моя принцесса…

Принцесса Нюша довольно замурчала, затихла на руках, терпеливо снося мои ласки. Через час я уже пыталась заснуть, моля всех богов сразу, чтобы кто-нибудь из соседей по случаю наступившей субботы не включил дрель – любовь любовью, а вечером – к восьми – снова на работу. Тогда, ворочаясь от кошмаров, то и дело просыпаясь, я еще не знала, что вторая серия этого триллера уже на подходе и не далее, как сегодня же вечером я хоть что-то начну понимать.

2. Фальшивка.

Мне нравится ходить на работу именно вечером, когда сумерки опускаются на землю – где-то в начале восьмого выхожу из дома и, не спеша, иду вдоль улицы – мимо сбербанка и аптеки, мимо светящихся окон длиннющего дома и мимо притихшего детского сада. В вечернем воздухе рассеялись, растворились остатки напряженного дня – уже некуда спешить, можно расслабиться, развлечься кто как умеет. Снежинки кружатся в воздухе, плавно опускаясь вниз – ветра нет, слабый морозец приятно освежает лицо – я смотрю в темное небо – звезд не видно – лишь глубокое, черное небо раскинулось надо мною, и луч прожектора тщетно скользит по низко нависшим тучам. Синяя крыша магазина выплывает из темноты, на освещенном широком крылечке полно праздношатающихся людей – все лавочки заняты, везде молодежь – невнятные разговоры и смех – урны переполнены, а пивным бутылкам просто нет числа – их зеленые горлышки виднеются и вдоль стен, и на ступеньках, а другие аккуратно составлены у низенькой ограды заснеженного газона. Помните, как у Блока – и медленно, пройдя меж пьяными, всегда без спутников, одна… И каждый раз, подходя вечером к родному магазину, я ощущаю себя блоковской героиней – ни больше, ни меньше. Вокруг суетятся, снуют какие-то люди, звон стекла, смех, обрывки фраз доносятся до меня из чужих, неизвестных мне жизней, и я могу только догадываться, чем живут все эти люди – что собираются по вечерам на крылечке нашего магазина. Чем так притягивает их это место? Ведь есть бассейны, музеи, театры, кино, наконец. Но, туда нужно идти, ехать, совершать над собой лишнее усилие – а время между тем – вечер, темный, ноябрьский вечер, и так лень выбираться с окраины, где совершенно некуда пойти, негде развлечься. Потому крылечко нашего магазина – своеобразный дом культуры, где по вечерам тусуется народ – а что? светло, пиво – рядом, новогодняя елка уже стоит, и никто вас не прогонит, если только вы сами не начнете буянить и бить витрины.

Я медленно иду вдоль крылечка, спокойно рассматривая собравшихся здесь людей – моя прогулка подходит к концу, еще пара минут, и служебный вход впустит меня через обитую железом, тяжелую дверь. Мне уже сорок, но выгляжу я вполне прилично – следов увядания самый минимум – не зря еще Микеланджело заметил, что женщины, ведущие беспорочный, глубоко духовный образ жизни, дольше сохраняют свою красоту. Высокий лоб, правда, пересекает морщина, но она возникла давно – кажется еще в юности, скуластое лицо, красивые большие голубые глаза, длинные ресницы сами загибаются вверх, приятной формы губы, волевой подбородок с ямочкой, а вот нос – он-то и портит всю гармонию моего лица – он слишком большой, с горбинкой, настоящий еврейский нос, доставшийся мне от дедушки – ну и пусть, что дано, то дано – я не собираюсь ничего менять. Вообщем, самое ценное это глаза и волосы – роскошные густые длинные волосы, ровным полукругом закроют полспины, стоит только распустить их.

– Чем старше женщина, тем короче должна быть ее прическа. – звучит голос моей приятельницы. Тщетно скрываемые нотки зависти сами просятся наружу.

– Меня всегда пытались подстричь – особенно те, у кого три волосинки на голове – парирую я.

– Хотя бы покрась – седых вон сколько. – не сдается подруга.

На сей раз она права – седины хватает.

– Свой цвет волос – самый лучший цвет – упрямо возражаю я. Дух противоречия прочно засел во мне, и убедить меня ой как непросто.

Облезлое крыльцо даже отдаленно не напоминает приличный фасад – тусклая лампочка освещает выщербленные ступени – служебный вход так не похож на парадный – обшарпанные стены предбанника неопределенного цвета, старый письменный стол дежурного стоит справа – на дорогом мониторе видео наблюдения – полупустая служебная стоянка – начальство в основном разъехалось – ну и слава богу – без них спокойнее. Тесные ряды одинаковых шкафчиков, гирлянды навесных замков всевозможных размеров, стоптанный линолеум, убогий стул, что кочует по раздевалке из конца в конец и вечно открытое окно – что и говорить, уюта здесь немного, да по большому счету, он не особенно нужен – старенькое пальто отправляется на вешалку, я облачаюсь в синюю форму и, вооружившись заколками и расческой, не спеша подхожу к зеркалу – остался последний штрих, последний, чтобы выглядеть, как все – минимум индивидуальности, все должно быть абсолютно одинаковым – недаром вы частенько путаете нас, господа покупатели. Темно русые волосы собраны в хвост, ужасный синий кокошник с желтой окантовкой по краю совершенно не идет мне, однако, деваться некуда – (кто только придумал это) я печально вздыхаю, разглядывая свое отражение, пытаюсь подправить хоть что-то, подкрашиваю губы.

– На меня хоть смотреть-то можно?

– Конечно! Да мы вообще самые обалденные на свете!– жизнеутверждающий голос девочки Кати, нашего ночного продавца, звучит задорно, без малейшей тени сомнения – как раз то, что мне сейчас и нужно – она улыбается – удлиненное лицо с точеным носиком дружелюбно и искренне смотрит на меня подведенными серыми глазами.

Затем мы обе вновь уставляемся в зеркальные глубины – высокая, худенькая, как тростинка, молоденькая Катюша и я, миниатюрная женщина, с неплохой во всех отношениях зрелой фигурой – впрочем, фартук сильно полнит меня – он полнит всех, без исключения и довольно сильно – пухленькая сразу выглядит толстухой, я же смотрюсь женщиной, что называется, в теле.

Вечерняя жизнь магазина идет неспешно – у одних смена подходит к концу, для меня же все только начинается. Все, как обычно – мы с напарницей спускаемся в зал, занимаем свои места. В субботний вечер покупателей немного, да и те, что есть не доходят до нас – мы сидим впереди, лениво перебрасываемся словами – о чем-то говорим, право, не помню, о чем… Время стоит на месте.

– Шли бы вы домой, что ли…

Часть кассиров заканчивают смену в десять – именно им адресованы мои слова.

– Да мы хоть сейчас – раздается в ответ.

Понятно, что никто никого не отпустит, и придется им сидеть еще добрых полчаса, пока стрелки не доползут до без пяти – тогда девчонки засуетятся, загалдят, обращаясь к охране:

– Закрывайте нас

– Закрывайте, уже десять.

Цепочки перекрывают проходы, все происходит быстро – пусть они идут, теперь нужно проводить двенадцати часовых и тогда станет еще легче – нас останется двое уже до утра. Я стараюсь гнать подальше грустные мысли, но они упрямо так и крутятся в голове – оттого вид у меня невеселый.

– Ты хоть выспалась? – участливо интересуется Ирина. – Не нравишься ты мне что-то…

Я стараюсь приободриться, неужели так заметно? Нет, так дело не пойдет. Кроме любовных стенаний на свете много других интересных вещей – обратимся к какой-нибудь из них – посплетничаем, например. Как две старушки на скамеечке у подъезда, мы принимаемся судачить о самых пустых вещах, время от времени покупатели прерывают нас, тогда раздается неизменное «здравствуйте», они уходят, а мы продолжаем свой диалог, более того, мы можем вести его даже в вашем присутствии, словно существует два параллельных мира – ваш и наш. Эти миры не мешают друг другу, они как будто не пересекаются даже – потому, если вам вдруг придет в голову вставить какую-то реплику в чужой разговор – подумайте прежде, чем открыть рот – едва ли вам будут рады. Разгонять же стайку девушек, собравшуюся возле одной из касс и вовсе последнее дело – там обсуждаются интереснейшие, животрепещущие темы, так что лучше уж обойти собрание стороной, иначе на вас как минимум косо посмотрят. Впрочем, сегодня народу не так много, и мы можем общаться спокойно. Постепенно в пустых словах растворяется моя грусть, от ничего не значащей болтовни мне становится легче, неожиданно для себя улыбаюсь в ответ на шутку, и о, чудо! я даже смеяться, оказывается, еще могу. Что же я думала? Что такой парень ведет монашеский образ жизни? Да пусть делает, что хочет. Жизнь и впрямь начинает казаться не такой уж плохой. У меня вообще все прекрасно – расскажи мне еще что-нибудь, Иринка.

Так, в незатейливой болтовне незаметно скользит время, и я забываю смотреть по сторонам – я больше не ищу его. В свою очередь вспоминаю какой-то смешной случай, увлекаюсь, жестикулирую для пущей выразительности – мы обе смеемся и потому совершенно не обращаем внимания на проходящих мимо людей – что на них смотреть? Такой, должно быть, он и застал меня – развернувшись в пол оборота к соседке, я смеюсь, словно вчерашнего вечера и не было вовсе. Каюсь, но я даже не заметила его. Разве мог он стерпеть такое? Мой герой выстроился напротив касс и принялся общаться с охранником – мне, кстати, всегда страшно интересно, о чем они разговаривают? Но спросить я стесняюсь, даже просто боюсь – скорее всего, получу лишь самый пространный ответ, а ненужный интерес вызову сама – что это она про него вдруг спрашивает? Нет уж, жена цезаря должна быть вне подозрений. Пусть его стоит, смотрит. Мне все равно. Я вновь хладнокровно разворачиваюсь к соседке. На сей раз продолжить разговор не судьба – ко мне спешат покупатели с огромной тележкой – я вынуждена повернуться к ним, – и первый же, кого я вижу прямо напротив себя – наш молодой человек. Мы привычно встречаемся с ним взглядом, я начинаю обслуживать людей. Он смотрит, затем уходит – видимо довольный – его заметили. Я говорю себе – спокойно. Все хорошо. Он ничего мне не должен, впрочем, как и я ему. Позже, ночью, я встану на то самое место, за тем, чтобы посмотреть – вот глупость-то – не ошиблась ли я? Точно ли меня отсюда видно? Своими нелепыми, совершенно необъяснимыми с точки зрения нормального человека действиями, я повергаю Ирину прямо-таки в шоковое состояние.

– Ты что там встала? Ишь, прям на место любимого администратора.

Точно. Практически ликую я. Змея Ивановна любит зависать над нами именно здесь. Всех отлично видно – и меня тоже, даже если в профиль развернуться. Сделанное открытие поднимет мне настроение – шепнет потихоньку – не все так плохо, поверь. Но это будет позже, а сейчас без восьми минут двенадцать, покупателей в зале мало, на кассах – и того меньше, я вновь мирно общаюсь с Ириной, и вдруг раздается громкий смех – его смех. Так, похоже, одного раза мало. Парень в темной куртке стоит возле стенда с ящиком для пожеланий наших покупателей, стилизованного под почтовый – однажды в него и впрямь бросили письмо (надеюсь, маркетолог все же отправила его и оно дошло до адресата), так вот – он стоит в компании все того же охранника и громко хохочет – ты хочешь внимания к своей особе? Хорошо. Я смотрю на тебя. Но вот так сидеть и смотреть я тоже не могу – уже двенадцать, кассы закрываются – остаемся мы вдвоем – две ночнушки. Тут он срывается с места, хватает банку своего пива и подлетает к моей кассе.

– Здравствуйте – официальным тоном говорю я – надо понимать – я еще в шоке после вчерашнего. В моих глазах застыл упрек – что ты натворил? Ладно, мы взрослые люди, я все понимаю, но все же…

– Здравствуйте – слова звучат тепло, он суетится – А можно я вам дам мелочь?

Ах ты, скотина. Ничего мне не нужно.

– Нет – моя голова склонилась над денежным ящиком – дрожащими пальцами я ковыряю сдачу.

– То есть – да пошел ты? – спрашивает он. – Я понял, вы знаете, в интернете… там есть такой прикол…

Я молча смотрю на бесконечно дорогое мне лицо – как ты не понимаешь – я на работе – здесь снимает камера, здесь множество любопытных глаз и ушей, причем не столько покупателей, сколько самих сотрудников, их же хлебом не корми, дай посудачить только – я не могу у них на глазах позволить себе лишнего, не могу, пойми ты наконец. Он видимо, толкует по-своему – как сквозь пелену – я ведь не отошла еще от вчерашнего – слышу его голос:

– Да пошел ты, так? – расширенные глаза умоляюще смотрят на меня.

Никто и никуда не хотел тебя посылать, милый мальчик, но я молчу, он стоит, пауза зловеще зависла над нами – а кассы только две – Иринина и моя, и вот уже справа подходит народ, я должна работать, чтобы не случилось, я должна. И тут происходит ужасное – не говоря ни слова в ответ, я делаю вымученный жест левой рукою – отстраняясь, отодвигая того, кто мне по-настоящему дорог, чтобы обслуживать ничего не значащих для меня людей. Он хватает свою банку и идет на выход – я едва успеваю посмотреть ему вслед – он не повернулся даже, даже не взглянул на меня. О, черт, как все вышло – казню я себя. Ведь он опомнился, прибежал, юлил здесь, пытался заговорить… А ты, ты как неприступная крепость – подойти нельзя. Мне нужно поговорить с ним, только не в магазине, разумеется, только не здесь…

***

Когда же это помешательство началось? Что ж, могу ответить вполне определенно – в тот самый день, когда вопреки своим правилам, я впервые подняла на него глаза. Как уже говорилось ранее, я избегаю делать это – скорее узнаю ваши кошельки, кредитки, одежду, но ваши лица – нет, выше уровня груди мой взгляд поднимается крайне редко. Нужно что-то из ряда вон выходящее, нестандартное, особенное, чтобы мне запомнилось именно ваше лицо – а без этого – вы для меня лишь поток покупателей, не больше. Только не обижайтесь – представьте себя на моем месте – перед вами ежедневно проходит толпа народа – многих ли вы запомните? То-то же. Но, вернемся к самому началу.

Мальчик с красным рюкзачком приходит довольно поздно, примерно в 11-ом часу, когда вечерняя толпа уже схлынула, люди в основном разошлись по домам, и лишь немногие покупатели прогуливаются по залу, то и дело застывая возле истерзанных полок. Он посещает наш магазин почти каждый вечер, а может и каждый, не знаю – я не особенно интересуюсь им, как, впрочем, любым другим припозднившимся клиентом. Вот голос у него приятный – это точно, а сам парень вежливый, похоже, хорошо воспитан. Берет он всегда дорогое пиво, готовые салаты на ужин, иногда замороженные овощные смеси – чтобы быстро поесть, особенно не заморачиваясь на кухне, и свой любимый Кент восьмерку. Синие джинсы, синяя куртка – он выкладывает баночки пива из корзинки – парень хорошо сложен и довольно высокий – я вижу лишь уровень пояса – впрочем, меня мало интересует, кто и как выглядит, но одно могу сказать точно – двигается он приятно, несуетливо, в нем даже есть определенный шарм – хотя – какое мне до него дело?

– Здравствуйте

Равнодушно, наверное, пятисотый раз за день говорю я, привычно и быстро выполняю свою работу – уже все пробито. Сигаретница грозно нависает над моей головой – его рука тянется к полочке с восьмым Кентом – пачка шлепается на ленту. Что за манера лезть самому? Что, сказать нельзя? Мое раздражение никак не отражается на лице – как будто так и надо – услужливый сканер фиксирует последнюю позицию, еще одна строчка возникает на экране.

– Триста двадцать девять пятьдесят – устало произношу я.

Зеленая купюра ложится на полочку, он с силой шлепает по ней ладонью и подвигает банкноту ко мне – подобные выкрутасы совершенно не действуют на меня – помню однажды какой-то пропойца доставал деньги из носка – Погодите, говорит, я сейчас, а сам юрк вниз и давай снимать ботинок. Смятая десятка, как несложно догадаться, оказалась вонюче-душистой – потом я долго мыла руки и брезгливо морщилась – бывает и такое. Так что, хоть стучи руками, хоть нет – мне все равно. Молчаливая пауза зависает в воздухе. Детектор выдает все признаки подделки – и не слишком хорошей – банковская бумага – да, но все остальное не выдерживает никакой критики.

– Молодой человек, – говорю я уверенным, официальным тоном – Это тысяча фальшивая.

Нужно сказать, что люди с фальшивыми купюрами делятся на две категории – тех, кто знает, чем обладает и только делает вид, будто только что не пытался всучить ее кассиру, и тех, кто не знает этого, то есть, говоря юридическим языком, добросовестно заблуждается. Это сразу видно по лицу – не думайте, что ваши лица – сплошь непроницаемые маски. Я впервые за довольно продолжительное время, сколько этот парень ходит к нам, поднимаю свои глаза и внимательно смотрю на него. Передо мною очень интересное лицо с пронзительными голубыми, очень умными глазами, светлая челка закрывает лоб лишь наполовину, трехдневная модная щетина покрывает щеки, губы тонковаты, но злобного выражения не придают, нос прямой и довольно длинный – впрочем все лицо несколько удлиненное – такой приятный мужественный овал – если можно так сказать. Позже я разгляжу наконец, что в фас он гораздо лучше, чем в профиль – некоторая полнота его лица портит его, а нос словно выезжает вперед вздернутой дугой. Итак, он удивлен, обескуражен, растерян – это понятно.

– Вот смотри – говорю я, для себя сразу решив, что вполне могу разговаривать с ним на «ты» – он не обидится, я почему-то точно это знаю.

Несколько горизонтальных морщин проступили под челкой, светлые брови взлетели вверх – первоначальное изумление сменилось на желание разобраться и понять в чем же дело.

– Эти листики должны светиться, а здесь проступит радуга, если вот так смотреть… – объясняю я, прекрасно понимая, что он относится к тем людям, кому фальшивка попала случайно. –А вот так…

Я разворачиваю к нему детектор, мы вместе склоняемся над ним – парень внимательно, с интересом смотрит и слушает меня – без всякого пижонства, он не встает в позу, не начинает оправдываться или грубить, что обычно в таких случаях – он похож на толкового ученика, который схватывает на лету полезную информацию. В этот момент между нами что-то происходит, я не понимаю, что именно, просто чувствую, что рада бесконечно объяснять ему, что и как, а он, в свою очередь, вовсе не пытается быстрее закончить импровизированный урок – так бы и слушал меня, время от времени задавая вопросы своим приятным усталым голосом. Словом, мы могли бы еще долго крутить в руках эту бумажку, склонившись над нею, однако все на свете рано или поздно подходит к концу. Увы, объяснения закончены – мне нужно следовать инструкции.