Виктор Сапов
Встреча на Рю Дарю
– Да, но я хотел бы устроиться в русское кафе. Надоело мне на ихнем языке, на немецком…
– Понимаю… Страсбург – это ведь Эльзас? Вы служили у немцев?
Иван Никифорович вновь почувствовал страх. Но в то же время его новый знакомый располагал к себе и внушал доверие. Какое-то доброе у него лицо было…
– Служил, – глухим голосом пробормотал он. – Не по своей воле. Угнали меня немцы на работы. В сорок первом. Из Калуги я.
– Вот как! Вы из Советской России! Но война закончилась – почему не вернулись?
– Не хочу. Ничего хорошего меня там не ждёт. Вы не знаете, вы же, наверное, из «бывших», давно на Родине не были…
– Из «бывших», да-с. Это вы верно сказали, Иван Никифорович. С двадцатогого года не был. – Голос Сергея Петровича заметно дрогнул, взгляд погрустнел.
– Вот! А я-то знаю! НКВД – они звери, а не люди. Им ничего не стоит меня в лагеря упечь. Не хочу!
– За что, позвольте спросить? Вы же, извините, им свой, рабоче-крестьянский? Не классовый враг.
– А будто надо, за что! Будто крестьян не раскулачивали? Будто рабочих по доносам не хватали в 37м?
Иван Сергеевич задумался. Он был старый, прошедший огонь и воду русский эмигрант. До войны к нему, бывало, подсаживались за столик хорошо одетые сомнительные личности, и на сносном, угодливо-вежливом и вкрадчивом русском языке чего-то хотели от него, о чём-то просили, пытались в чём-то убедить. Он безошибочно научился распознавать большевицких агентов. Потом от него отстали. Его нынешний собеседник на них не походил. Похоже, он говорил правду. Ему просто нужно было кому-то излить душу.
– Милейший Иван Никифорович! Вот и наш завтрак! Но не заказать ли нам бутылочку аперитива?
– Мне лучше водки.
– С утра?
Фомин тяжело вздохнул.
– Знаю, Сергей Петрович, что вы обо мне думаете. Вы то – интеллигенция, белая кость. А я человек простой. У немцев-то шнапс пил, редко, вы не подумайте! А здесь вот водочки захотелось! Ресторан-то русский!
– Хорошо. Яша, водочки графинчик! И огурчиков!
Яша, чубатый гарсон, улыбнулся.
– Давно не видел вас в таком настроении, Сергей Петрович! А то загрустили вы у нас в последнее время.
– Так мне и сейчас не весело. Но разговор, похоже, серьёзный предстоит.
Выпили, крякнули, закусили. Бледное лицо Сергея Петровича стало враз пунцовым, а вот Фомину – хоть бы что. Только глаза заблестели.
– Ну-с, рассказывайте Иван Никифорович!
– Да что рассказывать! Это верно, из крестьян я. Но отец у меня в город приехал, поваром стал хорошим, в ресторанах для господ готовил. И я у него на подхвате был. Всякое было. И денег хватало нам, но и слово крепкое слышали порой от хозяина, когда господа клиенты чем-то недовольны были. Отцу-то ничего, а у меня всё внутри закипало. Думал, вот буржуи проклятые, посчитаюсь я с вами! А тут и советская власть пришла. Радовались мы. Да недолго. Рестораны все позакрывали, а меня мобилизовали в Красную Армию. Только к строевой я не годный был, ногу ещё в детстве повредил. Так и стал поваром-кашеваром. С Деникиным мы воевали, потом с Врангелем, вы уж простите…
– Да ничего-ничего, вы продолжайте, очень интересно!
– Короче, в двадцать первом я домой вернулся. А отец мой помер. Его на работу никто не брал, дескать, буржуям он прислуживал, лизоблюд, мол. Сердце у него не выдержало. Пришлось мне семью кормить, мамку да сестричку. По стопам отца я пошёл, в пролетарскую столовую, в заводскую, потом, когда опять рестораны открыли, работал в «Кукушке», потом опять в заводскую, в паровозоремонтный… Так до войны и проработал, то здесь, то там.
– Жена, дети были?
– Детей не было. Жена ушла. К партийному одному.
– А вы? Были в партии?
– Я-то? Нет. Да не было у меня желания. Партийные эти, они хуже господ оказались. Даром что из своих. Гордость у меня была, не хотел я в их своре оказаться.
– А потом вас, значит, немцы угнали?
Иван Никифорович налил себе ещё, махнул рюмку не закусывая, утёрся салфеткой.
– Угоняли в основном молодёжь. Жалко мне их стало, желторотых. Пропадут там, думаю, без дядьки. Мне-то уже сорок было. Короче, сам я вызвался…
– Вот оно что!
– Да, так и кашеварил я, сначала на работах разных, потом меня один офицер ихний приметил, из господ, и к своему отцу в имение забрал. Имение как раз под Страсбургом было. Там жизнь была сносная, относились ко мне хорошо, языкам выучили, манерам немного. Сами понимаете, возвращаться мне как-то…
