Виктор Елисеевич Дьяков
Гречневая каша
Ценой огромных потерь, гранатами и прямой наводкой уцелевших орудий, прорвавшиеся танки удалось подбить и эту атаку отразить. Но стало ясно, батальон настолько обескровлен, что следующую атаку уже не выдержит, не лучше положение было и у соседей. Полку, ничего не оставалось кроме немедленного отступления, ибо, по всему, после обеда немцы готовили решающую атаку. А тут еще, судя по канонаде и слева, и справа, соседние полки не смогли удержаться на позициях и отходили, создавая опасность окружения. Связь со штабом дивизии восстановить так и не удалось, и командир полка отдал приказ об отступлении.
А тот боец с котелками… он так и не появился ни во время боя, ни потом, когда поступила команда сниматься с позиций и отходить. Организованного отхода, однако, не получилось. Идти пришлось пешком по разбитой проселочной дороге, лесом. Сначала попали под обстрел дальнобойной артиллерии немцев. Чтобы выйти из зоны обстрела пришлось бежать что есть силы, кое кто бросал винтовки и боеприпасы, чтобы легче было. Уже во время этого бега нарушился строй, перемешались взводы, роты, батальоны, кто-то отстал, кто-то остался лежать. Потом опять налетели «Юнкерсы». Здесь уже пришлось разбежаться по лесу и укрываться под деревьями. Бомбили минут двадцать, а когда улетели, а отступавшие стали вновь выходить и выползать на дорогу, оглушенные, контуженные, раненые… Тут уж вообще все смешалось. Володя не мог найти ни ротного, ни взводного, ни командира отделения, все шли скорым шагом, одной общей кучей, в которой уже не было ни рот, ни батальонов. Он старался не думать о том, что на дороге и в лесу осталось много убитых и раненых, утешая себя ничем не оправданной мыслью, что их похоронят и подберут те, кто идет сзади. А сзади оставались только арьергардные роты, прикрывавшие отход и саперы, которые должны были взорвать орудия и боеприпасы, те что из-за недостатка транспортных средств приходилось оставлять. Володя это знал, но так же, как и все прочие наклонив голову и утирая пот спешил по разбитой колее вперед, на восток, подальше от неминуемой гибели или плена. Канонада сзади стихла, там, где оставались на верную гибель две роты прикрытия уже не стреляли. Немцы на танках, или мотоциклисты могли вот-вот настичь и навалиться сзади, это стимулировало, и люди почти бежали, если были силы, а если не было падали, оставались на дороге, провожая тоскливыми взглядами уходивших.
День выдался погожим, солнечным, но Володя не замечал, ни благоухания трав, ни прелести леса, не слышал птичьей разноголосицы. За неполный месяц войны он успел столько увидеть смертей, и что еще страшнее искалеченных, изуродованных тел, оторванных конечностей, обонять сопутствующие всему этому запахи, что уже не мог воспринимать окружающий мир как прежде. И еще одно ощущение не давало ему возможности думать ни о чем другом, кроме оного – чувство голода. На войне вообще очень часто хочется есть, а он не ел со вчерашнего вечера, после которого прошла ночь, напряженный бой и тяжелый марш…
Остановились, пройдя полубегом километров десять-пятнадцать. Остановились тоже без команды, самопроизвольно, потому что на лесной поляне стояли их полевые кухни. Целые и невредимые, они слегка попыхивали трубами, словно поджидая бойцов. Все, опять же безо всякой команды бросились к ним. Правда, здесь толкучки почти не возникло. На радостях, что и от немцев ушли, да еще можно подкрепиться бойцы самопроизвольно встали в очередь. Ну, а Володя тем более обрадовался возможности одновременно, и позавтракать, и пообедать. Уже когда подходила его очередь Володя вспомнил, что у него нет котелка… Все на месте, винтовка, подсумок с патронами, вещмешок, скатка, пилотка, документы, ложка… а котелка нет. Он растерянно вышел из очереди.
– Ты, кажись, хлопчик, из третьей роты будешь?– спросил, вглядываясь в него, пожилой старшина-интендант, распоряжавшийся раздачей пищи
– Так точно,– автоматически ответил Володя.
– Ну, так чего стоишь как неродной, давай свой котелок?
– Нету… утром отдал и все… тут бой начался…– не очень внятно пояснил Володя.
– Чтооо… котелок потерял!? Ты бы лучше голову потерял. А котелок солдату все равно, что оружие, терять никак нельзя!– возмутился старшина. – Ладно, борщ мне тебе некуда наливать, не в пилотку же, а вот кашу давай, карманы подставляй, в них насыплю.
– Как это в карманы!? Нет… я лучше у кого-нибудь котелок попрошу,– Володя был очень чистоплотен, и никакой голод не мог заставить его поступить так, насыпать горячую кашу прямо в карманы… и потом есть.
– Ну, пошукай, пошукай… только не долго, слышишь немец вот-вот подойдет. Мы здесь не больше получаса стоять будем,– укоризненно покачал головой старшина.
Володя отошел от кухни и, пошатываясь от усталости, пошел по поляне, вглядываясь в небритые, обветренные лица солдат, спешно хлебающих первое, борщ с капустой, и второе, гречневую кашу с тушенкой. Он непроизвольно сглатывал слюну, но никого мало-мальски знакомого не увидел. Казалось, здесь на этой поляне не находилось ни одного человека не то что из их отделения, но и из взвода. Кое-кого он с трудом припоминал внешне, вроде они из его роты, но он с ними не был лично знаком. Минут десять Володя ходил от одной группу лежащих на траве и поглощающих обед бойцов к другой, приглядывался к одиночкам… Конечно, рано или поздно он бы нашел того, кто бы одолжил ему котелок, даже если то оказался и незнакомый ему боец. Но тут, буквально все две-три сотни человек, собравшихся на поляне, повернули головы в ту сторону, откуда пришли, на Запад. Их привлек с каждым мгновением все более слышимый, приближающийся мощный звук танкового двигателя и характерный лязг гусениц… Повисло тревожное ожидание, кто-то стал спешно собираться. Но с той стороны по дороге продолжали прибывать новые группы красноармейцев, уставших, едва волочащих винтовки и вещмешки – они шли довольно спокойно, будто не слыша за спиной этого зловещего лязгания. Один из вновь прибывших увидев выражения лиц «обедающих», успокаивающе махнул рукой:
– Не боись… это наш, КаВешка идет!
И в самом деле, вскоре, уминая своими широкими траками рыхлый, разбитый колесами и авиабомбами проселок на поляну выкатился танк, с большой башней и короткой пушкой, облепленный бойцами, со звездами на башне. Грозно лязгнув и выдохнув топливный перегар, танк остановился рядом с Володей.
– Спасибо братцы что подвезли,– сказал один из сидящих на броне, после чего бойцы попрыгали на землю и, доставая котелки, поспешили к кухням.
Из башенного люка вылез и с ловкой грацией спрыгнул рослый ладный танкист в рубчатом шлеме, из под которого пышно выбивался русый чуб. И вообще на фоне всеобщей растерянности, неряшливости и измученности, он был какой-то молодцеватый, чистый, удалой. И шлем на нем сидел красиво, и комбинезон облегал его так, будто шился в ателье на заказ, удачно подчеркивая широкий разворот плеч и узость талии. Спокойно с полуулыбкой оглядев спешно хлебающее и жующее воинство, танкист, у которого из под комбинезона виднелся гимнастерка с чистейшим белоснежным подворотничком и петлицами со знаками различия старшего сержанта… Он обратился к молодому бойцу, стоявшему рядом и во все глаза рассматривающего его и вылезших из танка вслед за ним его товарищей-танкистов:
