Виктор Доминик Венцель
Крылья и ножницы

Литература – это управляемое сновидение.

Хорхе Луис Борхес

17.30

Всё случилось в семнадцать тридцать, если верить прямым эфирам:

В поднебесном двоичном коде, наугад пробивая пройму,

Самолёт захлебнулся ситцем, опоясался кашемиром,

Ведь пилот был слегка на взводе, и в себя разрядил обойму.

Ах, какой неудачный вечер. Под штурвалом искрятся клеммы,

На панели мигают знаки, а на стеклах аллеют пятна.

"Ну, и что – говорит диспетчер – И какие теперь проблемы?

Пары капель в иссохшем баке, вам не хватит туда-обратно?"

Из динамиков воет танго, а диспетчер играет психа.

За окном проплывает берег, но сушу нельзя досрочно.

Пассажиров выводит ангел через первый пожарный выход.

"Не толпитесь. И без истерик. До земли долетите точно"

Стюардесса вколола опий, инженер предпочёл удавку,

Бортмеханик разрезал вены, капитан отхлебнул Perlweiss'а,

Отпечатав с десяток копий, пассажиры ушли в отставку.

На билеты упали цены. Полетите грядущим рейсом?

Сатана, Иегова, Атор, так кому мне из вас молиться?

Сталь сминается, как в Дамаске – идеально, легко, бесшовно.

Издевается навигатор, бесконечно мелькают лица.

"Не волнуйтесь, наденьте маски, пристегнитесь, дышите ровно"

Вот, с крыла сорвало турбину. Переход на другую фазу.

Раскалённый металл податлив и отныне белее мела.

Ободряя наполовину штаб в ответ присылает фразу:

"Без турбины лететь – навряд ли. Приземлиться – другое дело"

Полумрак пережал аорту. Не похмелье, а горло сушит.

Переход со второй на третью и по встречной чужого ряда.

Позывные уже ни к черту. И какое "спасите души"?

"Кто-нибудь на борту, ответьте. Не хотите? Уже не надо".

В голове так темно и пусто. Небо тонет в хрустальной пыли,

Не остаться бы в этом смерче лепестком, тишиной, паролем,

Где потом, с деликатным хрустом самолету ломает крылья.

"Турбулентность, держитесь крепче. Ситуация под контролем"

Можно просто шагнуть наружу – в фюзеляже сквозные щели

Где-то в баре осталось виски, и один парашют в запасе.

Пистолет подают на ужин, и три вида речной форели.

От небес до могилы близко, ведь ещё заедает шасси.

…Может, все это только снится? Самолёт, кашемир, утечка,

Белый танец по старым минам, пустота, и любовь по факсу?

Всё случилось в семнадцать тридцать.

В пистолете была осечка.

Но пилот, прихватив стрихнина, принял восемь железных капсул.

Он

Он носит пальто и перчатки шеврета,

Пиджак на постои болотного цвета,

Рубашку под горло. Ремень вкруговую,

Застегнут на сверла, и сшит на живую.

Он держит перила, и хваткой бульдожьей,

Цветами акрила грохочет в прихожей

Где кажется выше, и тоньше, чем сучья,

Сгибаясь под крышей легко, по-паучьи.

Он лапает книги, и ляпает краской

Сплетает интриги с широкой оглаской.

В безумии скрытом Он стонет гобоем,

Топочет по плитам свинцовым подбоем,

И тянется в двери, как чёрная кобра,

Бетховен? Сальери? Но выдали ребра:

И кожа ладоней бледна и облезла.

Он входит в поклоне и падает в кресло.

"Приветик! – хрипит он – А вечер, что надо!

Опять на репите тайфун и торнадо!

Висим на Голгофе? Стреляем картечью?

Предложите кофе? А что-то покрепче?

А может быть, ужин? А может быть, пулю?

Осенние лужи? Мечты по июлю?

Есть мысли о гамме? А что там, в Париже?"

Он ходит кругами все ближе и ближе.

"Есть сказки из Цана, и сказок немало…"

Я выше лица натяну одеяло.

Мне нужно укрыться и спрятаться в слякоть,

В розетку две спицы – и больше не плакать.

Зарыться в подушку, укутаться пледом.

Мне жалко лягушку, что станет обедом.

Мне жалко ягненка у старого парка.

Бессмысленно. Звонко. Пронзительно. Ярко.

Он дышит мне в спину, сжимает запястья:

"Я вас не покину! Что надо для счастья?

Свой домик во мраке и зернышко веры?

Пурпурные маки, тюльпаны, герберы?

Волшебное слово? Отправиться в Вими?

Что нужно, что б снова казаться живыми?

Он тянется крагой – Любви и покоя?

Чернила с бумагой? Я знаю такое! "

Я спрячусь в кошмаре за дверью палаты,

Под сводами хмари, где звуки кантаты,

Где в белом тумане сплетают волокна,

Где Он не достанет сквозь двери и окна.

Я – белый кораблик из старой газеты.

Плыву, через капли к Москве от Визеты,

По морю огня возле правого борта

Он ловит меня в полушаге от порта.

"Считаетесь Жувом, а смысла на грошик!

А я расскажу вам историю кошек,

Где на тротуаре играют котята.

Их давит феррари за час до заката!

А вы не забыли, составили бриф мы?

В классическом стиле на строки и рифмы?

Вы знали Иуду? А он был почище…"

Он ищет повсюду. Пылают глазищи.

Я спрячусь в кармане отчётом и сводкой.

В наполненной ванне упавшей проводкой,

Где мама отмыла картечью и дробью

Руками, без мыла, моё же надгробье.

Я просто рисую картинки в тетради,

В линейку косую, и в красной помаде.

Вот домик, плетень по чужому эскизу

И чёрная тень, где-то слева и снизу.

"Вы гений? Тогда почему не творите?

По паре мгновений в боре и иврите?

Зачем создаёте себя по сюжету?

Любовь в переплёте? Жанетту? Жоржетту?

И иглы под кожу? Уж вы мне поверьте –

Ничто не поможет: пишите о смерти!

Вы все ещё трезвый? Финальную правку?

А что на счёт лезвий? А, может, удавку?"

Искручены вицы неровным зигзагом,

Скрипят половицы под траурным шагом,

Когда через рощу Он гасит огниво

И ищет на ощупь, неспешно, пытливо.

"Там что-то засело на кровле у крыши?

Ещё не стемнело? А можно повыше?

В другом пересчете намного осклизлей?

Куда вы идёте от собственных мыслей?"

Он держит за шею, сжимает аорту,

Пропасть бы в траншею, под землю и к черту.

Остаться на гибкой планиде уступа.

Он шепчет с улыбкой веселого трупа:

"Давайте обсудим, и вытянем жилы?

Куда это люди идут у могилы?

Дорогой без пауз в бессмысленный катет?"

Я вновь просыпаюсь.

Пожалуйста. Хватит

Синдром Котара

"Если небо лишились дна или плесень укрыла сад,

Если цепь порвала звено, или надвое рвётся шёлк,

Если вдруг догорит луна, никогда не смотри назад –

Не смотри. Только знай одно: я отныне навек умолк"

Белой надписью черный дом, что стоит посреди могил,

Заболел, похудел, оброс. С каждым словом на целый фунт

Выгибается ночь горбом, разрываются нити жил –

Старый дом отдают под снос. Этажи засыпает грунт.

Пальцы веток стучат в окно, между ребер костистых стен

Разрастается темнота, и корнями уходит в пол.

А над крышей трещит сукно под ножами ночных сирен

Хлеб разрезали вдоль хребта, и в гробу подают на стол.

Нежность рубит стальной тесак перед плахой февральских стуж.

Каждый выберет, что хотел, из остатка потекших лиц,

Где любовь подают за так, в скорлупе омертвевших душ

На подносах замерзших тел и в стаканах пустых глазниц.

Посреди беспробудных зим на проспекте Цветных Углов,

Рассыпается старый дом – каждый режет с него куски.

А мертвец мирно спит под ним, на перине чужих голов,

Только кто-то скребет гвоздем вдоль его гробовой доски.

Кто-то вырвал седую прядь из волос выплетая плед –

Перешитое в серый твид, время тянется коллеей.

А мертвец перестал считать после первых десятков лет –

Дни в земле, как земля на вид, и по вкусу – земля землей.

А вот ворон принёс тесьму, и меж ребер засохших шви,

Положив на изгиб руки тишину из гнилых озёр.

Там где черви поют ему о его неземной любви,

А под веками пауки, как всегда, заплели узор.

Погребальную цепь веригг омывали с утра дожди,

А луны золотой пятак укатился, и там ослеп.

Мёртвый знает, что значит крик, леденевший в его груди,

Но не помнит, когда и как этот дом превратился в склеп.

Он не помнит себя и дом, злую зиму и звон крестов,

Под могилами узкий брод – всё цепляется за узлы,

И грохочет в ответ нутром, уходя в глубину, остов,

Набивая голодный рот сухарями седой золы.

И клубится холодный дым через раны погнутых труб,

И бессмысленно ждать вестей, и пора позабыть о том,

Что себя ощутить живым, так бесцельно мечтает труп,

В чёрной комнате из костей, перевитых сырым бинтом.

Он умрёт, в этот раз , весной, когда небо сгорит в огне

А из язвы цветы омел прорастут на ночной полог.

Клейких ягод стекает гной, если мёртвый идёт к стене,

Где берёт в свои руки мел, и выводит за слогом слог.

"Если рвётся железный тросс, если слышишь в ночи шаги

Если манит гнилое дно или ночь подала кутью,

Или ветер тебе принёс голоса из больной пурги –

Не смотри. Только знай одно:

Это я.

За тобой. Стою"