Виктор Анатольевич Тарасов-Слишин
Воспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый
Глава 8. Туим и Ермаковское. 1948-1949 годы
Всего в семье Тарасова Гурия Ивановича и Антониды Прокопьевны, родилось пятеро детей – Клавдия, Николай, Георгий, Леонид и любимица Анна. Клавдии и Георгия не стало рано, а вот дядю Леонида, 1919 года рождения, вместе с его младшей сестрой Анной, я помню хорошо…
В начале Великой Отечественной Войны, Леонид Гурьевич был призван в Красную армию и служил на Дальнем Востоке, а в тысяча девятьсот сорок пятом году, он демобилизовался и приехал к нам повидаться в Мендоль. Я сразу заметил, что дядя Лёня походит на отца, разве что выглядит, ущербно меньше и необычно разговаривает, слегка в нос.
Причём одет он был, в мешковатую шинель и вышедшую из употребления, довоенную будёновку. Потом мы с Валеркой и дядей Лёней, часто ходили по побережью Июса, выуживая вездесущих краснопёрок.
Мать рассказала историю, после которой дядя заболел и стал тугодумом. Потому что дураком, в полном смысле этого слова он никогда не был, а латинский термин – дебил, тогда использовали только в медицинской практике.
Леонид в детстве, был очень живым мальчиком, заводилой оравы мальцов, гораздых на выдумки и проказы. Излюбленным местом сбора которых, была ранее упомянутая, высокая лиственница в центре посёлка.
Однажды вечером, прячущаяся на ней молодая учительница, в отместку за непослушание на школьных уроках, распустила волосы и кутаясь в простынь, устрашающе подвывая, спустилась вниз… Надо полагать, что эффект её внезапного появления, достиг поставленной цели. Напуганная детвора, за исключением оцепеневшего дяди, бросилась в рассыпную.
После высказываний учительницы, произнесённых загробным голосом, Леонид упал без сознания, а потом долго болел и не говорил, потеряв искромётную сообразительность. Всю дальнейшую жизнь, он работал кочегаром в котельных и насколько мне известно, женился три раза. Первой его женой, была Клавдия Васильевна, в девичестве Пашенова, которая жила в совхозе, рядом с курортом «Шира». У них родился сын Виктор.
Второй женой Леонида Гурьевича, стала Елена Павловна, в девичестве Чепсаракова. Причём известно, что её матерью была русская женщина – Александрова Екатерина Никитична, а отцом хакас – Павел Чепсараков. Тем не менее который, имел голубые глаза и тёмно-русые волосы, при широком носе, скулах и раскосых глазах. Во время Гражданской войны, Павел пошёл служить в белогвардейскую армию Деникина и домой не вернулся. В 1951 году, в семье Леонида Гурьевича Тарасова и Елены Павловны, родилась дочь Людмила, а через год, появился на свет Константин.
Что произошло в дальнейшем, во взаимоотношениях Елены Павловны и дяди Лёни, я не знаю, но они развелись. Сперва тётя Лена жила одна, а потом вышла замуж, за хорошего мужчину – Середина Ивана Тимофеевича. Который усыновил детей Леонида. Моя двоюродная сестра Людмила, выросла красивой девушкой, похожей на бабушку Антониду, а брат Константин унаследовал черты Гурия Ивановича и мрачноватую красоту Елены Павловны. Я приезжал в Абазу, к тёте Лене в гости, когда дети уже выросли и жили отдельно. Помню, что Иван работал на шахте.
Последние годы жизни, после смерти Гурия Ивановича в 1962 году, дядя Лёня жил вместе с матерью, моей бабушкой Антонидой. Которую он, пережил ненамного и умер в 1972 году, прямо во время рабочей смены в котельной. Тогда моя мама – Роза Адамовна, ещё жила в посёлке Копьёво и похоронила дядю Лёню на свои деньги, а его первой жене – Клавдии Васильевне, она помогла получить в счёт наследства, половину от вырученной суммы, после продажи дедовского дома.
Розе Адамовне пришлось действовать вопреки недовольству Анны Гурьевны, желавшей получить все деньги, после продажи отчего дома. Тётя Аня или Нюра по-домашнему, в отличие от страшего брата Леонида, росла в полном достатке. Тем не менее, она часто проявляла взбалмошный характер, а когда выросла, то к огорчению родителей, стала изворотливой, жадной и беспринципной женщиной.
В начале 1939 года, моя мама на правах жены Николая, вошла в дом свёкра Тарасова Гурия Ивановича. Только поначалу, из-за воровства золовки, ей как молодой и бесправной невестке, доставались одни упрёки! Потому что Нюра, как любимица Гурия Ивановича, без зазрения совести, крала деньги у своей матери. Впрочем отныне, не забывая поживиться, грошами Розы Адамовны.
Причём на расспросы своей матери – Антониды Прокопьевны, о пропавших деньгах, она не стесняясь заявляла: «Поищи у невестки!». В раннем детстве, ничего не зная об этом, я интуитивно недолюбливал Анну Гурьевну, а после рассказов мамы, откровенно невзлюбил.
В начале Великой Отечественной войны, тётя Нюра поступила в Красноярский Медицинский институт и после её окончания, стала дипломированным врачом. Причём тогда, она выглядела просто шикарно! Будучи красивой и стройной, широколицей и большеглазой, внешне похожей на мать, молоденькой девушкой. Сохранилась фотокарточка, на которой она запечатлена, вместе с подружками в белом халате, возле Туимской больницы.
Вскоре тётя Нюра, принудила к оформлению законных – брачных отношений, хорошего человека Владимира Петровича Улиткина. Которого она, вовлекла в интимную близость для того, чтобы заявить родне о том, что беременна. Благодаря воплощению, своей искусной лжи, Анна Гурьевна расчётливо вышла замуж.
Старшая дочь Владимира Петровича и Анны Гурьевны – Татьяна Улиткина, родилась в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. После родов, нерадивая мамаша отправила дочь, к бабушке Антониде на воспитание. Мне хорошо запомнилась эта весёлая, правда немного нервная девочка. Когда Таня начала ходить, то стала центром внимания в доме и была всеми любима, не исключая меня.
Как-то раз, в двухлетнем возрасте, моя двоюродная сестрица, играя во дворе, перелезла с поленницы на смежный с соседями, невысокий забор и неожиданно осознав, что не в состоянии, с него самостоятельно слезть, испуганно запричитала: «Бабусенька! Толь-я-а-а! Посмотлите, куда я залезла! Тане стлашно, бабуська! Толья, позалуста сними меня отсюда! Ай-яй-яй, куда Таня залезла!».
Дядя Вова увлекался фотографией, поэтому его Новосибирская квартира, временами превращалась в фотолабораторию, заваленную проявленными и сохнущими, фотокарточками любимой дочурки. Правда тёте Нюре, не очень то нравилось, воспитывать дочь. Поэтому она, каждый раз находила удобный предлог и отправляла Таню в посёлок Туим, на воспитание к родителям.
Бабушка всё прекрасно понимала, только ничего не могла сделать, ведь Гурий Иванович, во внучке Тане души не чаял! Тем более, что он мог содержать внуков, получая солидный оклад, в три с половиной тысячи рублей, а Антонида Прокопьевна, не имя крупных затрат, занималась огородом и домашним хозяйством, в котором были куры, овцы и корова с нетелью. Вот почему, во время учёбы Нюры в Красноярском Медицинском институте, она щедро отправляла ей деньги и домашние гостинцы.
После замужества, тётя Нюра не раз, просила деньги у отца, сперва на покупку мебели, а затем на приобретение двух автомашин, сперва «Победы», а затем «Волги». Невзирая на что, во время своих приездов в Туим, она продолжала брать без спроса, деньги любящих родителей. Так однажды, уже после смерти отца, она уезжая из Туимской Новостройки домой, в город Новосибирск, прихватила целиком зарплату дяди Лёни и пенсию матери! Не заботясь, об их дальнейшем существовании…
Когда об этом узнала Роза Адамовна, то написала нечестивой золовке, гневное письмо. Из присланного ответа, маме стало понятно, что тётя Нюра не отрицает содеянного, но оправдывается тем, что взяла деньги на подарок Тане. Вот почему мама, после смерти дяди Лёни, продала наследственный дом и поделилась деньгами, с Клавдией Васильевной Тарасовой-Пашеновой, первой женой своего деверя. Тем не менее, тётя Нюра приехала на похороны старшего брата и напросилась помочь, продать оставшуюся мебель, а затем присвоила, вырученные деньги.
Ещё тётя Нюра, родила от Владимира Петровича сына Владимира, моего двоюродного брата, который примерно на шесть лет, младше Тани. Я видел малыша всего один раз, во время приезда Улиткиных в недавно приобретённый, Копьёвский дом Гурия Ивановича. Поскольку после выхода на пенсию, в конце 1956 года, наш дедушка вместе с бабушкой Антонидой, уехал из Туимской Новостройки и теперь радушно принимал гостей, по соседству с нами.
Моя двоюродная сестра Таня, часто жила у дедушки Гурия, а потому мы очень сдружились. Она росла худенькой, немного избалованной девочкой, в характере и выражениях лица, похожей на своего отца, Владимира Петровича. Последний раз, я увидел её, когда приехал из Маклаково в Копьёво, погостить в отпуске и невзначай сообщил, что женился. Видели бы вы, как она заревновала! Зашипела на меня, словно разъярённая гусыня: «Придумал тоже, жениться?! Вот так дела… Хотя теперь, надобно говорить правильно, что женат!».
В последствии, Владимир Петрович начал сильно болеть, так как у него, была нездорова печень, а взаимоотношения с тётей Нюрой, начали портиться. Из рассказа матери, мне стало известно, что Анна Гурьевна, тогда будучи опытным врачом, начала давать дяде Вове, медицинские препараты, намеренно разрушающие его печень. Каким-то образом, он узнал об этом и был вынужден развестись.
В Туимской школе, я закончил третий класс, после чего меня отправили в Ермаковское, где меня дожидался отец, вместе с мамой и братцем Валеркой. Так как месяцем раньше, его перевели работать, начальником отдела кадров в местный леспромхоз. Поездка была недолгой, после чего меня встретил большой посёлок, который располагался на берегу реки Ои, в девяноста километрах на юго-восток, от города Минусинск.
Наша семья поселилась в большом доме, на двух хозяев. К которому прилегали хозяйственные постройки и овощной посад, огороженный длинными лагами, сделанными из горбыля. С тех времён, сохранилась памятная фотокарточка, на которой моя мама, запечатлена в месте с соседями, в окружении домашних поросят, разглядывающей маленького котёнка.
Широким спуском, наша улица уходила вниз, в направлении центра посёлка. Прохаживаясь возле соседских домов, я познакомился с ребятами – Надей и Сашей, а затем подружился с Игорем, играющим у ворот, вместе с сестрицей Верой. Причём детей на улицах, встречалось много. Через несколько дней, я познакомился с Володей Пуховкиным, который добродушно отзывался, на прозвище Пухлян…
Крупный, физически развитый Пуховкин, красиво плавал вразмашку и невзирая на течение Ои, спокойно её переплывал. Мальчик всего на два года, был старше меня, но уже обладал известным достоинством и давал местным задирам, мужественный отпор. Более того, он знал рыбные места и непревзойдённо рыбачил. Именно поэтому, он заслужил моё уважение.
Гуляя на солнце, я быстро темнел, вероятно из-за греческой наследственности, доставшейся от прабабки… Поэтому к концу лета, бегая в Ермаковской ватаге босоногих и голопузых детей, я загорел до черноты! Так однажды, перебегая речной мост, мы обратил внимание на двух мужчин, шедших в геологических энцефалитках.
Поравнявшись с нами, один из них, вдруг удивлённо вздёрнул брови и показав на меня пальцем, сказал товарищу: «Смотри Вася! Какой загорелый малец… Почти как негр!». Придя вечером домой, я посмотрел в зеркало и увидел мосластого, вихрастого мальчугана, в синих трусах. Который сопя и неуверенно переминаясь на ногах, разглядывал свои руки, плечи и бёдра, покрытые невероятно тёмной, иссеня-чёрной кожей!
Купаясь на Ое, я частенько находил новые, заросшие прибрежным кустарником, тихие заводи. Поэтому однажды, мы с Валеркой надумали заняться рыбалкой, заручившись поддержкой всезнающего Пухляна. Только сперва, нам нужно было разжиться крючками, лесками и грузилами. Которых пока, у нас не было. Из чего следовало, что необходимые деньги, нужно просить у родителей…
Только Валерка, неожиданно вынул из кармана, невесть откуда взявшийся, бумажный рубль и поинтересовался: «Этого хватит?». Я отрицательно покачал головой: «Нет. Только на лески с крючками, нам понадобится три рубля!». Валерка понятливо кивнул и исчез… Через двадцать минут, он появился передо мной, победоносно помахивая трёхрублёвой ассигнацией и довольно спросил: «Ну, а теперь хватит?».
– Где взял?!
– На дороге нашёл!
– Гм…
Мы пошли в хозяйственный магазин. Я всю дорогу, смотрел себе под ноги и думал: «Везёт же Валерке, четыре рубля нашёл… Тогда как мне, даже медяки не попадаются!». Как говорится: лиха беда начало. Вечером дома разразился, нешуточный скандал! После того, как мама обнаружила недостачу наличности, лежащей на комоде. Как выяснилось, мой хитроумный братец, денег не находил, а взял их оттуда!
Нам попало. Только мне, невзирая на невиновность, как старшему брату, досталось сильнее. После наказания, Роза Адамовна строго подытожила: «Ты старший! Должен видеть, что Валерка творит и не давать пакостить!». Мне было обидно и больно, но высказаться я не посмел, а лишь горько подумал: «Ага, как же! Ведь за ним не уследишь!».
Во время нашего проживания в Ермаковском, мама отучила Валерку красть, но не смогла избавить от озорного ловкачества. Так что братец, продолжал хитроумно отлынивать, от выполнения домашних обязанностей, «сачкуя» за мой счёт! Тем не менее, воспользовавшись советом Пухляна, мы начали рыбачить на Кривом озере, которое располагалось на опушке леса, в пяти километрах от посёлка.
Как правило, мы таскали небольших карасей, которых после возвращения домой, Валерка горделиво отдавал, нашей довольной маме. Правда однажды, готовя рыбный ужин, та страшно закричала! Николай Гурьевич ворвался на кухню первым, а следом подоспели мы, глазея на выпотрошенных карасей. Которые подпрыгивали на горячей сковороде и резво били, очищенными хвостами! Мама была шокирована, но выслушав рассказ отца, об исключительной живучести этих пресноводных рыб, пришла в себя.
Как-то раз, мы с Валеркой поднялись вверх, по безымянной речке, впадающей в Ою и увлечённо рыбача, засиделись до вечерней поклёвки. Вот когда, помимо пескарей и малявок, в нашей котомке появилась дюжина приличных окуней. На закате похолодало и мы начали замерзать, а едкий гнус, появившийся часом раньше, вместе с комарами, довёл уставшего братца, до горьких слёз.
Кроме трусов, на нас ничего не было, поэтому отбиваясь от беспощадных кровососов, я на закорках бегом, притащил Валерку домой. Было непростительно поздно, поэтому после освобождения от хнычущей ноши, снастей и достойного улова, я был строго наказан.
В середине лета, отец купил мне подержанный велосипед, рассчитанный на взрослых. Который тревожно оседлав, я убедился в том, что мои короткие ноги, предсказуемо не достают, до педалей… Несмотря на сей, досадный факт, кататься под рамой, как постыдная мелюзга, я не захотел! Поэтому, я снял сидение и начал ездить стоя, поверх горизонтальной трубы, обмотанной мягкой тряпкой.
Перед началом эксплуатации аппарата, Николай Гурьевич показал мне, как регулировать натяжение цепи и надевать ниппель на золотник. Подкрутил болтики на крыльях и смазал солидолом, заднеосевой привод. После чего, посчитав наглядное обучение законченным, он удалился восвояси…
Впрочем, после прокола камеры, отец разбортировал колесо и научил меня правильно, ставить заплаты.
Радостных мгновений и приятных забот, мой велосипед доставлял много. Вскоре, я научился ездить, не держась за руль и гонял по Ермаковским улицам с раннего утра и до позднего вечера… Благо, что проезжающих через село грузовых, а тем более легковых автомобилей, тогда было немного.
Иногда, я забывал подтягивать винты крепления крыльев и во время тряской езды, терял дефицитный крепёж, вместе с закаченным воздухом, утекающим через застарелые ниппеля. После чего, винтами и гайками, мне приходилось разживаться у поселковых ребят, а новые ниппеля, из электрической изоляции проводов, делать самостоятельно.
Теперь расскажу о Пушке… Некоторым горожанам невдомёк, что в любой деревянной избе, из-за наличия в прихожей, излюбленных мышиных лакомств – сыров, круп и копчений, а также из-за хранящихся в подполье овощей, без кота или кошки, припеваючей жизни не выйдет. Поэтому Роза Адамовна, не откладывая на потом, принесла домой котёнка. Которого посовещавшись, мы назвали Пушком.
Вскоре выяснилось, что наш питомец Сибирской породы, на редкость понятлив… Настолько, что в последующие лета, своей взрослой жизни, я похожего кота, нигде не встречал! Так однажды, заигравшийся Пушок, распустил шерстяной клубок и запутался в домотканых нитках.
Войдя в комнату, мама увидела копошащееся недоразумение и всплеснув руками, нравоучительно потребовала: «Ты что натворил, маленький негодник?! Теперь весь клубок, нужно перематывать… Выпутывайся и становись в угол!».
Проследив взглядом, в направлении указующего перста, котёнок поджал уши и выскользнув из тенёт, прыгнул в дежурный угол. Где немного отдышавшись, он просительно замяукал, рассчитывая на прощение, строгой хозяйки. Так как накануне, Пушок понял суть, нашего с Валеркой, трагикомического наказания. Во время которого, мы понуро стояли, в противоположных углах гостиной и сделал правильный вывод.
Не так давно, на нашей Калининской улице, я застал врасплох, своих детей – Юлю с Вовой, играющими с нашей кошкой. Недовольная Мурка, была уложена в кровать, чтобы поспать, но вопреки желанию рьяных опекунов, недовольно мяукала и порывалась сбежать. После строгого нагоняя, «выписанного» детям, я снова вспомнил Пушка! Которого мы с Валеркой, некогда мучили в Ермаковском…
Чтобы выяснить, могут ли кошки плавать, мы кунали его в деревянной бочке, с дождевой водой… Как выяснилось, могут! Затем сомневаясь в том, что шерсть животных горит, мы чиркнули спичкой и дымчатая шёрстка Пушка, любовно расчёсанная мамой, вспыхнула как порох! Конечно, я был начеку и забросил его, в бочку с водой. В итоге, наш подопытный отделался лишь испугом, а Роза Адамовна, к нашему счастью, так и не догадалась, почему её любимый питомец, облез на один бок.
Когда мы переехали в посёлок Копьево, у нас появился другой котёнок, названный в честь Ермаковского Пушка. Который потом вырос и превратился в местного красавца. Мне хорошо запомнился семейный обед, во время которого, кот неожиданно выгнул спину и выпустив когти, устрашающе завыл! После его припадка, отец высказал всеобщее предположение: «Неужели Пух, сошёл с ума?».
Немного погодя, взъерошенный мышелов, вновь выпучил глаза и громко заорал! В этот миг, на Валеркином лице, промелькнуло знакомое мне, выражение «невинной» ухмылки… В поисках подвоха, я заглянул под стол и увидел, что пугая кота, братец скрытно потрясает, своими кулаками! Вот почему, ради затравленного кота, я незамедлительно разоблачил, нашего хитроумного дрессировщика!
Настал черёд, рассказать про обещанный рай, в Ермаковском шалаше… Я уже упоминал, что недалеко от нашего дома, жил мальчик Игорь, вместе с сестрицей Верой. Которая всего на год, была старше меня. Причём сама Вера, была дружна с хорошенькой Надей, приглянувшейся Игорю. Вот почему однажды, мой новоявленный друг, многозначительно намекнул о том, что его сестрица, предложила на задворках улицы, выстроить тайный шалаш…
– Шалаш для чего?
– Ты что, не догадываешься?!
– Не-а!
– В нём, мы будем жить вчетвером!
Игорь пустился в разъяснения: «В шалаше, мы будем есть и спать! Жить с девчонками, как взрослые! Как папа с мамой!». Мне потребовался Целый миг, чтобы понять сказанное и ощутив трепетный восторг, многозначительно ответить: «Д-а-а!..». Мой красноречивый друг, не унимался и так расписал подробности семейной жизни, что я залился краской смущения, а после возвращения домой, продолжил млеть, в туманных грёзах…
Мне вспомнилась Надя, которая ещё в Туимской Новостройке, показала мне, куда любая девочка без труда, может спрятать монеты. Поэтому отношения полов, небыли для меня секретом. Тем более, что я ежедневно видел, как скрещиваются домашние животные. Как совокупляются коровы, свиньи и лошади. Как наш петух, топчет куриц… Хотя применительно к себе, я такого не представлял! Прекрасно понимая, что недавнее подглядывание из камыша, за купанием девочек, не даёт представления, о взрослой жизни.
В трёхдневный срок, наш просторный шалаш, был готов и тщательно замаскирован в кустах, позади огородов. Потом настал черёд, внутреннего убранства… Всего за один день, мы изготовили полки, для кухонной утвари и две широкие кровати, набитые соломой. Правда на отпил сосновой доски, с последующей сбивкой, двух устойчивых скамеек и обеденного стола, нам потребовалось ещё пара, незаметно пролетевших, созидательных дней.
На следующее утро, мы привели своих избранниц, в шалаш и расставляя кухонную утварь, принесённую из дома, с замиранием сердца, ждали похвал… Правда те, отнюдь не восторженно оглядевшись, удалились неодобрительно пофыркивая! Выбрав кукольный мир, домашних игр.
После «любовного» фиаско, я недолго злился, на чернявого Игоря. Тем более, что наш шалаш не пропал даром, а превратился в Красноармейский штаб! В котором мы, не только прятались от Валерки, но ещё планировали партизанские вылазки, во время игр.
В конце июля, к нам приехал дедушка Гурий и немного погостив, увёз меня в родной Туим. Во время утренней прогулки, осмотрев окрестности, я убедился в том, что наша единственная улица Новостройки, идущая вдоль склона Горы, совсем не изменилась, а за речной поймой, на фоне дальней Горы, по-прежнему дымит, рудничная электростанция. Подойдя к воротам Шуюповых, я громко постучал, надеясь застать дома, своего лучшего друга…
Виталик поливал в огороде и очень обрадовался, нашей встрече. Помимо давешних, школьных событий, он рассказал мне о новом, поголовном увлечении ребят. Которые начав с ранней весны, теперь повсюду выискивают, птичьи яйца! Потрясающая новость, завладела моим вниманием. Поэтому недолго думая, я стал натуралистом. Так что, по прошествии двух недель, в моей специальной коробке, предусмотрительно выложенной ватой, начиная с воробьиных, набралось свыше тридцати, разновидовых яиц.
Несколько дней, я присматривался к паре коршунов, которые кружили над высокой лиственницей. Полагая, что недалеко от вершины, те свили гнездо. В котором наверняка, лежит редкостное яйцо, для моей коллекции. В нижней части дерева, голый ствол был неудобен для лазания, поэтому я решил вскарабкаться повыше, по надломленной ветке, свисающей до земли и уже оттуда, подняться до гнезда.
Я полез, но когда древесный ствол был уже совсем рядом, прогнившая ветка, неожиданно отломилась и моё тело, бренно сверзлось вниз, основательно приложившись к земной тверди. Из-за тупой боли, в немеющей спине, мне пришлось отлежаться, но затем из вредности, я сумел таки, влезть на дерево и взять одно из трёх, пятнистых яиц! На моё счастье, день был жаркий и опасные хищники, вольно паря в небесах, улетели далеко.
Тем не менее, яиц вилкохвостых ласточек, мы не брали. Опасаясь стародавнего, Хакасского предупреждения о том, что дома разорителей, ихних гнёзд, сгорят ближней ночью, от тлеющих угольков. Которые похватав из костров, справедливые птицы, обязательно накидают, на крыши домов, бессердечных обидчиков. Впрочем, детские увлечения мимолётны и через месяц, я переключился на коллекционирование бабочек.
По указаниям Гурия Ивановича, я изготовил плоский, коллекционный ящик, закрывавшийся стеклом. После чего, вместе с ребятами нашей околицы, я отправился ловить бабочек. Помимо капустниц, названий других, порхающих красавиц, никто в посёлке не знал. В данном вопросе, не могла помочь, даже всезнающая бабушка Антонида! Поэтому мы сами, начали их называть… Например, ярко красная бабочка, с коричневыми крапинками, пойманная на стене электростанции, стала называться Электростанцией, а незнакомый махаон – Мильтоганом. Тогда как чёрная бабочка, с коричневой каймой, стала Траурницей.
Многие ребята Новостройки, метко стреляли из рогаток. Я тоже захотел, научиться стрелять. Правда сперва, мне нужно было изготовить личное оружие. Не имея материала для тяжей, я обратился к дедушке. Тот принёс с работы, полоску красной, эластичной резины и терпеливо поучая, выбрал подходящую рябину, отрезал и ошкурил древко рогатины, а затем вырезал кожан. В который закладывается стрелковый камень.
Сперва я стрелял мелкими камешками, а затем помольной дробью, которая хранилась в деревянных ящиках, во дворе обогатительной фабрики. Правда в них, попала влага, поэтому от ржавой, чугунной дроби, мои руки и карманы, стали неизменно рыжими. Я стрелял, а потом мы стреляли… Вместе с друзьями, по всему вокруг, на что падал наш взгляд! Так что вскоре, распугав местных птах, мы начали откровенно хулиганить.
Дело в том, что вдоль домов нашей улицы, проходила оживлённая дорога… Поэтому рассредоточившись по кустам, растущим на склоне Горы, напротив широкого проулка, выходящего на проезд, мы начали стрелять, целясь по стёклам, проезжавших машин! Правда сталинит, нынче устанавливаемый на автомашины, к нашему возмущению, при попадании, даже не трескался. Зато водители, не лязг дроби, реагировали мгновенно и резко затормозив, выскакивали из кабин.
Вот когда, начиналась настоящая потеха! Мы вскрикивали и бросались наутёк, прекрасно зная о том, что крепкие, но самонадеянные водители, на крутом склоне, нас не догонят. Более того, мы видели, как немногие погнавшиеся, не зная каменистых троп, заросших травой, неожиданно спотыкались и потешно скатывались вниз. Тогда как наши ноги, привыкшие к хождению по склону горы, уверенно нас спасали, от матерящихся преследователей. Правда однажды, обо всём узнал дед и моя боевая рогатка, исчезла навсегда…
Похожим образом, лишились великолепных рогаток, мои близкие друзья. Вот почему, наступило время, изготовления шумных, но безопасных поджигов. По примеру многих, я нашёл медную трубку малого диаметра, которую согнул коленом. Затем растопил свинцовое грузило и залил полученный расплав, в её длинный конец. Под конец забот, я подобрал гвоздь, который согнул возле шляпки и плотно вставил, в остаточную полость трубки, а загнутые концы соединил резинкой.
Поджиг был готов, но для изготовления серного боезаряда, мне пришлось взять, пять запретных спичек, из кухонного коробка. После соскабливания головок, я засыпал коричневый порошок, в полость медной трубки, которую потом бережно заткнул, ударным гвоздём. Настал миг, трепетного испытания. Я нажал на резинку и гвоздь устремился к свинцовой пробке, воспламеняя порошок… Ба-бах! Прозвенел долгожданный, а потому радостный выстрел.
После двухнедельной, раздражавшей взрослых пальбы, мы угомонились и начали мастерить деревянное вооружение. Из отрезков консервных банок, скреплённых проволокой, я изготовил защитные латы, а затем вырезал ристалищный нож, саблю и меч. При этом, болезненно сорвав водяные мозоли, на натруженных ладонях, во время неподатливого выстругивания, берёзовых реек.
Благо, что в последующие дни, мне довелось познакомиться с мягкой, сосновой доской. Из которой выпиливать ружья и пистолеты, оказалось намного легче. Вгоняя с лёгким усилием, полотно мелкой ножовки, в нанесённый карандашом, контур выпиливаемого образца, перерисованного из военной книжки. Дальше – больше! Я настолько увлёкся работой по дереву, что начал изготавливать корабли и подводные лодки.
Гурий следил за происходящим, позволяя мне самостоятельно постигать, азы столярного ремесла. Так что вскоре, с помощью ножниц по металлу, я научился резать жесть, а затем выпиливать лобзиком, фигурные заготовки и выбирать стамесками, полости кораблей. Правда иногда, дед нравоучительно ворчал… Когда замечал, что я пренебрёг техникой безопасности, либо забыл разложить инструменты или подмести пол, после окончания работ, в нашей мастерской. Вскоре мои порезы и ссадины, стали редки, а окрепшие руки, приобрели необходимую твёрдость.
