Виктор Анатольевич Тарасов-Слишин
Исповедь колдуна. Трилогия. Том 1
После всего сказанного, вам должно быть понятно, что Светлана вышла за меня замуж, не испытывая ко мне особых чувств. Сначала я вообще удивлялся, почему эта чистая девочка приняла мои робкие знаки внимания. Не оттолкнула, когда я сделал ей наглое предложение стать женой, согласилась без колебаний.
После свадьбы я убедился, к огромному удивлению, что внешность не всегда соответствует внутреннему содержанию. Не имею в виду ничего плохого. Просто за внешностью беззащитной девочки скрывался острый ум и жесткий, упрямый характер. Светлана принадлежала к тому типу женщин, которые если пересолят, то все равно выхлебают до дна.
Первые годы от наших семейных столкновений искры сыпались. Ни я, ни она не желали уступать другому ни единой пяди. Потом появилась Юля и вопрос о первенстве отпал сам собой. Прекратились огнеметные баталии. Случалось нам повздорить и позже, но не было прежнего накала.
Все это я рассказываю потому, что хочу показать – семейная жизнь с женой не была для меня медом. Временами было трудно. Приходилось постоянно держать ухо востро. А иногда испытывать чувствительные щелчки по мужскому самолюбию. Язычок у Светланы брил острее бритвы, а случая уязвить она никогда не пропускала.
Впрочем, я тоже был не подарок. Мог поддеть так, что глаза у жены за стеклами очков начинали гореть яростью. До сих пор я считал, что у нас сложилась настоящая семья, которую цементировали дети, превращая ее в монолит.
Теперь монолит дал трещину и эта трещина прошла через мое сердце. Этот Сергей… Может быть он тоже, как и я, обманулся беззащитным видом моей супруги? Тогда он скоро пожалеет о своей ошибке… Тьфу ты, господи! Какие дурацкие мысли приходят в голову!..
Глава 14
Дети в предчувствии скорой разлуки старались не отходить от меня ни на шаг. В детсад они уже не ходили и потому сопровождали меня после обеда на работу в топоотдел, где мешали всячески не только папе. Постоянно требовали к себе внимания.
Я бросал вычисления и вместе с детьми удирал по железнодорожной ветке на берег Енисея. Там, в заветерье, оба начинали просить показать очередной фокус. Немного поломавшись для приличия, я заставлял сбегаться к нашим ногам шныряющих вокруг леммингов, собирал куропаток. Строил с помощью окрепшего дара крошечные замки и заселял сказочными персонажами. Ребятишки пищали от восторга и ненасытно требовали:
– Папочка, еще!
– Сделай нам живого зайчика, папа!
Они очень расстраивались, когда проходило время и сказочная красота начинала таять, постепенно растворяясь в воздухе. Я был неумолим.
– Все, дети! Фокусы закончены и нам пора собираться домой к маме.
Мы возвращались в экспедиционный поселок к автобусной остановке, садились на единичку и добирались на ней под окна своей квартиры счастливые и проголодавшиеся, как тигры. И вновь мне пришлось совершить проступок, о котором предупреждала Екатерина Ивановна. Чтобы дети не проболтались о моих фокусах, пришлось наложить на них малые чары.
В последние дни перед разлукой я старался доставить ребятишкам как можно больше радости и во всю пользовался своими способностями. Если Светланы не было дома, я тайком от детей пробирался в ванную комнату и выходил оттуда с блюдами самого изысканного лакомства, какое мог сообразить. Однажды мы все-таки попались.
Светлана вернулась из похода по магазинам раньше, чем я предполагал, и обнаружила нас в кухне рядом с вазой, полной винограда. С минуту она смотрела на огромную виноградную кисть с крупными сияющими янтарным светом, истекающими свежестью ягодами, которые ребятишки уплетали за обе щеки, и удивленно спросила:
– Где ты купил эту прелесть, Ведунов?
– Купил. – пришлось мне соврать. – У кооператоров, естественно.
– Представляют себе, какие деньги они с тебя содрали! – покачала головой жена. – А мне можно попробовать?
– Конечно, пробуй!
Светлана, как и дети, не догадывалась, что добротно сработанный симулякр невозможно отличить от натурального продукта. Запах, вкус, цвет, упругость и сочность – все соответствовало высшим стандартам волшебного искусства. Человек в процессе еды ощущал все, что положено. Даже тяжесть в желудке. С одной поправкой: от съеденного волшебного винограда его организм не получит ни белков, ни углеводов, ни микроэлементов, ни витаминов и всего прочего.
Такого продукта можно съесть сколько угодно и не насытиться. Совершенная иллюзия остается ею, под каким соусом ее не подавай. Зато она производила впечатление и дарила детям ощущение удовольствия.
В последние дни у нас с женой установилось что-то вроде вооруженного перемирия. Я старался не делать ошибок. Разговаривал спокойно. Светлана тоже не сторонилась меня. Даже спали мы с нею вместе. Но иногда я вдруг ловил на себе ее быстрый и испытующий взгляд.
Она глядела так, будто сравнивала меня с кем-то. Я догадывался с кем. Приходилось волевым усилием усмирять вспыхивающую неприязнь к жене и делать вид, что я ничего не заметил.
Я держал клятву, которую дал Екатерине Ивановне. Догадывался, что клятвой она наложила на меня заклятие, и иногда усмехался про себя наивности старой знахарки. Что значат для колдуна заклятия знахаря? Другое дело, что она была права и без клятвы. Светлана ни в коем случае не должна была знать о моей способности читать мысли. Мы были слишком близкими людьми. Я был уверен: как бы осторожно я не провел зондирование, Светлана сразу почувствует мое вмешательство. И тогда результат моей глупости будет ясен.
Не скрою – мелькала у меня в последние дни подленькая мыслишка, подогреваемая ревностью: спала она с программистом или нет? Усилие воли, короткий мысленный приказ и я могу все узнать от самой Светланы. Но что будет, если узнаю, что они спали вместе? Как поступлю? Смогу ли относиться к жене так же, как относился до сих пор? Смогу ли жить вместе? И что тогда станет с ребятишками?
Я боялся узнать правду. Не хотел знать, если она для меня слишком неприглядна. Продолжал мучиться подозрениями и одновременно надеялся на здравый смысл жены. Надеялся, что в Смирно жена придет в себя и сделает нужные для семьи выводы. Мне придется стиснуть зубы и ожидать ее возвращения из отпуска.
За два дня до отлета произошло событие, одновременно обрадовавшее и обеспокоившее меня. Я обнаружил присутствие дара у своей дочери. В тот день юго-западный ветер притащил вперемешку дождь со снегом. На улице стояла промозглая холодрыга и нам пришлось сидеть дома. Светлана, как на грех, то и дело подходила к окнам и «выглядывала» погоду. Она делилась со мной опасениями, а я мрачнел все больше.
Ушел от нее в детскую комнату, а там нашел кавардак и, не выдержав, устроил ребятишкам небольшой скандал. Вовка сразу удрал на кухню к маме. Дочка сидела в игрушечном городке, смотрела на меня залитыми слезами глазами и тихонько всхлипывала.
Когда остыл, то почувствовал огромный стыд за себя. Нашел на ком сорвать плохое настроение! Пришлось извиниться перед дочерью. Забывшись, я мысленно погладил ее по головке. Глупышечка ты моя! – думал я с нежностью. – Улетишь скоро к деду с бабой. Как я без тебя здесь жить буду? И вдруг почувствовал слабенький, но, несомненно, ответ.
– Я тоже буду скучать без тебя, папочка!
– Это ты сказала, Юля? – спросил я вслух.
– Нет, папа. Это я подумала. Ведь ты тоже не говорил, а думал обо мне. Правда?
Я поспешно прижал палец к губам.
– Тише, дочка. Не нужно, чтобы кто-то знал, что мы можем с тобой разговаривать мыслями. Особенно Вова и мама. Я очень тебя прошу. Никому не рассказывай. Обещаешь?
– Но почему, папа?
Говорить мне пришлось долго. Переводить для шестилетней девочки со взрослого языка в понятия, которые она могла усвоить. О свойствах дара. О том, как относятся к дару люди. Дочь обещала молчать, но я знал, чего стоят детские обещания. С согласия Юли я опять наложил на нее чары молчания.
Ребенок – есть ребенок. Дочка не могла удержаться и не поиграть новой, да еще такой интересной игрушкой. Она связывалась со мной из коридора, из ванной комнаты, потом из лифта с девятого этажа. Я сам был виноват в этом. Оберегая дочку от нервного истощения, я наделил ее сознание «звездочкой внимания». Протянул между нами тонкую ниточку энергетического накала, чтобы дочь могла черпать мою энергию.
Но я опять не учел последствия. Теперь дочери не нужно было «прицеливаться» с помощью зрительной наводки и тратить собственную энергию. Расшалившаяся дочка добровольно вызвалась сходить по хлеб в универмаг. И связалась со мной из магазина.
Я не выдержал и сделал, наконец, строгое внушение, объяснив, что нельзя часто пользоваться неокрепшим даром, что с нею может случиться плохое.
– Какое плохое, папа?
– Будет сильно болеть твоя глупенькая головка. А дар мыслесвязи исчезнет.
– Хорошо, папа. – обещала дочь. – Я буду беречь дар. А можно мне будет говорить с тобой мыслями, когда мы будем у бабушки?
– Не знаю, Юля. Большое расстояние. Еще днем солнышко мешает.
– Тогда я буду звать тебя, когда солнышка не будет. – заявила дочь. – Вечером или ночью, когда все уснут.
– Ладно. – уступил я. – Но помни, о чем я тебя предупредил. Пробуй связываться не чаще раза в неделю. Договорились? И обязательно после захода солнца.
Я не обманывал дочь. Книга Велеса прямо предупреждала об опасности перенапряжения в раннем возрасте. Дар может исчезнуть навсегда. Это в лучшем случае. А в худшем… Я даже думать о такой возможности боялся. Потому и поспешил со звездочкой внимания.
Книга Велеса лежала на балконе, надежно закрытая в самодельном сейфе. После возращения в Дудинку у меня не было желания в нее заглядывать. Свои мечты я был вынужден отложить. В голове гвоздем сидела только одна мысль: как отвратить от нашей семьи развод. Не мог я заниматься делом, требующим спокойного состояния души и концентрации внимания.
Всего пять дней я прожил относительно спокойно, после того, как посадил в самолет Светлану и ребятишек в Алыкельском аэропорту. И опять виновником тревоги оказался чертов Мурашкин.
Не учел программист, что наша северная почта ползает со скоростью улитки. Отправил свое письмо восемнадцатого мая, а пришло оно в Дудинку, когда Светланы уже пять дней не было дома. Принесла письмо в топоотдел ходившая за чем-то в контору Ольга.
– Вот, Юрий Анатольевич, Ирина при мне стала разбирать почту и нашла это письмо для вашей Светланы.
Ничего не подозревая, я протянул руку и взял письмо. Когда прочел обратный адрес, у меня похолодело в груди. Письмо было из Екатеринбурга, от Мурашкина. Очень хотелось надеяться, что наблюдавшая за мной Ольга не смогла прочесть выражение моего лица.
– Наверное, от знакомых. – сказал я и небрежным жестом сунул конверт во внутренний карман пиджака. – Отправлю его Светлане сегодня же.
Я с трудом дождался конца рабочего дня. В половине шестого спрятал в портфель свои полевые журналы и ведомости и отнес портфель в экспедиционную спецчасть. Потом сел в подкатившую единичку и поехал к себе домой.
Пройдя в кухню, я прежде всего налил воды в электрический чайник, включил его в сеть, нашел пепельницу и закурил. Письмо, лежавшее в кармане пиджака, насквозь прожигало грудь. Мужу вредно для здоровья читать любовное послание, адресованное жене. Но, думаю, что ни один муж не удержался бы от искушения. Я не был исключением и колебался не долго.
Достав из кармана письмо, я прежде всего изучил конверт и адрес. На штампе Екатеринбурга стояла дата 18 мая 1992 года. Адрес был написан четко: Дудинка Красноярского края, Рабочая 42, чертежно-оформительский отдел, Ведуновой Светлане Николаевне. Ниже приписка: вручить лично в руки.
Обратный адрес был нечетким: Екатеринбург, почтовое отделение такое-то, почтовый ящик такой-то. И неразборчивая подпись, в которой можно было прочесть только заглавную «М». Конспиратор! – невесело усмехнулся я и решительно надорвал конверт.
Читать письмо было настоящей мукой. Я не старался его запомнить, но текст удивительным образом с первого раза впечатался в память. Я его помню даже сейчас, хотя прошло много времени и я не применял магических приемов для запоминания.
Пропущу многочисленные охи и ахи программиста, не буду цитировать его горячее желание держать Светлану за руки и смотреть, не отрываясь, в ее чудные глаза. Не хочу. Попытаюсь коротко рассказать деловое содержание любовного послания, возмутившее и напугавшее меня больше всего.
Мурашкин сообщал, что добрался домой благополучно и сразу поговорил со своими родителями. Объяснил создавшуюся ситуацию и они, хотя и не сразу, согласились. Теперь они готовятся к свадьбе. Пусть горячо любимая белая лебедушка ускорит свой развод, так как день свадьбы назначен на двадцатое июля.
Далее он писал, что в отделе у него запарка. Он замещает начальника отдела и потому связан по рукам и ногам. Освободиться сможет только к десятому-пятнадцатому июля. Возьмет отпуск и на машине приедет к ней в Смирно. Оттуда он заберет ее вместе с детьми и увезет к себе в Екатеринбург. Готовься, Лана, к отъезду и свадьбе. Не забывая, что она состоится двадцатого во дворце бракосочетаний города.
Я глядел на письмо с таким отвращением, как будто держал в руках ядовитую змею. Мысль о том, чтобы переправить письмо в Смирно, я отбросил сразу. Порвать, выбросить в мусорное ведро рука не поднялась. Если дело дошло до разговора о свадьбе, то положение было более серьезным, чем я думал.
– Ничего этого не было! – мысленно передразнил я Светлану. – А я почти поверил!
– Чего ты хотел, Ведунов? – спрашивал я сам себя. – Запретишь переписку? Идут письма в Смирно, будут и ответы в Екатеринбург. На твое письмо не будет ответа. Не напишет его Светлана и, возможно, не напишет никогда.
Я почувствовал раздражение и неприязнь к самому себе. Почему я в последние годы стал уступать Светлане? Почему позволял брать верх в спорах? Неужели потому, что ее характер оказался сильнее моего? Рушилось все, распадалась семья, я же не сумел настоять на своем, когда она сообщила о своем решении лететь в Смирно. Почему не удержал? Не порвал в клочки авиабилеты, не поставил перед свершившимся фактом?
– Тряпка ты, Ведунов! – резюмировал я. – Еще размазня! Не заметил, как попал под женский каблучок! Хлебай теперь полными горстями. Так тебе и надо!
Темные водовороты ревности били в берега души, лишая способности здраво мыслить. Весь вечер и почти вся ночь ушли на построение сладостных планов мести наглецу из Свердловска. В письме обо мне не было упомянуто ни единым словом, как будто меня не было. Конечно, какое дело Мурашкину до незнакомого ему полевика-топографа? Пусть и дальше бродит по тундре. Не подохнет. Он не принимал меня в расчет. Я тоже не хочу сдаваться.
А что? Могу бросить свои вычисления к чертям, махну в Свердловск. Найду почтовое отделение и по следам ауры доберусь до квартиры. Можно проще – в справочном бюро узнать адрес программиста. Дальше – дело техники.
Найду огромного псину, подключусь к сознанию, подкараулю программиста на улице и спущу собаку. Можно овладеть сознанием самого Мурашкина и заставить его сигануть с моста. Броситься под колеса автомашины.
Наверное, ни один человек в мире за последнее столетие не был в большей безопасности, чем я, при нарушении уголовного кодекса. Можно придумать множество способов расправиться с человеком, осмелившемся перебежать колдуну дорогу.
Впрочем, что это я о смерти программиста мечтаю? Нужно не убивать. Заставить его совершить кражу, грабеж. Можно просто набить морду и заставить забыть, что на свете существует женщина по фамилии Ведунова.
В глубине души мне самому не нравились придуманные способы расправы с Мурашкиным. А последний мог иметь опасные для меня последствия. Все упиралось в Светлану. Вдруг она вздумает искать программиста и обнаружит, что он потерял память? Неужели она не догадается, чьих рук это дело?
Ревность сделала убогим воображение и в конце концов я сдался. Решил: не смогу придумать более путного, начну действовать по последнему варианту.
За ночь я выпил четыре чайника крепчайшего чая, выкурил три пачки сигарет. Голова гудела от мысленного водоворота. В левой стороне груди стала нарастать пульсирующая боль, чего не было с тех пор, как от меня сбежала Наталья.
В домашней аптечке ни валидола, ни корвалола не нашлось. Самолечение с помощью дара тоже не получилось. Я не смог заставить себя сосредоточиться.
Собираясь утром на работу и увидел в нем опавшего с лица пожилого человека с глазами больной и тоскующей собаки. Я понял сразу, что с такой физиономией и глазами мне в топоотделе лучше не показываться.
Перед обедом я набрел на мысль, которая сразу заставила меня развить бурную деятельность. Мурашкин писал в письме, что приедет в Смирно к пятнадцатому июля. У меня было достаточно времени, чтобы опередить программиста. Нужно закончить вычисления как можно быстрее и лететь на Украину в начале июля.
Объяснить свое появление жене тем, что соскучился по детям. Пусть попробует от меня избавиться! Теща и тесть будут на моей стороне. О детях и говорить нечего.
Наметив конкретный план действий, я почувствовал себя лучше. Быстро привел себя в порядок и помчался в экспедицию. Прежде всего нужно было побеспокоиться об авиабилете. Он был нужен на начало июля, а в городской аэрофлотовской кассе билеты продавались за сорок пять дней до вылета.
Официальный путь приобретения билета отпадал сразу. У меня оставался единственный выход, который я так не любил: блат. Влетев в кабине Хазана, нашего экспедиционного диспетчера по авиаперевозкам, я сразу приступил к делу.
– Илья! Ты мне друг или не друг?
Маленький, кругленький Хазан посмотрел на меня с опаской, так как такое начало обычно не предвещало ничего хорошего. Илья боялся, что я опять втяну его в какую-нибудь авантюру, как это уже случалось.
– Друг-то друг, Ведунов. – нерешительно отозвался он. – Только моя мама мне всегда твердила, чтобы я от таких друзей держался как можно дальше.
– На этот раз никаких авантюр, Илюша! – поклялся я. – Только просьба! Помоги достать билет на Львов через Москву на начало июля.
Хазан неожиданно взвыл.
– Ничего себе просьбочка! Третье число сегодня! Соображаешь? – он вдруг замолчал. – Погоди. Как ты сказал? Июня или июля?
– Конечно, июля!– отозвался я.
– И тебе что? Действительно надо? – продолжал сомневаться Илья.
– Позарез! – подчеркнул я свою просьбу выразительным жестом.
– Ага! – Хазан успокоился и стал что-то прикидывать, уставившись в потолок.
Я терпеливо ждал.
– Ладно. Позвони вечером. К вечеру я все выясню. Готовь деньги, Юрка.
Уладив дело с билетом, я побежал в спецчасть.
– Здравствуйте, Маргарита Дмитриевна! Можно взять портфель?
– Так ведь скоро обеденный перерыв, Юрий. – удивилась заведующая спецчастью.
– Буду вычислять в обед, Маргарита Дмитриевна.
– Бери. – она пожала плечами.
С обеда я начал вкалывать, как проклятый. Работал так, как никогда не приходилось. Шел на нарушение режима секретности и сдавал вечером Маргарите Дмитриевне полупустой портфель. Тайком уносил к себе домой ведомости и сидел над ними ночами.
Парни в топоотделе поглядывали с удивлением. Они не могли взять в толк, почему я спешу, как при пожаре. Обработать и вычислить шестьсот километров теодолитных ходов за месяц – непростая задача даже для опытного геодезиста.
Высоты я уравнял и вычислил высотную ведомость в рекордно короткий срок – за три дня. На уравнивание и вычисление координат пунктов геофизических наблюдений мне понадобилось двенадцать дней. Тоже рекорд. Еще два дня я потратил на каталог координат и высот и день ушел на считку его с Ольгой.
Дооформление полевых журналов, схема работ, акты технического контроля и окончательной приемки потребовали еще три дня. За два дня я ухитрился нанести на дикты свои сейсмопрофили в нужных масштабах. Двадцать пятого числа я торжественно положил на стол старшего геодезиста экспедиции папки с готовыми материалами для последней проверки и он тут же подмахнул мое заявление на отпуск.
Авиабилет Хазан достал на третье июля. Таким образом, у меня осталось несколько свободных дней. Но первый день без работы и привычного напряжения оказался подобен пытке. Вновь навалилось ощущение безысходности и надвигающейся беды.
Будь у меня билет на сегодняшнее число – не задумываясь побежал в авиапорт пешком. Напрасно я успокаивал себя тем, что уже четвертого числа к обеду я буду в Смирно, а программист появится только через две недели. Все было напрасно.
За месяц я отощал. Спал не больше двух-трех часов в сутки. Боялся спать, потому что мои сны больше походили на бред. Держался я все эти дни на чае и сигаретах. Не сделал ни одной попытки достать из сейфа книгу Велеса. Не сходил к холму эльфов. Даже на могилу к Мамеду не смог заставить себя сходить. Единственным солнечным просветом для меня были три сеанса мыслесвязи с дочкой.
Каждый раз, возвращаясь вечером в пустую квартиру, я задергивал двойные плотные шторы на кухонном окне, чтобы ослабить солнечные помехи, включал электрический чайник, ложил рядом сигареты, ведомости и принимался за вычисления. После двенадцати часов я откладывал ведомости в сторону и терпеливо ждал.
В первый раз мыслесвязь получилась ночью пятого июня. Сначала я почувствовал легкое прикосновение к своему сознанию, словно маленькие пальчики стали ласково теребить меня за волосы и немножко ярче загорелась в глубине сознания зеленая звездочка. Чувство нежности заполнило душу. Дочка… Юленька!.. Не забыла!
Я сосредоточился, протянул в сторону зеленого огонька луч мысленной связи с энергетической подпиткой, чтобы дочка не тратила свои маленькие запасы энергии.
– Это ты, папа? – донесся до меня бесплотный голосок. – Папочка, здравствуй! Я соскучилась о тебе!
– Здравствуй, Юленька! Здравствуй, цыпленочек! – я постарался, чтобы моя мыслеречь не оглушила и не напугала дочку. – Я тоже скучаю. По тебе, по Володе и по маме. Как вы живете, маленькие мои?
– Хорошо, папа. Вова помогает дедушке пасти корову, а мы с мамой помогаем бабушке. Я научилась готовить борщ.
Дочкин голосок звенел в моей голове, как маленький колокольчик. Я слушал его и уходила из души боль. Исчезала тревога. Все заполняла нежность.
– Сейчас Вова спит. Баба с дедушкой – тоже. Я дождалась темноты и стала звать тебя, как ты меня учил, папа. Ты прилетишь к нам? – щебетала дочь. – Я никому не рассказываю, что мы можем разговаривать мыслями. Даже Вове не говорю. А почему мама так не может с тобой разговаривать?
– У нее нет дара, цыпленочек. У Вовы тоже.
– А у меня есть дар?
– Конечно. Ведь мы разговариваем с тобой.
– А другие люди, умеющие говорить мыслями, есть, папа?
– Есть, Юленька. Только таких людей на Земле очень мало.
– Сколько мало?
– Не знаю, дочка.
– Три, пять, десять, двадцать? – продолжала спрашивать Юля.
– Не знаю. Я с ними не разговаривал. Только с тобой.
Так мы болтали с полчаса. Потом я почувствовал, что дочь начинает уставать, и с сожалением пожелал ей спокойной ночи.
– Подожди, папа. Не уходи. – попросила дочь. – Я хотела тебе что-то сказать и забыла. Вспомнила! Приезжай к нам, папочка! Мы все тебя ждем!
* * *
Камнем лежало на душе мурашкинское письмо. Я все думал, что с ним делать. Отправить в Смирно не хватало духа. В романах я читал, как благородные джентльмены отступали в сторону и предоставляли свободу действий сопернику. Я не понимал, как удавалась такая игра в благородство. Если так поступают интеллигенты – грош им цена.
Ревность – наиболее тяжелое, изматывающее душу чувство. Никогда не поверю, что нормальная семья может распасться легко и без эксцессов. Прежде всего ревность рождает недоверие к любимому человеку. Она послужила запальным фитилем для многих трагедий за тысячелетия человеческой истории. Ревность может сломать человека, испепелить душу, превратить порядочного гражданина в преступника. В кого она превратит меня, если я потеряю семью? Постоянно гадаю – переспала или нет моя супруга с программистом?
Я знал упрямый характер жены. Понимал, что теперь она взвешивает на своих весах меня и Мурашкина. Кого она предпочтет? Может быть в Смирно она образумится? Я жил надеждой, ходил на работу и считал остающиеся у меня до отлета дни…
Ура!.. Двадцать шестого числа у меня дома был настоящий праздник! Из Смирно пришло письмо. От Светланы. В письме жена не обмолвилась о себе ни единым словом, зато сообщила массу подробностей о ребятишках и прислала немудрящие рисунки детей для папы. Для меня этого было больше чем достаточно, чтобы чувствовать себя на седьмом небе.
После сдачи материалов в спецчасть, я постарался больше на работе не показываться. Шила в мешке не утаишь. После отлета семьи в отпуск я все чаще стал замечать на себе внимательные взгляды экспедиционных женщин. Часто слышал за спиной задыхающийся шепоток. Пару раз мне пришлось резко оборвать наиболее смелых, стремившихся сообщить обжигающую языки новость.
В топоотделе я старался держаться как обычно. Все было бы хорошо, если бы не наша единственная в топоотделе женщина. Старший техник-вычислитель Сверчкова Ольга Тимофеевна. Это была высокая миловидная девица под метр восемьдесят ростом и сногсшибательным апломбом.
Ольга появилась в топоотделе три года назад. Попала по распределению из Саратовского топографического техникума. К молодому специалисту прикрепили приказом по экспедиции опытного наставника, то есть меня.
Хватил я горюшка с самоуверенной девицей, пока научил ее вычислять как положено, а не так, как ей хотелось. Иногда от наших столкновений пыль летела во все стороны. Слез и крика тоже было достаточно.
В марте прошлого года она сменила свою девичью фамилию Голенок на фамилию Сверчкова. Вышла замуж за хорошего и спокойного парня, молодого оператора-геофизика нашей сейсмопартии. Мы со Светланой были на свадьбе. Помню, что произнес тост, претендующий на остроумие. Что-то вроде: Даешь больше голенастых сверчат!
Так вот. После получения злополучного письма, Ольга стала изводить меня намеками. Я терпел, но намеки день ото дня становились прозрачнее. Мое терпение кончилось. Когда Ольга с жесткой усмешкой не знающей сомнений молодости, заявила мне напрямик, что мне лучше всего завести любовницу, я решил проучить нахалку.
– Ну что ты, Оленька! Где в наше время найдешь хорошую любовницу? Кто в нашей конторе на это согласится? Ты, например, пойдешь?
Глаза Ольги широко распахнулись.
– Н-н-нет! – заикаясь ответила она.
– Вот видишь? – я развел руками.
После этого разговора Ольга больше не задевала меня. Старалась держаться от меня дальше. Чему я был рад.
