Вероника Ткачёва
Двойники. Серия «Лунный ветер»

«Наверное, Боб побежал за медицинской помощью», – мысли с трудом ворочались в Володиной голове. В это время он услышал объявление, что заканчивается посадка на его самолет. Где-то по краю сознания мелькнуло недоумение: «И когда же она началась, если я только на пару минут отключился, а всё остальное время внимательно следил за объявлениями? Ну да ладно…»

За последние несколько часов с ним произошло столько необычного, что психика, видимо, включила некий защитный режим – Володя перестал чему-либо удивляться и глубоко анализировать происходящее. Поэтому он просто пошёл к своему гейту. Жаль, конечно, что так и не удалось попрощаться с Бобом, он, в сущности, неплохой парень, хоть и туповатый, как все эти, с западным образованием и воспитанием, зацикленные только на деньгах, карьере и тому подобных низменных материях.

Отпуск прошёл в стандартном курортном режиме: завтрак-пляж-обед-пляж-ужин, иногда с несколькими коктейлями. И так по кругу. У Володи завязалось несколько необременительных знакомств – потом, когда начался обычный рабочий ритм жизни, все они, как это часто бывает, потихоньку сошли на нет. Но для Володи подобное было ново и радостно: раньше он довольно трудно сходился с людьми. И хотел бы, но всё время как-то не складывалось, как-то неуклюже и неловко получалось, даже если молодой человек и пытался завязать новые знакомства. А тут люди сами искали повод заговорить с ним, пообщаться. Володя чувствовал с их стороны непривычный интерес к своей персоне. Это и смущало, и приятно удивляло его.

По возвращении в Москву Володе позвонила его бывшая девушка Ирина и сказала, что она ужасная дура, что просит у него прощения и хочет начать всё заново. Потом позвонили из редакции журнала, откуда его так, в сущности, некрасиво уволили, и предложили место редактора. Не главного, но и о такой должности Володя даже не мечтал… Через месяц (какой банальный сюжет! Но из песни, как говорится, слов не выкинешь) Володе позвонила мама и сообщила, что в Германии умерла какая-то седьмая-вода-на-киселе-родственница, которую во время войны угнали туда немцы и откуда она так и не вернулась. И эта родственница, за неимением никого другого более близкого, оставила Володе и Володиной маме напополам домик под Кёльном, чистенький и миленький, без всяких обременительных кредитов и закладных, а также 420 тысяч евро на счету, а ещё – приятное дополнение в виде маленькой кафешки под тем же Кёльном. Кафешка – небольшая и скромная, но приносящая полновесный кусок хлеба. Мама сказала, что это подспудная мечта всей её жизни – жить в Европе и иметь маленький уютный бизнес. Поэтому наследство поделили просто и без затей – маме домик и кафешка, а Володе 400 тысяч евро. 20 тысяч он отдал маме, нужны же какие-то средства на первое время.

После всех этих странных событий Володя начал спешно пересматривать свою теорию по поводу везения и невезения. Наверное, у него действительно всё это время была чёрная полоса, а теперь наступила широкая белая. И сейчас в его жизни пошли сплошные «шоколадные зайцы», и ему всё поразительно удавалось. Да и внешне Володя постепенно стал меняться. Удачливость и достаток придали его движениям уверенность и вальяжность. Он стал носить более длинные волосы, которые красивой волной обрамляли его лицо. Володя даже подумывал: «А не отрастить ли этакую гламурную бородку?..» Его одежда приобрела роскошную небрежность и стильность. С пылкой, но ненадёжной любовью – Ириной – он всё-таки расстался. Но теперь Володино сердце больше не было разбито. Любовь как-то тихо прошла сама собой.

Володя был молод, умён, хорошо образован и начитан, без пяти минут как по-настоящему богат (он успешно вложил деньги в акции), нравился девушкам. Короче говоря, жизнь повернулась к Володе своей светлой стороной, вернее полосой.

Он почти и думать забыл о происшествии в аэропорту. Если бы не странный звонок посреди ночи, где-то через полгода после той стыковки в Схипхоле. Взволнованным голосом в трубку кричала девушка, на английском, с каким—то специфическим акцентом (возможно, австралийским?):

– Боб, это ты?! Где ты, Боб?! Боб…

И связь оборвалась.

На следующий день Володя пошёл в московское казино. Купил фишек, выбрал столик, где было не так много народу, и сел играть. Он поставил фишку на 36. Пока шарик с характерным звуком искал достойную лузу, Володя стал разглядывать игроков. Через три места от него сидел парень со всеми признаками явного неудачника: вытянутый свитер, недорогие часы, слегка затравленный взгляд исподлобья. Что-то неуловимо знакомое было в этом молодом человеке. Шарик остановился.

– Тридцать шесть, красное, – сказал крупье.

(Кипр, лето 2009 г.)

Половинки

Наша встреча была, наверное, неизбежностью. Он вычленил меня из толпы людей задолго до того, как увидел. Вернее он видел меня, но для него в тот момент я была лишь неясным цветовым пятном, к которому он инстинктивно потянулся. Как семена (которые бросаются в землю самым небрежным и разнообразным образом) всегда, в любом положении, корнями потянутся вниз, а хрупкими листочками вверх – ибо подчиняются неумолимому притяжению, – так и он, не задумываясь, потянулся к некому цветовому пятну, которым была я.

Да и я его сразу узнала. Не то чтобы я видела его когда-то – во сне или как-то ещё, – нет, но было в той встрече какое-то моментальное глубинное узнавание, словно родственник, о котором ты много слышала, но никогда не видела, наконец-то встретился тебе. И ты видишь в нём перемешанные черты твоего рода. Он не похож на дедушку или любимую тётю, у него глаза свои собственные, а не троюродного дяди, но есть в нём какая-то неуловимая родственная печать, которая говорит тебе: это СВОЙ. Даже нет, не то… «Это ТВОЙ», – шепчет тебе внутреннее чувство.

Много говорят о феномене близнецов. Это когда разлучённые в детстве близнецы в одинаковое время одинаково болеют, женятся одновременно, даже детям и собакам дают одинаковые имена, и всё это – независимо друг от друга, не подозревая о существовании друг друга. Нечто похожее происходило и с нами. Но мы не были близнецами. Наверное, поэтому в нашей жизни до встречи не наблюдалось этой близнецовой синхронности. Встреча же словно стала новым отсчётом в наших жизнях – отныне прямые линии пересеклись, изменили направление и слились в одну.

Правда, эта близнецовая синхронность проявилась не сразу.

Вообще-то людям свойственно подстраиваться друг под друга. Даже под совсем чужого тебе человека ты невольно подстраиваешься. Это хорошо заметно в общественном транспорте. Все сидящие рядом постепенно начинают дышать в такт: тот, кто дышал быстрее, начинает делать более глубокие вдохи, кто медленнее – наоборот. Возникает некий усреднённый ритм, который устраивает всех. Когда я была маленькой, то любила нарочно сбивать своё дыхание и прислушиваться к тому, как рядом сидящий пытается восстановить эту мировую гармонию – единое дыхание, хотя бы на отдельно взятой лавке вагона метро. Он делал глубокий акцентированный вдох, который должен был призвать меня к порядку и настроить на нужный лад. Если я упорно не настраивалась, то рядом сидящий сам подстраивался под меня. Наши грудные клетки вздымались мерно и одновременно, поддерживая закон всеобщей синхронности.

И так бывало везде и всегда – подлец или святой сидит/стоит/лежит и т. д. рядом с тобой: ты дышишь с ним одним воздухом и ты дышишь с ним в единый такт. Хочешь ты того или нет.

Возвращаясь к нашей встрече – я не утверждаю, что сразу поняла: мы созданы друг для друга и всё такое. Просто притяжение было неумолимо, и конечно, мы стали встречаться.

Сначала синхронность не была такой фатальной – просто мы замечали, что нам нравится одна и та же музыка, на одни и те же вещи мы смотрим одинаково. То есть поначалу мы заметили очевидные точки соприкосновения, которые начинают удерживать людей рядом. Потом, при более глубоком узнавании, мы заметили, что не можем играть друг с другом в разные игры, в карты, например. Потому что знаем комбинации и замыслы партнёра. Иногда ему удавалось мысленно обмануть меня. Я чувствовала, что он выберет определённую комбинацию, и делала ход, а он хитро передумывал в последний момент и… обманывал меня. В мыслях, но обманывал, и я проигрывала. И каждый знал, что сейчас произошло, – обманщик и обманутый. Поначалу это забавляло нас. Мы дружно смеялись над этим, как над удачной шуткой, сказанной без слов, сделанной без малейшего намёка на комическое выражение лица. Мы оба могли не пользоваться третьей сигнальной системой (как её называют учёные, а проще говоря, речью), чтобы понять друг друга.

Как такое может быть? Не знаю. Если рассматривать пример с игрой в карты, то, возможно, мне шёл сигнал о первоначальной комбинации, и я уже не прислушивалась к ходу его мыслей, а он менял своё решение и выигрывал. И вообще, это не было чтением мыслей в прямом понимании слова. Не было такого, что в голове моей появлялась законченная фраза, формула чужой мысли. Было просто некое ощущение, что он думает вот таким образом и поступит вот так. Оно рождалось сначала в области сердца, а уже потом расшифровывалось умом.

Эта синхронность распространялась и дальше. Нам даже не нужно было видеть друг друга, чтобы знать какие-то подробности. Я не утверждаю, что точно знала, когда он пьёт, например, кофе. Что вот я сижу и отдаю себе отчёт: он пьёт кофе. Нет. Такого я не утверждаю. Потому что это, в общем-то, неважно – пьёт он кофе или чай сейчас или вообще ничего не пьёт. А вот то, что он скоро придёт или позвонит, – это было уже важнее для моего существа. И я знала, когда это произойдёт.

Вот это ощущение порывов, мыслей, эмоций другого поначалу очень роднило и объединяло нас. Нам казалось, что мы предназначены друг для друга, мы – родственные души и остальная подобная романтическая дребедень.

Окружающие поддерживали эту версию реальности. Они постоянно говорили нам о нашей похожести, о счастливом совпадении наших выражений лиц, слов, реакций на происходящее.

Но постепенно со мной стали происходить странные вещи – я начала понимать, что просто не существую без него. Мои друзья стали его друзьями, а те, которые не стали, как-то постепенно отпали, ушли из моей жизни в неизвестные дали. Его же друзья не стали моими. Но они превратились в людей, которые вошли в мою жизнь и теперь вольно или невольно что-то в ней решали. Я должна была улыбаться некоему Максиму, потому что так было нужно. Почему нужно? Кому нужно? Мне – точно не нужно. Но я улыбалась. Я должна была идти на неинтересный ужин с неинтересными мне людьми, потому что эти люди нужны были ему. Ему – а не мне. Но я шла. Я перестала принадлежать себе.

Поначалу мне это тоже нравилось. Мне казалось, благодаря этой синхронности и родственному узнаванию я нашла свою вторую половинку, свой идеал, своего единственного. Мне захотелось срастись с этой половиной, чтобы стать целой. Мне захотелось никогда с ней не расставаться. Из моей жизни ушло я,и пришло размытое мы.

Только у него это мы возникло в каком-то усечённом варианте. Даже не так, это я становилась усечённым вариантом себя и одновременно усечённым вариантом его. А он становился всё полноценнее, целостнее… обширней, если можно так выразиться…

И в какой-то момент я начала видеть своё отражение в нём. Такое впечатление, что часть меня перешла, переселилась в него, стала им. И эта часть – просто присвоена. Утащена по кусочку каким-то непонятным образом. Причём утащено лучшее, самое ценное.

С этим ощущением опустошения совпало его охлаждение ко мне. Не то чтобы мы расстались, нет, мы по-прежнему вроде бы были вместе. Но видеться стали реже, и в отношениях появилась какая-то скука. С его стороны. С моей же – болезненная нервозность и неуверенность. Я постоянно, навязчиво задавала всё те же вопросы: «Ты меня любишь? Тебе хорошо со мной? Ты для меня всё, а я для тебя?» И получала всё те же равнодушные ответы: «Да. Да. Всё». Я понимала, что за этими бесцветными ответами стоит желание поскорее от меня отделаться, но всё ещё не хотела в это верить. Я задавала снова и снова свои вопросы, надеясь услышать в тоне нужные мне нотки. Но их не было. Душевная жажда моя не утолялась. Напротив – только разгоралась сильнее.

Постепенно трещина, которая появилась давно, стала увеличиваться. Она медленно, но верно разрослась до размеров Гранд-Каньона. И наши отношения стали рушиться, прямо туда, в ту необозримую пропасть. Он всё чаще и чаще стал пропадать. Сначала на пару дней, потом на неделю. Я же со своим обострённым чувством, которое и сформулировать-то трудно… с чувством его чувств и ощущений, ясно понимала то, что происходит с ним, а что ещё хуже – я понимала, что происходит у него в душе. Точно и ясно всё моё существо знало: у него появилась другая. Но ум-факир, который всегда пытается сотворить с нами какой-нибудь фокус (и для чего ему это?), из последних сил пытался убедить меня, что это неправда. И как мне хотелось ему верить!

Видимо, с меня ещё что-то можно было взять, поэтому он всё не уходил. А жуликоватый дешёвый фокусник-ум говорил: «Вот видишь, я был прав! Прав!!» Но всё было не так! Всё было гадко и больно. Несмотря на это, я старалась продлить наше сосуществование. И отдавала. Отдавала последние крохи своего тепла, сердца, души. Мне казалось, что ещё можно что-то вернуть, спасти. Как он может бросить меня, ведь мы же так похожи?!

Но день, которого я так боялась, настал – он ушёл. Ушёл к другой. К ней.

Пустота обрушилась на меня. Я почти не могла дышать. Грудная клетка не вздымалась, чтобы захватить нужное количество воздуха. Казалось, что там, внутри, заела какая-то пружина. И теперь она не даёт нормально двигаться грудной клетке. Чем-то смазать бы её… И тогда я смогу сделать полноценный глоток сладкого воздуха… В остальном мне казалось, что я осталась прежней. Я даже не плакала. Ум-факир убеждал меня, что я вовсе и не переживаю. Ну да, мне стало как-то на всё наплевать, – подумаешь! Подумаешь, что стало невозможно полноценно дышать. В остальном-то – всё отлично! Только вот ещё вес…

Я стала словно таять, меня становилось всё меньше. Даже домашний грузовой лифт перестал меня возить – он не воспринимал мой вес. Обычный пассажирский возил, а вот грузовой – нет. Приходилось отправлять его на какой-то этаж (тогда мне казалось, что я запускаю ракету куда-то далеко, в неизвестное пространство… и почему-то без возможности вернуться…) и ждать пассажирского.

В один из вечеров мне показалось, что я засну, а потом не проснусь: не потому что умру, а просто от меня за ночь ничего не останется, я растворюсь в воздухе, вся изойду на своё поверхностное дыхание…

Но на следующее утро я проснулась. Правда, в сильном жару. Температура, наверное, ползла к сорока. Голова плыла. В полубреду я видела его. И его новую пассию. Он теперь по-другому улыбался. Говорил какие-то другие словечки. Даже выглядел по-другому. Был так неуловимо похож на неё. Даже глаза у него поголубели, хотя когда-то были ореховыми, почти карими… как мои.

И в этом полубреду мне показалось, что он состоит из маленьких разноцветных кусочков. Очень было похоже на мозаику. Какие-то кусочки этой своеобразной мозаики были моими. Меня охватила страшная тоска. В этой тоске я потянула руки к переливающимся кусочкам и стала пытаться собрать их. И кусочки потянулись ко мне. Они легко и естественно возвращались на свои места.

Первое, что я ощутила: мне стало легче дышать. Я жадно пила воздух, не могла им надышаться.

Кусочки мозаики возвращались и возвращались. И с каждым кусочком восстанавливались мои силы. Даже больше – восстанавливалась я, как личность, как человеческая единица.

Потом я поняла, что вся эта разноцветная мозаика – она моя. Не одну жизнь я знаю этого человека. Потому и показался он мне таким родным и знакомым. И моё возвращалось ко мне. Я уже не управляла этим процессом. В какой-то момент вся мозаика облетела с него, и остался голый железный каркас. И больше ничего. НИЧЕГО!

И вдруг с душераздирающим скрипом и скрежетом этот каркас стал разваливаться. Это было жутко. Надсадный звук железа, поднявшаяся ржавая пыль… Потом я, наверное, потеряла сознание.

Когда я очнулась, была уже глубокая ночь. Округлая луна с любопытством заглядывала в моё окно. Я чувствовала себя здоровой и обновлённой. Я в полной мере осознала выражение «заново родиться». Именно это я могла сказать сейчас о себе. Мне не спалось. Двенадцатый час. Ещё не поздно для звонка ЕМУ. Возможно, он поговорит со мной. Возможно, ещё не всё потеряно. Хотя… Я ловлю себя на том, что все эти мысли порождаются во мне некой инерцией, что они не затрагивают меня по-настоящему, словно идёт рябь по воде, а глубинные водные пласты по-прежнему хладны и спокойны. Я поняла, что не хочу возвращать всё обратно, что уже почти перевернула эту страницу своей жизни, отпустила эту историю. Но прежде чем окончательно разжать пальцы и позволить ей тихо упасть в вечность, хочется поставить финальную точку.

И вот я набираю его мобильный номер, который давно знаю наизусть. Механический голос отвечает мне: «Абонент недоступен». Тогда я набираю городской номер. По телефону отвечает сонный женский голос, почти такой же механический, как минуту назад в мобильной сети. Мне всё равно. Сердце не сжимается болезненно, как раньше, от мысли, что это она – разлучница и мой злой гений. Я прошу его к телефону. Женщина говорит, что я ошиблась номером. Я набираю тот же номер ещё раз. Подходит всё та же женщина и раздражённо говорит мне, чтобы я была внимательнее. Я произношу цифры. Нет, всё правильно. «Но таких здесь нет и никогда не было», – говорит женщина и отключается.

«Врёт! Как глупо!! Позвоню завтра», – думаю я.

Назавтра происходит всё то же самое – «абонент недоступен» и «здесь таких нет».

Я приезжаю по его адресу. Передо мной незнакомая дверь. «Неужели поменял даже дверь вместе с замком? Я бы и так отдала ключ, зачем же такие крайние меры…» – иронично думаю я.

Я нажимаю кнопку звонка, который звучит чужим голосом. Мне открывает чужой мужчина. Я вижу совершенно незнакомую прихожую. Я начинаю спрашивать про него, но мне говорят, что здесь никогда такой не жил…

У меня не осталось никаких доказательств, что он существовал. Окружающие помнят, что я встречалась с кем-то. Но без всяких подробностей. Описывают его как что-то серое и бесцветное. Мимолётно-несерьёзное. Хотя я точно помню, что эти же люди восхищались тем, как мы идеально подходили друг другу, не раз говорили мне, что мы половинки одного целого.

У меня не осталось ни одной фотографии с ним. На свою беду я почти никогда ничего не распечатываю на бумаге и все фото храню на специальном жёстком диске. После неудачного посещения его бывшей квартиры я кинулась домой, чтобы посмотреть наши фото с ним. Мой диск, на котором я хранила папку с фотографиями, сгорел. Вместе со всем архивом.

Он вообще не любил фотографироваться, но в телефоне у меня должны были сохраниться несколько наших общих фотографий. Должны были… но почему-то не сохранились. В социальные сети он запрещал выкладывать фото с ним, поэтому и на моих страничках было пусто. Но и это ещё не всё. Он исчез из списков моих друзей во всех социальных сетях. Сначала я подумала, что он занёс меня в «чёрные списки». Поэтому чуть позже пыталась найти его аккаунты через другие устройства, которые не были связаны со мной. Результат был нулевой. Все данные об этом человеке словно кто-то стёр или надёжно спрятал.

И сейчас, по прошествии шести месяцев, мне кажется, что всё это было сном, тяжёлым бредом. Я уже и сама не верю, что всё это случилось со мной. Я ищу доказательств, но их нет. Даже ум-факир смирился с тем, что ему всё это привиделось. Вот только сердце… Иногда в толпе мне вдруг покажется, что я вижу знакомый силуэт и, не отдавая себе отчёта, я начинаю бежать за этим человеком, пока не понимаю своей глупой ошибки. Или в кафе кто-то незнакомый так неожиданно знакомо наклонит голову, и тогда картинка реальности начинает плыть перед глазами от горячей волны, захлёстывающей меня. Или чужое «привет!», адресованное даже не мне, так болезненно резанёт по сердцу из-за знакомой нотки, тона, прозвучавшего в этом нехитром слове…

А неделю назад я познакомилась с очень симпатичным молодым человеком. Мы понимаем друг друга с полуслова. Мне кажется, что я знаю его сто лет. И только сегодня моя подруга сказала мне, что мы просто половинки целого…

(Москва, 2011 год)