От лица Дилана:
Полицейский сказал правду – Марселя Гарсия поймали и приговорили к смертной казни. Я выступил в суде, услышал вердикт, но я не был отмщён и не злорадствовал.
Я понял, почему мама не хотела, чтобы я стал убийцей. Благодаря ей я им и не стал.
На саму смертную казнь даже не пошёл, не хотелось ни плакать, ни «наслаждаться победой». Чужой для меня человек получил по заслугам. Родного человека я уже не верну.
Как только я достойно похоронил маму, мы приступили к воплощению плана Голди.
Бежать было страшно, тем более в аэропорту была куча репортёров, даже больше, чем обычно. Но Голди была права: по всему миру за нами бегать никто не стал. Появилась куча комедийных мелодрам и новых лиц. О нас посудачили и забыли.
Было ещё страшнее начинать копаться в себе и прорабатывать то, что мы оба забивали вглубь. Как выяснилось, на Голди всю жизнь давил страх опозорить родителей, а потом и ощущение, что она их-таки опозорила.
Насчёт меня… ох, сколько слёз я выплакал! Было больно, больно, больно… И почти сразу мне назначили антидепрессанты.
Терапия заняла не один год, позже было и что-то вроде семейной терапии. Я не могу сказать, что простил себя за то, что открыл дверь этому придурку. Но мама пожертвовала жизнью не ради того, чтобы сын напивался текилой и блевал на пол. Не для этого.
Совместная терапия прошла гораздо проще: по сути, мы решили кое-какие проблемы, но, скорее, это была профилактика конфликтов для того, чтобы строить дальше семейную жизнь счастливо.
От лица Голди:
Через год после переезда Дилан сделал мне предложение, а чуть позже мы устроили тихую свадьбу, на которую были приглашены только члены моей семьи (несмотря на резкий ответ, родители от меня не отказались).
Мы безбедно жили в уютном доме, иногда выбирались на море, иногда посещали разные исторические места, галереи, выставки, иногда и в походы ходили. Как выяснилось, едва получив гонорар, муж грамотно распорядился деньгами. Богатства хватит на всю жизнь, казалось бы, с детьми мы не спешили…
Однажды я вернулась из магазина и услышала игру на акустической гитаре. Я видела инструмент, но ни разу не слышала, чтобы муж играл. Я тихо приоткрыла дверь.
Дилан играл тихо, но было понятно, что играет хорошо и вспоминает какие-то простые распевки. Когда он закончил, я села рядом:
– Скажи, а… – Видимо, он почувствовал себя неловко, момент всё-таки очень личный, – Если бы… не ситуация с отцом. Ты бы поступил в актёрский колледж?
– Знаешь… – Подумав, он ответил, – Да. Ты уже поняла, что я парень серьёзный, а не шут гороховый. Я действительно хотел добиться большего.
– А сейчас хочешь?
– Да. А ты?
– Наверное, – Пожала плечами я, – Начать всё с чистого листа – это бред сивой кобылы, «бурную юность» нам припомнят. Но я бы хотела вернуться и…
Дилан рассмеялся:
– Наверное, я тебя понял. Серьёзно подойти к экзаменам, отучиться и сделать что-то настоящее. Стоящее. Не хайп, искусство.
– Ты меня правильно понял.
Муж обнял меня и поцеловал в лоб:
– Я люблю тебя.
– И я тебя.
Мы плотнее прижались друг к другу, как вдруг он предложил:
– Совместная распевка под гитару?
– Чёрт… это именно то, что нужно!
Получится ли у нас создать что-то стоящее в мире кинематографа – вопрос усилий, ума и времени. Уже не хочется, чтобы награды свалились с неба, хотелось труда, который будет оценён по достоинству. Возможно, однажды Дилан сам расскажет о том, что пережил, если будет готов.
Сейчас мы душевно пели под гитару. Тихая мелодия, не слишком уверенное двухголосие… Мы были счастливы и строили планы. Мысли о том, что случится завтра, теперь не портили настроение. Вдохновляли.