ГлавнаяЛюбовная прозаВероника Петровна ЯкжинаУзы

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Вероника Петровна Якжина
Узы

Я качаю головой. Обожаю его. Он отличный человек, близкий мне по душе, он мне как брат. Я рада, что он у меня есть, и что он именно такой. Мы можем открывать свои души друг другу без опаски. Мы не испортим этого, внезапно влюбившись друг в друга или переспав по-пьяни.

Когда мой друг с моим отцом отправляются на рыбалку, мы с мамой остаемся наедине. Она болтает, рассказывает о соседях, но украдкой поглядывает на меня. Я знаю, что будет дальше. В этот раз она тянет удивительно долго. Наконец, окончательно потеряв нить ее рассказа, ласково улыбаюсь.

– Спрашивай уже то, что хочешь.

– Я думала, ты это не выносишь.

– А я думала, ты этого изо всех сил не замечаешь. Давай сейчас поговорим, пока я в настроении. Я готова. Я же знала, что это будет.

– Как ты, родная?

– Все хорошо. – Видя ее недоверчивый взгляд, добавляю, – правда, хорошо.

– Ты ездила к Сэму?

– Разумеется. Встретила там его мать.

– Неужели? И как она? – Мама сжимает губы, но, не удержавшись, выпаливает, – старая грымза

Я начинаю хохотать. Мама терпимо относится ко всем людям. Она может понять и оправдать любого человека и любой его поступок. Но миссис Ньюборн является, пожалуй, единственным исключением. Пересказываю беседу, что состоялась у нас после встречи на кладбище.

Мама передергивает плечами:

– Ты не поверишь в то, что я сейчас скажу. Но она права. Доченька, тебе нужно отпустить его.

– Я отпустила, – начинаю жалеть, что начала этот разговор.

– Ты должна быть счастливой. Тебе нужно встретить хорошего мужчину, выйти замуж, завести детей.

– Ма, счастье не обязательно должно заключаться лишь в замужестве и детях.

– Тебе нужна семья.

– А из этой вы меня уже выгоняете?

– Я о другом.

– У меня есть семья. У меня есть все, что мне нужно. На данный момент я не хочу ничего менять.

– Нельзя вечно прятаться в полиции.

– Что ты хочешь сказать? – Мама молчит. – То есть, по-твоему, я прячусь? По-твоему, я сбежала от своих проблем на эту работу?

– Я не это имела ввиду.

– А мне кажется, именно это. Ты знаешь, почему я пошла в полицию. Не прятаться. И моей жизни работа уж точно никак не мешает.

– Сын Дуайта спрашивал о тебе.

– Мама!

– Что? Он славный, ты ему всегда нравилась.

– Боже, я не ожидала, что мы скатимся до сватовства. Я в состоянии найти себе парня, если захочу. Поверь мне.

– Я волнуюсь за тебя.

– Я понимаю. И очень это ценю. Но у меня действительно все хорошо.

Мама долго внимательно изучает меня.

– Твоя сестра объявилась.

Меня словно обухом по голове стукнули. Я таращусь на маму и не могу осознать смысл сказанных ею слов. Мое сердце начинает громко и сильно ухать в груди.

– О чем ты говоришь?

– Джилл приезжала к нам.

– Это шутка?

– Какие уж шутки.

Перевожу взгляд на каминную полку, где стоит фотография со школьного выпускного. С нее на меня смотрят два одинаковых лица. Мое и моей сестры-близняшки. Джилл уехала на поиски славы и счастья десять лет назад. С тех пор о ней никто и ничего не слышал. Я пыталась разыскать ее через полицию, но никаких данных найти не удалось. Я чувствовала, что она жива, и, возможно, в порядке. Мы настолько смирились с ее отсутствием, что внезапное появление в родительском доме – по меньшей мере, шок. Она всегда была взбалмошной, но очень мягкой. Если принято считать, что один из близнецов плохой, а второй хороший, то в таком случае я как раз злой близнец. Мой характер более жесткий, непреклонный, я не считаю нужным нянчиться с людьми или делать то, что мне не нравится. А Джилл, наоборот, всегда была податливой, послушной, прилежной. Ее отъезд стал неожиданностью. Однажды утром она просто спустилась к завтраку с большой сумкой и сказала, что уезжает. Сказала, что не намерена тратить свою жизнь здесь. Я тогда уже жила в Нью-Йорке, поэтому попрощаться с ней шанса мне не представилось.

И сейчас она объявилась. Я продолжаю глазеть на маму.

– Когда она приезжала? Надолго? Что она сказала? Где она? Где была столько времени?

– Она побыла несколько дней и снова уехала.

– Что? Мама, почему вы сразу мне не позвонили?!

– Она просила этого не делать. Она выглядела ужасно и не хотела, чтобы ты видела ее такой.

– Боже, что за бред. Мама, расскажи все нормально.

– Она приехала посреди ночи. У нее из вещей лишь рюкзак. Она сильно похудела, осунулась, но волосы великолепны, очень длинные. Попросила остановиться у нас, разве мы могли ей отказать. Хотя мы были просто шокированы. Спала целые сутки, потом набросилась на еду так, словно не ела неделю. Погуляла здесь вокруг. Не разговаривала с нами. Лишь доброе утро и тому подобное. Просила не задавать ей вопросов, придет время, и сами все узнаем. Когда я звонила тебе, чтобы пригласить в гости, Джилл была еще здесь. Возможно, она услышала мой разговор с тобой, или услышала, что я сказала папе о твоем приезде, но на следующее утро она снова исчезла. Оставила лишь записку.

– Какую?

Мама достает из кармана теплой кофты клочок бумаги и протягивает мне. «Дорогие мама и папа. Спасибо вам за все, что вы для меня сделали. Простите. Д.» Я вновь смотрю на маму. Она заламывает пальцы, как всегда, когда сильно нервничает.

– Ты что-то еще хочешь мне рассказать?

– Нет, нет, – мама отвечает мне слишком быстро.

– Мама. Что еще? Не обманывай меня. Я должна знать все.

Ма смотрит в пол, как провинившийся ребенок, и не желает говорить. Во мне включается ее дотошность. Я узнаю, во что бы то ни стало. Внезапно ответ приходит сам. Служба в полиции неплохо приоткрывает завесу тайны над странным поведением людей.

Надеясь, что ошибаюсь, понижаю голос и задаю вопрос:

– Мама, она что-то стащила? – Мама робко кивает. – Что?

– Бабушкины бриллиантовые серьги. И сапфировую брошь.

– Твою мать, – я закрываю рукой глаза. – Это точно?

– Пару лет назад я перепрятала шкатулку с украшениями в вашу комнату. Видно, Джилл нашла ее. Когда она уехала, я зашла, чтобы прибраться там, а шкатулка лежала на полу. Все остальное на месте.

Шумно выдыхаю и тру переносицу.

– Она ничего не оставила? Никаких вещей? Еще записок? Чего-нибудь… – «для меня» мысленно добавляю я.

– Нет.

– Вы видели ее документы? Может, она сменила имя? Я не могла найти ее по базе данных.

– Нет, доченька.

Мне больно смотреть на маму, ссутулившуюся в течение этого разговора. Она всегда любила нас одинаково. И всегда учила относиться друг к другу с заботой и любовью. Не представляю, как тяжело ей дается то, что творится с Джилл. Она объявляется через десять лет молчания, просто отсыпается здесь, не потрудившись объяснить, в чем дело, а затем снова сбегает, прихватив семейные драгоценности. Вряд ли она взяла их на память.

А раньше Джилл даже книгу чужую старалась вернуть как можно скорее. Если находила на улице какую-то вещь, все силы бросала на то, чтобы найти владельца. А теперь она украла у собственных родителей. Это просто не укладывается в голове.

– Мам, все будет хорошо. – Я тепло обнимаю родного человека, пытаясь этим объятием донести ей свою любовь, свою заботу, пытаясь донести ей, что я всегда рядом. Пытаясь заменить одной собой обеих ее дочерей. – Мы найдем ее. Обещаю. Если она попала в беду, я помогу ей, ты ведь знаешь.

Мама кивает, не отпуская меня. И впервые в жизни понимаю, что уже давно поменялась местами со своими родителями. Теперь я их утешаю, доказывая, что все переживания – ерунда. Теперь я о них забочусь, помогаю им во всем, справляюсь об их здоровье и ругаю за мелкие глупости, например, за то, что папа скупает лотерейные билеты, надеясь выиграть миллион.

Меня грызет обида на сестру. За родителей и за себя. Что с ней случилось, почему она так себя ведет? Почему не обращается за помощью к родным?

***

К вечеру папа и Патрик возвращаются с рыбалки. Мой лучший друг буквально раздувается от гордости, потому что поймал огромную щуку. Папа же недоволен тем, что наловил всего одно целое ведро рыбы.

– Смотри, Сэл, я добытчик! Иди и обними меня скорее, потому что твой отец отказался со мной обниматься! А мне нужна похвала, скорее! – с этими словами он бьет одной рукой себя в грудь, во второй руке держит свой улов.

Смеясь, обнимаю его за шею.

– Ты просто как первобытный мужик! Смотри, еще чего доброго станешь натуралом. Надеюсь, по пути ты никому не хвастался своей добычей?

– А в чем дело?

– В это время года не поймает щуку разве что безрукий. Я ловила их в десять лет. Все мальчишки засмеяли бы тебя.

На пару секунд его лицо меняется с радостного на обиженно-недоуменное. Но Патрик оптимистичен до безобразия.

– Так вы родились и росли здесь! Здесь еду надо добыть – вырастить, поймать, застрелить, или выжать из коровы. А я – дитя города, я привык, что рыба лежит на прилавке магазина и ждет меня. Так что для меня это победа!

Я снова смеюсь.

– Ладно, хорошо. Ты молодец! Если честно, она очень большая. Таких здоровых я не видела.

***

Вечером мама показывает Патрику, как почистить и разделать рыбу, и, уже в сумерках, мы выходим с ним во двор, чтобы пожарить ее на мангале. Родители ждут в доме и накрывают стол для ужина.

Пока мужчина возится с барбекю, я смотрю, как Севен и Булка носятся друг за дружкой по саду.

– Ты чего такая молчаливая? – Вопрос вырывает меня из раздумий.

– Да так, думаю обо всем.

– Поделишься?

– Может быть, позже. Пока нужно самой переварить.

– Как хочешь. Ты знаешь, я всегда открыт для тебя.

– Знаю, милый, – мы с нежностью улыбаемся друг другу.

Вот в такие моменты мне не достает рядом именно мужчины, моего мужчины. Хотя Патрик заменяет мне, наверное, сотню людей. Мы с ним нужны друг другу. У каждого из нас есть то, чего так не хватает другому. Патрик каждый день дарит мне поддержку, внимание, заботу, делится со мной своим жизнелюбием и жизнерадостностью. А я, в свою очередь, делюсь с ним своей семьей, семейным теплом и уютом. Я знаю, что, если потребуется, Патрик будет драться за меня, сделает все возможное и невозможное, чтобы мне помочь. И это абсолютно взаимно.

– Скажи, вы с братом были близки?

– Ты же знаешь, он не общается со мной уже много лет. – Я киваю, его 38–летний брат презирает ориентацию Патрика, и из-за этого прервал с ним общение.

– А до ссоры. В детстве, в школьные годы – вы были близки?

– Да. Очень. Мы всем делились, во всем поддерживали, прикрывали друг друга, даже ссорились редко. Дрались лишь в шутку. Помогали друг другу кадрить девчонок. Много чего было. Я так гордился тем, что у меня есть брат. Я поддержал его перед родителями, когда он отказался идти в колледж, когда собрался жениться на той, кого наши родители терпеть не могли. Я делал это не ради благодарности. Но все равно не ожидал, что он в свою очередь, когда придет время поддержать меня…

Я знаю эту историю. Когда Патрик решил рассказать своей семье о том, что предпочитает парней, то первым делом обратился к брату. Надеялся, что сможет заручиться его поддержкой. Но брат устроил скандал, а родителям наговорил разного, в духе того, что Патрика нужно лечить, и что он требует выбирать между сыновьями. Родители выбрали того, у кого уже была «нормальная» семья и ребенок. Это ужасно. Как можно выбирать между двумя детьми? Когда он рассказал эту историю моим родителям, мама расплакалась, а папа долго хмурился, после чего кричал и ругался на «остолопов, которые могут отказаться от своего ребенка».

– Почему ты вдруг вспомнила о моем брате? – Он долго изучает меня взглядом. – Твоя сестра? Она объявилась?

– Порой ты пугаешь меня своей проницательностью. Да, мама сегодня рассказала. Она была здесь несколько дней назад.

– Судя по всему, новости не очень хорошие.

Я качаю головой.

– Не очень.

Видя, что я не горю желанием развивать эту тему, Патрик берет меня за руку.

– Давай так. Я сейчас не буду задавать вопросов, а ты ничего не будешь рассказывать. Ты все обдумаешь, и, если захочешь, мы это обсудим. Идет?

– Идет. – Улыбаюсь ему. – Я не перестаю радоваться тому, что мы с тобой познакомились.

– Я тоже, Сэл. Я редко это говорю, но твой переезд в наш дом – лучшее, что со мной случалось с тех пор, как я поссорился с родными.

Мы обнимаемся, но из-за больших теплых курток получается нелепо, и мы начинаем смеяться.

– Люблю ночные разговоры. Ночью люди другие. Настоящие.

– Какой же ты болтун, – я опять смеюсь. – Мало того, что мы общаемся в основном по ночам. Так еще с тобой я самая что ни на есть настоящая. Ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо. Больше, чем родители. Что там говорить. Больше, чем я сама.

– Черт, уйди отсюда, ты меня растрогала. Иди и помоги родителям накрыть на стол. Рыба почти готова.

За семейным ужином отбрасываю плохие мысли. Рядом мои самые родные. И не только люди, еще и собаки. Я в родном доме. Я словно подзаряжаюсь жизненной энергией для того, чтобы, вернувшись, с новыми силами броситься в бой с нарушителями закона.

Глава 4

После короткого, но продуктивного отпуска я возвращаюсь на службу.

Подходя к участку, слышу вполне ожидаемый окрик.

– Эй, лесбиянка. Давно тебя не было, я соскучился.

– Привет, Догэн. Что, скучаешь, когда не получаешь под зад?

– Хочешь потрогать мой зад?

Закатываю глаза.

– Или скажешь что-нибудь умнее, чем детсадовец, или я ухожу.

– Ладно. Я тут думал, пока тебя не было.

Я поднимаю вверх большой палец.

– Отлично, Джим, отлично. Это уже прогресс. Думать – очень полезная штука.

– Я решил, что у нас с тобой много общего. Больше, чем ты можешь себе представить.

– Интересно послушать.

– Кажется, я тоже лесбиянка. – Я приподнимаю одну бровь. – Я тоже предпочитаю женщин.

Разочаровано качаю головой.

– Джимми. Меня не было почти неделю. И все это время ты потратил на прочтение дедушкиного сборника анекдотов?

– Что?

– Во-первых, это тупо. Во-вторых, ты использовал эту фразу уже раза три, не меньше. Сдается мне, ты соврал – ты даже и не пытался думать.

– Черт, Диксон…

Я скрываюсь в дверях полицейского участка. У раздевалки меня ждет Хили.

– Привет, Джон. Я быстро.

– Привет. Подожди, зайди сначала к лейтенанту.

– А в чем дело? Меня увольняют? – Я издаю глупый смешок. – Или повышают? Боже, Джон, что у тебя с лицом?

– Мэтьюс вчера ранили.

– Что?!

– Воришка убегал и решил отстреляться. Попал ей в плечо. Она в больнице, работать не может.

– Само собой.

– А мне дают новенького. Для стажировки.

– Почему тебе? Ты же скоро уходишь? Это должен быть мой новичок?

– Вообще, да. Ты потом получишь его в напарники.

– Почему тогда ты его стажируешь?

– Его мать об этом попросила.

– Мать. А запасные подгузники она передала? Или она будет патрулировать вместе с ним? Что за бред?

– Это сын моего старого напарника. Я тебе рассказывал о нем. Дейвисон, помнишь?

– Да. Вы были напарниками, а потом он ушел в детективы. Связался с бандитами или что-то типа того, и его убили.

– Вот этот парнишка – его сын. Меня попросили притормозить с уходом на пенсию, поездить с ним три месяца. Потом он твой.

Я вздыхаю.

– Черт, ладно. Только не балуй его, хорошо? И пусть он сам пишет рапорты.

Джон кивает. Меня вдруг осиняет мысль.

– Подожди-ка… Ты занят новичком. Мэтьюс в больнице. А я, значит…? Нет, нет, Джон, скажи, что это не правда?

– Прости, Сэл, похоже, правда.

– За этим меня зовет лейтенант?

– Да. Мэтьюс не стала тебе звонить вчера, ведь ты отдыхала. Она очень просила, чтобы ты пока поездила с Гринелли.

– Я что, должна ездить с этим сумасшедшим?

– Зато тебе не придется бегать. Он сам любит гоняться за всеми.

– Надеюсь, он не гоняет кошек. Других вариантов нет?

– Разбиты два экипажа. Никто не станет разбивать третий только потому, что ты не хочешь ездить с Грином.

– Хорошо, что ты мне рассказал. Не то я закатила бы истерику у лейтенанта в кабинете.

***

Подхожу к патрульной машине. Какое-то время мне предстоит ездить в экипаже «Дэвид». Гринелли хмур и подпрыгивает на месте, дожидаясь меня.

– Где тебя носит, Диксон?

– Я была у лейтенанта. Получала радостную весть о том, что мы с тобой временно одна семья.

– Не заставляй меня больше ждать.

Делаю глубокий вдох. Это будет нелегко.

– Хорошо, милый. Только не бей меня.

Он смотрит с укоризной, а потом начинает хохотать.

– А ты смешная. Может, я и не пристрелю тебя сегодня.

– Было бы здорово, если бы и мне не пришлось убивать тебя в первый же день.

На удивление, смена с Грином проходит легко. Работы не меньше, просто он за всеми бегает, предоставляя мне лишь успокоительные беседы и писанину. Единственное, что повергает меня в шок – Гринелли, выскакивающий из-за руля на ходу, чтобы погнаться за воришкой. Ни предупреждения, ни попытки остановить автомобиль. От неожиданности я одним движением перепрыгиваю на водительское место и хватаю руль. Спасибо, что скорость невысокая. Когда прошу его больше так не делать, встречаюсь с искренним недоумением.

– А в чем дело?

– Грин, серьезно? Как я должна была догадаться, что ты сейчас выскочишь?

– Ты привыкнешь. Фейт привыкла.

– Святая женщина! Давай я сяду за руль. Можешь выскакивать хоть на полном ходу.

– Нет. Первую часть смены вожу я, вторую – ты. Таковы правила.

– Тогда, может, когда ты за рулем, выбегать буду я?

– Я лучше бегаю.

– Как знаешь, – пожимаю плечами.

После спокойного Джона мне трудно смириться с тем, что Грин кричит на все, что видит. На детишек, выбегающих на дорогу, на светофор, на то, что нужно разбираться с семейными скандалами.

Вечером он просит меня заехать домой к Мэтьюс.

– Фейт просила проверить детей. Всех троих.

– Сходить с тобой?

– Я сам хотел попросить тебя. Если Кайл опять пьян, не дай мне пробить ему голову.

– Может, оставишь пистолет в машине? – Ему не до шуток. Он всерьез переживает за Фейт. – Идем.

***

Дверь открывает противный мужик с засаленными редкими волосами и пивным пузом. Когда-то он был довольно симпатичным, но сейчас об этом помнит, наверное, лишь его жена. Кайл уже изрядно выпил, его заметно покачивает. Но он все равно напускает важный вид и подпирает рукой дверной косяк. То ли, чтобы не упасть, то ли, чтобы не пропустить нас в квартиру.

– Чего ты приперся, Грин?

– Фейт просила проверить детей.

– С ними отец, нечего переживать.

– Поскольку их отец ты, то это лишь добавляет переживаний.

Он откидывает руку горе-отца и, толкнув его плечом, проходит в дом. Я иду следом, взглядом давая Кайлу понять, что мне тоже лучше войти. Он вызывает у меня отвращение.

– Где дети?

– Спят.

– В девять вечера? А уроки? А ужин? А сказку на ночь ты им тоже прочел?

– Ты хочешь поучить меня быть отцом?

– Кому-то следует это сделать.

Они встают друг напротив друга, оба просто кипят от ярости. Я просачиваюсь между ними.

– Мы здесь не для этого. Посмотри, как дети.

Грин еще несколько мгновений сверлит Кайла испепеляющим взглядом, затем уходит в сторону детской.

Муж Фейт плюхается в кресло перед телевизором и тянется за еще одной банкой пива.

– Может, на сегодня уже хватит?

– Отвали.

Я знаю, что не имею права вмешиваться в чью-либо жизнь, пусть даже эта жизнь – полный отстой, и так считаю не только я. Но я отчаянно хочу сделать для Фейт хоть что-то хорошее. Обхожу кресло, выключаю телек на кнопку и присаживаюсь на край тумбы. Смотрю в глаза отцу семейства.

– Знаешь, Кайл. Не в моих правилах лезть в чужие дела.

– Вот и правильно.

– Но тебе следовало бы поднять свой зад и начать что-то делать для своей семьи.

– Как я погляжу, все знают, что мне нужно. Не слишком ли много нянек на меня одного?

– Согласна. Ты абсолютно прав. С тобой никто не должен нянчиться. Это ты должен нянчиться со своими детьми и заботиться о жене. Это ты должен искать способы решить ваши проблемы. Ты был у нее в больнице?

Он молчит, глядя на пивную банку.

– Был?

– У меня были дела.

– Если не секрет – какие? Что может быть важнее раненой жены?

Молчание.

– Слушай. В соседней комнате напарник твоей жены заботится о твоих детях. Тебе ведь самому это неприятно, так? Но хорошенько подумай, почему он здесь? Почему Фейт, которой нужен сейчас абсолютный покой, должна переживать о том, сыты ли ее дети, встали они утром вовремя или нет, не опоздали ли в школу? Хотя они – как ты верно подметил – со своим отцом.

Кайл ставит пиво на столик и начинает поглаживать свою лысину.

– Твоя жена – замечательный человек. У нее чертовски нелегкая работа. На ней дом, дети, долги и ты. Я просто хочу попросить тебя – подумай на досуге о том, как ты мог бы ей помочь. И почему тебе следовало бы это сделать. Женившись и заведя детей, ты взял на себя ответственность. И теперь ты не вправе перекладывать ее на одну Фейт. Она почему–то вышла за тебя много лет назад. Я, конечно, не знаю всей истории, но думаю, не потому что ей нравится, как ты хлещешь пиво целыми днями и спускаешь деньги. Подумай над тем, почему она до сих пор тебя терпит. Правда известна лишь ей одной. Может, она верит в тебя. Может, надеется, что ты не совсем потерян. Может, она считает, что есть хоть один шанс из ста, что когда-нибудь она снова сможет на тебя положиться.

– Я подумаю, – он говорит это так тихо, что я едва разбираю слова.

– Отлично, – слегка улыбаюсь, искренне надеясь, что он действительно услышал меня.

В комнате появляется Грин и внимательно смотрит мне в глаза.

– Все в порядке?

Киваю.

– Да, как дети?

– Действительно спят. Молли сказала, что вчера они поздно уснули, расстроились из-за того, что случилось с мамой. Они действительно поужинали и решили лечь пораньше.

– Отлично. Тогда мы можем ехать.

Сажусь за руль, думая о семье Мэтьюс.

***

Проходит пара недель работы с Грином. К нашему общему с ним удивлению, нам работается вместе довольно легко. Я и правда почти привыкла к тому, что он выскакивает из машины на ходу.

Во второй половине смены нам поступает вызов. Драка на улице, два человека пострадали, один из них довольно серьезно. Скорая уже едет.

Приехав на место драки, застаем бригаду Барри и Клер за работой и толпу зевак вокруг. Как же люди любят поглазеть, когда что-то случается.

Мы протискиваемся через любопытных, Грин начинает раздвигать народ, чтобы дать больше места работе скорой помощи.

– Ребята, что тут? – спрашиваю я.

– Привет, Сэл. Двое подрались, третий, он там, в машине, попытался их разнять. Этому бедняге здорово досталось по голове, а у миротворца перелом кисти.

– А второй драчун?

– Сбежал. 911 вызвали прохожие.

Оборачиваюсь к толпе и кричу:

– Грин, выясни, кто вызвал полицию и скорую. Я поговорю с третьим участником.

Мой напарник дурным голосом орет на зевак.

– Разойдитесь, разойдитесь! Остаются только те, кто видел, что произошло! Прошу выйти вперед того, кто позвонил 911.

Усмехаясь, обхожу машину скорой помощи, по пути доставая блокнот.

– Добрый день, сэр. Как вы?

– Спасибо, офицер, все в порядке.

– Назовите ваше имя.

– Чарльз Брэннан.

Моя ручка, скользящая по блокноту, замирает, я пытаюсь вспомнить, где слышала это имя. Медленно поднимаю глаза из-под фуражки и встречаю обаятельную, чуть смущенную улыбку. Да, это тот парень, у которого угнали машину с ребенком внутри.

– Офицер Салли Диксон. Вот так встреча.

– Вы запомнили мое имя?

– Не каждый день люди спасают моего сына.

– Я думаю, это скорее хорошо, чем плохо.

Он улыбается шире.

– С этим трудно поспорить.

– И во что вы вляпались на этот раз?

– Решил заскочить за кофе после работы. Когда выходил из кофейни, увидел, как мужчина напал вон на того парня, – он показывает в сторону, где Клер занимается пострадавшим. – У него была какая-то труба или арматура, я не успел разглядеть, решил его остановить. Он пару раз ударил меня, угодил по руке и сбежал в ту сторону.

– Возможно, вы спасли ему жизнь. Вы молодец, – я улыбаюсь, искренне восхищаясь его неравнодушием. – Вы запомнили, как выглядел нападавший?

– Высокий, белый, около сорока лет. В джинсах, синей куртке и черной шапке. – Заметив, как я недовольно морщу нос, пока записываю, он извиняющимся тоном добавляет, – не густо, да? По этим приметам можно арестовать добрую половину Нью-Йорка.

– Да, информации маловато. Может, он что-то сказал ему? Или пострадавший что-то говорил?

– Тот, который напал, кричал что-то вроде: «Я предупреждал тебя».

– Вот это уже что-то. Как рука?

– Болит, но вполне терпимо. Врач сказала, что, скорее всего, перелом. – Он прижимает левую руку к груди.

– Вы левша?

– Правша. Так что не страшно.

– Вы действительно молодец. Мне нужно записать ваши контактные данные, на случай, если нам понадобится еще что-то у вас узнать или опознать того мужчину.

– Да, само собой. – Я записываю все, что он говорит. – Офицер, я очень рад, что мы снова встретились.

Несмотря на холод, чувствую, как меня обдаем жаром, как краснеет от смущения мое лицо.

Барри и Грин несут носилки с пострадавшим к машине. Следом бежит Клер.

– Ему здорово досталось, но он поправится. Еще пара ударов по голове, и мы бы уже ждали коронеров.

Перевожу взгляд на Брэннана.

– Выходит, вы действительно герой.

Клер продолжает, и я слушаю ее, не отводя глаз от мужчины с переломом. Я просто не в силах переключиться на что-то другое.

– Мы его увозим. Сэр, вам тоже нужно в больницу.

– Мы с Грином отвезем мистера Брэннана. – Поймав суровый взгляд своего напарника, понимаю, что это предложила я.

– Мы что, такси?

– Грин. Он спас человека, а сам пострадал. Скорая должна увезти этого парня, а этого, – указываю на Чарльза, – мы не можем бросить посреди улицы с переломом руки.

Гринелли взмахивает руками в знак поражения.

– Черт с тобой.

Беру рацию, изо всех сил стараясь не смотреть на героя дня. Хотя знаю точно, что он старается поймать мой взгляд.

– Центральная, это Один-Три-Чарли, мы следуем за скорой, везем пострадавшего мужчину с переломом руки в больницу.

Грин вскрикивает так, что я вздрагиваю.

– «Дэвид»!

– Что?

– У нас экипаж «Дэвид», а не «Чарли».

– Твою мать. Привычка. – Вновь связываюсь с диспетчером и исправляюсь. – Идемте, мистер Брэннан.

– А что случилось с «Чарли»?

– У нас временные перестановки в экипажах. Поэтому и напарник у меня другой.

– Да, тот вроде был постарше.

– И адекватнее.

– Диксон, черт тебя дери, мы едем, или будем тут задницы морозить?

– Едем, едем.

Переглядываюсь с Чарльзом, и мы смеемся.

***

Подъезжаем к больнице и ищем скорую Барри и Клер.

– Странно, они же были впереди.

– Отведи его сама. Я пока сообщу, что мы свободны.

Мы идем вдвоем по больничному коридору.

– Офицер. Я надеюсь, мы с вами еще увидимся.

– Двух раз вам мало? – улыбаюсь я. – Кроме вас у полиции Нью-Йорка еще порядка восьми миллионов жителей, которым может понадобиться помощь.

– А как насчет того, чтобы встретиться в других условиях? Не тогда, когда у меня крадут сына. И не тогда, когда меня избивают трубой. А, скажем, в более безопасных. И без вашего эмоционального напарника.

Останавливаюсь и поднимаю на него глаза, чуть прищуренные от хитрой ухмылки.

– Правильно ли я вас поняла – вы хотите пригласить меня на свидание?

Брэннан смущается, отчего я расплываюсь в широкой улыбке.

– Офицер Диксон, я…

– Салли.

– Салли, – он снова улыбается. – С прошлой нашей встречи я постоянно думал о вас. Вы совершенно не идете у меня из головы. Если бы я знал, что для того, чтобы снова с вами увидеться, нужно попасть в передрягу, я бы уже давно это сделал.

Я смеюсь и качаю головой.

– Не думаю, что это самый удачный вариант.

– Если у меня есть шанс увидеть вас только тогда, когда вы работаете, то я готов драться на улице со всеми подряд.

– Я не могу этого допустить.

– Значит, вы встретитесь со мной?

– Я поздно освобождаюсь.

– Во сколько?

– Моя смена заканчивается в одиннадцать вечера.

– Это не поздно. Мы можем посидеть где-нибудь, выпить кофе.

– Поздновато для кофе.

– Чай, какао, чего-нибудь покрепче?

Я склоняю голову набок и чуть прикусываю нижнюю губу, чтобы не улыбаться во всю ширь как школьница.

– Хорошо. Где мы встретимся?

Он называет кафе неподалеку от участка, и я соглашаюсь. Его лицо озаряет радость, и тут я впервые обращаю внимание на его глаза. То, что я вижу, заставляет меня потерять дар речи, а мои колени – подкоситься.

У него ярко-зеленые глаза с желтыми вкраплениями.

***

Пулей вылетаю из больницы и звоню Патрику.

– У него глаза как у меня! Точь-в-точь! – выкрикиваю я, как только друг отвечает на звонок.

– У кого? У твоего отражения в зеркале?

– Нет, Патрик! У Чарльза!

– Сэл, успокойся и объясни нормально.

Я выдыхаю и кратко рассказываю ему о случайной встрече.

– А вдруг ваша встреча не случайна? Так ты согласилась с ним встретиться?

– Да, но я не пойду!

– Я не пущу тебя домой, если ты не встретишься с ним. Просто выпей кофе, поболтай. Большего от тебя не требуется.

– Моя мама подговорила тебя найти мне жениха, да?