Вероника Мелан
Джон

А мама…

Мама – удивительный человек. Да, она знала о мире Уровней, даже бывала там несколько раз (правда, в последний раз довольно давно), но не «двинулась» головой. Не попыталась тут же переселиться или моментально извлечь из нового знания выгоду, спокойно приняла тот факт, что ее дочь теперь живет в другом месте (тебе хорошо? Тогда и мне хорошо), какое-то время просила меня привозить из Нордейла одежду, довольно успешно продавала ее здесь, а потом… Потом уехала на дачу, точнее, тогда еще на голый, покрытый одной лишь травой и сорняками садовый участок. Накопила на постройку маленького деревянного домика, наняла бригаду, взялась за дело и вдруг внутренне успокоилась, стала совершенно счастлива. Вкладывала все свое время и силы в новое место – отдыхала на природе, дышала лесом, возилась с рассадой – и, как ни странно, пребывала в гармонии с самой собой.

Я за нее радовалась, хоть и не всегда понимала, как можно просто «подзабыть», что где-то есть другой мир – интересный, незнакомый, красочный? Но что-то держало ее здесь – может, родные места, а, может, бабушка или подруги? Старые знакомые, исхоженные дорожки, привычная уютная суета? Чувствуя ее умиротворение, я не лезла с глубоким анализом. Наверное, немолодому человеку проще «принять» новое, нежели захотеть этим «новым» воспользоваться.

Так вышло и с мамой. Теперь она редко появлялась в квартире, но часто пребывала за городом, где я ее и навещала – ее, и бабушку, которая, как ни странно, вдали от городской суеты ожила тоже.

И слава Богу. Все живы, все счастливы, и это главное.

Я посмотрела на часы – ух ты, двадцать пять минут незаметно улетели в небытие – пора на Новосибирский железнодорожный вокзал.

«Мегафон», «Связной», аптека «Мелодия Здоровья», кофейный киоск с огромной вертушкой в виде стакана сверху – иногда я не могла понять, скучаю я по всему этому или нет? По всему знакомому, потрепанному, российскому, побитому жизнью, пыльному, но по-своему благоухающему и цветущему? Наверное, в какой-то мере.

Толпы людей через перекресток, ряды похожих друг на друга, как близнецы, маршрутных такси, обратный отсчет на табло светофора, протяжные гудки поездов. Через дорогу здание вокзала и зев входа в метрополитен, за спиной ярко-желтая и покрытая потрескавшейся краской будка «Дяди Дёнера» – именно здесь, на остановке, мы и договорились встретиться с неким Андреем Михайловичем – «я буду в серых штанах, голубой рубашке и клетчатой кепке, а вы?»

А я стояла спиной к будке. Обычная я – в джинсах, бежевой блузке и с распущенными волосами – смотрела на то, как шумит большой сибирский город, вдыхала его, слушала, чувствовала. Любовалась деревьями, которые в конце августа еще стояли зелеными, но которых, будто пробуя собственные силы, уже потрогала пальчиком близкая осень – кое-где на березах виднелись желтые пряди. Пока еще мало, еще почти незаметно.

– Здравствуйте, вы – Дина?

– Добрый день, – он появился чуть раньше – человек в кепке, – Андрей Михайлович?

– Он самый.

Тянуть мы не стали. Проверив содержимое увесистого пластикового пакета и убедившись, что приобретаю «то самое», я достала из кармана сложенную вдвое тысячу рублей, отдала ее продавцу и поблагодарила за скорость доставки.

– Ну, что вы, мне в радость. Давно мечтал от нее избавиться.

– Почему?

– Потому что сложная. Думал, осилю, а вместо средств к существованию заработал дополнительный комплекс.

Я хихикнула. Интересно, а что с этой книги заработаю я?

Попрощавшись, я зашагала в сторону ближайшего двора – до сих пор не любила прыгать на виду у сотен людей. Уж лучше в тишине и где-нибудь за «козырьком».

Нордейл. Мир Уровней.

Половина седьмого вечера.

В доме почти не пахло. Почти. Смешарики, приоткрыв маленькие рты, спали на диване в гостиной – не в стоящей в моей спальне корзине, – я была им за это признательна. Вернувшись в свою комнату, я распахнула настежь окно, какое-то время созерцала вид мирной улицы и пыталась решить, что именно почитать – то, что нужно, или то, что хочется? Победила не рефлексотерапия, а банальный, но очень приятный любовный роман, с которым я и провалялась на кровати до позднего вечера.

* * *

Следующее утро вполне можно было считать «удачным», так как началось оно не с кошачьей лапы на голове (Миша дрых в ногах) и не с нервозной трели в дверь, а совместило в себе почти все то, что должно совмещать прекрасное утро: солнечный свет, щебетание птиц, негу в постели и разливающийся по квартире запах свежеиспеченных вафель.

Вот это дело! Это приятно!

На кухне по своему обыкновению колдовала Клэр – мурчал в такт ее шагам веселой песней радиоприемник, Смешарики баловались у телевизора, деловито вылизывала лапу сидящая на каминной полке между двумя панно рыжая Ганька – мы больше не пытались ее оттуда гонять – бесполезно. Своенравная кошка по имени Огонек, вопреки человеческому мнению, считала, что там она смотрится лучше всего. А что изредка с полки падают предметы? Так они там для того и стояли, не так ли?

Завтракать сели под миролюбивое бормотание кулинарного канала, шорох развевающейся у балконной двери тюли и шепоток обдуваемой августовским ветром листвы.

– Ты дома сегодня?

– Угу.

Любопытно, но каждый раз, когда звучал этот вопрос, я всегда задумывалась на тему «дома у кого»? Формально этот дом все еще принадлежал мне, но жила я с Дрейком, а здесь, наводя порядок и занимаясь повседневными делами, ежедневно обитала Клэр. Кормила Смешариков, приглядывала за кошками, варила для себя и для меня, отдыхала, рукодельничала. И переезжать, как ни странно, не соглашалась, хотя ей давно предложили собственное, не хуже этого жилье, да и Антонио периодически поднимал беседы о том, что, кхм, «неплохо бы им уже съехаться».

– Может, и неплохо, – с улыбкой отзывалась она, – но кто тогда будет смотреть за Фуриями? И придется разделить котов? А они любят быть вместе.

Клэр подобный расклад не нравился.

Согласна, коты привыкли быть вместе – вместе спали, вместе играли, просто знали о присутствии друг друга, и этого им хватало для беспечной кошачьей жизни. Смешарики же при разговорах о возможных переменах вдруг начинали жутко нервничать, а то и обижаться – подолгу прятались, не отзывались на имена и вообще не желали общаться, демонстративно показывая, что без привычного расклада они, может, и проживут, но далеко не так счастливо, как сейчас.

– Ты, конечно, сможешь их кормить и поить – я не сомневаюсь, – пожимала Клэр плечами и всякий раз безуспешно пыталась натянуть на лицо беззаботное выражение, сквозь которое проглядывал страх, – но ведь ты часто уезжаешь, так? Как же они будут одни? А так кто-то дома…

«Дома».

Это ее дом. И я не собиралась ее – уже давно ставшую подругой – ни увольнять, ни гнать прочь, хотя помощница мне не требовалась.

Я лишь улыбалась в ответ. Клэр – прирожденная мама, а Фурии – те, кто заменил ей в этом мире детей. Такие союзы нельзя разрушать – это противонравственно. И я не рушила; вместо этого со смаком уплетала свежие вафли и наслаждалась жизнью.

– Дрейка нет. Надавал мне заданий, а сам укатил, так что буду прилежно выполнять.

– Все как обычно. А надолго он?

– Говорит, что надолго.

– Так это же здорово! Побудем все вместе, как в старые добрые…

С каминной полки упала рамка. Ганька взглянула на нас недовольными зелеными глазами (будто это мы скидываем расставленные ей же самой предметы) и лениво спрыгнула вниз.

Я хмыкнула и покачала головой – точно, «как в старые добрые».

А сразу после завтрака взялась за книгу. Не отлынивала, не пыталась найти оправданий – положила тяжелый том на кровать и открыла первую страницу. Знала: если к завтрашнему дню не подготовлюсь, буду медленно тлеть под укоризненным взглядом серо-голубых глаз и костерить себя последними словами – «мол, не могла прочитать? Лучше бы вчера взялась за дело и не стыдилась бы теперь…»

И пока мое «постыдное» завтра не наступило, я вгрызлась в гранит рефлексотерапии невидимыми зубами, словно новым сверкающим ковшом, и с упорством только что спущенного с конвейера бульдозера.

…

А уже через полчаса мои зубы если не сломались, то порядком сточились о тысячу слов про малопонятные меридианы, типы энергии, расположение каналов в организме и некие первоэлементы. А при взгляде на сложные таблицы зависимости этих самых первоэлементов между собой, тихо и печально начал угасать всякий энтузиазм.

Но я старалась.

Продиралась через дебри текста, смысл которого оставался мне малопонятен: что такое структура дерева, и почему она находится в легких? И почему, если легкие человека представляют собой древесную структуру, символизируют они первоэлемент «металл»? Как «огонь» может перетечь в «воду», и почему «вода» уничтожается «землей»? И что такое, в конце концов, «тройной обогреватель»? Где он расположен, черт подери, и для чего нужен?

Мои губы беспрестанно шевелились, а мозг кипел в попытках разобраться в деструктивных структурах между энергиями Инь и Янь: как, спрашивается, в одном и том же канале утром может течь «холодный» и «соленый» тип энергии, а вечером «жаркий» и «горький»? И почему избыток одного тут же перерастает в болезнь?

А книга меж тем повествовала: «Металл символизирует: осень, сухость, белый, острый, тоску».

Спустя какое-то время с этой самой всуе упомянутой тоской я смотрела в окно и почему-то вспоминала о том, что там, снаружи, расположен прекрасный мир – красивый, манящий, понятный. Где-то там беззаботно прогуливаются люди – пьют кофе, сидят в кафе, ходят в кино, общаются с друзьями. На их кроватях не лежат сложные книги с древним мутным текстом, им в глаза завтра не будет заглядывать Дрейк, их никто не спросит: «А ты понял смысл таблицы номер три?»

Чертовы китайцы. Великие мудрецы…

С одноименным успехом можно было попросить меня почитать «квантовую механику» или «процесс распада ракетного топлива при сгорании»; я – Дина, Дина, и у моих мозгов есть предел…

Нет, Динка, предела нет – нужно сменить убеждение.

Я пыхтела, хмурилась и работала над изменением восприятия мира – я могу, я могу, я могу… – и на какое-то время это помогало – мне удавалось осилить еще сколько-то.

– Так, значит, меридиан почек – «вода, инь», меридиан трех обогревателей – «огонь, янь», желчный пузырь – «дерево, янь»…

Тьфу… Это все нужно просто запомнить? Или еще и понять? И если первое с грехом пополам возможно, то второе – точно нет, не в ближайшие десять лет. Как вчера сказал на остановке Андрей Михайлович – «вместо средств к существованию я заработал еще один комплекс»? Я, похоже, на очереди.

А потом непонятным чудом случился обед, и от чертовой книги временно удалось сбежать.

Полчаса пролетели незаметно.

Есть такое понятие – «любовь в первого взгляда». Теперь я была уверена, что существует и другое понятие – «ненависть до последнего вздоха».

Так: каналы, меридианы – уберем эмоции и приступим к делу…

Я маялась и ежеминутно меняла позы – читала то на кровати, то на подоконнике, то на полу.

«3 ночи – «первые петухи». 4 утра – «вторые петухи». 5 утра – «третьи петухи»».

Если Дрейк хотел моей смерти, то мог бы быть помилосерднее…

Глаза слезились, сознание бастовало.

«Сердце – Шоу-Шао-Инь. Тонкая кишка «Шоу-Тао-Янь». Почки «Цзу-Шао-Инь»».

Хотелось почесаться, хотелось помыться, хотелось спуститься, обуться и идти куда глаза глядят, лишь бы прочь из этой комнаты, из этого дома и даже из города.

Великая Китайская раса. Знание сквозь века… лучше бы оно меня минуло.

Я малодушничала и знала об этом. Да, вначале всегда тяжело – постигать новое сложно, – но, черт возьми, не должно же быть НАСТОЛЬКО сложно? Дрейк и правда думает, что это все возможно понять? Да еще и за сутки?!

К шести часам вечера и еще через пятьдесят две страницы, сидя на постели с осоловелыми глазами, я почти что искренне его ненавидела.

На часах семь вечера – голова в полной отключке. Поза звезды, взгляд в потолок, при мысли о «Рефлексотерапии» требуется лечить один-единственный рефлекс – рвотный.

Дожили.

Я вздохнула и подумала о том, что мне необходимо отвлечься. Да, пусть я мало прочитала, а уяснила и того меньше, вот только, если сейчас не сменить активность, к завтрашнему дню с головой точно случится коллапс. А коллапса не хотелось.

Итак, какие варианты? Тайры нет – с ней не поговорить, Дрейка нет – в отъезде. Зато есть отряд специального назначения в полном составе, и к кому-нибудь из них вполне можно завернуть в гости, убить часок-другой.

Кого же выбрать?

С четой Аллертонов, равно как и другими парами (Шерин-Халк, Меган-Дэлл, Рен и Эллион), я всегда отлично ладила, вот только чувствовала, что у них другая жизнь – своя. Конечно, любой из них был бы рад меня видеть и счел бы за удовольствие отвлечь сторонней беседой, вот только хотелось другого – душевного комфорта. А такой, как ни странно возникал у меня либо с Тайрой, либо с Дэйном, либо – да-да, невероятно, но факт – с Баалом.

Хм, Баал.

Стоило темноволосому брюнету всплыть в памяти, как следом вспомнился и тот факт, что всего неделю назад Регносцирос неожиданно попросил меня о помощи – срочном переносе, – ему требовалось кого-то спасти.

Интересно, кого? И удалось ли задуманное? Ведь мне тогда срочно пришлось портироваться назад – вызвал Дрейк, – и конца истории я так и не узнала.

За окном призывно шумела листва – хотелось выйти и прогуляться, просто подышать; интересно, была там замешана женщина?

Пересилило любопытство; я села на кровати. А почему бы не наведаться в гости и не выяснить детали? А заодно извиниться, что так спешно исчезла, и не выпить чайку?

И – сказано-сделано! – бодрая духом, я принялась собираться.

Я знала, что это однажды случится.

Вот знала.

И представляла себе это именно так, только не думала, что Баалов зад такой волосатый…

О чем я обычно думаю, когда совершаю прыжок? О человеке, конечно же, – вспоминаю, как тот выглядит, воспроизвожу в памяти лицо, голос, пытаюсь ощутить, что стою рядом с ним, могу его коснуться. Перемещаясь в неизвестном направлении, я неизменно полагаю, что окажусь либо на улице, либо в чужом доме, либо в машине (кинотеатре-магазине-ресторане) – да мало ли где?

Но только не в спальне.

И не в тот самый момент, когда эта самая волосатая попа ритмично и очень динамично ходит вверх-вниз, не когда из-под мужского (и совершенно голого) тела торчат и покачиваются в такт женские ноги, не когда все помещение наполнено сладострастными стонами, рыками, скрипом и запахом вершащегося прямо сейчас на моих глазах секса.

Наверное, я была очень красная.

Очень.

И очень смущенная.

И хорошо, что делая шаг назад перед тем, как перенестись домой, я ни обо что не запнулась.

Дурочка! Дурочка! Ну, нельзя же быть такой наивной дурочкой?

Издержки телепорта, блин. И что с того, что до этого самого момента Регносцирос всегда был один? Это ведь совсем не означало, что он всю оставшуюся жизнь проведет один? А если бы меня заметили? Если бы эта самая дама, едва видневшаяся из-под его тела, случайно в разгар процесса открыла глаза и обнаружила стоящую у дверей незнакомку – о чем бы она подумала? О том, что я – его любовница? Бывшая любовница? Настоящая? Ужас!

А если бы меня увидел сам Баал? Да гнал бы он меня тогда из дому поганой метлой. И поделом.

Сидя на скамейке в собственном саду, я испытывала стойкое чувство вины и оттого вздыхала. Чужие крепкие ягодицы все еще продолжали ходить перед глазами, а в носу накрепко засел запах пота. Блин…

Надо было, конечно, позвонить. Поинтересоваться, можно ли прийти, вовремя ли я?

Стыдно. И даже грустно. Наверное, я сегодня устала и потому забылась. Наверное, впредь буду умнее. Ведь хорошо, что все хорошо кончается, – я здесь, а они ничего не знают…

Да, этим вечером я действительно была здесь – тонущая, как и все вокруг, в лучах заката – одинокая и потерянная, утомленная и, честно говоря, расстроенная.

Устала. Просто устала – день такой. Просто рядом нет Дрейка, просто уехала Тайра, просто я обчиталась тяжеловесной ерунды и совершенно забылась – перестала мыслить логически.

Ничего, завтра новый день. Завтра будет лучше.

Глава 2

– Скажи, как можно было посоветовать мне эту книгу – дать ее в виде задания, – и выделить на ознакомление всего один день? Да там не то, что недели не хватило бы, там не хватило бы века, чтобы во всем разобраться. Разве же это честно?

Дрейк выслушивал мою гневную тираду, длящуюся без остановки уже минуты четыре, с непроницаемым выражением лица – лишь загадочно поблескивали с экрана прищуренные глаза.

– Я целый день пыталась впихнуть все это в голову! Целый день – крест даю – вот даже не отрывалась! А к вечеру чуть не умерла от передозировки информации, из которой не поняла и процента. Да, конечно, помню, ты предупреждал, что не все сразу, но тут не просто «не сразу» – тут нужна встраиваемая в голову флэшка памяти, чтобы запомнить хотя бы три названия этих многочисленных точек на китайском… А они там ВСЕ на китайском! Все, представляешь?!

– Представляю. И помню их все до единой.

Нет, этим утром мне однозначно хотелось размазать о его физиономию торт – купить самый нежный кремовый и с размаху зашвырнуть его, если не в самого Дрейка, то уж точно в экран. Гений запоминания, блин! Ходячий шедевр на ножках. И откуда такие берутся? Уж точно не рождаются от простых смертных.

А он еще и улыбался – мой ненаглядный. Смотрел, как я жалко швыркаю носом (угу, этим утром я проснулась с жутким насморком, а сей факт, как известно, еще никому не добавлял хорошего настроения), и как будто даже сочувствовал. По крайней мере, взирал тепло, с пониманием.

У-у-у-у! Точно кого-нибудь удушила бы! Лучше бы я сегодня – больная – осталась в постели, лучше бы перележала этот день в тишине и одиночестве, чем сидеть здесь теперь и доказывать, что вчера я честно пыталась что-то делать, а в ответ слышать, что для других все, оказывается, очень даже «просто».

– Ди.

Я знала этот тон – мягкий, вкрадчивый.

– Что?

И еще раз шумно высморкалась. Жаль, что вместе с насморком не пришла температура и не заболело горло, – тогда была бы веская причина для «прогула». А так я – излишне ответственная – снова сидела в пустом кабинете за узкой партой и заворачивала в носовые платочки карандаши.

– Знаешь, чему я рад?

Тишина. Ответ ему и не требовался.

– Тому, что ты уловила суть. А еще тому, что у тебя потек нос.

– ЧТО?!

Да этим утром мне не просто торт нужно было нести – цистерну со сливками пригнать, чтобы извалять в ней местного «Билла Гейтса».

А Дрейк, судя по всему, действительно был рад. Чему? Моим соплям?!

– Да как ты…

– Как я смею радоваться чужой простуде? Это я объясню чуть позже, а пока, пожалуйста, соберись, и вернемся к теме книги. Ненадолго, обещаю.

Прежде чем ответить «хорошо», пришлось сделать не менее пяти глубоких вдохов.

Хорошо. Хорошо-хорошо-хорошо. Лишь бы это занятие, наконец, закончилось, и я смогла уйти зализывать раны в одиночестве. Нет, ну разве так можно? У меня насморк, а он счастлив! Да где же это видано, чтобы люди себя так вели? Другой бы на его месте утешил, сказал ласковое слово, приказал кому-нибудь позаботиться – принести чая с малиной…

Но у меня нет «кого-то» – у меня Дрейк – Творец всего сущего в Мире Уровней, а потому про банальный чай с малиной придется забыть.

– Итак, книга. Уверен, что ты поняла главное: в теле человека находится множество невидимых каналов, по которым циркулирует энергия. Энергия эта подвижна и постоянно перетекает из одного состояния в другое – «огонь-вода-дерево-земля-металл», однако пребывает в равновесии – равномерно распределяется по меридианам, питает и насыщает физические структуры. Каждый из каналов проходит через определенный ряд органов, и потому носит название одного из них – например, «канал желчного пузыря» или канал «желудка».

Да, это я с грехом пополам уловила.

– Так же, я уверен, ты поняла, что на каждом канале находится «н-ное» количество невидимых активных точек, которые используются для того, чтобы регулировать работу канала вручную, если ситуация того требует, – на этом и базируется ваша рефлексотерапия.

– Наша?

– Да, в этом мире она не развита – никому не хватает времени на постижение столь глубокой области знаний. А вот ваши китайцы – хвала им и уважение, – зная основы распределения и тока энергии через человеческое тело, издревле умело вмешивались в сложные процессы – воздействовали на точки массажем, прижиганием, либо иглой, что в итоге приводило к излечению больного органа. Здесь замечу, что, если действовать на точки неверным способом – не в то время, либо не тем методом, – человека можно покалечить или даже убить.

– Правда?

– Увы.

Ух ты! Всего за одну секунду некогда знакомое и вполне понятное значение слова «рефлексотерапия» неожиданно предстало для меня в совершенно ином свете – в зловещем. Ни в жизнь не пойду в кабинет иглоукалывателя – а вдруг он невнимательно читал трактат Гаваа Лувсана? Потратил ли он, как древние медики, на ознакомление с этой системой лет тридцать? Да пусть даже десять? Сомнительно…

Дрейк, между тем, продолжал.

– Итак, что мы имеем? – слушала бы его и слушала, как радиоприемник. Иногда мне совершенно не хотелось включать мозги, но ситуация не позволяла – приходилось внимательно следить за ходом чужой мысли, потому как (я уже знала) через минуту или две обязательно последует каверзный вопрос. – Органы человеческого тела как физическую структуру, а так же канальную систему как энергетическую структуру. Если бы каждый человек в мире знал то, о чем знали ваши китайцы, то легко и непринужденно мог бы излечить себя сам.

– Иглами?

– Да, иглами. Или же массажем, как я уже упоминал. Однако вчера, ознакомившись с данной наукой лишь поверхностно, ты поняла, что подобный по сложности пласт знаний всем и каждому не под силу.

– Да уж, – крякнула я, как настоящий «знаток хозяйства». – И ты заставил меня с этим пластом ознакомиться лишь для того, чтобы я поняла, что простым смертным он не под силу?

– Отчасти. Рекомендую тебе все же продолжить читать «Рефлексотерапию», только теперь размеренно и последовательно, не торопясь. Поверь, в итоге она очень многое даст.

Памятуя про вчерашний рвотный рефлекс, я была уверена, что у меня не скоро вновь возникнет желание открыть приобретенный в Новосибирске «раритет». Может быть, когда-нибудь…

– Ну что, подведем итог?

Я в очередной раз согласно высморкалась. Эх, придется из Реактора брести в аптеку, покупать спрей…

– Органы. Канальная система. Если энергия в ней в каком-либо месте блокируется, тело заболевает – начинает выдавать симптом сбоя на физическом уровне – это мы и зовем болезнью. Пока все ясно?

Я кивнула.

– Получается, что если уметь воздействовать на канальную систему – ПОНИМАТЬ, каким образом делать это правильно, – излечиться самостоятельно возможно.

Угу. После тридцати лет Гаваа Лувсана.

Дрейк, вероятно, заметил ехидное выражение моего лица, и потому вновь загадочно прищурился.

– Думаешь, существует всего лишь один метод воздействия?

– Других я не знаю.

В отличие от «непростых смертных».

– А напомни мне, пожалуйста, о чем ты упомянула на прошлом занятии? Какое из тел плотно вплетено в энергоструктуру каналов?

Сопли продолжали течь ручьем, платочки заканчивались.

– Тело эмоций.

– Верно. Тело эмоций. Что означает, эмоции, а точнее их перекос – то, что мы называем «стрессом», – напрямую воздействуют на работоспособность внутренних органов, так?

Ух ты, как вывернул – ловко и гладко!

– Так.

– А сегодня ты сопливишь!

– И что?

Я взглянула на ставшее вновь довольным лицо исподлобья.

– А то, что я добился своего – намеренно вызвал у тебя насморк с помощью воздействия на эмоции.

Прежде чем ответить, я несколько секунд растерянно хлопала ресницами – он вызвал? Он?! Вот этот вредный человек на экране – противный Дрейк? Намеренно? Да если это действительно он, я не то, что торт, я ему… У-у-у!!!

На этот раз из моих ушей повалил пар.

– Эмоциональный перекос ведет к болезни, Ди. Всегда. Ибо эмоциональный перекос – стресс – и есть блокировка нормальной работы какого-либо из каналов, что впоследствии проявляется на физическом уровне. И разве тебе не любопытно, какая именно из эмоций приводит к появлению насморка?

Любопытно?

Я сидела, набычившись. Руки крестом на груди, брови нахмурены, губы поджаты – а-ля вид «не знаю и знать не хочу!» насупленного ребенка.

Нет, оказывается, все это время Дрейк намеренно измывался надо мной? Заставлял читать «ужасы» китайской медицины, ставил эксперименты на моем – МОЕМ – физическом теле, а после ликовал, что у меня потек нос?

Да это не человек – это просто… просто монстр какой-то! А я все это время пыталась оправдать его поведение разыгравшимся величием – наивная.

– Обида.

– Что?

– Нос всегда течет исключительно от обиды.

– Нет у меня никакой обиды.

– Нету?

– Нету! – тявкнула я очень даже обиженно.

– Есть. Если быть точным, это «оскорбленная обида» – именно этот термин подходит сюда лучше всего. Разве ты вчера не обиделась на Тайру и отсутствие от нее звонка? Разве не подумала: «ну почему она хотя бы не предупредила?». Разве не расстроилась от того, что я порекомендовал такую сложную книгу и дал всего день на ее прочтение? Разве не вернулась со вчерашнего занятия домой с ощущением того, что тебя все оставили и на тридцатый уровень не пускают?

Он «зрил» в корень. Всегда в него «зрил». А мне теперь не хотелось говорить, хотелось только молчать. Не всегда приятно, когда тебя видят насквозь, и тем более неприятно, когда уличают в таком вот «перекосе эмоций».

– Ди…

Тишина.

– Ди…

Очередной шмыг носом. А проклятый насморк, оказывается, меня еще и сдал.

– Ди…

– Лучше бы просто меня обнял.

Я чувствовала себя ребенком, которого давно не гладили – не прижимали к груди, не грели, не ласкали добрым словом.

Следующая фраза прозвучала настолько мягко, насколько это вообще возможно в исполнении Начальника.

– Я еще не раз тебя обниму, глупая. Много раз обниму – у нас впереди жизнь. Но то, что ты сегодня поймешь, изменит все. Просто поверь мне.

Текли сопли, клокотало внутри расстройство; светился на стене экран.

– Так ты подумала вчера схожим образом, правда?

Подумала. И не только вчера. И именно так, как он описал. Вот только до сих пор не верилось, что обычные мысли, пусть и грустные, вызвали то, что я наблюдала уже не первый час, – протекший, словно водопроводный кран, нос.

– Я обиделась – и у меня начался насморк?

– Да.

– Так просто?

– Это не просто. Одна из эмоций зашкалила, вышла за пределы допустимого колебания, и ты увидела, как твое тело силится тебе помочь – выводит наружу избыток блокирующей энергии для того, чтобы восстановить работу канала. Проще говоря, болеет.

– То есть болезнь – это помощь тела при эмоциональном перекосе?

– Сложно поверить, увы, но это так. Тело не может иным способом вывести перехлестнувшую через край негативную энергию, и поэтому делает это собственными методами – выводит ее, как в данном случае, через слизистые.

Не верилось. Вот хоть убей – не верилось. Да, конечно, стрессы влияют на физическое состояние, но чтобы вот так прямо?

Дрейк же, видя, что я погрузилась в размышления, принялся пояснять.

– Обида – это эмоция, которая возникает от мыслей «да как вы могли?/как вы смели?», – и ее легко по этому признаку отыскать. Когда ты думаешь: «как смела Тайра так со мной поступить? Почему просто не могла предупредить?» или «как Дрейк мог мне отказать, когда знал, что мне хочется его увидеть?» – в общем, «Как вы смели так со мной обойтись, когда я к вам со всей душой…», – происходит одно и то же – начинается насморк. Всегда.

– То есть все, у кого насморк, – обиженные люди?

– Да.

Я невесело усмехнулась.

– А почему у меня не разболелось горло?

– Потому что в нем не застряло злое невысказанное вслух мнение.

– В смысле, я не подумала: «какие вы все сволочи?»

– Как вариант.

Да, такого я действительно не подумала.

– А если бы подумала и промолчала?

– Так многие молчат, не желая показаться плохими. А потом у них болит горло.

– А температура?

– Единственная возможность тела пережечь накопленную злобу.

Ах, вот, оказывается, почему у меня не поднялась температура, – я недостаточно сильно разозлилась.

Я покачала головой.

– Что же получается – за каждым заболеванием стоит эмоция?

– Назовем ее стрессом.

– Для каждого-каждого?

– Абсолютно. Хочешь проверить, что все так, как я говорю?

– А это возможно?

– Да, возможно. Вот теперь мы и перейдем к домашнему заданию – тебе ведь надоел насморк?

Я кивнула – удивленно и одновременно расстроено: а кому бы он не надоел?

– Тогда слушай меня внимательно.

* * *

Он дал очень странное задание.

Совсем странное – простить себя.

Объяснил, что для человека, не являющегося ни «энергосущностью», ни неким продвинутым в плане физического и ментального развития созданием, это единственный способ избавиться от энергетического блока – да, именно так: «простить» собственный стресс.

Звучало неправдоподобно – слишком просто и сложно одновременно.

Сказал: «Сделай это. Именно так, как я описал». И запретил покупать спрей.

– Купишь «после». Если понадобится.

И потому я шла не в аптеку, а домой. Удивленная, раздрызганная и подавленная – иногда Дрейк учил жестко, даже жестоко, но он учил исключительно на пользу, и я знала об этом. Доверяла ему, хоть иногда и обижалась. Совсем как теперь.

Взять и раскопать человека изнутри – разве это приятно? Препарировать все его комплексы на живую, разворошить и вывернуть на поверхность тайные и не всегда добрые мысли – кому такое в удовольствие? Что-что, а к категории мазохистов я никогда не принадлежала.

Но этот урок следовало пройти. Сложный. Один из многих.

Всю дорогу, пока брела по аллеям, пока входила в дом, пока поднималась в спальню, я думала об одном и том же – почему «прощение»? Почему именно оно? Не визуализация того, как из тебя уходит негативная энергия, не ментальное освобождение «закупорившейся» зоны, не привычного вида практика «смени убеждение», а именно прощение? Почему оно вообще должно сработать, если это всего лишь слово?

Или не слово, но непонятный мне процесс?

Мишу я в комнату не впустила, чтобы не мешал, – захлопнула дверь перед его обиженной мордой, приставила подушку к спинке, забралась на кровать с ногами, взглянула на часы – 14:12. Что ж, если очередной эксперимент не принесет результатов, пойду в аптеку.

«Купишь, если не поможет».

Итак, с чего он просил начать? В воображении гладким потоком полились прозвучавшие на занятии слова:

– Все происходит в три этапа, Ди, и выполнены они должны быть последовательно. Требуется освободить три узла. Первый: простить человека, всколыхнувшего в тебе стресс, ибо этот человек не нанес тебе обиды – ее себе нанесла ты сама. Второй: простить непосредственно себя за то, что не сумела отреагировать адекватно. Третий: попросить прощения у собственного тела за то, что поместила в него то, что нанесло системе дисбаланс. Пока все ясно?