Публий Марон Вергилий
Энеида. Новый стихотворный перевод Аркадия Казанского

На алтарь бездыханным он тело его повергал.

После Смерти его во владенье досталась Гелену

Царства часть; Хаонийскими он эти земли назвал,

335 И Хаонии имя стране, в честь троянца Хаона.

На высотах воздвиг он Пергам, – Илионом мечтал.

Но, какою Судьбою, иль ветром сюда ты заброшен?

Бог привёл тебя к нам, хоть не ведал ты прежде о нас?

Где Асканий, твой сын? Жив ли он? Видит небо, хороший?

340 В Трое был он тебе свет души и ночами не гас.

Не забыл ли ещё о погибшей там матери мальчик?

Будит мужество в нём и старинную доблесть сейчас

Мысль, – Энею он сын, и брат матери, – Гектор?» Печально

Так она говорила и долго рыдала слезой,

345 Их не в силах унять; но у стен городских повстречался

Нам Гелен Приамид, окружённый толпою густой;

Тут узнал он друзей и увёл их к воротам; ликуя,

Произносит бессвязные речи, льёт слёзы рекой.

С ним иду и гляжу на подобие Трои вслепую, —

350 На Пергам малый, Ксанф, ручеёк скудный, названный в том,

Новых Скейских ворот я пороги и створы целую.

Все троянцы ступают так радостно в город потом;

Царь нас всех принимает в палатах обширных. Оттуда,

Средь чертогов творим возлияние Вакха вином,

355 Чаши выше держа золотые и с яствами блюда.

Пролетел день, за ним и другой; легкий ветер к пути

Позовёт нас, и Австр полотно парусов нам надует.

К прорицателю я обратился, и просьба летит:

«Трои сын, о, глашатай богов! Феба волю когда ты

360 Зришь в треножниках, в лаврах кларийских, в движенье светил,

Птиц ты знаешь язык и приметы проворных пернатых.

Все святыни рекли, что мой путь мог удачным мне стать,

Проявляя так волю, все боги меня убеждали,

К Италийской земле плыть, и счастье в чужбине пытать.

365 Эта Гарпия только, Келено; так мерзко промолвить, —

Горе кличет, чтоб чудо и кару мне лишь предсказать, —

Голод гнусный. Скажи лишь, каких же опасностей должно

Избегать мне, и как превозмочь грозовую беду?»

Но сначала Гелен, кем телец по обряду заколот,

370 Молит мир у богов, и повязки жреца обведут

На священном челе, и меня, Феб, порог твой означив,

Сам за руку ведёт, потрясённого богом. В бреду

Сам отверз он уста, вдохновлённые богом, и начал:

«Сын богини! Теперь твёрдо верю, – с тобой по пути

375 Воля высших богов, ибо эту тебе предназначил

Честь бессмертный Отец, – непреложный порядок прочти.

Но из многого я лишь немногое вправе поведать, —

Чтоб измерив моря, в Авзонийскую гавань войти

Безопасней ты мог. Остальное же Парки Гелену

380 Не дают знать; Юнона Сатурния мне запретит.

Знай, – Италию ту, что уж близкою видишь, наверно;

Гавань, вскоре куда ты, в неведенье мыслишь войти,

Долгий путь отделяет от вас и земель тех обширность.

Вёсла гнуть в тринакрийских волнах предназначив в пути,

385 В кораблях пересечь Авзонийского моря равнину,

Гладь подземных озёр, и Цирцеи там остров узреть,

Раньше, чем ты в земле безопасной свой город воздвигнешь.

Знак открою тебе, – пусть в душе твоей будет гореть, —

Где, тревогой томим, у потока реки потаённой,

390 У прибрежных дубов, ты свинью там огромную встреть, —

На земле она будет лежать; тридцать новорождённых

Поросят белых матери белой сосать молоко, —

Место городу там и от бед свой покой обретёшь ты.

Ты не бойся, что грызть столы голод заставит рабов;

395 Путь отыщет судьба, Аполлон бог моленья сподвигнет.

Только ближних земель, италийских восточных брегов,

Тех, в которые бьют валы этого моря, подвинув,

Избегай ты, – там злобные греки живут в городах.

Стены этой земле из Нариции локры воздвигли,

400 С войском там овладел Саллентинской равниной на страх,

Ликтов Идоменей вождь, самой Мелибее поверив;

Филоктет ограждает Петелию в прочных стенах.

После, как корабли остановятся, море измерив,

Возведя алтари, ты у берега будешь молить;

405 Должно волосы скрыть и укутать покровом смиренно,

Меж священных огней чтоб, в честь бога зажжённых, тот лик,

Нам враждебный, не встал пред тобой, не нарушил обряда.

Впредь и ты, и друзья, – сохраняйте обычай вдали,

И у внуков завет этот будет святым пусть укладом.

410 К берегам сицилийским тебя по отплытью примчит

Ветер, – где разойдутся тесниной Пелора громады;

Поверни к земле влево, и по морю влево помчись,

Окружая, – и волн берегись, берег справа высокий!

Материк там обрушился в страшном крушенье, в ночи, —

415 Могут всё изменить бесконечные, долгие сроки!

Две страны разделив, что едиными были сперва,

Провалился провал, и могучими волнами, Роком,

От земли Гесперид брег Сицилии весь оторвав,

И меж пашен и сёл протекает расселиной водной.

420 Справа Сцилла тебя ждет; а слева, – Харибда, – зевав,

Трижды за день она поглощает бурлящие воды;

Море льётся в провалы бездонной утробы, потом

Трижды их извергает назад, звёзды струями мочит.

Сцилла в тьме преогромной пещеры свернулась кольцом,

425 Вынув головы в щель, корабли там влечёт на утёсы.

Сверху, – дева и грудью прекрасной она, и лицом,

Снизу, – тело у ней от чудовищной рыбы, в наростах;

Волчий, вздутый живот, хвост дельфина большой отрастил.

Тебе лучше Пахин обогнуть тринакрийский, и просто

430 Морем дольше идти, от прямого пути отойти,

Чем хоть раз увидать безобразную Сциллу в горбатом

Гроте; в скалах её, оглашаемых воем, найти.

Дальше, – если Гелен прозорлив, и пророку приятно

Верить, – дух Аполлон наполняет, познание, – кровь;

435 Лишь одно, одно только тебе повторю многократно,

Сын богини, о том же напомню и вновь я, и вновь, —

Преклонись наперёд пред божественной силой Юноны,

И молитвы Юноне, обеты и жертвы готовь,

Чтобы владычицы гнев одолеть; и, победой довольный,

440 Плыть в Италию можешь, покинув Тринакрии брег.

В Кумы ты попадёшь, только в край тот прибудешь окольно;

У священных озёр, у Аверна, где рощи набег,

Под скалою найдешь ты пророчицу, что в исступленье

Предвещает Судьбу, на древесных листах пишет те

445 Предсказанья свои; записав все на листьях древесных,

Дева в гроте глухом оставляет, в порядке сложив;

Чередою такою они там лежат бесполезно;

Повернётся лишь дверь на осях, щёлку чуть приоткрыв,

Листья с мест ветерок, отворённой пропущенный дверью,

450 Сдвинет с мест. Но летящие листья не станет ловить,

Ни сложить по местам, ни собрать те вещания дева;

Все уходят ни с чем, проклиная Сивиллы покой.

Время здесь потерять ты не бойся, не жалуйся гневно,

Коль друзья упрекнут, – властно манит дорога домой,

455 Паруса призовёт вновь, наполнит их ветер довольный.

Посети ты пророчицу, слова добейся мольбой, —

Пусть предскажет сама, и уста разомкнёт добровольно,

О народах Италии всех, и о вашей борьбе

Всё расскажет тебе, и укажет победы на войнах,

460 Коль её ты почтишь, – будет путь безопасен тебе.

Только это сейчас бог устами моими откроет.

В путь! Великую Трою делами возвысь до небес!»

Так пророк говорил, нам судьбу открывая по-новой;

Повелел он снести к кораблям золотые дары,

465 Нагрузить серебром флот и костью резною слоновой.

Много медных котлов из Додонии нам подарил,

Также Неоптолема доспех, – ту кольчугу тройную,

Шлем, увенчанный гривой косматой, забрало открыл.

Наилучший Гелен дар Анхизу вручил, – золотую

470 Колесницу с возницею дал и могучих коней;

Нам пополнил гребцов, и мечи роздал спутникам. Тут же,

Кораблям всем поднять паруса повелел сам отец,

Не замешкаться чтоб, как подует попутный нам ветер.

Феба вестник к нему обратился с почтеньем вконец:

475 «Ты, Анхиз славный, был удостоен союза с Венерой!

О тебе пеклись боги, с развалин Пергама спасав

Дважды. Вот, и теперь пред тобою Авзонии берег, —

Можешь к ней повернуть, но придётся поднять паруса, —

Авзонийский край дальше, что вам Аполлон обещает!

480 В путь, счастливый отец, сына ты и любовь, и краса!

Долгой речью зачем я мешаю крепчающим Австрам?»

Андромаха несёт, опечалясь отъездом опять,

Плащ фригийский Асканию между других одеяний,

Тканых пряжей златой, и, от мужа не смея отстать,

485 Осыпает она нас дарами же ткацкого стана:

«Мальчик! Плащ Андромахи, что может такое соткать,

В память Гектора, – руки мои тебе напоминает,

Став залогом любви, тот последний подарок родных.

В тебе вижу одном только образ я Астианакса, —

490 Те ж глаза, то ж лицо, те же руки и кудри твои!

И годами тебе он сейчас сам ровесником был бы».

Со слезами в глазах, уходя, обратился я к ним:

«Будьте счастливы, други! Вам доля уже совершилась;

Нас бросает Судьба, нам невзгоды неся и печаль.

495 Вы покой обрели; ни морей бороздить не должны вы,

Авзонийских не ждать берегов, убегающих вдаль.

Зрите вы пред собою подобие Ксанфа и Трою,

Возведённую вашей рукой здесь, – при лучших, видать,

Предзнамениях, – с греками ей не встречаться, построив.

500 Если Тибра и нив, прилегающих к Тибру, дойду

Я, и стены узрю, что даны будут нашему роду, —

В град Эпирский, и тот, Гесперийский, народы придут, —

Искони нам близки, ибо предок Дардан им обоим;

Ведь судьба их одна, – в дух единый Троаду сведут, —

505 Слиты будут навек, – пусть о том не забудут потомки!»

Вновь выходим мы в море, плывём близ Керавнии скал, —

Путь в Италию здесь, средь зыбей здесь короче дорога.

Солнце село меж тем, и на горы уж сумрак упал.

Улеглись у воды мы на суше желанной, под сенью,

510 Сторожей выбрав жребием; ложа песчаного вал

Нас покоит, и Сон освежает усталые члены.

Ночь ведущие Оры кругов не прошли полпути, —

Палинур уже встал, незнакомый с покоем и ленью;

Чутко воздуха ток и движение ветров живых,

515 Бег светил наблюдает; в задумчивом небе блистают

И Трионы двойные, Арктур и Гиады средь них,

Орион там, с мечом золотым, – молча всех озирает.

И, увидев, что всё неизменно на небе, без бед,

Подаёт с кормы звучный сигнал; и мы лагерь снимаем,

520 Вновь в дорогу летим, – паруса дают крыльями бег.

Заалела Аврора, сгоняя светила лучами.

Увидали вдали очертанья холмов, низкий брег.

У Италии мы. «Вот Италия!» – крикнул Ахат мой;

Брег Италии близкий приветствует радостный клич.

525 Сам родитель Анхиз наполняет великую чашу

До краёв вином чистым, богам призывает возлить;

На высокой корме встав, богам возливает сам, первый:

«Боги, бурь быстрокрылых владыки, морей и земли!

Легкий дайте нам путь и пошлите попутный нам ветер!»

530 Ветр желанный подул, гавань близкая бухтой манит,

На вершине холма показался большой храм Минервы.

Паруса сняли все, к берегам повернув корабли.

Берег выгнут дугой, омывался волнами с востока,

Скал преграду прибой там солёною пеной кропит,

535 И утёсов гряда, что, стене башненосной подобна,

Скрыла бухту собой; храм сбежал от прибрежия ввысь.

Первый знак появился, – вдали, на равнине удобной,

На траве белоснежных четыре коня там паслись.

Мнит Анхиз: «Нам войну, о, приветливый край, ты приносишь, —

540 Грозны кони в бою, – для войны эти кони росли!

Только в том, что порой, запряжённые вместе в повозку,

Покорившись узде, и ярмо скакуны понесли,

Есть надежда на мир». Мы Палладе, в доспехах тех звонких,

Первой радостных принявшей странных, мольбы вознесли,

545 Главы пред алтарём под покров преклонили фригийский,

И, первейший Гелена завет помня, мы принесли

Жертвы, что повелел, по обряду Юноне Аргивской.

Медлить времени нет, и, моленья окончив, тотчас

Реи мы повернули, несущие груз парусины;

550 Подозрительный край, греков родина там пронеслась.

Вот Тарент над заливом вдали показался зелёным;

Коль преданье не лжёт, – Геркулесом основан как раз,

Храм Лациний за ним, Скилакей и твердыни Кавлона;

Вот из волн Тринакрийская Этна являет оскал,

555 Громкий рокот зыбей, об утёсы бьют с силой огромной,

К нам донёсся, и рёв, отражён от прибрежных там скал.

Воды пенятся, донный песок подымают клубами.

Молвит папа Анхиз: «То Харибда! Как нам предсказал

Справедливо Гелен, – и утёсы, и страшные камни.

560 О, спасайся скорей, равномернее вёсла вздымай».

Выполняют приказ; наш корабль повернулся бортами

Влево, берега прочь, Палинуром направлен весьма;

Вслед на всех парусах и на вёслах весь флот переходит.

Вздыбив, нас до небес поднимает пучина сама;

565 Схлынув, вал опустил глубоко, аж до Ман преисподней.

Трижды стоны утёсов меж скал раздались в пустоте,

Трижды пена, взлетев, орошала светила свободно;

Солнце скрылось меж тем, и нас ветер покинул, слетев.

Заплутав, к берегам мы циклопов плывём незаметно.

570 В бухте той не тревожат и ветры, грозой налетев,

Громыхает над ней, словно рушится, грозная Этна, —

То до неба вдруг тёмную тучу извергнет жерлом, —

Дым в ней, чёрный как смоль, перемешан он с пеплом белесым,

Языками огня и светила оближет потом,

575 Из утробы гора изрыгает огромные скалы,

С силой мечет их ввысь, то, из недр, в ней бурлящих ключом,

С гулким рёвом наверх изливает расплавленный камень.

Энцелада спалённое молнией тело лежит, —

Так преданья гласят, – и придавлено Этны громадой, —

580 Сквозь разрывы горы выдыхает огонь и дрожит;

Если ж он, утомлён, с боку на бок опять повернётся, —

Вся Тринакрия вздрогнет, на небо же дым набежит.

Мы терпели всю ночь, как ужасное зрелище бьётся;

Скрывшись в лес, не умея от грозного шума помочь.

585 Ни в Эфире разлитым сияньем, огнём даже звёздным,

Не был мир озарён, но скрывала ненастная ночь

Небо с глаз, и Луну застилала лишь облаком плотным.

Новый день занялся, и, поднявшись с востока, тут прочь

Ночи влажную тень прогнала с небосвода Аврора.

590 Тут из чащи лесной незнакомец престранный, без сил,

Появился, – худой, изможденный, и в рубище потном,

Шёл вперед и с мольбою протягивал руки, молил;

Видим, – весь он в грязи и лицо обросло бородою,

Сшит колючками плащ, – но узнать можно, – грек выходил,

595 Верно, с тех, что пришли из отчизны когда-то под Трою.

Тут вдали увидал он дарданское платье на нас,

И троянцев доспехи узнал вдруг, и замер, расстроен,

Но, помедливши миг, он быстрей подбежал к нам. Тотчас

С плачем стал нас молить: «О, светилами вас заклинаю,

600 Властью божьей и светом небес, оживляет что нас,

О, троянцы, возьмите меня, увезите, не знаю,

Хоть куда! Я молю! Средь данайцев я был старшина,

Пусть войной, – признаюсь, – на Пенатов пошёл я троянских.

Коль поныне обида за наше злодейство сильна,

605 В волны бросьте меня, потопите в глубокой пучине, —

Пусть умру я, – от рук человека и Смерть не страшна».

И колени склонил он, и, в наши колени уткнувшись,

Долго ждал. Рассказать, – происходит от крови какой,

Кто он, – просим его, и какая тревожит Фортуна.

610 Протянул Анхиз юноше руку немедля, собой

Ободрил ему душу родитель, и дружбой попутно.

О себе, наконец, нам поведал, отбросив страх свой:

«На Итаке рождён я, Улисса несчастного спутник.

Имя, – Ахеменид; Адамаст, небогатый отец, —

615 Мне бы долю его! Но меня он под Трою попутал.

Други, в страхе спеша злой покинуть порог, наконец,

Здесь меня позабыли, в пещере огромной Циклопа.

Тёмен очень, высок, и запёкшейся кровью дворец

Залит тех, кто в ней сожран. Хозяин же ростом огромный;

620 Боги, Землю избавьте скорее от этих людей!

Вид ужасен для всех, к человеческой речи он злобный,

Кровью, плотью людей тот Циклоп насыщался везде.

Видел сам, как двоих наших спутников сразу забрал он,

Взяв огромной рукой, развалившись в пещере, на дне;

625 Кровью брызнувшей грот окропив, он тела их о скалы

Раздробил, и жевал, истекавшие жижей одной

Члены; тёплая плоть под зубами его трепетала.

Не замедлила месть от Улисса; застигнут бедой,

Итакиец остался себе верным в деле суровом.

630 Только сытый злодей, усыплённый, поник головой

От хмельного вина, и в пещере разлёгся, огромный,

Вперемешку с вином, куски мяса во Сне изрыгав,

Мы, великим богам помолясь, и по жребию ровно,

Что кому совершать, на него сразу вместе напав,

635 Острой палкой проткнули страшиле огромное око,

Что одно лишь скрывалось под страшным челом, засверкав,

То ль аргосцев щиту, то ли светочу Феба подобно.

Рады были тому, – отомстили за тени друзей…

Но, бегите скорее, несчастные, с берега; срочно

640 Разрубите причальный канат! Хоть без глаз он, злодей,

Полифем тот великий, в пещере овец всех проверит,

Скот шерстистый доит, – но таких же огромных людей

Сто циклопов других населяют изогнутый берег

По высоким горам, несказанно ужасные, тут.

645 Трижды лунных рогов свет заполнил пространство, отмерив

Срок поры, как в лесах, по заброшенным норам я жду,

Жизнь влачу, наблюдая со скал лишь циклопов огромных;

Трепещу, услыхав только шум их шагов или голос дадут.

Тверд, как галька, кизил, и оливки, – такой пищей скромной

650 Ветви мне подают, и питают коренья травы.

Часто я озирал окоём, но впервые, сегодня

Кораблей здесь увидел причал. Предаюсь вам, увы!

Что б ни ждало меня, – лишь чудовищ глаза б не встречали!

Лучше вашей рукою лишиться уж мне головы».

655 Лишь промолвил он так, – на вершине горы увидали

Самого пастуха Полифема. Громадой большой

Еле брёл средь овец, направляясь на берег, печальный,

Глаз лишённый Циклоп, безобразный, чудовищно злой,

Ствол сосновый держал, им, как посохом, щупал дорогу.

660 Вслед, – отара овец, что отрадою были одной,

Утешеньем в беде для него, для безбожника, многим;

Он спустился к воде, и глубокого места доплыл,

Стал текущую кровь омывать он с пронзённого ока,

После в бухту вошёл, скрежетал он зубами, вопил,

665 И глубокие воды колен у него не достали.

Мы ж, молящего взяв с собой, как он того заслужил,

В страхе кинулись прочь, перерезавши молча причалы,

Моря гладь размели, налегая на вёсла дружней.

Все ж услышал гигант, и на звук голосов побежал он,

670 Но, поняв, что до нас дотянуться рукой не сумев,

Кораблей не настичь, Ионийской волной улетевших,

Громкий поднял он крик, от которого море зыбей,

Берега Италийской земли содрогнулись в смятенье,

И гудением Этны пещеры отзвались глухим.

675 Тут на зов из лесов, с гор окрестных сбежалось их племя, —

Злых циклопов, и берег залива заполнен был им;

Видим, – встали толпою сыны преужасные Этны,

Зрят свирепо на нас, все бессильною злобой полны,

Как один, – до небес. Так стоят, вознеся свои ветви,

680 Кроны пышные к небу в лесах громовержца дубы,

Кипарисы так в рощах Дианы стоят среди лета.

Страх жестокий велит поскорей убежать от Судьбы,

Мчать на всех парусах тут, попутному ветру покорно.

Ни к Харибде, ни к Сцилле, – сказать нам Гелен не забыл, —

685 Путь не смейте держать, – та и эта дорога проворно

К Смерти водит. И мы порешили, – вернуть паруса.

Тут, на счастье, подул от проливов тех узких Пелора

Нам попутный Борей. Близ Пантагии, устьем средь скал

Мы прошли. Вот и низменный Тапс над Мегарским заливом, —

690 Вспять плывя по дороге скитаний своих, называл

Местность Ахеменид, – был злосчастного спутник Улисса.

Где Племирия мысу в Сикании волны нырнуть,

Остров против лежит, что Ортигией издавна кличут.

Мнят, – Алфея поток из Элиды таинственный путь

695 Под глубоким, морским проложив дном, сюда носит воды;

Аретуза, с волной сицилийской в твоём устье, суть.

Местных чтивший богов, как приказано было, прошёл я

Мимо тучных земель; затопляет их часто Гелор;

И Пахин огибаю, к утесам и к скалам природным

700 Ближе шёл; показались вдали Камерина, какой

Недвижимой велит Судьба быть, и долины Гелоя;

Гелу, имя своё от реки получила большой;

Видим дальше крутой Акрагас, обнесённый стеною

Мощной; он благородными славен конями бывал.

705 С ветром кинув попутным тебя, Селинус пальмоносный,

Через мели проплыл, меж подводных Лилибея скал,

И безрадостный берег, Дрепанский залив меня прятал.

После стольких трудов, после бурь, меня гнавших в морях,

Утешенье в трудах мне, – Анхиза-отца я утратил, —

710 Во всех бедах моих на усталого сына глядел

Лучший папа, опасностей всех избежавший напрасно!

Прорицатель Гелен, – хотя много невзгод предсмотрел, —

Горя этого мне не предрёк, ни Келено не знала.

То, – последняя скорбь, и далёких скитаний предел;

715 Плыл оттуда, когда меня к вам наши боги пригнали».

Так родитель Эней средь ему лишь внимавших гостей,

О скитаньях рассказ вёл, о Судьбах, что боги послали.

Наконец он умолк, – всем внимавшим хватило вестей.

Книга четвертая

Царица Дидо, сжигаемая огнём любви к Энею, вспоминает своего погибшего мужа Сихея, обращается за советом к сестре Анне, рассказывая, что её терзают сновидения. Дидо даёт клятву не вступать в новый брак, но чувства её пробуждаются с появлением Энея, хотя она устрашается мести Ман, и богов преисподней Эреба.

Анна советует Дидо вернуться к жизни, она и так уже отвергла многих женихов Тира и Ливии, и самого могущественного царя Африки Ярбу, и напоминает Дидо, что она поселилась, и строит свой город во вражеском окружении, да и город её брата, Тир, готов пойти на неё войной. Анна считает, – корабли Энея пришли к ним по воле богини Юноны. Сёстры идут в храм, молятся богам, прежде всего богу Лиэю. Огонь любви жжёт Дидо с новой силой, она просит Энея вновь и вновь рассказывать о его похождениях, побросав все дела.

Богиня Юнона обращается к Венере, матери Энея, укоряет её, – они победили слабую женщину; предлагает заключить между ними брак. Венера, поняв, что мать опасается прихода Энея в Италию, ссылается, – Юпитер не согласится на слияние этих двух народов и предлагает Юноне самой устроить брак Дидо и Энея. Юнона решает устроить свидание Энея и Дидо на охоте, спрятав их в гроте во время грозы, Венера не спорит с матерью. Эней выходит с Дидо на пышную царскую охоту, но налетает гроза, посланная Юноной, Эней с Дидо укрываются в гроте, остальные разбегаются в поисках крова. Молва, рождённая Землёй вслед за титанами Кеем и Энцеладом, женит Энея и Дидо.

Отвергнутый царицей Дидо царь Ярба, сын Аммона и нимфы, молит Юпитера не допустить этого брака; Юпитер посылает бога Меркурия в Карфаген, напомнить Энею, о его долге плыть в Италию. Гермес летит к Энею мимо держащего небо Атланта, передаёт Энею приказ Юпитера, напоминая, что сыну Энея Асканию суждено стать предком тысячелетней империи, которой покорится весь мир. Смятенный Эней тайно призывает к себе Мнесфея, Сергеста и Клоанта и приказывает флоту готовиться к отплытию.

Молва доносит до царицы Дидо приготовления Энея к бегству, Дидо призывает Энея, укоряет его, прося задержаться хоть ненадолго, защитить её страну от Пигмалиона и Ярбы, и просит оставить ей ребёнка наследника. Эней, покорный воле Юпитера, отказывается, обещает всегда помнить Элиссу (Дидо), но оракул ведёт его только в Италию, и вестник Юпитера приказывает ему немедленно отплыть. Дидо, отчаявшись, ругает Энея, называя его вероломным кавказцем, вскормленным тигрицей в горах Гиркана, и проклинает, грозя покончить с собой.

Троянцы быстро собирают корабли в дальний путь, царица Дидо жестоко страдает, зовёт Смерть. Она хочет собрать огромный погребальный костёр, чтобы сжечь на нём и подарки, и саму память об Энее. Её посещают различные видения, она просит Анну умолить Энея остаться, просит помочь ей обратиться к жрице массилиянке, что живёт на краю Эфиопии, в Гесперии, возле Атланта, которая может заклясть от любви, просит Анну помочь сложить погребальный костёр. Дидо мечется, Эней же уже готов к отплытию, ему является Сон в образе Меркурия и приказывает немедленно отплывать. Эней просыпается и приказывает рубить канаты кораблям. С утренней Зарёй корабли пускаются в море.

Царица Дидо видит отплывающий флот, вспоминает козни любви, призывает сестру Анну, восходит на костёр и убивает себя мечом. Костёр разгорается, пожар распространяется по всему Карфагену. Анна прибегает, видит умирающую сестру, горящий костёр и предаётся скорби. Царица Дидо умирает на разгорающемся костре.

Уязвляет забота царицу, сжигая, и злая

Рана; тайный огонь, разливаясь по жилам, сожжёт.

Мужа доблесть она вспоминает и громкую славу

Рода древнего; лик и слова в сердце врезались, – вот,

5 Благодатный покой озабоченность вмиг прогоняет.

Утром, лишь земля пламенем Феба осветится, прочь

Только влажную тень с небосвода Аврора снимает, —

Тут подруге, сестре своей верной, царица сквозь пыл

Говорит так: «О, Анна, меня сновиденья терзают!

10 Необычный вчера гость нежданно к нам в город приплыл!

Как прекрасен лицом он, как сердцем могуч и отважен!

Верю, верю не зря, – бог бессмертный от крови родил;

Тех, кто низок душой, обличает нам трусость. Его же

Гнала грозная Участь, он страшные битвы прошёл…

15 Если б я не решила в душе неизменно и важно, —

В брак ни с кем не вступать, – ненавистны мне стали с тех пор

Ложе брачное, факелы страсти, и сердца крушенье;

Лишена любви первой, похищенной в смертный костёр, —

Верно, этому лишь уступить я могла б искушенью.

20 Признаюсь тебе, Анна, – Сихей когда горько погиб,

Запятнал всех Пенатов убийством мой брат совершенно;

Лишь пришелец один мою шаткую душу склонил,

Пробудил мои чувства! Огонь я узнала счастливый!

Для меня пусть земля разверзает утробы могил,

25 Всемогущий Отец свергнет молнией к бледным, пугливым,

В преисподней Эреба теням, в их глубокую ночь,

Чем тебя оскорблю и нарушу закон твой, Стыдливость!

Тот любовь мою взял, сочетался кто первым со мной, —

Сохранит пусть её он, и ею владеет за гробом!»

30 Молвив, грудь оросила она закипевшей слезой.

Анна молвит в ответ: «О, сестра, ты мне света дороже!

Одиноко, что ж, молодость всю проведешь ты с тоской, —

Ни любимых детей, ни Венеры даров не откроешь?

Погребённых душ Маны, мнишь, помнят за гробом о том?

35 Пусть никто не склонил тебя прежде, скорбевшую, к браку

В Тире нашем и в Ливии; Ярбу презрела рукой,

Также прочих вождей всех, триумфами Африки славных;

И с желанной любовью бороться продолжишь теперь?

Иль забыла совсем, на каких ты полях поселялась?

40 Гетулийцев стоят города там, упорных в борьбе,

Нумидийцев народ необузданный, страшные Сирты,

На краю пустынь жаждущих бродят баркейцы, поверь…

Говорить о войне что, готовит которую Тир нам?

Иль о том, чем твой брат нам грозит, разозлён, словно пёс?

45 Мнится мне, с изволенья Юноны, богини-царицы,

Корабли беглецов илионских к нам ветер принёс.

О, великий создашь Илион город, славное царство,

С мужем этим! Коль силой троянцев пуниец прирос, —

Дел невиданных славой оружье должно увенчаться!

50 Снисхожденья моли у богов, и, коль примут они

Жертвы, – потчуй гостей, для задержки предлог измышляя, —

В море бури шумят, Орион дожденосный штормит,

Расшатались суда, и для плаванья время опасно».

Речь такая любовь разжигает и душу манит;

55 Разрешив стыда узы, надеждой и ум соблазняя,

Сёстры к храму идут, к алтарям припадают, и мир

Молят, в жертву трёх ярок отборных заклав по обряду, —

И Церере, и Фебу, Лиэю-отцу, чей кумир;

Прежде всех же, – Юноне, что брак меж людьми освящает.

60 Ручкой Дидо подъемлет с мольбою прекрасный кратир,

Меж рогов белоснежных телиц возлиянье свершает,

Иль к обильным спешит алтарям, – пред богами предстать,

Что ни день, обновляет дары, жадно лишь созерцает

Грудь отверстую жертв, по приметам стараясь гадать.

65 Ум пророков слепой! Что безумной от этого пользы

В храмах, в пылких мольбах? Продолжает огонь бушевать

В жилах нежных; сокрытая рана в груди всё исколет.

Жжёт и Дидо огонь, исступлённая бродит совсем

Градом, словно как дикая серна стрелой укололась;

70 В рощах Критских пастух, за беспечной гоняясь, за ней,

Ранил издали серну и в ране железо оставил,

Сам не зная о том; по лесам и ущельям Диктей

Мчится серна, неся роковую тростинку устало.

То Энея вдоль стен она водит, чтоб видел вокруг

75 Град отстроенный он, и сидонцев богатства немалы.

Лишь начнёт говорить, – и всех слов прерывается звук…

На закате гостей вдруг на пир созывает роскошный,

Просит, бедная, вновь рассказать Илиона недуг;

Повесть слушает всю со вниманьем жадным, неложным.

80 Когда гости уйдут все и в небе померкнет Заря, —

Месяц, звёзды ко Сну призывают, склонясь осторожно;

Обнимает то ложе, с которого встал он, – горя,

И тоскует одна, неразлучная с ним и в разлуке.

То к себе на колени сажает Аскания, зря, —

85 Облегчит с отцом сходство любви несказанные муки.

Вовсе юноши бросили все упражненья с оружьем, забыв;

Башен начатых, гавани больше не строят их руки,

Не готовят к войне стен, – работы, повсюду застыв,

Побросали, и крепость стоит, выраставшая прежде.

90 Вдруг Иова супруга узнала, что мучит, схватив

Бессердечно болезнь, не преграда безумным надеждам, —

Обратилась к Венере Сатурния с речью такой:

«Да, немалую вы и добычу, и славу стяжали, конечно, —

Ты, крылатый твой сын; и могущество пары богов

95 Победило коварно одну слабой женщины волю!

Мне известно давно, что страшишься ты стен и оков,

Опасенья тебе Карфаген наш внушает высокий.

Где предел? И куда наши распри такие ведут?

Может, лучше нам мир заключить, скрепить браком позволив?

100 Ты достигла всего, устремлялась душой к чему тут, —

Жаркий пламень любви кровь безумную Дидо сжигает.

Будем вместе царить, и народы там силы сольют,

Ровно власть разделив; муж-фригиец пускай покоряет,

А тирийка в приданое царство пусть вам принесёт».

105 Но плутовка, поняв, что мамаша душой покривляет,

Не в Италии чтоб, а в Ливийском краю пусть встаёт

Царство, молвит в ответ: «Неужели найдется безумец,

Кто решил бы с тобой враждовать, и с отказом придёт?

Лишь Фортуна была б благосклонна к тому, что разумно!

110 Сомневаюсь я в том, согласятся ль Юпитер, Судьба,

Чтобы город один у троянцев, тирийцев встал шумный;

Два народа сливать, ведь союз заключает труба!

Ты, – жена, ты к нему подступиться лишь вправе украдкой, —

Ты начни, за тобой я». Сказала тут Юно, груба:

115 «То забота моя. Но послушай, поведаю ясно,

Как нам лучше свершить то, свершиться чему предстоит.

Собираются Дидо, Эней вместе с нею, несчастной,

Поохотиться в лес завтра, только Титан заблестит

Над землёю, и ночи покров весь растопит лучами.

120 Тучу, нёсшую град, разолью я над ними, чуть лишь

Строй рассыплется конный и рощу обнимет облавой;

Град обрушу на них, и всё небо громами встряхну.

Разбегутся все врозь, затерявшись во тьме непроглядной;

И Дидона, и вождь из троянцев в пещеру одну

125 Попадут, укрываясь. Твоё если твёрдо желанье,

За услугу твою, я отдам её в жёны тому,

Там свершится их брак». Киферея же, в спор не вступая,

Согласилась, смеясь над уловкой коварной её.

Тут Аврора взошла, Океана поток покидая,

130 Из ворот с лучом первым отборный отряд в путь идёт,

И тенёта у всех, и с блестящими жалами пики,

Массилийцы верхами, и чуткая свора орёт.

На пороге покоев замедлила шаг свой царица;

Знать пунийская ждёт; в золотой сбруе, убран весьма,

135 Конь арабский грызёт удила, пена с губ течёт дико.

В окруженье толпы вот выходит царица сама, —

Плащ сидонский на ней с расписною каймой; за плечами

Лук, колчан золотой, в волосах золотая кайма,

Край пурпурного платья застежкой златою подхвачен.

140 Вслед фригийские воины, – Юлий ликует средь них;

Впереди всех Эней, замыкая отрядов собранье,

Скачет, спутников всех красотою лица тут затмив,

Словно бог Аполлон, когда он, покидая холодный

Край Ликийский и Ксанф, возвращается в Делос, и нимф

145 Хороводы ведёт, окружая алтарь благородный,