Вера Камша
Синий взгляд смерти. Полночь

3

Спорить было бессмысленно, оставалось поблагодарить, что Робер с некоторым облегчением и сделал. Нужно было решать, кто, кроме церковников, отправится с принцем. Лишиться Карваля или Халлорана Робер не мог, как и Мевена. Значит, поедет Дэвид.

Последний из Рокслеев возражать не стал. После смерти брата и разрушения Роксли ему все было безразлично, но с делами новоиспеченный граф как-то справлялся. Поручи ему Проэмперадор не сопровождать Октавия, а давить мародеров или пришлое ворье, Рокслей давил бы, но Робер не поручал. Мертвые при всей их осмысленности глаза… нет, не пугали и не отталкивали – не внушали уверенности, что без присмотра Дэвид не промешкает или, наоборот, не полезет на рожон. Просто чтобы все наконец кончилось.

– Я могу идти?

– Конечно.

Рокслей вышел. Гвардейская выправка все еще давала о себе знать, со спины хозяин лежащих за Кольцом развалин выглядел браво и деловито.

– Ничего, – сказал Робер больше себе, чем задержавшемуся Карвалю, – Барсина не в Гаунау, да и Мэйталь, если что…

– Если что? – уточнил Никола.

Эпинэ потер запястье. Ответа он не знал.

– Пригласите Глауберозе, пусть придет к утреннему разводу. И отправьте гонцов Валмону. Принца и графиню надо встретить у Кольца. Если Мэйталь выступит послезавтра утром, как раз успеют…

– Горожанам не понравится, что Октавия увозят.

– Меньше надо бузотерить… Лэйе Астрапэ, мы мечемся, как очумелые кошки, от драки к драке, пора это прекратить. Возьмите под усиленную охрану мосты через Данар и центральные кварталы. Ставьте только надежных, сомнительные пусть сидят по казармам.

– Значит, наши и Халлоран. Не считая людей Мевена и гвардейцев.

– Пусть Мевен завтра же примет у Дэвида дела. Бывших гимнетов припишем к гвардии – охранять будет некого, но из Олларии я приличных солдат не отпущу. Тех, кто не занят в городе, сосредоточьте у дворца и будьте готовы к неожиданностям.

– К каким?

– А Леворукий их знает… К любым. Особенно ночью.

– Я приеду к Капуль-Гизайлям доложить.

– Сюда. Я буду ждать.

Сегодня чужие не нужны, даже Никола, потому что послезавтра Марианна уедет. Вместе с собаками и Коко. Если потребуется, Дювье впихнет барона с баронессой в карету силой, но в Олларии Капуль-Гизайли не останутся. Проэмперадор должен быть спокоен, он не вправе тратить себя на страх за свою женщину и еще больше не вправе приставлять к ее дому полк.

Глава 7
Талиг. Оллария
400 год К. С. 6-й день Летних Молний

1

Уютно горели свечи, пахло старой бумагой и шадди, только кошки не было, а в особняке Эпинэ больше не жила трогательная седая крыса.

– Сударыня, я в отчаянье. – Левий закончил колдовать над своим варевом, и Арлетте ни с того ни с сего захотелось кардинала расцеловать. За то, что не сбежал и варит шадди. За то, что в самую мерзкую ночь не подвывает и не молится, а ждет рассвета – не церковного, земного…

– Если я не путаю, отчаянье есть грех.

– И тем не менее я варю вам шадди в предпоследний раз. Я обещал Эпинэ убедить вас уехать. Сам Проэмперадор взял на себя более трудную и менее приятную задачу – ему предстоит уговорить баронессу Капуль-Гизайль.

– Значит, – сделала вывод Арлетта, – вы наконец испугались. Когда я говорю «вы», то имею в виду заправляющих в Олларии мужчин.

– Мы сильно упали в ваших глазах?

– Отнюдь нет… Вы хотите, чтобы шадди остыл?

– Простите, – извинился кардинал, – прямые вопросы повергают духовных лиц в растерянность, но о корице я все же не позабыл. Значит, жена и мать маршалов извиняет трусость?

– У моих сыновей на этот предмет разные взгляды. Вы успели прочесть письмо Придда?

– И даже погнать людей в олларианские архивы. Пока ничего, о чем бы мы с вами не знали. Что вы предпочитаете: обсуждать предмет страха или вернуться к нашим изысканиям?

– А разве первое не является частью второго? Кого еще выставляют? Октавия? Послов?

– Да и да. Кроме того, после вашего отъезда Мевен, Инголс и я начнем предупреждать тех, кого сочтем…

– Достойным сожаления, если случится худшее, – подсказала графиня. – Кстати, на что, по-вашему, оно будет похоже?

– Хороший вопрос… – Его высокопреосвященство впервые с начала разговора притронулся к своей чашечке. – Неплохо… Особенно для занятого еретическими мыслями кардинала.

– Еретическими?

– Мысли о том, как отвести от паствы гнев Создателя, мои покойные собратья сочли бы еретическими. Паства должна время от времени познавать мор, глад, пожар или войну, дабы чувствовать тяжесть длани Его и укрепляться в почтении к слугам Его. Долг же пастырей – всем стихиям наперекор сохранить себя, а когда гнев Создателя иссякнет – не может же он гневаться вечно, – стричь новую паству.

– Какая прелесть. – Арлетта отставила пустую чашку. – Так бы сказал, окажись он на моем месте, известный вам регент Талига. Вы доверили мне тайну князей церкви или пересказали антиклерикальный памфлет?

– Как вы уже сказали, первое является или может являться частью второго, но Олларии что-то грозит. Это противоречит здравому смыслу, это противоречит нашим знаниям и опыту, мало того, это противоречит всем известным мне догмам всех известных мне церквей, но это так.

Привычку кардинала резко отдергивать портьеру Арлетта уже знала. За портьерой была почти ночь, прорванная призрачным зеленым стволом.

– Я пытался складывать, – признался Левий, – но концы с концами не сходились, и я стал вычитать, а записи Придда все окончательно смешали. Сегодня я говорил с послами держав, жители которых тяготеют к язычеству и суевериям. О призрачных моровых ходах за пределами даже не Талига – Кольца Эрнани, не слышал никто, как и о… Сударыня, я далек от показного благочестия, но назвать это сиянием и светом не могу.

– Я тоже, – согласилась графиня, и Левий, к ее облегчению, опустил портьеру.

– Хотелось бы верить, – почти извиняющимся тоном произнес он, – что данное… явление привязано к единственному месту, но покойный Адриан видел зеленые, как гнилая вода, огни в агарисском Храме Семи Свечей. Вы можете это объяснить? Я – нет.

– Я даже не пытаюсь. Соберано Алваро как-то сказал Арно… моему мужу, что прежде, чем бояться того, чего мы не знаем, нужно избыть очевидное. Он имел в виду Алису, но сам подход хорош… Давайте отбросим то, что Олларии не грозит, а именно морисков и любую другую войну – Гайифе не до нас, с Гаунау мир, «гуси», даже если им сказочно, небывало повезет, в глубь Талига не пойдут. Голода тоже не будет – Бертрам позаботится. Остаются стихийные бедствия, мор, бунт и чудища на манер гальтарских.

– Гальбрэ, Борраска, Гальтара… Это может быть, – Левий потащил из бюро свежие припасы, и Арлетте подумалось, что кардинал хочет занять руки и отвернуться, – особенно мор и бунт, только нигде и никогда им не предшествовали… явления, которые мы сейчас наблюдаем. Или они сами по себе и знаменуют что-то невинное, вроде конца Круга, или надо ждать чего-то особенного. Я все чаще думаю про двоих Эрнани. Почему Кольцо? Только ли потому, что владения императора должны быть к столице ближе владений вассалов? Почему Кабитэла? Захолустный городок, знаменитый разве что своей ересью, правда, в древности такое слово было не в ходу, просто в разных местах верили по-своему… Постойте-ка! Лаик – бывшее языческое святилище. Храм Октавии в Старом парке – бывшее языческое святилище…

– В Рафиано они тоже уцелели, я в них бывала. Там испытываешь особое ощущение… В Лаик, в затопленном храме, я чувствовала то же.

– Вы вряд ли это знаете, но Святой престол перенесли в Агарис именно потому, что тот почитался «чистым» от языческой мерзости. Во времена Эрнани Святого, напротив, предпочитали возводить новые храмы рядом, а еще лучше на фундаментах абвениатских. До недавнего времени я думал, что из желания переманить привычную к месту паству, но большинство кабитэлских аббатств расположено крайне бестолково.

Мы точно знаем, что призраки появлялись в Доре, Лаик и Нохе, причем в Лаик не замечено никаких свечений, а у гробницы Франциска в Старом парке нет никаких монахов. На месте Лаик был храм Скал. Дору, как мне удалось выяснить, заложили на месте, почитавшемся «дурным», а Ноху – на бывшей главной площади древней Кабитэлы. Почему? Ответ наверняка проще некуда, но тем трудней его найти.

– Так стоит ли искать? – улыбнулась Арлетта. – Он или не найдется вообще, или уже найден. Когда я овдовела, а сыновья выросли, я никого не искусала лишь потому, что принялась сочинять… Эрнани Последний, если он в самом деле жил в Лаик, должен был либо удавиться, либо оставить какие-нибудь «Размышления о падении Талигойи», «Записки смиренного Диамнида», в худшем для нас случае – поэмы или трагедии…

– Ага! – обрадовался, нет, возликовал Левий. – Мы с вами опять приходим к одному и тому же. Король, каким мы его видим, не мог не писать. Король ничего не оставил. Конечно, он мог сжечь свой труд или завещать это сделать другим. Бумаги могли пропасть по глупости, по неосторожности или, наоборот, из-за осторожности чрезмерной…

– Скорее, – сощурилась Арлетта, – они до сих пор валяются в Лаик, если только их не украл мэтр Шабли.

– Согласно гороскопу, Эрнани был склонен к занятиям наукой, он не стал бы писать лишь для того, чтобы заполнить пустоту в душе, и позаботился бы о том, чтобы довести свой труд до тех, кому он будет полезен. До тех, кто спасал Талигойю, в том числе и от Агариса.

2

Никола вернулся к полуночи. Приказ он, само собой, выполнил и к тому же проехался до Конских ворот и дальше через Нижнее предместье к Гусиному мосту.

– Хорошая ночь, Монсеньор, – голос маленького генерала был почти мечтательным, – звездная… В Старом парке полно цикад. Трещат, будто и не в городе.

– Вы и туда добрались?

– Ехал мимо, вот и завернул на минутку. – Никола, неслыханное дело, казался смущенным. – Сам не знаю с чего. У нас… В Пуэне сейчас тоже поют.

– И в Эпинэ. – Робер подошел к окну, которое распахнул еще вечером. Звезд в самом деле было немерено. – Скоро начнут падать… Я про звезды. В Торке шутят, что звезды учатся падать у созревших яблок.

– Я слышал, – кивнул Карваль.

Внизу белели статуи, темнота пахла ночной фиалкой и еще чем-то пряным и сладким, скучно журчал фонтан. В Старом парке вода поет и плачет, вот туда и тянет…

– Ложитесь, – велел помощнику Эпинэ, – прямо здесь, нечего тратить время на разъезды. В городе спокойно, а выспаться вам нужно. Утром я займусь Глауберозе, а вы примете доклады и поговорите с Мевеном. Иначе он вообразит, будто мы не доверяем Рокслею.

– А разве вы доверяете?

– Дэвид не предаст.

– Граф Рокслей может ошибиться. В нашем положении это ничем не лучше.

– Вряд ли ему представится оказия, да и Мэйталь будет рядом, это здесь нам помогать некому. – С чего он такое брякнул? Никола и без того все понимает… – Ложитесь и выкиньте из головы всякую ерунду, даже часы. Вас разбудят.

Карваль пообещал. Эпинэ не поверил – маленький генерал не терпел, когда его застигали спящим.

Опустевший дворец казался сказкой. Темные анфилады и лунные отблески на полах и зеркалах напомнили рассказ Дика про Рамиро и возвращенный меч. Теперь Робер знал разгадку, но в гулких, почти призрачных залах больше веришь в откровения мертвеца, чем в розыгрыши. Веришь и делаешь глупости.

Карваль полез в Старый парк, Эпинэ забрался в малую Тронную и долго смотрел сперва на корону Раканов, потом на их же меч. Изображать из себя анакса Эпинэ не собирался, просто захотелось проверить…

Рокэ оценил реликвию верно: «дурно сбалансированная железяка» таковой и оказалась. Неудобная рукоять, лунки от выпавших мелких камней, полуслепой лиловый набалдашник; хороша была разве что сталь. Один из утраченных в древности секретов… Потом мориски и кэналлийцы, а позже и дриксенцы научились делать не хуже, но странного узора на смертоносной глади так и не получилось.

Эпинэ вернул меч на стену и спустился во двор. Конвой уже ждал – Дювье и три десятка ветеранов-южан. Когда в город полезло ворье, Карваль строго-настрого приказал: глаз с «Монсеньора» не спускать, как бы тот ни отбивался. Переупрямить бывших мятежников Робер даже не пытался, вот и ездил в сопровождении целой толпы; впрочем, думать и смотреть на луну охрана не мешала.

Город в самом деле притих, даже не верилось, что в молчаливых тревожных домах сидит кто-то, способный кричать иначе, чем от ужаса. Недовольные лошади, шумно принюхиваясь, цокали по чистой мостовой. Богатые кварталы откровенно боялись, только чего? Эпинэ шепотом заговорил с Дракко, пытаясь успокоить жеребца, но кони чуют не только волков, но и страх. И заводятся.

По небу беззвучно чиркнула звезда, под копытом что-то хрустнуло. Ветка или стекляшка, но Робер вспоминал другую дорогу, осеннюю и одинокую. Горы вместо домов, за спиной – девушка, по крайней мере, тогда так казалось, ломкий первый ледок и догоняющая неизбежность… Кошмар выжгли костры Белой Ели, а потом стало не до нечисти. Сказка становится страшной, если ты в ней один, а жизнь?

Разом взмокший Дракко захрапел и попятился – впереди лежала ставшая незнакомой площадь. Обычная, с церковью, окруженным каштанами фонтаном и запертыми лавками. Словно разрубленная пополам луна стелила черные корявые тени, было тихо – ни шороха, ни огонька. Робер обернулся: южане молчали, ждали. Тридцать вооруженных мужчин и один напуганный непонятно чем Проэмперадор… Иноходец с трудом сдерживал готового сорваться в карьер полумориска, потом подъехал Дювье. Мэтр Жанно прижимал уши и пучил глаза, он тоже видел.

– Тут он их и вешал, – обрадовал сержант, по справедливости давно заслуживший офицерскую перевязь. – На этих самых каштанах…

– Кто «он»?

– Ворон. В Октавианскую ночку… Поделом вообще-то, но лучше б объехать.

Вчера они проезжали этой самой дорогой и позавчера… Каждый день ездили, причем лошади не дрожали, а Дювье даже не думал вспоминать висельников. Из-за каштанов раздался детский плач. Тонкий, ноющий, на удивленье неприятный. Бросать плачущих детей мерзко, но Робер слишком хорошо помнил ту… то, что караулило на горной дороге. Отряд повернул, и никто из южан не сказал ни слова, даже не пропускавший ни одного неутертого сопливого носишки Дювье.

3

Шадди с корицей был выпит, пора было расходиться. Предстоящий день обещал стать тяжелым, по крайней мере для собиравшегося объехать город кардинала. Арлетта вежливо зевнула и сощурилась на часы – приближалась полночь. Договорить можно и завтра, а послезавтра она вырвется из столичной гнили, бросив, именно бросив, Левия, Ро с его Карвалем, Инголса, музыкального барона, у которого еще нужно забрать волкодава и жену…

– Заодно узнаю, как чувствует себя Рожа…

– Простите? – совершенно светски не понял кардинал, и Арлетта с облегчением рассмеялась.

– Старинная маска из коллекции Капуль-Гизайля. Виконт Валме обвиняет несчастный антик в сорока грехах, хотя и хозяин, и мой старший сын, и я видим всего лишь произведение искусства, пусть и не из приятных.

– Меня больше занимает брат Диамнид. Сударыня, вы согласны, что записки Эрнани могут оказаться полезны?

– Если они существуют…

– Они должны существовать, и они почти наверняка в нижнем храме. Люди склонны повторять единожды удавшееся. Тот, кто упокоил в гробу Франциска первое завещание Эрнани, упокоит и второе.

– Вы имеете в виду младшего Рамиро?

– Скорее всего. Алва успешно избегают короны, но Октавию как-то удалось сделать единоутробного брата соправителем, и вряд ли тут обошлось без лаикского затворника. Боюсь, нам придется уподобиться Альдо и потревожить мертвых.

– Залезть в гробницу и узнать, что Эркюль не был Раканом, убитый король умер своей смертью, а Рамиро мог усесться на трон, но не пожелал. Фи. Конечно, волнуй Эрнани кабитэлские призраки…

– На Изломе могли и волновать. Люди в те времена были очень обстоятельны и очень суеверны, а король в любом случае знал больше жены маршала. Не могу отделаться от ощущения собственной слепоты! Будь иначе, я выжал бы правду из хроник, но я собираю ромашки и не замечаю дубов. Что ж, придется принимать грех на душу.

– Эрнани, если вы найдете его записки, будет вам скорее благодарен. Был бы… Его величество, похоже, от мирских сует отрешился. В отличие от Валтазара. Создатель!..

– А его смиренный слуга вас не устроит?

– Возможно. Марсель ведь… Ваше высокопреосвященство, мне нужно к Капуль-Гизайлям! Немедленно.

– Нет, – мягко воспротивился Левий. – Мне, право, неловко говорить подобное даме, но герцог Эпинэ намеревался…

«Намеревался»… У Ро с Марианной остались две ночи, покушаться на них – преступление, а Валтазар никуда от своих ваз не денется. Пусть с ворюгой тот же Левий и разговаривает – по-своему, по-эсператистски.

– Маршал Алонсо не терпел, когда его тревожили во время визитов к графине Савиньяк, – задумчиво протянула женщина, – но стрелял в навязчивого невежу не соберано, а прекрасная Раймонда. Правда, из пистолета любовника… Мы ведь с вами еще увидимся?

– Я, самое малое, провожу вас до Лаик.

– Тогда про Валтазара поговорим по дороге. – Графиня поднялась и подошла к окну. Зеленый столб все так же упирался в звездное небо, он никому не мешал, но был мерзок и тревожил, как обнаруженный в постельном сундуке труп.

– В ваш флигель можно попасть, не выходя на улицу, – успокоил Левий.

– Я помню. Днем на месте этой зелени нет ничего, а ночью?

– И ночью. Если войти внутрь, она словно бы исчезает. Словно бы, потому что со стороны видна и зелень, и тот, кто в нее вошел, причем фигура остается четкой.

– Я хочу это видеть, – решила Арлетта. – Вы согласны, что про «чумной ход» Катарина узнала из записок Гертруды Придд?

– Редких достоинств была женщина. – Взгляд кардинала скользнул куда-то вниз и словно бы погас. – Не могу привыкнуть, что ее нет… Я о кошке. Идемте… Или нет, давайте я сварю еще одну порцию. По-кэналлийски.

4

Теперь они рысили меж темных старых стен. Покинутые аббатства тянули к путникам руки-деревья, их тени хватали за ноги лошадей, навязчиво, но не злобно. Так цепляются луговые вьюнки и ежевика, в Торке много ежевики, и в Черной Алати тоже. Может, забраться в какое-то из аббатств и переждать?

Поворот, уколовшая луну колокольня, одинокий всадник едет навстречу. Человек. Дворянин…

– И не боится, – удивляется Дювье, и Робер понимает, что они с сержантом держатся голова в голову. – Шастает по ночам. Мало ли…

Всадник пришпоривает коня и машет рукой. Дракко ничего против чужака не имеет, Мэтр Жанно тоже.

– Какая приятная неожиданность. – Маркиз Салиган приподнимает шляпу. – Я, знаете ли, собирался к Капуль-Гизайлям и позорно струсил. Это я-то!

– Не переживайте. Мы тоже струсили. Вместе с лошадьми.

Салиган привычно стряхнул с плеча невидимые в ночи, но, вне всякого сомнения, существующие перхотинки.

– Плохо дело, – сказал он. – Конечно, мы можем сыграть в кости прямо здесь, но город перестает мне нравиться, а ведь я почти нашел убийцу.

– Да? – переспросил Проэмперадор, понимая, что на покойного конхессера ему плевать.

– Прошлым вечером в меня стреляли, но оглоеды Джаниса вылезли прежде времени и спугнули мое помилование, впрочем, я не слишком уверен, что оно мне понадобится… Вы сейчас куда?

– Вперед.

– Значит, я назад. Возможно, чистые души или чистое белье его спугнут.

– «Его»? – переспросил охрипший Иноходец, чувствуя глупейшее облегчение от того, что не «ее».

– Надо же как-то назвать то, что сейчас бродит по богоспасаемой столице. Нет, я его не видел, и это меня удручает. То, что видишь, можно при необходимости зарезать, как милейшего Гамбрина…

Они ехали, Салиган чистился и болтал, Робер почти ничего не понимал, хоть и пытался. Мешали детские вопли, словно вцепившиеся в путлища и бежавшие рядом с лошадьми.

– Слышите?

– Что? – не понял Дювье.

– Деточку? – уточнил Салиган. – Это к полулунию, завтра замолчит.

Полулуние… Ночь кого? Точно не Флоха, а прочие гоганские боги забылись вместе с золотоглазой девочкой и разбудившим беду достославным. Добрался ли старик до Агариса? Спасся ли, и как зовется вторая из ночей Луны? Почему этими ночами надо сидеть по домам, уж не потому ли, что по городу бродит хныкающая погибель? Ерунда! В Доре никакой луны не было, там просто умирали, зато висельники видят обгорелую девчонку и ничего, живут. Как могут…

– Салиган, вы имели дело с гоганами?

– Собирался, но ваш Окделл поймал меня раньше.

Отряд благополучно подходил к перекрестку; Робер хотел свернуть вправо и добраться до Капуль-Гизайлей в объезд, но на перекрестке лошади встали. Протяжно присвистнул Салиган, ругнулся Дювье. Впереди лежала площадь с фонтаном. Другая, глаза не могли обманывать, но Эпинэ казалось, что они вернулись к сбросившим удавленников каштанам.