Вера Огнева
Нестрашная сказка. Книга 3

Гуго тряхнул головой. На рассуждения потянуло. Не иначе от радости. Вот придёт парень в себя… и что дальше? Ну – придёт. Объяснить ему всё равно ничего нельзя. Зато можно показать булавку. А вдруг новообретённый старый знакомец ту булавку ухватит и рванёт с ней по долам и весям. Он, помнится, очень уж мечтательно о ней тосковал.

От конька крыши к краю вела узенькая доска с набитыми поперечинами. Спускаться в темноте, несмотря на небесные россыпи, таки ночь на дворе – пришлось очень осторожно. Ещё не хватало свалиться и перебудить чад и домочадцев Пенкария. Хорошо, собак у того не имелось. Деревенские шавки встретили явление Немтыря из лесу таким визгом, воем, рыком и лаем, будто строй медведей по деревне шаг печатал. Уже сколько времени прошло, а они всё равно полошились, когда Гуго мимо шёл.

Распростёртый на соломе Анхель-Иолантис то ли крепко спал, то ли пребывал в беспамятстве. Пока все попытки привести его в чувство результатов не дали. Гуго брызгал на него водой, тряс, тёр уши. В ответ один раз парень невнятно забормотал. А так – вообще ничего, будто кукла тряпичная.

Гуго запалил лучинку, предусмотрительно втиснутую в светец над бочкой с водой – если догорит без присмотра, так и свалится огарок в воду, не устроив пожара. А гореть было чему. Хозяин с прошлого лета ещё сена навалил. Видимо, скотины было много. Куда та скотина делась, оставалось гадать, а сено сохранилось. Гуго подгрёб охапку в угол, где квартировал на старом коврике. Подстилку сердобольно кинула жена Пнкария, за что получила затрещину от мужа. Но не за расточительство, а за то, что без спроса. Домашним вход в сарай был заказан. В общем-то, правильно.

Иолантис лежал на сене, дышал еле-еле и как-то в полдыха. Гуго решительно начал стягивать с него одежду. Если голова цела, ещё не значит, будто нет другой беды.

Торчали ключицы. Влажную холодную кожу покрывали мелкие пупырышки. Рёбра выпирали, как у старой клячи.

Давно когда-то в королевских покоях висела картина. Маленький Гуго дивился слову «гравюра». Старый конь. Тоненькие линии печально огибали впадины просевшего хребта и провалы между ребрами. Казалось, конь выдохнул весь воздух, а вдохнуть не смог. Было страшно жаль старое животное.

Гуго король искал потом эту гравюру, но она пропала. Да о ней никто кроме него и не помнил.

Рубаха расползалась под пальцами от ветхости. А ещё воняло, хоть нос затыкай. Источник запаха обнаружился слева под мышкой. Там зияла рана со скользкими белесыми краями, из которой сочился зеленоватый гной.

Именно туда попала стрела, когда Иолантис творил пассы, чтобы мальчик по имени Сигурд мог пройти по краю стены. А это вам не свежая рана, которую любой наёмник перевяжет в один чих. Такие раны Гуго не попадались, и что с ними делать, он не знал.

Заскрипела дверь. На пороге встал Пенкарий. Услышал-таки, как Немтырь лазил на крышу, и пришёл проверить.

– Помират? – спросил мужик, наклонившись к больному. – Помират, – сам же себе и ответил. – Тогда зачем его за собой тащили? Сам подумай, – обратился, он к работнику, будто тот мог ответить, – зачем доходягу за собой водить? Кормить же ещё надо. А может, как раз его и не кормили. Ишь, тощий какой.

Гуго кивнул на рану в боку.

– А! Тудыть её! Надо тётку Проклу звать. А зачем? Она с меня денег возьмёт, а может, и не вылечит. Не, не с руки тратиться. Всё одно, помрёт.

Сам говорил, а сам смотрел, что станет делать Немтырь. А того будто в узел завязали: скорчился, собрался в комок, вот-вот выстрелит, как пружина у арбалета. Но вдруг, будто судорога по нему прошла, расслабился, встал на колено и смиренно приложил руку к сердцу, вроде как просит.

Пенкарий не был особо скаредным, просто, как любой крестьянин, деньгам счёт знал. А в последние лихие времена и припрятать лишний грошик не мешало.

– Не, – мотнул головой хозяин. – Не с руки мне. Сам к Прокле иди. Авось, пожалеет.

Тело доходяги Иолантиса оказалось не таким уж лёгким.

– Куда?! – завопил Пенкарий, когда Немтырь взвалил парня на плечо и двинулся к выходу.

Ответом ему стало рычание, возразить против которого хозяин заробел. Вообще, помстилось, будто к нему обернулся не заросший дремучим волосом человек, а чёрный медведь – рявкнул и пошёл себе, ночь, полночь, какая разница?! Осталось плюнуть и отступиться. Останови такого.

Прокла жила где-то на отшибе. А как же иначе! Сроду лекари селились поодаль. Зачем лишние глаза, зачем праздные уши? Что увидят, что услышат, не поймут. Или поймут по-своему, истолкуют задом наперёд, как подскажет дремучая темень в голове. И гореть дому ведуна вместе с сушёными травами и лягушками. Ишь! Извести мою скотину хотел…

Гуго видел в темноте плохо, да ещё быстро устал: тело пока не набралось прежней силы. Шёл одной упрямой волей, даже не зная точно, дышит ещё колдушонок у него на закорках, или уже всё. Когда оказался на задах деревни, за гумном, за дальними овинами, понял, что заблудился. Захотелось взвыть. Силы, где вы? Где взять воздуха, который только колется в груди, а не даётся. Где эта клятая лекарка? Куда могла запропаститься её землянка? Леший её утащил?!

– Руку дай.

Голос прошелестел, будто из самого средоточия мрака, из какой-то тёмной кудели. Гуго сообразил, что глаза закрыты. И эта самая кудель ему мерещится. Глаза открыл и увидел перед собой женщину. Вернее, неясный силуэт. Но послушался.

Рука оказалась неожиданно твёрдой. Сухая ладонь ухватила его за пальцы и потащила, только ноги успевай переставлять, да следи, чтобы колдушёнок головой об забор не цеплялся.

Дом у Проклы оказался не таким уж маленьким, если только тьма не шутила свои шутки. Последние шаги дались кое-как. Колдушёнка Гуго почти что сбросил на топчан, и привалился рядом.

– Посвети мне, – попросила Прокла.

Не приказала, не крикнула, как вроде должна вести себя разбуженная среди ночи ведьма. Именно, что смиренно попросила. Уже слегка отдышавшись, Гуго перенял у неё глиняный подсвечник с толстой свечой и поднял повыше.

Он, пока бродил в темноте, представлял себе лекарку старухой с седыми космами, с запавшим ртом и крючковатым носом. А оказалось: женщина одних с ним лет с тонким усталым лицом и ловкими руками. Она сама без посторонней помощи так переложила парня, что рана оказалась вся перед глазами. Большая, наверное, в полпальца шириной, осклизлая. Запах о себе напомнил тут же, как открылись края, и потёк гной.

– Плохо. Ты речь понимаешь? – обернулась лекарка к Гуго.

Тот кивнул, поднял свободную руку и перевернул большой палец вниз. Умрёт?

– Знать бы, что с ним случилось.

Гуго очень похоже оттянул тетиву невидимого лука. Лекарка кивнула.

– А когда?

И вот попробуй, объясни… Гуго выхватил из холодного очага уголёк и написал на стене слово год. Прокла только беспомощно пожала плечами. В попытке объясниться Гуго открыл рот, но исторг только рычание. Прокла вдруг махнула рукой.

– Ты кивай. Давно в него стрела попала? Месяц? Нет. Полгода? Нет. Меньше? Больше? Год? Ой, плохо. Если за это время не умер и не выздоровел, значит, наконечник там. Надо вытаскивать. Ты одной рукой держи свет, а другой ему ноги. Он вроде в беспамятстве, а как станет больно, начнёт биться, себе навредит.

И всё это будто уговаривая.

Хитро изогнутая толстая проволока прокалилась над пламенем и остыла. Ведунья приложила кончик себе к руке, после чего осторожно начала шарить в ране. Колдушонок дернулся и застонал. Гуго показалось, что внутри у того что-то звякнуло. Так и есть. Проволока зацепила наконечник и потянула. Тут уж пришлось налечь на парня всем телом. Того выгнуло дугой. Заорал, захрипел, зашёлся булькающим кашлем.

– Держи! – крикнула Прокла и дёрнула на себя проволоку. Та выскользнула из раны, а вот наконечник застрял. Женщина ловко подцепила его концом инструмента и вытянула-таки наружу. Следом хлынул зловонный гной и кровь. Много крови. Тело парня дёрнулось последний раз и замерло.

Гуго чуть не взвыл. Показалось, будто всё – конец. Лекарка, однако, рук не опустила, схватила со стола длинную полосу ткани, макнула в горшок с каким-то варевом и начала запихивать в рану, туго забила её так, что кровь перестала сочиться, и только тогда отступилась.

Сердце Иолантиса стучало мелко-мелко. Но стучало.

Пока.

Гуго привалился к стене. Усталость скрутила такая, будто камни ворочал. Хозяйка тоже присела. Руки её мелко дрожали. Вроде плёвое дело – проволокой пошуровать, а высосало до донышка!

– Ы-ы-ы? – попытался задать вопрос Гуго.

– Не знаю, – пожала плечами Прокла. – Истощал сильно. Лечили плохо, били. Не знаю. Накрой его одеялом, вон лежит. К утру отойдёт – выживет.

Хозяйка ушла в дальний угол. Там у неё стоял ещё один топчан. Она недолго повозилась что-то приговаривая, свернулась калачиком, натянула на плечи одеяло и затихла. А Гуго остался над умирающим Иолантисом.

Уходила надежда – единственный человек, который мог бы ему помочь. Гуго нащупал под одеялом безвольную холодную руку парня.

Выживи, я тебя прошу! Великие силы, помогите ему! Помоги ему, Небо!

Под утро, уже на рассвете, навалился тяжёлый, как замшелый валун, сон: хоть пальцами глаза держи. Гуго почему-то казалось, как только он уснёт, парень перестанет дышать. Вот и сидел, таращась в серый сумрак. В окошке засветлело. По полу пробежала мышь. Далеко в деревне заголосил петух…

… рукав белой полотняной рубахи двигался как бы сам по себе. Руки в нём не было. Вообще тела в рубахе не было. Но она жила, шевелилась. Рукава разлетались и вздёргивались. Больше того, Гуго точно знал, кто в ней. Знал и ненавидел. Рубаха вдруг пошла винтом, взвихрилась и полетела выше и выше к небу и дальше по синему полю – чайкой…

Страх подбросил Гуго. Он проснулся, понимая, что дал слабину, прозевал и ничем уже не помочь.

Худой, как весенний суслик, Иолантис лупал глазами и бессмысленно улыбался. В дальнем углу колодой спала уставшая Прокла.

Жизнь продолжалась.

Глава 2

– И что мы тут делаем?

– В данный момент?

– Вообще. Я хочу знать, за какими демонами мы сюда притащились?

Хорошо, что над головой полоскался навес, иначе дурное солнце уже прожгло бы в их головах дырки. Лекс в просторной белой тоге возлежал на широком цветастом ковре, Энке метался по пространству, ограниченному тенью, и бушевал.

Вокруг простирался порт. С одной стороны сияла бухта, обсыпанная мелкими зелёными островками, посередине которых торчали причудливые скалы, с трёх других – людское кишение. Тюрбаны башенками, тюрбаны тыковками, пагри, дастары, банданы, головные накидки, ещё какие-то кундюкалки – призванные служить головным убором, и всё это самых разнообразных цветов. Дхоти, лунги, чудридары, шальвары, паджи… Пространство, кроме того, вмещало в себя огромное количество коров, коз, кур и прочей мелочи. И ни одной женщины. Зато грязь по истине мифологическая!

Друзья прибыли в Ваджамандрипур накануне поздно вечером. Морем. И переход-то был всего-ничего – дней десять – но качкой, отвратительной едой и душной сыростью вымотал до невозможности.

Шаланда бросила якорь в виду берега. Мгновенно образовавшаяся ночь залила пространство китайской тушью. Знакомцев в городе ни у того, ни у другого как-то не случилось, вследствие чего они остались ночевать на судне, привычно скрючившись в гамаках, чтобы утром, прихватив пожитки, сойти на твердь.

Лекс шествовал, придерживая полу белой тоги. Одетый в короткие штаны, Энке шлёпал за ним, взвалив на плечо баул с манатками.

Весь морской переход Лекс простоял на четвереньках над клюзом, а Энке – соответственно, над товарищем. Оба извелись. Один от морской болезни, другой от беспокойства.

Раньше такого с Лексом не случалось. То есть, любая качка была нипочём. Сказалась травма: три месяца полного беспамятства, потом три – неподвижности, и полгода медленного выздоровления.

Он заново учился всему: есть, пить, говорить и ходить. Пока однажды не понял, что если не уйдёт в первый попавшийся поиск, сойдёт с ума от пустоты. Была работа, было подчинение смыслам, он пустоты не чувствовал. Не стало работы, навалилась тоска. Иногда ему казалось, что он уже никогда не сможет войти в переход, но так же точно он знал, что попытается. Пусть попытка окажется фатальной. Лучше полное ничто, нежели выхолощенное существование калеки.

Махатма Мита его почти даже и не отговаривал. Прикинул что-то, потёр ладошки, приложил ко лбу своего любимого ученика и сказал: «А давай! До пункта назначения всего один короткий переход, потом неделька морем, потом с месяц в джунглях, и можно возвращаться». До перехода проводил лично и лично убедился, что Лекса в нём не зажевало. И такое случалось. Кто ж знал, что в пути его скрутит морская болезнь? А хоть бы и знали, Лекс бы всё равно пошёл.

До прибрежной деревеньки на Шри Ланке, в которую Манус Аспер попал прямиком, можно сказать, из больничной палаты, Энке добирался другой дорогой. Ему при Лексе разрешили оставаться, только пока тот находился в полной беспомощности. Дальше терпеть энергетическую аномалию в Горних высях не стали, и джинну вежливо указали на дверь. То есть, иди, и не просто иди, а по вектору. Видишь тихий мирок, всё там благостно, всё замечательно! Людей нет, даже сухопутных животных никаких. Мир в начале творения. Одни рыбы в воде плавают. Зато и воды и рыбы много. Не хочешь? Махатма Мита сочувственно покачал головой: тогда тебе одна дорога – учиться.

Так и определили вольного джинна в студиозусы. Ослушаться он постеснялся. А потом, интересно же. Чего только с ним не бывало за последние… ну, в общем, давно, а вот учиться пока не приходилось.

Лекс на Шри Ланку явился в белоснежной тоге, Энке в пёстрых коротких штанах и широкой мятой рубахе. Такое впечатление, его выдернули прямо с вечеринки, не исключено, вообще, из постели. Голову Лекса покрывали короткие все в проседи кудри, бритая голова джинна оказалась раскрашена цветными квадратиками.

– Это где у нас так носят? – озадачился Лекс, тихо сотрясаясь от хохота.

– Я туда больше не вернусь, – буркнул Энке и даже зубами прищёлкнул.

Не стоило расспрашивать. Если джинн находился в подобном настроении, даже Лекс не рисковал лезть ему в душу, или что там у джиннов? В общем, в ту тонкую субстанцию, которая у Энке без сомнения наличествовала.

Каменистый берег у самого уреза волны рассыпался песочком. На верёвках болталось цветное тряпьё. Вокруг сновали полуголые эбеновые жители, больше похожие на африканцев. Один, пробегая, застрекотал быстрой скороговоркой, из которой следовало, что судно отходит, и если тупой белый червяк не поторопится, он будет гостить на их прекрасном побережье до следующий луны. Лекс подхватил небольшую сумку, Энке хмыкнул и подхватил самого Лекса.

Помесь фелухи и коча болталась в прибрежной волне. Начинался прилив, матросы уже схватились за трап. Рёв джинна остановил приготовления. Мелкие шоколадные людишки с уважением отнеслись к явлению гиганта и дождались, пока путешественники взберутся на борт. Судно отвалило от берега, прошло полосу невнятной ряби, тут-то и началось.

А это вам океан! Поговорить за всю дорогу толком не получилось. Энке только понял, что командировка Лекса санкционирована Сверху, и что сам джинн тут находится полулегально. То есть пребывать может, а хулиганить пусть поопасится.

На вопрос, где найти постоялый двор, матросы, все, как один, безнадёжно замахали руками. Никакого другого ответа друзья не получили. Спустившись на берег, Лекс, перебрал в голове пяток местных наречий и обратился к первому попавшемуся аборигену. Но тот шарахнулся, будто они прокажённые. Это наводило на мысль: не случилось ли тут поветрие? Однако выглядели местные жители вполне здоровыми. Вдалеке, в устье Ямуны, грузилась барка. Судно уже так просело, только не черпало бортом. Рядом копошилась большая чёрная свинья, которая при ближайшем рассмотрении оказалась слонёнком.

Они бы прошли мимо харчевни, да Лекса за руку втащил под навес зазывала. Он безостановочно тараторил, расхваливая свою стряпню. Послушать, под драным пологом нашли место все яства побережья, дельты Ямуны и плата Декан. Они и соблазнились.

Зазывала стал первым аборигеном, который не шарахнулся от них, а совсем даже наоборот. На поверку оказалось, что кормят пресными жирными лепёшками, в которых количество муки и перца было примерно одинаковым. Соус, вообще, состоял из чистого огня. Зато к лепёшкам полагался чай. Его то и пили. Энке свой кусок огненной стряпни умял. Лекс из вежливости клюнул и отдал другу. Тому, понятно, всё нипочём – слопал и не поморщился.

– Так что мы тут делаем? – в который уже раз потребовал Энке.

– Слона покупаем.

– О! Только слона нам и не хватало. Я хоть и давно живу, но с этой фауной знаком мало. Видел, конечно. Что-то мне подсказывает, если эта скотина взбесится, даже мне не удержать. От тебя вообще останется только мокрая тряпка.

– Это на тебя местные специи начали действовать, – заключил Лекс. – Что ты носишься? Сядь. Я вкратце постараюсь тебе объяснить, что и как. Только не мельтеши, а то меня опять укачает.

– Исключительно из уважения к дедушке Мите, который меня за тобой присматривать отрядил.

Энке плюхнулся на ковёр рядом с Лексом, задрал рубаху и принялся чесать живот. Лексу стало хорошо, всё возвращалось.

А выходило следующее: с некоторых пор в местной ойкумене начали сходить с ума артефакты. Это такие штуковинки, которые оставляют след на всех планах. Когда случилось в первый раз, махатма Мита отмахнулся. Сами разберутся. Но сбой тянулся и тянулся. То есть был у артефакта нормальный фон, вдруг по непонятной причине он исказился и в норму приходить никак не желал. Случилось это довольно давно. Местные маги шума не поднимали. И вот совсем недавно то же самое случилось с ещё одной занятной вещицей, к тому же парной первому артефакту. А местный магический Совет между тем ни гу-гу. Будто и не заметили, что пространство искрит.

Реквизитор махатма Казимир собрался уже отправить сюда комиссию. Махатма Мита покачал головой и попросил обождать. Понимаешь, Казимеж, что-то там не так. Большая комиссия наделает шуму. Боюсь, все концы уйдут в воду. Мы их, разумеется, оттуда выловим и поставим на вид всем, кто провинился. Но сам понимаешь, это же распря. Землю начнет корёжить, за сим последуют глад, мор, наводнения и общий упадок нравов. Наводить порядок придётся лет сто. У нас с тобой других дел нет?

– Он ещё не здоров.

Старики знали друг друга так давно, что могли бы словами уже и не разговаривать. Но общались исключительно вербально из уважения к традициям.

– Он уже не совсем болен. Пусть долечивается работой. И он боится идти в переход. Если сейчас затянем, дальше станет только хуже.

– А вдруг не сможет?

– Посмотрим.

Задание сводилось к следующему: Лексу и Энке следовало подняться вверх по течению Ямуны, найти небольшое княжество Раджапуристан или что от него осталось, найти раджу или опять же то что от него осталось, и выяснить, что случилось с находящимся в наследном владении артефактом.

– Таковы наши ближайшие планы, – закончил Лекс.

– И за каким демоном нам понадобилось носатое чудовище, которое фуражу сожрёт – не укупишь? Нанимаем лодку с гребцами, идём вверх по течению, потом покупаем лошадей и путешествуем как белые люди.

– Понимаешь, слон – это статус, раз. Во-вторых, на лошадях по джунглям не больно-то попутешествуешь. Опять же только слон. Мы к нему лодочку прицепим, и пойдёт он вроде бурлацкой тяги. А уже когда доберемся до верховий, мы его выменяем, так и быть, на коней.

– Согласен, есть в твоих фантазиях доля здравого смысла. Загвоздка в том, что ни ты, ни даже я править этой скотиной не умеем. Короче, завезёт он нас в какие-нибудь дебри, сбросит и сбежит. И что ты ему скажешь: «Как тебе не стыдно?..».

– Найдём погонщика… о! за нами, кажется, пришли.

– Восемь. У всех сабельки. Слушай, я всё забываю, как называются их штаны, – безмятежно спросил Энке, который будто бы даже в другую сторону смотрел.

– Которые поуже – чудридары., которые пошире – шарары или шальвары. Нашёл время о фасонах печалиться!

– Бить будем или подчиняться?

– Сначала разговаривать.

Это они зря понадеялись. Никто, как выяснилось, беседовать с ними не собирался. Оружных привёл, кстати, тот самый зазывала. Похоже, под свой полог он втащил путешественников исключительно для того, чтобы потом сдать властям. Знать бы ещё, что тут за власти. Сведения, которыми располагал Лекс, имели некоторую фрагментарность. Даже какая династия на побережье нынче у власти, оказалось не так просто выяснить. С некоторых пор многие здешние княжества самоизолировались. То ли пошла мода на всё японское, то ли ещё какая напасть.

Тыча сабелькой в глаз уважаемому белому путешественнику, воин в скромном тюрбане цвета пожухлой травы на жутко ломаном северном наречии приказал следовать за собой. За попытку бегства – смерть на месте. А куда? На кудыкину гору! – Смысл короткое гавканье имело именно такой.

Вот и поговорили. Лекс с сожалением оторвался от пёстрого ковра и с ещё большим сожалением от клочка тени. Энке подхватил сумку. Ну, этому солнце, не солнце – хоть кипящую смолу на темечко.

Стены из грубого камня сложили лет, наверное, триста назад. Решётки на окнах не оставляли места надеждам. Камень и сталь. Серое с чёрным.

Охрана осталась за дверями. Сабельки у воинов в жухлых тюрбанах оказались небольшими, почти игрушечными. Такими хорошо овец резать или вот белых путешественников.

Перед Лексом расположился хозяин рыхлого тельца в совершенно замечательном тюрбане и с огромной драгунской саблей. Куда там охране!

Энке остался в приёмной, или что она такое? На комнату пыток не похожа. Вход – выход. Лекс шепнул джинну, чтобы сидел смирно. Авось, ещё договорятся. Действовать следовало, только если сильно припечёт. Однако чем дальше, тем меньше оставалось надежды, что дело кончится миром.

Лекса спросили: кто таков? Он представился настоящим именем. Говорили на хинди. Язык он помнил, хотя произношение оставляло желать. Визави поинтересовался, где уважаемый гость выучился языку. Тот ответил, дескать, в Риме. Ага, ага, – покивал рыхлый господинчик.

Лексу он как-то сразу не понравился. Невысокий, полноватый, средних лет, – улыбка так себе, скорее ехидная, нежели злорадная. А когда начал задавать вопросы, сочувственно кивая в такт ответам, стало ясно как день – ни одному слову не верит. Сейчас исполнит положенный ритуал, формально поспрошает и под нож. Не испытывал он интереса к ответам. Знать бы ещё он тут самый-самый или среднее звено. После очередного поддакивания Лекс решился:

– Я был бы весьма признателен, если бы уважаемый господин сообщил мне своё имя и своё положение. Я не знаю, как к вам обращаться. И это меня сильно печалит.

– Руджавара Мачхквалати.

– Уважаемый Руджавара, мне очень приятно наше знакомство. Но способ приглашения меня несколько удивил. Зачем было гонять по жаре столько ваших людей, довольно одного посыльного…

– Ко мне, добровольно!?

Рыхлый засмеялся. Такой вот спектакль. Сквозь исказившиеся черты лица проступила истина. Какая там снисходительность – сама жестокость или, скорее, кровожадность, желание и умение умершвлять. А ещё мучить.

– Следует ли так понимать, что ваш дом люди обходят десятой дорогой, – всё же спросил Лекс.

– Сто десятой.

– А что так?

– Зачем ты прикидываешься? Ты уже понял, что тебя раскусили. Мне осталось только получить правдивые ответы на мои вопросы. Но, думаю, твои уста не исторгнут истины, пока к ним не прикоснётся огонь.

Ситуация старая, как сама жизнь. Лекса в очередной раз приняли за шпиона. Знакомо, ой, как же знакомо-то!

– Я и так отвечу. Вы же пока не спросили ничего определённого, – попытался умягчить обстановку Лекс.

– Тебя послал император Аспазий?

– Нет.

– Синклит магов?

– Нет.

– Кто тебя послал?!

– Махатма Мита.

Лицо рыхлого господинчика вдруг изменилось в совершенно иную ипостась. Оно сморщилось до такой степени, что алый тюрбан аршинной высоты, кажется, даже просел на уши. Оно было бы комично, когда бы не было так страшно.

Хозяин восседал на стуле, поставленном вдобавок на подиум. Лекс стоял, задравши голову. И ладно бы – не развалится. Хуже, что уже некоторое время он слышал лёгонький свист. Ни одна птичка такого не сможет. Человеку на одной ноте, не переводя дыхания, тоже не протянуть. Пожалуй, только змея.

А господин в алом тюрбане между тем потянул саблю из ножен. Что клинок, что ножны – глаз не оторвать. Сплошное сияние и алмазные искры.

– Махатма Мита поручил мне одно деликатное дело, – напевно повёл Лекс, – соображая, далеко ли от него змея.

Вертеть головой не хотелось, дабы не пропустить выпад перепуганного хозяина драгоценной сабли.

– Дело касается совершенно другого княжества. Мы тут проездом. Не стоит беспокоиться…

– Он не беспокоится, как ты трусливо выразился, чужестранец. Он боится до мокрых штанов.

А вот это был прокол. Не иначе сказалась близкая болезнь. Никогда Лекс так не попадался. Человека за спиной он не заметил. А должен был. Его учили. Ещё как учили. Однако, вот оно. И шипение как будто придвинулось.

– Чего же так боится мой визави? Вдруг у меня получится развеять его страхи? Разубедить…

– Ты и так успел наговорить на три смертных приговора.

Сабля уже вся выползла из ножен. Булат играл морозным узором.

– Понятно, что ничего не понятно. Развейте мои сомнения, раз уже всё решено, – смиренно попросил Лекс, прикидывая куда прыгать, дабы не попасть ни под клинок, ни под укус.

За спиной раскатисто с удовольствием захохотали. Шипение стало громче. Не иначе инкогнито, прокравшийся в комнату тише приведения, специально дразнил змею.

– Руджаваре было предсказано, что его убьёт посланник Шамбалы.

Лекс прыгнул в момент, когда Руджавара сделал выпад. Пухлый господинчик чуть-чуть не успел, всё же Мануса Аспера очень хорошо учили. Кобра из стоявшей за спиной корзинки метнулась почти в тот же самый миг. Хорошо бы ещё попала под саблю, да, жаль, удачи так много не бывает. Руджавара не удержал равновесия и скатился с подиума. Кобре осталось только клюнуть его в подставленную шею, что она и сделала. Сабля выпала из рук мертвеца с пронзительным звяканьем, кобра встала на хвост, расправив капюшон. Человек в зелёном тюрбане, прихватил её хитрым крючком на длинной ручке.

– Пророчество исполнилось! – торжественно заявил водитель кобры. – Руджавара погиб. Теперь твоя очередь.

– Или твоя, – озлился Лекс.

– Нет. Я паду от руки ракшаса. Так было предсказано. А ты не ракшас. Тебя послали махатмы. Сейчас наг сделает своё дело. Ты не…

Сработанная из толстых тиковых досок, обшитая железом дверь вдруг просто упала и в клубах пыли возник Энке.

– Это ты правильно заметил, он не ракшас! – рявкнул джинн. – Ракшас я!

Зелёный тюрбан дёрнулся, будто хозяин получил пощёчину. Петля перестала удерживать кобру. Чёрный наг метнулся в атаку.

Ага! Они-то думали, чего? А оно и вправду. Энке походя ухватил кобру за плоскую голову и сдавил, после чего вытер испачканные кровью и ядом пальцы о цветастые трусы.

– Отвернись, если не хочешь смотреть, – бросил он Лексу. – Я сейчас пророчество исполнять стану.

Лекс отвернулся.

На площади в ряд лежали двадцать шесть тел. Энке, залитый кровью от макушки до пяток, бросил последний труп и вытер локтем лицо. Только больше размазал.

Лекс присел в тени. В глазах рябило. Всё тело исходило какой-то волнообразной болью – сверху вниз, вдоль, поперёк с плеча на плечо. Он сдавил голову ладонями, отнял руки и только тут заметил укус. Кто-то из тех с площади таки успел его цапнуть. Это было не то чтобы очень уж плохо. Но если не принять срочных мер, можно разболеться так, что не скоро встанешь.

Разорвать ткань не получилось, он натянул край тоги, подобрал саблю, чтобы надрезать, а удержать не смог.

– Что делать, говори!

Нависший над ним Энке кривился и расходился волнами. Двор, стены, облака шли по кругу, будто Лекс попал в середину детской юлы.

– Край тоги. В нём…

Он не знал, сказал это или только подумал. Но Энке понял, рванул полотно и подхватил выкатившуюся горошину.

– Воды! – взревел джинн.

Какая-то тень метнулась от стены, затопотали быстрые шаги. Энке поднёс к губам Лекса плошку с водой, и сухая колючая горошина проскочила внутрь.

Уф! Юла стала потихоньку замедлять свой танец. Энке перестал расплываться. Вокруг собирался народ.

Заботливый, как старая дворцовая нянька, джинн перенёс Лекса поглубже в тень, устроил на ровном каменном парапете и даже положил на лоб смоченную водой тряпку. Стало совсем хорошо.

Люди шуршали, больше похожие на скелетов – такие же худые и без кровинки. Старика с лысым черепом и запавшим ртом поддерживали под руки. Но и он, и помощники покачивались, как трава под ветром. Однако не уходили.

– Это кто? – спросил Лекс.

– О! Заговорил. Ты чего помирать-то вздумал? – обрадованно зачастил Энке.

– Меня укусил один из охранников. А оно, знаешь ли, заразно.

– Меня всей сворой покусали, и вроде ничего.

– Глаза пошире раскрой.

– Зачем?

– Если зрачок начал вытягиваться, ну, как у кошки или змеи, значит всё – превращаешься.

Энке вытаращил глазищи, в которые смотри не смотри, кроме мрака ничего не увидишь.

– Я пошутил, – вяло отмахнулся Лекс.

– Скажи спасибо, что ты лежачий. Пошутил он! Да за такие шуточки, знаешь, что бывает?

– Пошли разбираться. Иначе они тут все попадают, пока мы с тобой отношения выясняем.

Покряхтывая, как старик, Лекс встал, вытер тряпкой лицо и протянул её джинну. Тот кое-как размазал кровавые потёки на физиономии, но хоть серёдка проступила. Со стороны костяной толпы вдруг раздался общий не то вздох, не то стон. Люди шарахнулись, лысый старик повис на руках помощников.

А случилось то, что, собственно, и должно было случиться. Двадцать четыре трупа начали постепенно приобретать черты животных. Сначала сквозь кожу полезла рыжая шерсть, потом начали вытягиваться челюсти. Четверым Лекс отсёк головы, парочке Энке их просто оторвал. Головы лежали отдельной кучей, где чья, не понять. Но даже отсечённые они равномерно и неуклонно менялись.

– Вашу в дребедень с котурнами через пролив… ликантропы!

Лексу редко приходилось видеть Энке озадаченным. Однако – вот.

Перед ними лежала груда мёртвых волков. Только двое: рыхлый господинчик и водитель кобры остались людьми. Последний, правда, состоял из двух половинок, но что они принадлежат человеку, никто бы не поспорил.

– Красные волки, – констатировал очевидное Лекс. – Он был потрясён не меньше джинна. – Эй, кто-нибудь, уважаемые, что тут у вас случилось? Откуда взялось столько оборотней в одном маленьком княжестве!?

От толпы скелетов отделилась высокая женская фигура. Молодая, неимоверно худая беременная женщина в сером рубище медленно подвигалась в их сторону. Одной рукой она придерживала живот, будто опасаясь, что он отвалится. Подошла, недолго постояла возле кучи падали, развернулась и начала опускаться на колени. Лекс качнулся – поддержать. Она вскинула руку – не надо! Встала на колени и обняла ноги Энке. У стены тоже начали сползать в пыль.