Венедикт Каготов
Гарь

Глава 1

От автора

Все описанные события действительно произошли в Москве в 2020-2021 годах. Автор лишь изменил имена некоторых героев и отдельные эпизоды, чтобы никому не навредить и сберечь добрую память об ушедших.

Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт?

Цицерон. Первая речь против Катилины

Пролог

Около восьми утра тучное небо над девятиэтажкой напротив треснуло. Сверкнуло майское солнце, ударило в газон и принялось запекать к завтраку жука на металлическом балконном парапете. Профессор Индриков в сотый раз подключился к шифрованному SPM-чату на телефоне. Как и час назад сообщение до контакта не дошло и удалилось. Дрожащими от волнения и бессонной ночи пальцами он повторил запрос, выставив код экстренной встречи: три эмодзи красного ежа и три белого яблока. Просто немыслимо, что чат пролежал мертвым всю ночь. Без оператора, без протокола. Верх идиотизма, и, конечно, показатель, как к нему относятся в конторе, как его, сука, ценят там. Время, между тем, быстро утекало. Оставаться в квартире становилось все опаснее.

В раздумьях профессор прижал ладонь ко рту, чиркая указательным пальцем по щетке усов, кое-где ещё искривших рыжим волоском. Вытряс очередную сигарету – британская пачка, чей-то завалявшийся подарок – и закурил, глядя на пустой старый двор. Как и вся Москва, Марьина Роща замерла в ковидном ступоре. От табака мутило. Вкус не просто бил натощак, но бил по всем пятнадцати годам тяжелой завязки.

Вспоминался вчерашний вечер, который все разрушил. Темнеющие повороты в глубинах Арбата, вой сирены со стороны кольца. Он вдавливает туфли в клумбы, чтобы налипла глина, чтобы каблук лишний раз не бил по собянинской плитке. Дурак, не подготовился. Он идет медленно, почти крадется, сжимает вспотевшей ладонью ручки портфеля, высматривает впереди спину в серой ветровке. Не верится. Ему еще не верится, что это правда Марат. Здесь. В самом центре столицы. В разгар пандемии. Однако ошибки быть не может. Только что этот неприметный человек в синей кепке, в чёрной антиковидной маске, объявился у дома, где живет отец Марата, где в далекие времена бывал и сам Индриков. Человек пробыл там час с четвертью и вот теперь петляет переулками. Человек, которому въезд в страну закрыт, которого тут ждут немедленный арест, приговор и многолетний срок.

Конечно, Марата нужно было просто разглядеть, удостовериться. Даже без фото, лишь опознать, а там бы уже пробили по камерам. Столько за ним идти было ни к чему. Но Индриков пошёл – сноровка давно не та, да и внешне по физике мало, что поймешь, тем более если не видел человека шесть лет. Индриков выдохнул дым. Удивительно, как легкие помнили привычку. Ни кашля, ни рези в носу. Только легкая дурнота. Он вытер платком лоб и взмокший хохолок между залысинами. Так что же было дальше? Вот он выглядывает из-за угла на безлюдную улицу. Ни звука. Серая ветровка испарилась в одном из двухэтажных усадебных корпусов. Шагов двадцать по тротуару – и никого. Сердце заходится в тахикардии, трясущаяся рука перехватывает портфель, как вдруг над головой что-то шаркает. Прямо над ним на балконе второго этажа стоит человек в серой ветровке. Всего в полутора метрах. Слабый фонарный свет выхватывает голову, скрытую кепкой и высоко натянутой на нос санитарной маской. Несколько секунд они смотрят друг на друга. И в этих обманчиво добрых под черными бровями глазах, на самом деле – пустых и безжизненных – он безошибочно узнает Марата. Как и тот – его. Марат медлит, поднимает большой палец правой руки, прикладывает ноготь к губам, целует. Жест, в известных обществах означающий поминание, прощание с умершим. Еще мгновение, опять шаркает ботинок, дребезжит стеклом балконная дверь. Наступает окончательная тишина.

Телефон на табуретке вдруг зашелся в жужжащей вибрации, и профессор вздрогнул. Недокуренная сигарета полетела за парапет. Скорее же! Ну! С третьей попытки скользящие пальцы набрали пароль. Одной строкой в чате висело:

– Была вне зоны, возвращаюсь через 2 дня.

Индриков выронил телефон на коврик. У него не было и двух часов. Если профессор не ошибался и Марата в Москву привезли те, кого он подозревал, то дело мрак. По его сведениям, тайный приезд беглому оппозиционеру, когда-то одному из главных архитекторов банковской системы страны, организовала гильдия, стоявшая за прошлогодними зачистками финансового сектора. А если так, то с ним, почти наверняка расправятся до конца дня. Но главное. Не будет ни разговоров, ни стрельбы, потому что профессор человек воцерковленный, а для от таких гильдия избавлялась особенным образом.

С трясущейся головой Индриков сел на табурет. То, что в гильдии росла новая сила, было понятно давно, но ее возможности, ее волевой зловещий фанатизм… Когда же это вскрылось? Да, там потрясли правление Мосбиржи. Два простеньких не привлекших широкого внимания суицида. Потом директор «БелИнвеста» в Витебске с заточкой в горле. История тоже понятная. А вот потом случился Смоленск. Демонстративная казнь директора банковского холдинга вместе с сыном десяти лет, нарочно обставленная халтурной бытовухой: якобы под кайфом зверски зарезал сына, после опомнился и вспорол себе живот на манер харакири. Чудовищные кадры. Бывалых оперов рвало.

Плюя на все предосторожности, профессор написал в ответ:

– Саша, у меня двух дней нет!

Перечитал. Поднял взгляд на кривые клены в завязавшихся почках и судорожно облизнул губы. Нет уж. Истерить не позволительно. Он стер напечатанное, подхватил брошенные на балконе галстук, жилет, пиджак от тройки и вошел к себе в кабинет.

Портфель собрал быстро. Отершись не высохшим после ночного душа полотенцем, переоделся. Папка с бумагами, паспорт, второй телефон, зарядка. Профессор засунул руку за большую икону и вытащил два медных с ладонь триптиха. XV век, старинная семейная реликвия. Кошелек, маска с перчатками. Что еще? Таблетки. В бега так, в бега. Придется брать целый набор, упаковку и четыре банки. Плюсом ингалятор, баллончики с аэрозолем. Подумав, он запихнул в портфель еще и небольшой винт-штопор. На случай. Сел в кресло и прислушался. В квартире лишь постукивали часы.

Теперь главное. Индриков выбрал из стола остальные документы, взял ноутбук, бутылку виски и, аккуратно скрипя паркетом, вошел в уборную. Под нараставший гул вытяжки он открыл над брошенным в раковину ноутом горячую воду, бросил ворох бумаг в ванную и кинул вспыхнувшую спичку. Горело долго, даже с виски, а тянуло неважно. Пришлось разложить под дверью смоченное полотенце, чтобы дым не вырвался в комнаты. Кое-как от всего избавившись, он смыл пепел, оттер от черноты эмаль и направился в коридор. Плана пока не было, профессор лишь понимал, что нужно как можно скорее покинуть дом.

Елена Павловна еще спала. В приоткрытой двери виднелось, как она сладко куталась и сопела в одеяло, все такая же соня, как и в институте. Слышала ли она, как он вчера вернулся за полночь? Индриков сжался. Навернулись слезы. Вот так ее оставить, не попрощавшись, возможно навсегда. Он наскоро написал в блокноте, стараясь выдержать ровный почерк: «Дорогая Елена Павловна, уехал в сад работать над книгой. До среды, целую. О.».

Ругая себя, за то, что, как дурак, жег бумаги в новой одежде и теперь провонял, Индриков спешно запер дверь. Держа в одной руке портфель и мусорный пакет с ноутом, он посмотрел в пролет наверх и вниз, вызвал лифт, а сам стал спешно спускаться по лестнице. На улице нужно было провериться. То, что его не ждали прямо тут, ни черта не значило. Может, хотят поводить его по городу, чтобы срисовать контакты или пару адресов.

Где-то в сквере по направлению Бутырки, минутах в пятнадцати, кажется, работал фонтан – там можно было попробовать скинуть ноут. Вариант не лучший, память вытягивали и из мокрого железа, но откладывать до путей казалось слишком опасным.

Вскоре по дороге попалась детская площадка, огороженная домами, с шлагбаумами на въездах. Кроме футбольной коробки тут стоял облупленный игровой домик с горкой, откуда просматривался весь двор. Место хорошее. Профессор достал свой обычный рабочий телефон, кинул вещи в домике и двинулся дальше, вызывая на ходу такси. Почти сразу на заказ откликнулся Зейнал Хасай оглы, который должен был подъехать минут через одиннадцать со стороны Сущевского Вала.

На углу дома, за шлагбаумом Индриков сковырнул дерн, спрятал под ним трубку в беззвучном режиме и вернулся к домику. Сгорбившись внутри у окошка, в резком мочевом аромате он смутно представлял, что делать дальше. Может и на самом деле стоило добраться до дачи? Всего сорок минут от Савеловского вокзала. Переждать там два дня до возращения Саши. А потом? Черт его знает. Накатила злость. Сволочи. Ведь это из-за их безалаберности и полной безучастности он оказался в таком дерьмовом положении. Почти год как подал большую записку с наблюдениями по гильдии и уже тогда писал, что первые роли там явно сменились, что кто-то рвется в Минэк и Росэкономмониторинг, что состав рабочих комиссий сразу по двум якорным законопроектам обновился на треть. Тогда его не послушали. Убрали записку в стол. Не послушали и в ноябре, а что получили в марте? Сразу три якобы ковидные смерти в Минэке, и вот на должностях – знакомые лица. Но самое печальное не это, а то, Саша категорически ему не верила. Даже не просто не верила, а относилась снисходительно, насмешливо, как к неуместно увлеченному старику, мнительному, отставшему от реалий фантазеру. А ведь ее, пожалуй, могут убрать сразу после меня, подумал с грустью Индриков.

Размышления прервала машина, завернувшая с улицы к шлагбауму. Профессор достал второй телефон с защищенной связью, осторожно настроил камеру и стал ждать. Водитель немного посидел, потом, судя по силуэту, стал набирать номер. Наконец, дверь открылась. Из салона вышел спортивный мужик лет сорока в брюках и рубашке. Хрена лысого ты – Хасай оглы. Мужчина оглянулся, прошелся по улице, осмотрелся во дворе. Позвонил еще, сначала, видимо, на номер Индрикова, а потом уже на другой и, минуты две поговорив, сел обратно в машину. Такси еще постояло и вскоре уехало.

Изучая на фото водителя, Индриков сделал два глубоких ингаляторных вдоха и принялся разбирать противоречивые мысли. С одной стороны, тип, понято, непростой, и, значит, его точно ведут. Но, с другой стороны, тактика оказалась совсем не та, какую он ожидал, – слишком осторожная. Следовало отсюда только одно. По какой-то причине хозяева Марата охоту на него не открыли, а такой расклад оставлял шанс на маневр. Первым делом сейчас требовалась связь со вторым, резервным контактом. Встретиться можно здесь же на Совке, всего в получасе ходьбы. Передвигаться куда-то по Москве – самоубийство. На подходах к метро, к вокзалам он будет как на виду. Разве только автобусом, но это крайняя мера. Нужно только решить с ноутом и уйти с прямых пустых улиц.

За тем, как хрустит корпус и крошится в дробилке монитор его нового серого Asus, Индриков наблюдал в провонявшей маслом и пловом шиномонтажке Фархода. Недалеко от путей. Шел наудачу, не зная, но, догадываясь, что старый знакомый наверняка заливает ковидную грусть в том же железном бараке, где промышляет кустарной утилизацией покрышек. Не ошибся. Ротор продребезжал минуты три, уничтожив ноут, а затем и рабочий телефон. Лишь маленькая зеленая плата выскочила на память к его ногам.

Отписав своему второму контакту, налегке с одним портфелем Индриков двинулся к вокзалу через гаражи и дальше через рынок. Несколько раз попадались на глаза такси. Те это были машины или не те, но ощущение полного окружения, усиливалось. В одной из подворотен он свернул к черной двери и негромко постучал, повторяя «Дай ла джи-а-о, су». Сначала с той стороны слабо зашептала девушка, видно, не понимая, чего он хочет, а затем дверь открыл пузатый коренастый в полной санитарной экипировке хозяин Ван Донг.

– Профессор! Завтракать? – глаза пугливо разглядывали проулки за спиной гостя – Мы готовить в одиннадцать.

– Ничего, я пока чая выпью. Пустишь?

За ярким столиком вьетнамского кафе с играющими в одном из углов детьми пришло, наконец, небольшое облегчение. Щебетание малышей рождало теплые образы юности, ежегодных студенческих каникул в Ханое у отца, который лет пять руководил разными инженерными проектами.

Теперь можно было собраться с мыслями, сосредоточиться. Индриков умылся, нормально причесал всклоченные волосы на висках и затылке, затер на рукаве курки свежее пыльное пятно. Черт возьми, подумал он, прибавлю я за сегодня седины.

Резервный контакт с ответом тоже не спешил, и в ожидании чая профессор, чтобы немного перезагрузиться, пообщался с Ван Донг. Говорили о бизнесе, о жизни закрытого рынка, о поставках продуктов. Забавно, но в возбужденном состоянии вьетнамский давался куда свободнее, чем обычно. Видимо нейронка отрабатывала лингвистику на адреналине. Мелькнула вдруг и хорошая идея:

– Ван, а племянники еще держат охранный бизнес на «Садоводе»?

– Так точно. Держат – в голосе вьетнамца отозвалась гордость – На Садовод держат. На Люблино – рынок – тоже держат.

– И почем сейчас сутки с охраной?

– Нужно знать… Узнавать. Для профессора?

– Да – Индриков поправил усы – На «Садоводе». Три ночи, пару бойцов. Еще машина понадобится с водителем.

– Сделаю тогда.

При мысли, что можно ведь, и правда, залечь в Москве, в самом этническом нутре, где хрен кто найдет, стало еще легче. Даже охватил восторг от такого бойцовского варианта.

Раскладов по позициям гильдии среди мигрантов Индриков достоверно не знал, но догадывался, что если таковые и есть, то в среднеазиатских диаспорах. Еще исторические связи. Так что пробиться через «Садовод» маратовским хозяевам будет не очень просто, а вьетнамцы его просто так не выдадут. Хотя, понятно, тут пятьдесят на пятьдесят.

Главной задачей, впрочем, было понять сейчас тактику Марата, его мотивы. От этого зависело, на что вообще рассчитывать. Возможно, Марат и не рассказал гильдии о вчерашней встрече, не хочет расправы над ним. Может, подонок боится за себя – подставился по глупости, когда всего-то нужно было добраться до нужного адреса. А, может, и за отца боится. Может, намерен что-то узнать. Зачем он вообще приехал в Москву, зачем так рискует? Проблема в том, что Индриков планы Марата понимал интуитивно. Сначала по анонимной наводке почитал его эссе по экономической теории. Под псевдонимом, в карикатурном либертарианском журнале «Anarchie du marché». Узнаваемые по стилю опусы внушали опасения за психическое здоровье автора. Марат рассуждал о «конце экономики», о «мире свободного от людей рынка», «инфляции гуманизма» и прочей ереси.

Нет, требовалось все-таки подать водки. Застенчивая вьетнамка поставила на стол острую капусту, лягушачьи ножки в панировке и штоф змеиной настойки, и, как только ушла, Индриков спохватился, что налички-то у него нет, а светить старую симку с привязанными картами теперь опасно. Но ничего. В последний раз отдохнуть можно и за счет заведения, а если сегодня повезет, долг и отдавать не придется – такой обед, прощальный, перед роковым событием называют «угощение судьбы», ханойская примета.

Выпив несколько рюмок, профессор совсем отошел от волнительного озноба. Он вспомнил, как долго искал следы Марата, пока накануне пандемии тот не засветил в инсте свое турне по общинам американских мормонов. Его роль связного, а может и эмиссара гильдии в Северной Америке не удивила – они в последние годы активно восстанавливала контакты с идейно близким зарубежьем по всему миру. Но вот то, что они рискнули вытащить Марата в Москву, стало ударом грома. С одной стороны – отличная возможность для Индрикова ткнуть контору в свою правоту. С другой – четкий сигнал, что бить по всей системе начнут с многострадальной родины. Профессор вздохнул – зря он решил когда-то подключить к работе своих аспирантов в Москве и Питере. Теперь, видимо, сильно парней подставил. Особенно Глеба, которого он начал посвящать в детали и даже планировал представить Саше. Теперь все это повлечет смертельную опасность. От огорчения Индриков выпил разом еще несколько рюмок.

У бара вдруг засуетились вьетнамцы. К столику быстро подошел озабоченный Ван Донг.

– Пришел мужчин, говорить хочет видеть профессор Индриков.

– Куда пришел?! – рука профессора нервно метнулась в портфель и схватилась за штопор.

Ван Донг показал на главные двери.

Индриков дернулся было к черному выходу, но сообразил, что раз стоят здесь, то уж, наверное, обошли кафе и задами, а, раз, культурно стучатся, то вряд ли собираются тут всех положить. Ну ладно, плюнул он и подошел к дверям. В кривом глазке ниткой вытянулся мужчина с седой челкой-ежиком и бордовым, наверное, от водолазки горлом. Так вот кого выбрали в переговорщики. Профессор в предположении не ошибся – резать его пока не собирались. Собирались торговаться.

– Камеры у тебя тут работают? – спросил он Ван Донга – Тогда подожди и открывай.

Не спеша, Индриков вернулся за столик, выпил еще рюмку и кивнул хозяину.

Провернулся замок, и в кафе неуверенно с видимой в походке брезгливостью вступил высокий красногорлый мужчина лет за пятьдесят. Повернув голову к Индрикову, он самодовольно улыбнулся, развел руками и тяжело проговорил в нос.

– Приветствую-приветствую!

– Ну, здравствуй, Лександр. Откуда же тебя выдернули, что так быстро подорвался?

– Да, вот в Москве, видишь ли. Приболел… А тебе, вышло, что, повезло. – мужчина начал медленно подходить – Пригасишь за стол?

– Зачем это? – Индриков резко выпрямился и сунул руку в портфель, что сильно напугало мужчину, который непроизвольно отступил.

– Поговорим?

– Нам и пары минут хватит. Предлагай, и на выход.

– Ну, это к лучшему… – мужчина громко со вздохом высморкался и продолжил – В общем, чего тут разводить… Вчера, конечно, вышел прокол. Марат Сафарович приехал по семейным делам, отец тяжело болен. Фактически попрощаться приехал. В общем, не хотелось бы огласки… по-человечески…

– Неужели? – грубо оборвал его Индриков – Ну ты это Следственному Комитету на пресс-релиз подкинь: «У СК к Сафарычу претензий временно нет. Данное лицо папашу хоронит»!

– Господи – мужчина капризно всплеснул руками и уселся за столик у входа – Зачем ты вечно усложняешь… Черт возьми, неужели и я подхватил этот ковид…

Индрикова действительно захлестнуло эмоцией от наглости этого давнего университетского знакомого, от собственной будто бы беспомощности. Он разом отбросил все варианты бегства и решил ударить в лоб.

– А ты думаешь я не в курсе, что Марат у вас на контракте? Вот только он же всегда сучьим эгоистом был. Сунулся к отцу… всем рискнул, всех подставил. Черт, да я думаю, он там просто что-то заныкал на квартире перед своим бегством. Плевать ему на старика…

– Очень любопытно – ухмыльнулся красногорлый – В таком ты виде, значит, отчитываешься? Неудивительно, что твои справки давно не читают…

– Короче – вскипел Индриков и демонстративно посмотрел на часы – Я пока еще жду нормальное предложение.

– Предложение к тебе простое – не делать глупостей. Союзников у тебя давно нет, вот и сегодня докладывать некому – красногорлый неприязненно окинул взглядом зал – Пьешь по подвалам… В общем… Готовы тебе гарантировать безопасность. Тебе и Лене, конечно.

– Ну и ты мразь! – профессор рубанул кулаком по столку, грохнув посудой – Ты же на юбилее ее был, в доме нашем!

На шум из кухни за спиной переговорщика показался Ван, который медленно крался к его столику с чем-то в руке. Индриков, растерявшись, испуганно уставился на вьетнамца и этим выдал. Красногорлый резко оглянулся, вскочил. Ван сразу взметнул руки, выкрикивая что-то призывно, типа «стреляйте, стреляйте». Зазвенело, отскакивая от пола, железо, кажется, половник.

– Шутки что ли шутим, Олег?! – крикнул он Индрикову, покраснев теперь и выше горла, и кинул ему телефон – На-ка вот, глянь.

На экране трепыхалось какое-то голубое пятно.

– … нет- нет, что вы. Ни я, ни муж точно не заказывали – раздался в тихих помехах веселый голос Елены Павловны.

– Как же, ваш адрес… в накладной – под бас мужчины показался кусок зеленой стены на лестничной клетке и дверной косяк – может, конечно, девчонки наши путанули…

– Уж такую вещь нужно точно к завтраку доставить, вы уж разберитесь, непременно…

Индриков сглотнул и отложил телефон. Его мутило. Перед глазами стоял голубой халат жены.

– Так понятнее? Снято полчаса назад – голос красногорлого стал жестче, он подошел и аккуратно забрал свою трубку.

– Вполне – профессор собрался с силами, выдерживая игру – Только ты не учел, что я уже оставил материалы по Марату до востребования. Почитает там Саша, не почитает… Хочешь – сыграй в рулетку… Так что… Так что, если ты, сука, сейчас тут договоришься, хозяевам вашим придется все труселя пропотеть.

В который раз за сегодня Индриков удивлялся, как в наивысшем волнении с его языка срывались уголовные выражения и словечки, перенятые, должно быть, еще у советской шпаны.

– Допустим, что так – переговорщик несколько смутился – Твои условия?

Индриков понимал, что вильнуть не получится. Принять сейчас предложение, а потом пойти на попятную, выиграть время для какого-нибудь оригинального гамбита не выйдет – у него на это нет ни запала, ни здоровья, ни надежной поддержки. Нельзя было и мелочиться. Соглашаться на гарантии и даже на деньги – а припасенный конвертик у этой скотины наверняка при себе имелся. Ценник следовало ставить на максимум. От простачка гильдия избавиться, не думая, а вот к опасному человеку придется подготовится.

Он посидел еще для приличия с серьезным видом и уверенно произнес.

– У меня их два. Во-первых, за каждый день молчания – пять тысяч евро. Так что подумайте там над рабочим календариком Марата. Во-вторых, твои гарантии мне до чертовой матери. Делай встречу с хозяевами.

Переговорщик задумался.

– Деньги не проблема…

– Еще бы.

– Тут часть суммы. За два дня – красногорлый достал из кармана брюк и выложил перед собой на скатерть крафтовый конверт – Остальное сможешь забрать в банке. Счет я скину… А по встрече. Нужно время до конца дня.

– Хорошо. Это время у тебя есть. Даю день авансом.

– Главное, Олег, без глупостей…

Мужчина ушел. Ван Донг закрыл за ним дверь, а Индриков, трясясь, одной рукой вылил остатки водки себе в рюмку, а другой вытащил из портфеля телефон. Сообщение от резервного контакта пришло во время беседы с седым. В чате висела строка: «Принято. Место 2. Время известное + 5 часов».

Уже не актуально, взбесился Индриков, что же вы меня рвете все. Подстраховаться, однако, не мешало. Тем более резкая отмена после вала утренних запросов могла вызвать подозрения, но теперь требовался новый план. Совсем я отвык от работы в поле, думал профессор, вытряхивая последние капли из штофа на руки и отмывая окрасившуюся от штопора ладонь. К конверту он приблизится все не решался. Разглядывал пока из-за стола.

По встрече условились на 19:00. Местом было небольшое кладбище как раз по дороге к дому. Тем более в Храме Мучениц и теперь, после начала изоляции, служил его близкий товарищ, Миша Веленко, у которого как раз можно оставить пару важных вещиц на случай непредвиденных обстоятельств.

В подсобке Ван Донга промотали запись переговоров и закинули на одну из флэшек. Звук никакой, видео пару раз сбивалось, но общий смысл передавало, да и для технарей достать отсюда качество труда бы не составило. Теперь можно и позавтракать, время к обеду.

Индриков с волнением взвешивал свое решение, нащупывая в портфеле дьявольский конверт, залог его жизни. Предал он или не предал, оказавшись, пусть и на пару дней, в одном лагере с такой тварью, как Марат? Давать четкое определение этому ходу не хотелось. Впрочем, полной уверенности, что ему не перережут глотку на возможной встрече, не было, и в голове крутились мысли, что надо бы действительно оставить рабочие документы для Саши. Прощальный подарок.

Отчасти профессор успокаивал себя неопределенностью. Еще оставалось время для маневра. Ведь не обесценились же его принципы, ведь за идею же он работал, не за валютный счет. Хотя точно Индриков не мог сказать. Чувства смешались. Да он и не воспринимал все всерьез, он был окрылен. В свои годы попасть в подобную историю, это прекрасно, глоток молодости. Поэтому и дальше все виделось приключением. Можно сблизиться с гильдией, лично узнать, наконец, их леденящие кровь мотивы. Вот и решение – озарило его – дам Центру версию двойного агента. Иронично. Пускай расхлебывают у себя, может, наконец, заведутся на нормальную работу.

К кладбищенским воротам Индриков подошел уже на взводе и, натолкнувшись на запертую калитку, не думая, просунул между чугунных прутьев портфель, а сам забрался на мусорный бак и перелез через забор. Вдоль дороги к колокольне под стволами туй лежала свежая жирная земля, пахло весной. Профессор оглянулся – не следуют ли за ним – но позади никого не было.

Попробовав запертую дверь, профессор постучал костяшками. Почти сразу грохнула щеколда и дверь приоткрыла старушка:

– Олег Ильич! – всплеснула она руками – Как же это вы? Да ведь заперты-то ворота.

Милая добрая старушка. Имя ее вылетело из головы.

– Да уж есть ли преграды верующему человеку? – улыбнулся Индриков, – весь день сегодня тянет в храм. Миша здесь?

– Да, батюшка оградку подновляет.

– Ну я у вас подожду. Не боитесь вирусов-то?

– Ой, конечно, конечно, что вы, уж кому помереть сегодня суждено…

Храм, сам не старинный, XIX века, размерами и сводами напоминал Индрикову именно древние церкви, уютные округлостью и низостью потолков. Тут ощущалась безопасность, умиротворение. Вдруг неприятно кольнуло – лет пять тому назад он ведь использовал этот дом божий, чтобы передавать через ящик пожертвований бумаги одному человеку. Проведя по этому ящику рукой, профессор тяжело вздохнул и сел против алтаря. В ожидании помолился иконе Митрофана Воронежского. К его деятельной фигуре профессор всегда испытывал особое расположение, как к толковому святому, покровителю радеющих за доброту властей и благополучие общества.

Спустя полчаса в забрызганном краской комбинезоне пришел Миша Веленко, отец Михаил, бородатый вечно улыбчивый иерей. Увидев старого друга, он сразу помрачнел, предчувствуя недоброе. Искренним разговор не вышел. Просьбу сохранить у себя документы батюшка принял, скрепя сердце, только после того, как речь, вся с намеками о смерти и необходимости позаботится о жене Индрикова, зашла об исповедании. Прибирая волосы и пачкая их каплями краски, Миша пробовал мягко профессора увещевать опомниться, разорвать сейчас же со всем, но в итоге смирился и забрал папку с флэшкой.

В иерейском кабинете Индриков написал для Саши короткую справку. В простой школьной тетрадке тезисно изложил все мысли по рискам, приоритетам, даже по ближайшим действиям гильдии. Поставил точку и подумал – прощальное письмо. Приступить к письму Елене Павловне не смел. Как же он будет с ней вечером объясняться. Сначала за ту утреннюю записку, да еще имея в запасе чуть не завещание. Волнение так зашкалило, что он выпил пару таблеток и вышел с портфелем на воздух. Мише нужно было уехать по делам, но он попросил старушку выпустить Индрикова, когда тот соберется домой. Просил только не задерживаться позднее восьми вечера.

Кладбище, чисто выметенное, в новых посадках, грелось в вечернем солнце. Деревья тут стояли куда зеленее, чем в тенистых коробках домов. Пахло краской, остатками прошлогодней листвы. На своей скамейке, где часто работал летом, Индриков вспоминал знакомство с Мишей, думал, если их дружба продолжится, то уж теперь совсем по-иному. Жаль было бы потерять такого человека в своей жизни. А в остальном. Переживал он только о ребятах, научную работу с которыми придется прекратить. Да и вообще, во что теперь превратится его профессорство.

В компании почивших, в тишине, легком ветерке сердце сбавляло тревожные обороты. Среди могильных плит оберегали Индрикова два близких человека, на кого легко можно было опереться. И тогда, и теперь. О первом думалось легче. Игорь Всеволодович, которого Индриков хорошо знал в девяностые по научной работе. Сам он тогда только защитил докторскую, а Игорь давно был известен стране как писатель Кир Булычев. Как-то они по-доброму сошлись, как наставник и ученик, и долгое время дружески общались. О втором человеке, заботившемся об Олеге много ранее, вспоминалось горько. Родной брат, на три года старше. Смельчак, настоящий боец, который утонул в семьдесят втором году в Казахстане, в год, когда Индриков поступил в университет. Два этих товарища, старших во всем, упокоенных в тени вековых кленов охраняли и сейчас. Когда-нибудь свое пристанище здесь обрету и я, думал профессор. Уж не так ли, не так ли, чередой сумбурных рубежей пролетала в последние мгновения вся жизнь?

В ранних сумерках позади скамейки, где проходила рушащаяся кирпичная ограда, послышался шум веток. Индриков откинул голову и увидел худую женскую фигурку. Из теней аллеи к нему направлялась блондинка в спортивном костюме. Профессор подвинулся к краю, девушка присела рядом.

– Рада вас видеть – холодно произнесла она с чуть заметным обворожительным акцентом.

– Здравствуй, Марина. Пришлось тебя дернуть – Индриков старался говорить твердо – Александра не на связи.

– Почему так срочно? – светлую челку колыхнуло порывом ветра, и девушке пришлось повернуть лицом.

– Нужно оперативно дать важную информацию, а напрямую невозможно – Индриков прокашлялся – Есть сведения, что у вас работает двойник. Скорее всего в команде по международке. Если коротко. Есть подтверждение, что моя крайняя справка утекла гильдии. Есть подтверждение, что они сразу после этого начали морозить маршрут через Эстонию в Россию. Сняли как минимум двоих. Причем не консультантов, а тех, кто ехал уже на готовые места в ЦБ и Росэконом. Их уже ждали назначения и под эти назначения готовили почву. По всему выходит, что из конторы им течет информация. Есть полная первичка по одну из таких туристов и есть выборочная по второму.