Василий Панфилов
Улан: Танец на лезвии клинка. Наследие предков. Венедская держава. Небо славян

Глава десятая

Рождественские праздники пролетели в балах и приёмах. Однако пришлось несколько раз навестить католические храмы – редкое событие в жизни попаданца. За все эти годы Владимир посещал мессы и приходил на исповедь от силы раз тридцать, да и то выяснив предварительно, какие священники не слишком лезут в душу. Вот и сейчас:

– Грешен, отче.

– Убивал?

– Да, отче.

– Во время боя или разбойным путём?

– Во время боя.

– Отпускаю тебе грехи твои.

– Прелюбодействовал?

– Да, отче.

– Силком кого принуждал или угрозами?

– Нет, отче – всё по согласию.

– Отпускаю тебе грехи твои…

Остальная исповедь прошла в том же духе – без лишних подробностей. Выйдя из исповедальни с явным облегчением, Игорь перекрестился. Забавно, но его облегчение после исповеди все считали поведением искренне верующего человека, пусть и небрежного к церковной службе. На деле же экстремал чувствовал себя как во время прыжков по крышам: «Штирлиц никогда не был так близок к провалу». Попросту говоря, священникам и монахам он не слишком доверял, скептически относясь к тайне исповеди^[74]. При этом в душу те могли залезть так, что куда там дипломированным психологам…

Не так давно супруг Марии-Терезии, а по совместительству император Священной Римской империи германской нации^[75], преподнёс князю подарок – вернул часть владений. Часть эта была достаточно символической и, по словам людей знающих, настолько разорена войной, что в ближайшие годы дохода от владений ожидать бессмысленно, да и потом не зажируешь.

Однако – статус. Дело в том, что Грифичи являлись рейхфюрстами, то есть имперскими князьями, имеющими право голоса в Рейхстаге. После отстранения от власти и потери владений (в основном не совсем законными и откровенно незаконными методами) их звание подвисло. То есть князьями Грифичи оставались, но имперскими – как бы не совсем. С одной стороны, они принадлежали к старейшим, исконным князьям, и лишить их этого права не мог никто, с другой – рейхсфюрсты обязаны были иметь хотя бы символические ленные владения в Германской империи.

Ну а после подарка «непоняток» больше не было. Кстати, подарок был одним из «выморочных» поместий, на которое не нашлось достаточно близких законных наследников, так что императору возврат поместья законному владельцу не стоил ни единого талера.

Почесав в затылке, имперский князь посоветовался с Кейзерлингом…

– Сколько таких выморочных владений?.. – переспросил посланник, задумавшись. – Да много, пожалуй. Они там как пауки в банке – добрая половина владельцев сидит в поместьях не совсем законно, да и войны… Документы и в самом деле могут быть утрачены.

Герман с уважением взглянул на Владимира:

– Сработает. Не сразу – на годы растянется, но сработает.

А решение улана было простым: из трофейных талеров он отсыпал три тысячи одной из самых уважаемых адвокатских контор и поручил заняться возвратом поместий. Обстановка сейчас достаточно благоприятная с политической точки зрения – Мария-Терезия и император германский непременно поддержат его, ведь владения эти в большинстве своём находятся в Пруссии – исконного врага Австрии. Ну а оторвать их сам бог велел…

Другая часть владений принадлежала союзной Швеции, но там помнили, что некогда представители Померанской династии правили страной – и достаточно успешно. Так что явного отторжения идея возвращения Грифичей в большую политику у шведской аристократии не вызывала. То есть противников хватало, но так – в меру.

Забавно, но после этого попаданец стал формальным главой государства, если верить юристам. Имперский князь? Да! Земля есть? Тоже да. Ну и всё – согласно неким замшелым (но действующим) законам, теперь он мог отправлять посольства, содержать двор или армию и награждать орденами и титулами. Но лучше не увлекаться, ибо глава-то он глава, но всё-таки формальный, а точнее даже – условный.

Императору пришлось делать ответный подарок – сроком на один год делегировать ему свой голос в Рейхстаге. Будет сотрудничество и дальнейшая помощь – будет голосование в нужном ключе…

Во время рождественских праздников уланский полк наконец-то прибыл на зимние квартиры – в тот самый дворец, где они останавливались в прошлом году.

– Да сам хозяин и предложил, – довольно сказал Лисьин, выросший до сержанта. Бесцеремонно и даже несколько вызывающе развалившись в кресле, он поедал один апельсин за другим и рассказывал новости.

– Ну ты же помнишь, как мы стояли – ничего не порушили, разве что в нескольких залах сделали печки да деревянные перегородки. А так – чистенько и даже кое-что подремонтировали.

Сержант вгрызся в сочный, но откровенно кисловатый (по мнению попаданца, здесь селекция только нзарождалась) апельсин и несколько невнятно продолжил:

– Походил после нашего отъезда, посмотрел и сам предложил свой дворец нашему полку. А что? Деньги за постой приличные, ремонт после нас не нужен… Знаешь, даже поварих и прачек из своих деревень нанял – говорит, так будет честно, плату за аренду нужно отрабатывать.

После захвата Берлина и последующих сражений на улан просыпался очередной дождь повышений в званиях и наград. Самого попаданца наградами от русского правительства пока обошли, но Чернышёв уверенно говорил, что наградят в Петербурге – недаром уже вызвали. Ну а остальные…

Рысьев стал полковником и получил от Елизаветы табакерку^[76]и небольшое, но крепкое имение неподалёку от столицы, так что выходец из родовитой, но нищей семьи был совершенно счастлив. Бригадир Пушкарёв, бывший командир полка, получил орден Александра Невского и повышение до генерал-майора за умелое руководство конницей. Поместья он не получил, но был пожалован деньгами, и это с учётом того, что за Берлинскую экспедицию он уже получил кругленькую сумму – трофейную.

Награды (нет, орденов больше не было – были всевозможные табакерки и перстни) и звания не обошли и остальных уланов, да и сам полк. В частности, в дополнение к уже имеющимся серебряным трубам были пожалованы серебряные накладки на эфесы сабель, где было выведено – «Крылатые». В сопроводительном документе было объяснено, что такой девиз им даруется за то, что «в жизни мирной они кротки как голуби, на войне же они бьют врага соколами». На самом деле, объяснение было намного длиннее и запутанней – так здесь принято. Просто мозг попаданца сократил его под привычные стандарты, оставив только суть.

В окрестностях Вены остановились не только уланы, так что офицер нанёс визиты всем «своим» полкам. Передвигаться пока приходилось в карете – верхом быстро уставал. Вообще, после ранения он сильно похудел и ослаб, потеряв килограммов пятнадцать живого веса, и это при том, что всегда был худощав.

Из-за постоянных светских визитов князь оставался в особняке Кейзерлинга, куда перебрался и Тимоня.

– Ну всё, княже, хрен ты от меня отделаешься, – довольным тоном произнёс денщик, едва вошёл в комнату. Странно слушать такое от слуги? Ну так денщик, с которым ты рубился в одном строю, не совсем слуга, а если и слуга, то доверенный, которому позволяется намного больше.

В середине января подморозило, и давно уже готовый обоз тронулся к Петербургу. Ехало порядка пятисот саней и карет – отпускники и выздоравливающие, покалеченные. Ну и, конечно, трофеи. У Владимира набралось больше тридцати повозок – в основном мебель, сукно и прочее в том же духе. Поскольку транспортные расходы решила оплатить казна, то улан долго не думал и потащил в Петербург буквально все трофеи и подарки. В качестве возничих нанял покалеченных и раненых солдат – повозки будут под надёжным присмотром, да и сами вояки поедут с комфортом, заработав по пути немного денег.

Ехать пришлось через Польшу, чтобы не нарезать круги. Ну а Польша… Одним словом – бардак. Несколько раз обоз останавливали какие-то паны, требовавшие непонятно чего. То ли платы за проезд по своим землям, то ли просто надеялись запутать русских вояк и получить хоть малую денежку или барахло на халяву. Хотя время от времени встречались и доброхоты, интересующиеся новостями из первых руки в обмен на гостеприимство.

– Жуть, – сообщил Тимоня, бесцеремонно залезая в карету к господину, – я уже не первую деревню проезжаю и скажу тебе, княже, такой нищеты на Руси не видели.

Вопросительного взгляда денщику хватило, и сведения полились рекой:

– Земля богатая и родит хорошо, а забирают почитай всё – только-только на прокорм оставляют^[77]. Ну а чтоб лучше деньгу выколачивать, отдают деревеньки евреям-арендаторам иль нанимают их управляющими. Ну а это племя и радо стараться – так сетями опутает, что последнее выгребают.

Ближе к Курляндии очередной доброхот подскакал к карете.

– Пшепрашем пана, – вежливо поклонился красочно одетый поляк лет тридцати пяти, на роскошном коне и с богатой саблей на боку, – я узнал, что неподалёку от моих владений проезжает сам Рыцарь Моста (ага, именно так и сказал!), и не смог удержаться. Домашние не простят, если Яцек Ковальчик^[78] не сможет привезти вас в своё имение на ужин.

Приветствие было произнесено на польском, но затем речь велась на неплохом французском. Владимир не был в восторге, но сидевшие в его карете попутчики-кавалеристы, развлекавшие князя беседой, пришли от идеи в восторг и уговорили улана.

– Ладно, – нехотя согласился тот, – только учтите, ем я мало, да и алкоголь почти не употребляю.

Предупредил не зря – польские пиры на всю Европу славились неумеренным пьянством и обжорством.

Имение располагалось недалеко и, нужно сказать, было достаточно ухоженным. Однако проехать пришлось через одну из принадлежащих Ковальчику деревень, и впечатление безысходности резануло попаданца по сердцу. Таких истощённых и боязливых лиц он давно не наблюдал…

– Пане Ковальчик, – кинулся от крыльца какой-то красочно одетый тип и принялся облизывать своего господина. Не буквально, но рядом – сперва поцеловал носок его сапога^[79], затем полу развевающего одеяния. Практически тут же выскочила целая толпа таких же лакеев и принялась обхаживать своего господина и его гостей.

– Моя супруга, Ева Ковальчик, – представил поляк дородную женщину, – урождённая Косцелецкая.

– Имперский князь Грифич, принц Рюген, – вежливо склонился офицер, целуя полную руку. Почти тут же налетела целая орава шляхтичей и шляхтянок, причём к удивлению Владимира – часть встречавших их слуг тоже оказалась шляхтичами.

Стол уже был накрыт, ну да не сложно отследить медленно плетущийся обоз. Грянул оркестр – роговая музыка, восхитившая попаданца. Как только хозяин начал есть, остальные шляхтичи тоже накинулись на еду. Что интересно, столы для дворян побогаче и дворян-приживал отличались – блюда у приживал были заметно проще.

– Ах, расскажите мне, принц, про Битву у Моста! – Прижималась к нему одна из дочерей хозяина, особа довольно симпатичная, если вам нравятся пухлые блондинки со складочками. К тому же она так произносила слово «принц», что было понятно: в её мечтах они уже венчаются в церкви.

– Да ничего особенного, пани Агнешка, они хотели проехать через мост, я хотел им помешать.

– Князь, вы такой храбрый… и немногословный…

Дочка хлебосольного хозяина флиртовала так откровенно, что едва не вытаскивала его член из штанов. Во всяком случае, её руки со своего паха улан уже несколько раз снимал. Родители упорно не замечали откровенно шлюховатого поведения дочери. Ну да – она делает всё, чтобы скомпрометировать гостя, а потом – свадебные колокола и родство с Грифичами…

Офицеру стало противно, и градус вежливости в разговоре заметно понизился. Ну а когда объявили мазурку, он предпочёл выйти из-за стола. Пусть он ещё не поправился толком, но раны зажили и уже неделю как улан упражнялся с клинками. По его меркам – выходило позорище несусветное, но по меркам нормальных людей – уровень отменного рубаки.

Все три варианта он умел танцевать – научился за время кампании. Само собой разумеется, что в его исполнении этот танец был таким красивым и ярким, что остальные танцующие остановились и принялись наблюдать. Закончив, он раскланялся со своей партнёршей, но тут же был окружён следующими. Хозяева дома пытались было растолкать девушек, чтобы впихнуть свою дочку, но не вышло – приз в виде имперского князя затуманил женщинам сознание.

Танцевали, ели, пили, и хозяева упорно пытались напоить-накормить гостя. Наконец, видя, что русские офицеры просто не привыкли столько жрать и пить и уже заскучали, Ковальчик предложил поиграть в «Ку-ку». Заинтересовавшимся офицерам он ничего не стал объяснять, только ухмылялся с загадочным видом. Было видно, что сам он и домочадцы с большинством гостей считают эту игру крайне интересной. Однако чтобы узнать, по какой-то причине, пришлось ждать около получаса.

Наконец, Ковальчик попросил всех одеться, и заинтригованные гости пошли за ним по утоптанному снегу. Следом гомонящей, развесёлой толпой шли аборигены. Дошли до опушки елового леса, где слуги вручили всем ружья.

– Дробью заряжены, – зачем-то пояснил хозяин князю, затем прокричал на польском что-то вроде (Владимир неплохо выучил язык, но здесь в каждой области были свои диалекты) «Пусть кукушки кричат».

– Ку-ку! – раздалось почти тут же. Звук был какой-то ненатуральный, но Яцек с азартом развернулся и выстрелил. Место заволокло дымом, а когда развеялось, то помертвевший улан увидел лежащую на земле стонущую женщину с окровавленной спиной.

– С почином вас! Меткий выстрел! Как вы сняли эту кукушку!^[80] – раздалось из толпы.

– Холопок посадил на деревья, – доверительно наклонился к офицеру поляк, – пусть кукуют.

Сказав это, он рассмеялся весёлым, заливистым смехом порядочного человека…

Молча развернувшись, князь пошёл назад, за ним двинулись и остальные офицеры.

– Пане, куда же вы! – неслось им вслед. Однако шли они так быстро, что поляки просто не догнали их.

– Готовьте кареты, – приказал поручик слугам, – уезжаем немедленно.

Запрягли очень быстро – Ковальчик со свитой только-только успел подойти.

– Ну что же вы, Панове, – растерянно сказал он. В синих, широко распахнутых глазах было непонимание происходящего.

– Тимоня, подай-ка мне один из тех кошелей, – вместо ответа приказал улан.

– Княже… – заныл денщик, уже просчитавший происходящее. Однако под взглядом командира заткнулся и полез в недра кареты, что-то недовольно бурча. Пан растерянно переминался рядом, пытаясь спасти положение, но он даже не понимал, в каком направлении ему нужно действовать.

– Держи, княже, – шмыгнул носом Тимоня и протянул увесистый кошель с талерами.

– Пан Яцек Ковальчик, пани Ева Ковальчик, – коротко поклонился Владимир, – сегодня мы ели ваш хлеб-соль как гости. Однако после увиденного мы не можем считать вас людьми – люди так себя не ведут. Поэтому прошу принять деньги…

С этими словами он высыпал на снег талеры. Присутствующие ахнули: и от оскорбления, и от суммы, валяющейся на снегу.

– Не знаю, сможете ли вы поднять эти деньги, ведь нечистая сила не любит серебра. Однако даже бесам… – толпа снова ахнула, – нужно платить, когда ешь их пищу. Выстрелив в тех несчастных, мы заплатили бы душами, а так – только серебром.

Сказав это, Грифич без лишних слов сел в карету, разместились в каретах и остальные офицеры.

– Трогай, – приказал он кучеру.

Часть третья
Санкт-Петербург

Глава первая

Хотелось бы написать, что прибытие имперского князя в Санкт-Петербург было триумфальным, но чего не было, того не было. Обоз с усталыми лошадьми постепенно рассосался в разных направлениях, и к уланской слободе прибыло где-то с полсотни повозок, из которых почти три десятка – собственность попаданца. Расплатившись по чести с возничими-солдатами и отправив их в расположение собственных полков, Владимир же вылез из мехов, скинул епанчу^[81] и вместе с Тимоней и несколькими солдатами принялся растаскивать добро по чуланам.

– Эк, – растерянно сказал верный денщик, – ну мы и обросли имуществом.

Он не отделял себя от командира. «Экать» было от чего – барахло банально не помещалось в доме… Ну да, попаданец просто забыл об этом факте, а точнее даже не забыл – он как-то не уложился в голове. Впрочем, на помощь пришли сослуживцы и взяли добро на сохранение. Отпарившись в полковой бане (были и свои, но полковая считалась «дежурной» и топилась каждый день) и отоспавшись, с самого утра улан принялся наносить визиты.

– Экий ты важный стал! – отечески сообщил ему престарелый однорукий ротмистр Коренев Илья Лукич, оставленный на хозяйстве. – Грифич, значит…

– Он самый, Илья Лукич.

Беззубо (пятьдесят шесть годиков, что вы хотите!) улыбнувшись и обдав поручика запахом табака, капитан сказал тихонечко:

– Я ишо полтора года назад понял, кто ты.

– Не удивлён, Илья Лукич, – вежливо согласился офицер, – с вашим-то опытом и умом…

Вдоволь наобщавшись с офицерами, унтерами и ветеранами (Да ты што, Ванька уже фельдфебель? Ну не зря я его гонял, не зря), принялся наносить визиты «дружественным» полкам. Не то чтобы очень хотелось, но так положено в эти времена – письма идут нечасто, да и грамотность у многих хромает, а информация из первых уст да рассказы о геройствах сослуживцев очень востребованы. Впрочем, не только о геройствах…

– С бабы снял? С баронессы?! – хохочут егеря. – А она?

– А что она? – хмыкает поручик. – Швырнула в меня туфлей и свиньёй обозвала – дескать «вдовствует уже пятый год и по мужику изголодалась, а в их провинции взглянуть на соседа нельзя, чтобы гулящей не ославили. А вот так вот никто не осудит: насилие над женщинами на войне дело привычное». Так что прогнала меня вон, а Трифону велела продолжать.

Дружный мужской хохот не прекращался долго.

Вообще, попаданец обнаружил, что знание множества забавных историй из будущего и колоссальное количество всевозможного «мусора» в голове сделало его великолепным рассказчиком. Не сразу, понятное дело – сперва нужно было понять, что здесь считается смешным. Так и с этой историей – чуть акценты сдвинул, и смешно стало. На самом-то деле та баронесса рыдала, рассказывая о завистливых соседях, имущественной тяжбе и женской неустроенности. Так что Трифону пришлось стараться не только в постели, но и поработать психотерапевтом (а немецкий за годы кампании он немного освоил) в промежутках между…

Хвала небесам, что хоть трофеи можно было продавать через Илью Лукича. Капитан давно уже наладил неплохие связи с местными купцами-портными-кузнецами и прочими ремесленниками и продавал барахло за достаточно приличную цену, не забывая и себя, понятное дело.

– Ну с сукном ты неплохо разживёшься, – оглядел залежи капитан, – где-то на тысячу талеров точно потянет. А вот что делать с остальным барахлом, понятия не имею. Тут уж как повезёт.

Поручик и сам не знал, что ему делать со всевозможными портретами, посудными сервизами и прочим. Досталось вот согласно жеребьёвке, но те же фарфоровые сервизы… Для уланского поручика они слишком хороши, а для имперского князя и кавалера двух орденов – мусор…

– А знаешь что, Лукич? Почему бы не выставить всё это барахло, и не только моё, как в лавках выставляют. Народ-то у нас разъехался, так что какой-никакой амбар найдётся. Да пустить слух промеж штатских, что здесь можно трофеями из Пруссии разжиться. И вот ещё что: я в живописи да в искусстве мала-мала разбираюсь, так что сам понимаешь, могу дать нормальную оценку.

– Да где ж ты раньше был?! – вырвалось у капитана.

Разбирался с барахлом, прерывая это увлекательное (без шуток – вещи попадались порой очень интересные) занятие визитами, ровно неделю. За это время не было никаких гонцов из дворца…

– Да болеет матушка, – с сочувствием сказал знакомый гренадер, – она сейчас вообще плоха. Дай бог, хоть этот год переживёт…

Выдав информацию, гвардейский сержант перекрестился на купола ближайшей церквушки и пошёл дальше, откровенно пошатываясь. Ну что вы хотели – трезвая гвардия, это нонсенс…

Гонец прибыл на восьмой день – молодой чиновник невысокого ранга. Он с таким откровенным восторгом смотрел на князя, что Владимир не выдержал и подарил молодому (лет шестнадцать от силы) парню одну из трофейных сабель.

– При Кунерсдорфе взял, хороший боец ей владел.

Парень аж прослезился от чувств – клинок и в самом деле был хорош, да с историей, да подарок Рыцаря Моста… В общем, улан не успел опомниться, как Яков Сирин успел записаться «в команду» и начал вываливать новости, снабжая поручика ценной информацией.

«Матушка Елизавета» любила устраивать праздники и решила устроить праздник в его честь. Поскольку она болела и капризничала, то праздник откладывался, как и общение с императрицей. Такому поведению никто не удивлялся – привыкли…

Сейчас Елизавета Петровна пошла на поправку, настроение улучшилось, так что она затеяла маскарад – поэтому и гонец.

– К портному должен вас отвести, – откровенничал Яков. – Какой костюм? Вот уж не знаю… Вроде как будет вам два мундира и что-то машкарадное. А вот что… – Юноша растерянно развёл руками. Императрица славилась чудачествами, и угадать её желания было порой весьма проблематично.

Оседлав Звёздочку… Да, ту самую кобылу, выданную ещё рядовому улану. Пусть она была и не самых лучших кровей, но о ней единственной попаданец горевал бы, если б та погибла. Вот и берёг, выезжая только в тех случаях, когда предполагалась обычная прогулка. В компании с молодым чиновником улан отправился к портному, жившему сравнительно неподалёку от дворца в богатом собственном доме. Не придворный портной, но близко, так что не бедствовал.

Поскольку ордена цеплять офицер не стал, да и ехал в изрядно потрёпанном мундире, то особо не глазели. Правда, попадались и внимательные.

– Ваша светлость! – Вытянулся покалеченный солдат, выходящий из кабака.

– Светлость, светлость, – согласился князь, глядя на егерский мундир, – а ты случаем не Ефим Смолянин?

– Он самый, – приосанился егерь.

– Как же, помню… На вот, – Владимир покопался и вытащил полтину, – поправь здоровье.

Портной с домочадцами встретил улана суетливо, окружив заботой.

– Какой красивый молодой человек, – льстиво забубнил портной, обмеряя поручика. Однако через несколько минут несколько успокоился, увидев, что клиент не реагирует на комплименты. Ну да, здесь работали достаточно примитивно, так что на закалённого реалиями двадцать первого века такие кунштюки действовали слабо.

Александр Иванов, тот самый портной, был крещёным евреем, но крещённым явно для вида – вряд ли в доме православного человека уместна кипа. Впрочем, это попаданец благодаря интернету подметил такую деталь, а обычный русак из этого времени вряд ли понял бы, что это такое. Да плевать… Пусть он и не одобрял лицемерие, но не ему судить людей…

Обмеры заняли около часа – и не только возня с измерительной лентой. Ему пришлось надевать какие-то мундиры и штаны, смётанные откровенно «на живую нитку», и принимать в них причудливые позы.

– Ножку отставьте в сторону, как в танце. Так, замечательно… – бубнил портной, делая какие-то пометки прямо на материи.

– Руки вытянете вверх, ваша светлость, – и офицер послушно вытягивает, – ага… Ох, какая у вас грудная клетка! Вдохните как можно глубже… А теперь выдохните… Ничего себе…

Ремесленник с озадаченным видом уставился на аршин.

– Сложный вы клиент, князь.

Владимир вопросительно посмотрел на портного.

– Фигура у вас – хоть статуи лепи, хоть и худа чересчур… Ах да, вы же ещё от ран не оправились… Понимаете, пропорции непривычны – талия у вас, как не у всякой девушки, а плечи даже после ранения – не у всякого амбала^[82] такие. Непривычно, у господ придворных обычно животики…

Тут он задумался о чём-то своём, шевеля губами, и опомнился где-то через минуту.

– Ой, не беспокойтесь, старый Соломо… Александр сделает всё в лучшем виде! Это я так…

Кстати, Яков прояснил и не совсем понятную ситуацию с отсутствием приглашений от аристократии. В нормальной ситуации улана бы просто замучили визитами, даже если бы он не был аристократом. А так, только старые товарищи из окрестных полков.

Виновницей такого отношения была Елисавета Петровна. Императрица не слишком вникала в государственные дела, но вот праздники и развлечения были только её вотчиной. Если кто-то переходил дорогу, то гнев «матушки» мог сломать человеку судьбу. Формально смертной казни в России не было, но оставались такие «милые» обычаи, как драние ноздрей, и нужно сказать, что истинная «дщерь Петрова» не слишком стеснялась в применении подобных средств.

В чём-то серьёзном придворные могли бы пойти против её воли – те же государственные дела, к примеру. Но вот развлечения… И князь до самого приёма должен оставаться в своеобразном вакууме.

Через неделю был готов парадный мундир, а ещё через три дня сияющий Яков Сирин влетел в слободу на калмыцкой лошадке.

– Через два дня приём в вашу честь, – выпалил он с порога.

– Присаживайся, – флегматично отреагировал Владимир, – щи будешь?

Парень было удивился, видя такое спокойствие, но быстро отошёл.

– Буду! – И засмеялся. – В конце концов, не каждый может похвастаться, что ел за одним столом с имперским князем и тот сам наливал ему щи!

Причина такого спокойствия проста – перегорело. Ну что такого может быть на приёме? Дадут новое звание или орден, может, имение какое или денег подкинут. Интрига заключалась в том, что он не знал, какая именно «плюшка» ему обломится. Но откровенно говоря… устраивала любая.

А если вдруг не устроит… Нет, ну мало ли – пусть он и патриот России, но всё может быть… Так вот, если не устроят, то было приглашение на военную службу от Марии-Терезии, от её супруга Франца-Стефана, от французского Людовика XV, от испанского Карла III и целой кучи монархов поменьше. Все они обещали ему полк под командование, а Людовик XV – ещё и поместье, причём немедленно…