Василий Брусянин
Скорбящий господин

В его голосе слышались мягкие и нежные нотки, но девушка, должно быть, испугалась этого голоса, вздрогнула, выронила из руки ложку и немного подвинулась в сторону вместе со стулом.

– Ну, так что же, что не застали? – наконец проговорила она. – Меня не было дома, я уезжала.

– Неправда, я дня два тому назад заходил к тебе и не застал, и ты была дома… А в воскресенье встретил тебя на Морской, ты вот с этим господином ехала…

– Ну, так что же вам-то? – быстро спросила девушка, прерывая поток упрёков, которые ей, очевидно, не нравились.

– Как что же? – с удивлением в голосе спросил тот.

– Ах, оставьте меня, пожалуйста… идите себе и кушайте кофе, – недовольным тоном ответила она и умоляющими глазами посмотрела в лицо своего кавалера, который всё время спокойно рассматривал непрошеного и навязчивого собеседника.

– Маша! – воскликнул блондин. – Отойдём сюда… только на минуту, вот сюда к столику… я тебе только пару слов скажу, – продолжал он, отступая на шаг от столика моих соседей.

– Зачем я к вам пойду? Уйдите, пожалуйста, – ответила та резко.

– Маша! Маша! – ещё раз позвал девушку блондин, потом минуту постоял покойно, с печалью в глазах глядя на Машу, и тихо отошёл к своему столику.

Я видел, с каким нервным порывом руки опустил он сахар на дно только что принесённого слугой стакана с чаем, сел, что-то прошептал про себя и опустил глаза книзу. Всё время губы его шевелились, лицо то бледнело, то вновь заливалось краской. Наконец, он шёпотом, но довольно явственно, проговорил:

– Гадина подлая!..

В кофейной водворилась какая-то странная тишина. Всех нас, присутствующих, разумеется, заинтересовала эта сцена, и, вместе с тем, чувствовалась какая-то неловкость быть свидетелем случайно разоблачённой интимной стороны жизни.

Реалисты, предвидя скандал, расплатились и поспешно вышли, покашливая и застёгивая шинели. Моя соседка также начала торопить своего кавалера уйти, но тот удерживал её, успокаивая, что всё кончится благополучно.

– Тебе со мной нечего бояться, – проговорил он довольно громко и ухарски глянул в сторону блондина.

Минут пять спустя девушка и студент поднялись и, весело болтая о чём-то и смеясь, направились к выходу. Перед ними стоял блондин со стаканом чая в руках. В его глазах светилась какая-то дерзкая решительность, бледные губы трепетали.

– Маша! Только на пару слов… не больше, – говорил он, обращаясь к девушке.

– Оставьте меня! Позвольте пройти! – взвизгнула та.

– Прошу вас посторониться, – промолвил взволнованным голосом студент, стараясь заслонить свою спутницу.

– Маша! Только на пару слов!

– Оставьте! – громко крикнул студент и тихо отстранил рукою блондина.

Тот попятился, громко выругался и занёс было руку со стаканом, чтобы плеснуть чаем в лицо девушке, но какой-то господин, входивший в это время в кофейную, удержал его, и стакан расплескался в руках негодующего блондина.

Минуту спустя, в кофейной Н. всё было спокойно: врач принялся за газету, девушки опять зашептались о чём-то, с неудовольствием посматривая в сторону нашумевшего посетителя. Последний быстро расплатился, не докончив своего стакана, конфузливо опустил глаза и вышел.

Всё время, пока вспоминалась мне эта, пожалуй, обычная сцена человеческих недоразумений, я смотрел чрез дверь на странного незнакомца и думал о Маше.