Ванда Михайловна Петрова
«Опалённые войной». Вернись живой, книга первая
Глава 3.
Одноклассники, одноклассницы,
Отзвенел для нас школьный звонок …
А для наших встреч нет в том разницы,
Нам друг друга известен порог …
Наши юноши, повзрослев за час,
В сорок первом под пули ушли …
Во всех сложностях помирили нас,
Все проблемы решить помогли …
Одноклассники, одноклассницы …
Нам понятными стали слова:
Одноклассники, одноклассницы,
Дружба детства в нас вечно жива …
Мила поступила в институт, но не в тот, где учился Андрей, а в другой. И ездила на лекции по другому маршруту. Нет, у Милы не было к Андрею ни злости, ни негодования, но она не понимала, как теперь ей встретиться с ним. По-другому, чем раньше, она не мыслила встреч, но что было приемлемо тогда, теперь стало невозможным, а по-новому она просто не могла. Пройти мимо Андрея, не заметив его? Или буркнуть на ходу – привет? Или – что? Мила и теперь с содроганием и болью в сердце вспоминала ту их встречу в парке, когда Андрей, отстраняясь от неё, пошел, молча, впереди. Молча сел на скамейку в дальней безлюдной аллее парка …
Больше таких встреч Мила просто не могла выдержать. Тогда она так и осталась сидеть на скамейке после того, как Андрей, ещё раз сказав ей «прости», встал и стал удаляться от неё по аллее, пока не скрылся за поворотом …
И пусть прошёл уже не один месяц, это ничего не меняло в её чувствах к нему. Всё её естество кричало: «Нет, нет, так не может, не должно, быть!». Андрей всё так же оставался для неё самым нужным, самым дорогим и любимым, несмотря ни на что.
Пришёл Новый год с новогодними ёлками, карнавалами, праздничной мишурой, начался 1941 год.
Ни с Андреем, ни с Софьей Мила не встречалась, но из разговоров с одноклассниками знала, что Андрей перевёлся на вечернее отделение и работает на заводе, что Софья родила дочку, назвали Викой.
В начале июня дедушка Павел с бабушкой Полей объявили, что они на всё лето едут на Чёрное море. Туда несколько лет назад переехали дедушка Василий и бабушка Надя. И вот они пригласили теперь уже пенсионеров, родственников приехать к ним на всё лето, позагорать на побережье Чёрного моря. Мила с родителями была у них, ей очень понравилось. Началась суматоха сборов, в ходе которых выяснилось, что бабушка Поля никак не может найти в универмагах «закрытый купальник» и ехать на море ей «не в чем». Дедушка Павел удивился – зачем на морском побережье «закрытый» купальник? Туда едут загорать, так зачем паковать себя в «закрытый»! Всем семейством убедили бабушку Полю, что ей вообще ни к чему «закрытый» купальник. После этого сборы продвинулись значительно.
19 июня сорок первого года дедушка Павел и бабушка Поля с чемоданами, сумками, сумочками, авоськами, сели в поезд и поехали на всё лето к Чёрному морю …
А 22 июня грянула ВОЙНА. Отец ушёл на фронт. От дедушки Павла и бабушки Поли пришла телеграмма, что они выезжают домой. Но следом пришла другая телеграмма, что дедушка Павел заболел и ехать не может, они пока остаются там. Через десять дней в сводках было сообщение, что гитлеровцы бомбят Анапу. Затем дошло письмо, в котором бабушка Поля писала, что разрушился угол дома, но они втроём сумели заделать пробоину, дедушка Павел пока не встаёт, самочувствие лучше, но в дорогу пока не собираются, придётся ещё задержаться в Анапе …
В августе к Миле пришла исхудавшая бледноликая Софья и сказала, что Андрей ушёл на фронт сразу же в июне, а теперь пришло извещение – пропал без вести. Софья была в чёрном платке и Мила запротестовала, сказав, что траур ни к чему, Андрей не погиб, а пропал без вести, он – жив. Софья пояснила, что траур не по мужу, а по отцу, он погиб в автомобильной катастрофе неделю назад. Мила знала, как Софья была привязана к отцу, и он очень любил свою единственную дочь. Растерявшись от таких известий, Мила перевела разговор, спросив про Вику:
– А малышку ты с кем оставила, с мамой?
Мила имела в виду маму Софьи. Софья отрицательно покачала головой и сказала с дрожью в голосе от сдерживаемых слёз:
– Она мне не мама.
Мила совсем растерялась:
– Как «не мама»? Что случилось, вы поссорились?
И Софья рассказала Миле, что, проводив Андрея на войну, она с Викой вернулась домой. При известии о гибели отца, жену вызвали на опознание, а Софья, оставшись дома одна, зная код к сейфу отца, она подсмотрела, как отец открывал, открыла сейф и стала читать лежащие там бумаги. Её давно настораживали некоторые недомолвки между отцом и его женой, которую она, даже считая свой матерью, не любила и интуитивно чувствовала ответную нелюбовь. Подозрения её подтвердились, до двух лет Софья вообще была в детском доме. Теперь она поняла – откуда к ней приходят странные воспоминания, эти воспоминания связаны с пребыванием в детском доме. По тем бумагам, что Софья нашла в сейфе отца, её матерью является другая женщина, которая и сдала её в детский дом. Из бумаг в сейфе получалось, что отец долго разыскивал их, а отыскав в детском доме дочь, забрал. И вот тогда появилась Лима, став его женой и матерью Софьи.
Для Милы рассказ её школьной подруги был так ужасен, жалость к подруге притушила все обиды на неё. Софья рассказала, что Лиме (по-иному она теперь не называла жену отца) она ничего не говорит о своём открытии, но общаться с ней теперь ещё тягостнее, Софья «кожей» чувствует нелюбовь Лимы к ней и так же к Вике. Почему отец и родна мать Софьи расстались, она не выяснила, но по данным в найденных бумагах Софья поняла одно, что отец очень любил и возможно так и не разлюбил ту женщину. Перестав всхлипывать, будто она наконец-то выплакалась, Софья продолжала рассказ, усмехаясь как бы над собой же:
– Теперь я понимаю, почему отец мог подолгу смотреть на меня, он отыскивал во мне черты той любимой женщины. Я предполагаю, что у неё был кудрявый волос, потому что отец без просьб с моей стороны накупил мне всевозможных плоек, щипцов, бигуди, и очень был доволен, когда я ходила кудрявая. По тем недомолвкам и не любви Лимы ко мне, теперь я уверенна, что Лима знала о любви моего отца к той женщине. Я не понимаю, что заставило и заставляло Лиму выйти замуж за моего отца и жить с нами. И притом, она была очень заботливой, в этом я и теперь не могу её упрекнуть. Между моим отцом и Лимой есть какая-то тайна, но по тем бумагам, что в сейфе, я отгадки не нашла. – закончила свой рассказ Софья и при прощании с Милой попросила её «наведываться» к ним с Викой. И с той встречи между ними установились ровные отношения, никто из них прошлое, связанное с Андреем и Милой, не вспоминал. Андрей так и был в списках без вести пропавших.
Мила перевелась на заочное отделение и теперь работала на фабрике. Сначала было трудно работать в цеху. Но Мила с упорством, присущим ей во всём, осваивала свою профессию и добилась, что стала работать не хуже тех, у кого уже был многолетний стаж. И вскоре она стала одной из лучших работниц цеха. Ей стали поручать сложные технологии, а затем перевели на новые станки. Её фотографию поместили на почётную доску фабрики. На фабрике работали все женщины. И директор фабрики, и начальники цехов, все были – женщины. Единственный мужчина на всю фабрику, был хромоногий Викентий Пронин. Тихий и малоразговорчивый молодой мужчина. Выросший в детском доме. Но и он в середине осени ушёл на фронт добровольцем, санитаром в полевой госпиталь. И прислал письмо на фабрику. Получив от него письмо, на фабрике собрали посылку с тёплыми вещами, домашними пряниками, положили в посылку свои письма и отослали ему на тот адрес, что был на конверте. Так на фабрике появился «кадровый», как назвала его директор фабрики, красноармеец. Подходил к концу декабрь …
Новый год ничего радостного не принёс. Дедушка Павел и бабушка Поля так и не вернулись к концу года. От отца уже давно не было писем. Андрей продолжал числиться в безвести пропавших …
Мила зачастила с работы в военкомат …
Софья какое-то время не звонила и Мила, выбрав время, пошла навестить Вику …
Оказалось, за это время Софья «вышла замуж за очень хорошего человека».
– А Вика где? – не видя нигде ребёнка, спросила Мила.
Софья выгнула шею, как гусыня, которая подавилась орехом. Повертела головой, глотнула несколько раз воздух, будто пытаясь что-то сказать, но забыла слова. Затем, приняв горделивую позу, выговорила:
– А Вика … – Софья опять выгнула шею, набрала полные щёки воздуха, глотнула его, и продолжила с ноткой своей правоты, – Вику мы определили в детский дом.
И дальше с той же ноткой своей правоты, Софья авторитетно пояснила:
– По настоянию мужа, он выбрал очень хороший детский дом, что такого, что Вика будет расти в хорошем детском доме, я навещаю … Каждый день …
Мила оторопело смотрела на неё. В голове у неё стало пусто, ни одной мысли. Придя немного в себя от такого известия, Мила горестно сказала:
– Мстишь за своё детство своей же дочери – маленькому беззащитному ребёнку?!
Софья, переменив горделивую позу на страдальческую, уныло тянула слова:
– Пойми меня, Мила, я не могу жить одна, не могу! Мне муж нужен, а не память об Андрее, пойми …
При упоминании Софьей об Андрее у Милы к глазам подступили слёзы. И она низко наклонила голову, чтоб Софья этого не увидала. Убирая с подола своего платья не существующую соринку, Мила старалась сглотнуть ком в горле и унять слёзы. Кое-как совладав с собой, спросила:
– Когда отвезли, – у Милы подступившим плачем перехватило горло, пересохло во рту, вопрос прозвучал полушепотом.
– Да, недавно же, с неделю всего, – как будто это обеляло её, воскликнула Софья.
Глава 4.
Домой Мила вернулась как в угаре, до неё никак не могло дойти, что про детский дом и Вику, это – правда. Уснуть она не могла. Лежала с широко распахнутыми глазами и перед ней опять и опять возникало лицо Софьи. И её голос с нелепыми словами о Вике …
Мила осязаемо чувствовала прикосновение рук малышки, её лепет, видела её улыбку, слышала её смех …
В голове у Милы была всё та же пустота, как там у Софьи, когда та сказала ей про детский дом и Вику.
И только за полночь Милу как ожгло – это реальность. Вика уже минимум неделю где-то среди чужих людей, маленький беззащитный ребёнок! Так чего же она ждёт?! Мила вскочила с постели и поспешно стала одеваться.
По ночному городу Мила едва не бежала, но ей всё казалось, что она очень медленно идёт. Остановив какое-то ночное авто, Мила умоляюще попросила подвезти её. За рулём сидела крупная женщина в военной форме. Внимательно посмотрев на Милу, она отрывисто спросила – куда.
Открыла Миле дверь Лима Валерьевна и, стоя у дверей, сказала, что Софья теперь живёт у мужа, а сюда наведывается, вот вчера заезжала. «Так, значит, я вчера застала её здесь случайно! Знает Лима Валерьевна, что Вика в детдоме или нет?». И Мила, набравшись смелости, спросила:
– А Вы знаете, что Вика в детском доме?
Лима Валерьевна, растягивая слова, ответила:
– Я не могу влиять на решения Софьи, она уже совершенно взрослая.
– Но Вы же – бабушка! – непроизвольно воскликнула Мила.
– Я же сказала, что не вмешиваюсь в решения Софьи, она уже давно вышла из-под моего контроля, – ещё более растягивая слова и качнувшись вперёд, каким-то странным голосом, промямлила Лима Валерьевна.
И тут Мила поняла, что Лима Валерьевна пьяна. Мила в растерянности стояла в дверях, как-бы, не давая их закрыть. Лима Валерьевна, видя, что Мила не уходит, пьяно прокосноязычила:
– Сейчас я поищу её новый адрес …
Мила в отчаянии всё так же стояла в дверях, Софья теперь неизвестно, где живёт, Лима Валерьевна еле на ногах держится, что же это такое?! И найдёт ли Лима Валерьевна адрес в таком состоянии? Может, она уже там уснула и вообще не выйдет к ней?!
Наконец Лима Валерьевна вышла из комнаты, куда ушла искать новый адрес Софьи, пошатываясь и читая на ходу …
Твердя мысленно адрес Софьи, Мила выбежала на улицу. Лима Валерьевна сказала, что где-то «должно быть, не очень далеко» в частном секторе. Не обращая внимания на свирепый лай собак из частных дворов, Мила бежала по тёмной, без фонарей, улице. Наконец она нашла дом с нужным номером. Рядом с этим домом на фонарном столбе горел единственный фонарь на всю улицу. Это был частный дом с высоким забором и неприступными воротами, на которых прибитая дощечка остерегала, «Осторожно, во дворе злая собака!» Мила долго звонила, стучала в железные ворота, но так никто и не отозвался.
Что с Викой? Сейчас это больше всего волновало Милу. «Надо отыскать детский дом, куда они сдали ребёнка». – решила Мила. И ей больше ничего не оставалось, как поспешить за помощью опять всё в тот же военкомат.
Уже знакомый майор быстро разыскал по телефону, где находится ребёнок. Мила поспешила по указанному адресу …
Детский дом встретил Милу множеством умоляющих детских глаз – возьми меня!
Мила спросила у одной из старших девочек – где находятся самые маленькие. Девочка с готовностью провела Милу в комнату. Вика сразу узнала Милу, заплакала и потянулась к ней. Мила прижала к себе всхлипывающего ребёнка. Вика крепко обхватила ручонками её за шею. Так Мила и зашла в кабинет к заведующей, с заплаканной Викой на руках.
– Ребёнку нужно больше внимания, но у нас не хватает людей, всем малышам не хватает внимания, всем … – сокрушалась заведующая.
– А мама к Вике приходит? – спросила Мила.
– Какая «мама»?! Ребёнок «отказник», – казённым голосом ответила заведующая.
– Как это «отказник», – спросила Мила, не понимая, что это значит.
Заведующая пояснила, это значит, что от ребёнка отказались.
– А теперь что?! – ничего не поняв, в страхе спросила Мила.
Заведующая терпеливо стала пояснять, что теперь такого ребёнка «отказника» могут усыновить (удочерить) приёмные родители. Мила опять испугалась и взмолилась:
– Нет, нет, не надо приёмных, я, я, родитель!
Мила в страхе, что сейчас у неё отберут ребёнка, прижала к себе вцепившуюся обеими ручонками в неё всхлипывающую Вику.
Мила сказала, что забирает ребёнка немедленно. Но заведующая объяснила, что нужно оформить документы. Мила, с Викой на руках, попросив разрешения позвонить, опять прибегла к помощи майора. Она и на час не могла оставить плачущую Вику среди чужих людей. И Мила забрала Вику из детского дома. Приехав с Викой домой, рассказала про Софью, умоляюще глядя на мать. Нина Павловна выслушала и приняла Вику, как родную, поняв, что дочь не могла поступить иначе.
Узнала об этом Софья или нет, но Миле она не звонила и Мила ей тоже не звонила.
Контору, в которой мать Милы работала бухгалтером, закрыли. Нина Павловна, в связи с появлением в семье маленького ребёнка, понимала, что с Викой кто-то должен быть и весь домашний быт взяла на себя. Теперь Миле с матерью прибавилось забот – достать еды для маленькой Вики, у которой был очень плохой аппетит, но малышке необходимо было набрать в весе.
Периодически Мила ходила в военкомат, нет ли каких известий об отце и Андрее Плетнёве. Но известий, кроме того, что Глухов и Плетнёв числятся в безвести пропавших, никаких не было.
– Мы известим, если что новое будет, – успокаивал Милу в военкомате усталый майор. Но проходило несколько дней и Мила снова шла в военкомат …
На введенном всеобщем обязательном военном обучении противовоздушной и противохимической обороны, Мила ещё острее чувствовала ужас происходящего – ужас войны. Приходя домой, Мила тревожно всматривалась в поблекшее лицо матери и худенькое личико Вики, в страхе за них. А Нина Павловна, из красивой жизнерадостной женщины превратившись в поблекшую горемыку, виноватилась перед дочерью, что опять ничего не удалось обменять на рынке на продукты. Мила обнимала мать, бодро говорила, что продуктов у них ещё достаточно, а самой было тоскливо, страшно. Но плач проснувшейся Вики звал к себе, просил есть. И Мила улыбалась матери, брала на руки Вику, и все вместе шли на кухню. И над всем этим больше всего, больше голодного желания еды, больше стремления от усталости лечь вот так, не евши, куда угодно, больше всех желаний, было одно желание – вот бы утром встать, а войны нет, закончилась война, и нет ни фашистов, ни сводок о войне, ничего этого нет …
И все – живые.
Жалея девушку, майор в очередной её приход сказал Миле, что в тылу самостоятельно формируются партизанские отряды из бойцов, попавших в окружение, и вполне возможно, Андрей Плетнёв и её отец в одном из таких отрядов.
Глава 5.
Шёл второй год войны. В конце лета в сводках было известие, что Анапу оккупировали фашисты. Теперь из Анапы не было никаких известий, как там они? …
Во второй половине ноября, в 514 день войны, советские войска в ходе кровопролитных боев сорвали план Гитлера захватить одним броском Сталинград, 6-я армия Паулюса должна была «перерезать Волгу, важнейшую транспортную артерию страны и захватить Сталинград, центр военной промышленности и узел коммуникаций».
Шёл 515 день войны, наши войска под Сталинградом перешли в наступление. Продолжалась жестокая битва за Сталинград. В тылу дни были наполнены страхами за близких, борьбой за выживание, на фабрике Мила часто работала по две смены подряд, все думы были о фронте, об отце, об Андрее, как они там, где, главное, чтоб были живы и Мила мысленно взывала к ним: «Вернитесь … Вернитесь живые …».
Мамой Вика назвала Милу, без подсказки, сама. Была у Вики и заботливая любящая бабушка, мама Милы, напевающая ей колыбельную, которую пела своей дочке, только имя другое и пела Нина Павловна теперь уже не дочке, а внучке.
Солнышко за лесом,
Светит с неба Месяц
Для маленькой внучки,
Смотрит из-за тучки.
Баю, баю, бай,
Вика засыпай …
Маленькая внучка,
Я с тобою рядом,
Спи, моя родная,
Спи, моя отрада.
Баю, баю, бай,
Вика засыпай …
Завтра ты проснёшься,
Солнцу улыбнешься,
Внучка дорогая,
Милая, родная.
Баю, баю, бай,
Вика засыпай …
Смотрит в окна ночка,
Спи родная внучка,
Глазки закрывай,
Баю, баю, бай.
Баю, баю, бай,
Вика засыпай …
Вот ни дедушки, ни папы у Вики пока что не было, и Андрей, а теперь с декабря сорок второго и Вадим Васильевич значились в безвести пропавших. Мила и Нина Павловна успокаивали друг друга, что «безвести пропали», это «обнадёживает» …
Помогал Миле с Ниной Павловной одинокий сосед, вышедший на пенсию до войны, Кузьма Гаврилович, бывший директор школы, в которой училась с пятого класса Нина Павловна. К нему Нина Павловна относила Вику, отправляясь на рынок, чтоб обменять на продукты что-то из домашних вещей. Вечером разговор Нины Павловны и Милы непроизвольно сводился к без вести пропавшим, к надежде, что они живы …
И Мила опять шла в военкомат – нет ли чего утешительного …
И вот не стало Нины Павловны, именно – не стало, она ни на что не жаловалась, не выдержал весь измотанный страхами, тоской, истерзанный войной, организм. Теперь Миле ко всем заботам прибавилось – как что-то из вещей, ещё оставшихся у них, обменять на продукты, чем раньше занималась мама Милы. По карточкам выдавали крохи.
Потерю мамы Мила едва пережила, слегла в горячке с высокой температурой и возможно, только страх за Вику помог Миле оклематься от горя – а с кем, если меня не станет, Вика останется, опять в детдом …
Помог и в этот раз им с Викой Кузьма Гаврилович, вызвал врача, купил все предписанные лекарства, не отходил от Милы, занимался с Викой, пока Мила не поднялась. Теперь, когда Мила была на работе, за Викой присматривал сам уже старенький больной Кузьма Гаврилович. Вика часто болела, не хватало витаминов и просто – еды.
Шёл 1943 год. Наши войска в жестоких кровопролитных боях наступали. В Сталинградском котле немецкая группировка после ожесточенных боев 2 февраля была полностью ликвидирована. В плен был взят фельдмаршал Паулюс с остатками своих войск.
Мила, улучив время, опять поспешила в военкомат. Но об отце и Андрее в военкомате ничего нового не поступало. И им домой по-прежнему не было весточки. Мила попросилась на приём к военкому. Усталый, с бледным худым лицом, военком кивнул на стул, Мила села на краешек и затаила дыхание – а вдруг хоть он скажет что-то обнадёживающее …
Ничего нового не было. Мила спросила про партизанские отряды. Военком устало пояснил, что связь с партизанами установить очень трудно, но кем-то взрываются склады с боеприпасами, составы … И подбодрил Милу:
– Не теряйте надежды, Глухова.
В сентябре по сообщениям в сводках Мила узнала, что освободили Анапу. Как там дедушки и бабушки, но при радостной мысли об освобождении Анапы, Милу ожгло безысходное отчаяние – как она напишет про маму …
Пришли письма из Анапы. Дедушка Павел пока не встаёт. И вопросы: «Как ты там, доченька, как Милочка, где сейчас Вадим, пиши скорее …» И Мила ничего не написала, не ответила на эти письма, пусть думают, что затерялись в дороге …
А война шла уже третий год. Перемогая все тяжести военной жизни, Вика становилась всё смышленее и понятливее. Соседа Вика называла дедушкой, слушалась его, ни по какому поводу не капризничала, ни просила сама кушать, словно уже понимала, что еды мало и дедушка сам знает, когда её покормить. Послушно ложилась спать днём.
Мила, глядя на худенькое личико Вики, втихомолку плакала, продавать уже было нечего, небогатый быт весь был распродан, выменян на еду. Жалко было и умершую маму, и Кузьму Гавриловича, не отказавшего Миле в помощи. Теплилась надежда об отце и Андрее, без вести, все-таки не похоронка, вон там, где-то партизанские отряды, может и Андрей в партизанском отряде, а где-то и отец, живые …
Только бы – живые, только бы вернулись живые, только бы – живые …
Мила сглатывала комок подступивших рыданий, не надо Вику пугать своим плачем, она всё уже понимает, вон какими глазами смотрит …
– Доченька моя, не бойся, всё хорошо … будет …
И теперь уже Мила пела колыбельную Вике…
Солнышко за лесом,
Светит с неба Месяц
Для маленькой дочки,
Смотрит из-за тучки.
Баю, баю, бай,
Вика засыпай …
Маленькая дочка,
Я с тобою рядом,
Спи, моя родная,
Спи, моя отрада.
Баю, баю, бай,
Вика засыпай …
Завтра ты проснёшься,
Солнцу улыбнешься,
Дочка дорогая,
Милая, родная.
Баю, баю, бай,
Вика засыпай …
Смотрит в окна ночка,
Спи родная дочка,
Глазки закрывай,
Баю, баю, бай.
Баю, баю, бай,
Вика засыпай …
Мила, ослабевшая от страхов за родных, от тоски по умершей матери, от жизни впроголодь, прижимала Вику к себе, и сама прижималась к маленькому хрупкому тельцу ребёнка, укачивала бережно и так и засыпали рядышком, прижавшись друг к другу …
