Валерий Шамбаров
Николай Грозный. Блеск и величие дворянской России
ГЛАВА 6.
КТО СТОЯЛ ЗА ДЕКАБРИСТАМИ?
Пушкин в Каменке среди заговорщиков «Южного общества».
После победы над Наполеоном для англичан наша страна виделась главной соперницей на международной арене. Было бы просто удивительно, если бы против нее не использовались такие же революционные технологии, как в Испании или Италии. И действительно, в России расцвел целый букет заговоров.
«Южное общество» во главе с полковником Пестелем, командиром Вятского пехотного полка, формировалось в частях 2–й армии, расквартированной в южных областях. В организации была установлена строгая дисциплина, обязательное выполнение указаний вышестоящих начальников. «Северное общество» охватывало Петербург и Москву, выбрало для руководства коллективную Верховную думу: Муравьева, Тургенева и Оболенского. Позже в Москве выделился как бы его филиал, «Практический союз» – в нем лидировал Иван Пущин.
Разрабатывались программные документы. В «Северном обществе» – проект конституции Никиты Муравьева, в «Южном» – «Русская правда» Пестеля. Муравьев ратовал за конституционную монархию. Россия при этом расчленялась на 14 «держав» и 2 области, по сути, самоуправляемых. Император становился «верховным чиновником», ему платили оклад. А реальную власть получало двухпалатное «Народное вече», депутаты избирались от всех «держав». Крепостное право отменялось, но землю помещики сохраняли. При этом вводились все мыслимые «свободы» – слова, печати, вероисповеданий, собраний, передвижения.
«Русская правда» нацеливалась на установление республики. А сам Пестель был сторонником военного переворота и цареубийства. Россия предполагалась унитарным и неделимым государством с однопалатным «Народным вечем». Управлять страной должна была «Державная дума» из 5 человек. Крепостное право упразднялось без наделения крестьян землей. А набор «свобод» был тот же самый, что у Муравьева. Впрочем, во взглядах заговорщиков не было единства. Муравьев в своей «конституции» делал оговорку – если правящая династия откажется от конституционного правления, ее предстоит «изгнать» и строить республику.
Да и с дисциплиной в «Северном обществе» было куда слабее, чем у «южан». Выборное руководство оказалось слабеньким, и его без всяких выборов оттеснили самые решительные и энергичные, Рылеев, Трубецкой и Бестужев-Марлинский. Они в полной мере разделяли установки «южан» о республике, о вооруженном захвате власти [19]. Лидером новой «тройки» выдвинулся Кондратий Рылеев – поэт, издатель альманаха «Полярная звезда», правитель канцелярии Российско-американской компании. К США она не имела отношения. Компания была чисто отечественной, созданной для освоения и эксплуатации Аляски. Но сам Рылеев был ярым поклонником Соединенных Штатов, считал их порядки и государственное устройство лучшими в мире.
Но «Северное» и «Южное общества» были не единственными. Существовало еще «Тайное общество грузинских дворян» с отделениями в Тифлисе, Москве, Санкт-Петербурге. Оно вовлекало в свои ряды грузинских офицеров, чиновников, студентов. Строило планы отделиться от России, возродить Грузинское царство и возвести на престол царевича Александра. Он жил в Персии, собирал отряды из эмигрантов. Во время войны с Ираном, сражался на вражеской стороне, вторгался через границу, пытаясь поднять мятежи. А Грузию мечтал передать под покровительство шаха. Хотя это выглядело парадоксально – ведь Россия приняла грузин по их собственным отчаянным мольбам, спасая их от истребления именно персами! Грузинские заговорщики были связаны с декабристами, вхожими на их собрания. Особенно был близок к ним идеолог сепаратистов, редактор газеты «Тифлиские ведомости» Соломон Додашвили.
Но грузинская организация была все же слабовата. Куда более мощным был заговор в Польше. После запрета масонских лож здешнее «Национальное масонское общество» вроде бы прекратило существование. Но его преобразовали в конспиративное «Патриотическое общество». Оно вовсю орудовало в польской армии. Координировало целый ряд более мелких польских и литовских организаций – «патриотов», «друзей», «променистов», «тамплиеров» и др. Поляки вели революционную агитацию даже среди русских офицеров. При их прямом влиянии во 2–й армии возникло «Общество соединенных славян», выступавшее за некую «демократическую федерацию» всех славянских народов. 52 офицера, входивших в это общество, были настроены крайне радикально, и даже Сергей Муравьев-Апостол называл их «цепными бешеными псами». После переговоров «славяне» объединились с «Южным обществом».
Между прочим, мы привыкли рассуждать о целях и взглядах декабристов, опираясь на их программные документы. Но факты показывают, что это были всего лишь декларации, очень серьезно расходившиеся с реальностью. Простой пример, все они якобы выступали за отмену крепостного права. Но ни один из заговорщиков не воспользовался указом Александра I о вольных хлебопашцах. Не освободил собственных крестьян. А Пестель в 1822 г. принял от царя награду за образцовое состояние своего полка – деревни и 300 «душ» крепостных. Не отказался. Причем в армии он был известен как один из самых жестоких офицеров. «Образцового состояния» добился как раз свирепыми наказаниями.
Пестель наставлял и других «южан»: чтобы посеять в солдатах «революционный дух» и «ненависть к начальству» – нужно пороть их как можно чаще. Даже забивать насмерть побольше, сколько получится. Нижних чинов вообще не считали за полноценных людей, намечали только использовать. Полковник Тизенгаузен цинично говорил, что он построит полк, выкатит несколько бочек вина, даст денег, крикнет: «Ребята, за мной!» – и все будет в порядке. Командир конно-артиллерийской роты Пыхачев уверял, что и водки не нужно, достаточно прибавить сала в кашу. А его сослуживец из «южан» утверждал – если бы его рота за ним не пошла, он солдат «погнал бы палкой» [20].
«Патриотическим» тезисам декабристов о неделимости государства верить тоже не обязательно. Лично Пестель вел переговоры с представителем польского «Патриотического общества» князем Яблоновским. Условились действовать совместно, и полякам были обещаны независимость, возвращение Литвы, Белоруссии, Подолии, Волыни. И даже Малороссии! Не только Правобережной, но и Левобережной Украины, отошедшей к России во времена Богдана Хмельницкого! [20] Оба общества, «Северное» и «Южное», планировали после победы фактическую сдачу позиций на Балтике с переносом столицы в Нижний Новгород. Вполне дружески контактировали и с грузинскими сепаратистами.
Нет, до идеализма и патриотизма заговорщикам было очень далеко. Они были такими же, как все последующие революционеры. Коварными, лживыми, циничными. Главными для них были даже не реформы. В конце концов, все дворяне имели право обращаться к царю с прошениями по любым вопросам. Но от будущих декабристов ни одного прошения по улучшению государственного устройства не подавалось. Главным было – захватить власть любой ценой. В том числе, ценой уступок врагам России. И ценой лживых деклараций для тех, кого увлекали за собой. Таких пешек, не только нижних чинов, но и дворян, называли «руками», «солдатами», набирали на роль слепых исполнителей.
Угроза усугублялась тем, что либеральными веяниями была заражена значительная часть российской аристократии и дворянства. У революционеров хватало сочувствующих, были и покровители. Например, Рылеева опекали такие высокопоставленные фигуры как адмирал Мордвинов – член Государственного совета и убежденный поклонник Англии, приближенный царя Сперанский. По воспоминаниям современников, они оказывали Рылееву «особую благосклонность» [22], и как раз Мордвинов дал ему хорошее место в Российско-американской компании.
Показательной выглядит и история А. С. Пушкина. По окончании лицея он был определен на службу в Коллегию иностранных дел, в 1817 г. вступил в масонскую ложу. Видимо, как раз с этим было связано написание омерзительной богохульной «Гавриилиады» – как ритуал попрания святыни. В заговорах Пушкин не состоял, но дружил со многими участниками, «варился» в их среде. А маскировать свои взгляды не умел и не считал нужным. Из-под его пера хлынули откровенно политические стихи, едкие эпиграммы на Аракчеева, архимандрита Фотия, на самого царя.
В 1820 г. поэта привлекли к ответственности. По тяжести обвинениям ему грозила ссылка в Сибирь или заключение. Но хлопотами друзей наказание смягчили, перевели из столицы в Бессарабию. А на юге высокое начальство встретило его горячими симпатиями. Его покровителями стали генерал-губернатор Воронцов, Раевские, таврический губернатор Баранов, наместник Бессарабии Инзов. Ссылка обернулась четырьмя годами прекрасного отдыха и путешествий.
В здешних краях Пушкин входил в ложу «Овидий». Близко сошелся с заговорщиками В. Ф. Раевским и М. Ф. Орловым, подолгу гостил в Каменке – гнезде «южного общества». Но помалкивать он по-прежнему не умел. В 1824 г. полиция в Москве вскрыла письмо поэта, что он состоит в неких организациях, увлекся «атеистическими учениями». А ложи уже были запрещены. Дошло до царя. По высочайшему повелению Пушкина уволили с государственной службы, выслали в родовое поместье Михайловское.
Что же касается друзей Пушкина из «южан», то в 1822 г. майор Юмин и командир корпуса генерал Сабанеев доложили о тайном обществе командующему 2–й армией Витгенштейну и его начальнику штаба Киселеву. Были названы фамилии тех же Раевского и Орлова (а он был генералом, командовал 16–й пехотной дивизией!). Раевского арестовали, заключили в Тираспольскую крепость, Орлова отстранили от должности. Но… от царя подоплеку скрыли. Свели дело к дисциплинарным нарушениям. Очевидно, желали «сохранить лицо» своей армии. А может, причина была и в том, что в тайной организации состоял сын Витгенштейна.
Заговор декабристов принято представлять, как сугубо внутреннее, российское явление. Но факты это опровергают. Позже на следствии в показаниях В. Л. Давыдова и Н. М. Муравьева проскользнула информация о контактах революционеров с эмиссарами ордена иллюминатов. На допросах заговорщики сообщали и о связях с тайным «Финляндским обществом», руководство которым осуществлялось из Швеции. Также расследование доказало, что с 1824 г. было налажено взаимодействие «Южного общества» с поляками, а через них поддерживались связи с радикальными масонскими структурами европейских стран [23].
Кавказу и грузинским сепаратистам особое внимание уделяла Англия. Грузинского царевича Александра в рейдах на российскую территорию в 1812 г. сопровождал британский офицер Уильям Монтейт, оставивший записки об этих походах. И вот это уж совсем интересно получалось. Англия в это время числилась союзницей нашей страны против Наполеона. Генерал Петр Багратион стал национальным героем России, получив смертельную рану на Бородинском поле. А малочисленным царским войскам на Кавказе в это же время приходилось гоняться за его родственником, Александром Багратиони, силившимся в самой тяжелой ситуации для нашей страны взбунтовать и оторвать от нее Грузию – и англичане были тут как тут.
Но имеются ли свидетельства о прямых контактах самих декабристов с англичанами? Оказывается – да. Сергей Муравьев-Апостол рассказал на допросе, как делегат от «Южного общества» Княжевич ездил в Варшаву, встречался там с британским послом Стрэтфордом Каннингом, возвращавшимся через Польшу из Петербурга в Лондон [23]. И вот на эту фигуру стоит обратить особое внимание. Чарльз Стрэтфорд Каннинг был совсем не рядовым и не случайным дипломатом. Он приходился двоюродным братом премьер-министру Джорджу Каннингу, был членом королевского Тайного совета, а в международных делах всегда оказывался правой рукой лорда Палмерстона. Одного из главных режиссеров политики «поддержки за границей либеральных течений». Читай – экспорта революций. Палмерстон был и главным русофобом в английской верхушке.
А Каннинг не был в России постоянным послом. В 1824 г. его направили в ранге посла на переговоры о разграничении владений в Америке – между Российско-американской компанией, английской компанией Гудзонова залива, действовавшей в Канаде, и Соединенными Штатами. Причем США с русскими очень быстро достигли соглашения и подписали договор. Но с британцами переговоры почему-то затянулись, и Каннинг задержался в нашей стране до 1825 г. Хотя здесь необходимо важное пояснение. Российско-американская компания была «полугосударственной». Ее акционерами были сам царь, члены императорской семьи, высокопоставленные вельможи. В компанию откомандировывались офицеры, нижние чины, военные корабли. Однако юридически это была частная организация.
В XIX в. подобное положение было обычным. Индию официально завоевывала не Англия, а Ост-индская компания. И Канада точно так же осваивалась компанией Гудзонова залива. Однако это значит, что и переговоры велись как бы не между государствами. Не в Министерстве иностранных дел, а в управлении Российско-американской компании, на набережной Мойки, 72. Но… как раз это управление было гнездом «Северного общества»! Канцелярию компании возглавлял Рылеев! Заговорщики нередко собирались у него. А фактическим руководителем компании был покровитель Рылеева адмирал Мордвинов. После свержения царя декабристы намечали поставить его во главе временного правительства.
Именно здесь в 1824–1825 гг. обретался Каннинг, задержавшийся в России. С Рылеевым, возглавлявшим делопроизводство Российско-американской компании, он общался постоянно. Очевидно, и с его товарищами. О чем они говорили, для нас остается сокрытым. В феврале 1825 г. договор наконец-то был подписан. Но Каннинг вовсе не поспешил сесть на ближайший корабль, отчалить на родину. Нет, он почему-то отправился в Лондон совсем не быстрым путем. И совсем не удобным, учитывая тогдашнее состояние дорог. По зиме и весенней распутице с непролазной грязью – через Варшаву. А там к нему прибыл делегат и от «Южного общества». Да и с польскими заговорщиками здесь можно было пообщаться.
Стоит ли удивляться, что российские и польские революционеры согласовали совместное восстание с убийством царя. Оно было назначено на 12 марта 1826 г., в 25–ю годовщину восшествия Александра I на престол. И ведь план-то был продуман очень коварно и квалифицированно! Празднества, парады, смотры с перемещениями войск. Но это был юбилей не только царствования, а еще и убийства Павла I! Напомним, организованного англичанами. Может быть, для оккультистов-масонов дата обладала какими-то особыми свойствами (в 1917 году в этот же день Англия, Франция и Италия официально признают Временное правительство). Но брался в расчет и психологический фактор! В юбилей, принимая поздравления, государь будет особенно остро вспоминать 12 марта 1801 г. Решится ли он в такой момент сопротивляться мятежу? Скорее, падет духом. Воспримет, как закономерное воздаяние…
Заговоры разрастались. И информация, невзирая на конспирацию, все же просачивалась, доходила до императора. В 1824 г. в записке Аракчееву он отметил, что «в обеих армиях, равно как и отдельных корпусах, есть по разным местам тайные общества» [24]. Но Александр еще не представлял всей степени угрозы и ее масштабов. И не видел морального права карать за собой – возведенным на трон заговорщиками.
ГЛАВА 7.
РАЗВЯЗКА В ТАГАНРОГЕ
Александр I и старец Федор Кузьмич
Царь задумывался об отречении. Но колебался, оттягивал вопрос – слишком уж неординарный. Брату Николаю он сообщил о желании оставить трон и его наследовании еще в 1819 г., а в марте 1820 г. был наконец-то расторгнут брак Константина с его супругой. Государь тотчас издал Манифест, что лицо Императорского Дома, вступившее в брак с человеком, не имеющим соответствующего достоинства, не из венценосной семьи, не может передать ему право принадлежности к Императорской Фамилии. И дети от такого брака не имеют прав на корону. Невзирая на это, Константин женился на полюбившейся ему полячке Грудзинской. Царь даровал ей титул княгини Лович.
Но ситуация создалась двусмысленная. Ведь Манифест Александра касался только Грудзинской и возможных детей. Самого брата он наследования не лишал. А Константин тоже не спешил внести определенность. Только в частных разговорах с братом Михаилом он упоминал, что «дал себе святое обещание отказаться, навсегда и невозвратно, от престола», «решился уступить мое право брату Николаю». Но предупреждал, что это должно пока «оставаться между нами». Когда Николай проезжал через Варшаву, Константин отдавал ему почести, как вышестоящей особе. Хотя вместо объяснения лишь отговаривался старой семейной шуткой: «Это все оттого, что ты царь Мирликийский» [25].
Лишь в январе 1822 г. Константин подписал официальное письмо, отрекаясь от права на престол и передавая его «тому, кому оно принадлежит после меня». Царь его прошение удовлетворил, но… собственное решение еще обдумывал. Дело зависло на полтора года. Летом 1823 г. в Санкт-Петербурге на заседаниях Синода присутствовал архиепископ Московский Филарет (Дроздов). Голицын, в то время еще Министр духовных дел, передал ему секретное поручение императора. Написать проект Манифеста о назначении наследником престола великого князя Николая Павловича. Предупредил, что документ будет в глубокой тайне храниться в Москве в Успенском соборе. Филарет указал на явную несуразность – власть сменяется в Петербурге, а тайный акт будет лежать в Москве. Как он сможет повлиять на события?
Царь согласился с замечанием. Разрешил сделать копии, чтобы хранились в Государственном совете, Сенате и Синоде. Филарет отработал и оставил императору проект. А 25 августа тот сам прибыл в Москву, и архиепископу передали конверт с собственноручной надписью Александра: «Хранить в Успенском соборе, с государственными актами, до востребования моего». Но в случае кончины царя конверт требовалось открыть «прежде всякого другого действия». В Государственный совет, Сенат и Синод доставили запечатанные конверты с такими же надписями. Мы снова видим, что Александр еще колебался. Не исключал, что отменит или изменит Манифест – приказывая хранить его «до востребования». Впрочем, он знал и отношение Николая к царской короне. Опасался, что он тоже откажется. Поэтому с ним Манифест не согласовывали, в тайну не посвящали.
Но когда ему предстояло унаследовать престол? Лет через десять, как обещал ему Александр? Или раньше? Государь, как он считал, получал все новые доказательства Божьей немилости. 7 ноября 1824 г. в Петербурге случилось сильнейшее наводнение. Вода поднялась на 4 метра, затопила почти всю столицу, разрушила и повредила 4 тыс. строений. Погибших насчитывали от 200 до 600 человек, но многие пропали без вести – тела унесло в Финский залив.
А на Кавказе обстановка, вроде бы, нормализовывалась. Но турки с англичанами преподнесли «подарок». У разобщенных «немирных» горцев вдруг появился центр организации, проповедник Кази-Мухаммед. Он призвал к «священной войне». Полыхнуло в Чечне, перекинулось на Кабарду, Кубань. Ермолов и его помощники сумели организовать переговоры. В Герзель-ауле съехались генералы Лисаневич, Греков и 318 горских старейшин. Но во время встречи фанатик с кинжалом бросился на генералов и убил обоих. Увидев это, солдаты разъярились, перекололи штыками старейшин. И тут уж драка пошла по всему Кавказу. Европа опять завопила о «русских зверствах».
Царь тяжело переживал бедствия. Убеждался – Господь не благословляет его царствование. Весной 1825 г. Россию посетил принц Оранский, личный друг и государя, и его брата Николая. Александр в порыве чувств открылся ему, что хочет отречься. Принц был в шоке. Доказывал, насколько пагубно это может сказаться и на России, и в целом на монархической идее – самый могущественный император бросает трон. Но, как он сокрушенно рассказывал Николаю Павловичу, убедить государя он не сумел [26].
А летом поступили новые сведения о заговоре. О нем узнал преданный императору Иван Шервуд, унтер-офицер 3-го Украинского уланского полка. Послал письмо своему родственнику, лейб-медику Виллие, просил предупредить государя об опасности. Шервуда сперва доставили к Аракчееву, потом к самому царю. Унтер-офицер доложил: он «случайно узнал, что в некоторых полках 1–й и 2–й армии существует секретное общество, которое постепенно увеличивается и имеет особенные связи в 4–м резервном кавалерийском корпусе». Перечислил несколько фамилий и вызвался самому проникнуть в общество, разведать о его составе и планах.
Александр одобрил операцию, поручил ее курировать Аракчееву. К ней привлекли также начальника Шервуда, командующего резервными войсками на юге генерала Де Витта. А его как раз обхаживал Пестель, надеялся привлечь на свою сторону. Даже изображал, что хочет жениться на его дочери, некрасивой и засидевшейся в девицах. В качестве агента Де Витт использовал ученого-ботаника Александра Бошняка. Он вошел в доверие к заговорщикам, прикинувшись их единомышленником.
Но в это же время, летом 1825 г., ухудшилось здоровье императрицы, и без того слабое. Александр с женой давно забыли взаимные измены. Привыкли друг к другу, муж трогательно заботился о Елизавете Алексеевне. А врачи пугали, что промозглая осень в Санкт-Петербурге может привести к плачевным последствиям. Настаивали сменить климат, отправиться в Италию. Государыня не хотела ехать за границу. Обсудив с мужем, решили пожить на российском юге. Крым еще был совсем не курортом. Выбрали более благоустроенный Таганрог.
Царь должен был ехать вперед, все приготовить к прибытию жены. 30 августа, на праздник св. Александра Невского, он был именинником. Как обычно, отправился в Александро-Невскую лавру, стоял на службе, приложился к мощам своего Небесного покровителя. На обратном пути пригласил брата Николая ехать в собственной коляске. Был очень задумчивым, но ни о каких делах не говорил. Только порадовал брата – пожаловал ему место для дачи возле Петергофа. В этот же день было новоселье у их младшего брата Михаила. Заглянули к нему и расстались. Николай Павлович уезжал с инспекцией в Бобруйск. Не знал, что прощается с Александром навсегда.
1 сентября отправился в дорогу царь. Он опять заглянул в Александро-Невскую лавру. Отслужили молебен на благополучное путешествие. Александр благословился митрополита Серафима, но захотел повидаться и со святым старцем Алексием (Шестаковым). Побывал у него в келье, увидел гроб, служивший постелью. Просил старца особо молиться о нем и его жене. Может быть, говорил еще о чем-то, но об этом сведений нет. Из монастыря, уже не заезжая домой, вереница колясок понесла Александра I и его небольшую свиту на юг.
Он очень переживал, как перенесет дорогу супруга. В Таганроге в доме градоначальника сам устраивал их семейное гнездо. 23 сентября Александр встретил жену за городом. Заехали в Александровский монастырь, где их ждало множество людей. И у них началась спокойная и безмятежная жизнь. Без придворного этикета, приемов, суеты, множества лиц и дел. Они впервые за долгие годы проводили время вдвоем, могли подолгу гулять, разговаривать непринужденно, без свидетелей. Оказались настолько близки друг другу, что жизнь в Таганроге даже называли их «вторым медовым месяцем». Их окружение составляли несколько самых доверенных лиц – врачи Виллие, Стофреген, Тарасов. Приближенные Петр Волконский, генерал-адъютант Александр Чернышев, начальник Главного штаба Иван Дибич.
Но маленький уютный мирок царя оказался слишком хрупким. В него вламывалась внешняя реальность. Шервуд, исполняя задание, собрал немало сведений о заговорщиках, их замыслах. 20–21 сентября отправил подробное донесение Аракчееву. Тот фактически возглавлял операцию, должен был принять меры, но… всемогущий Аракчеев слишком занесся. У него как раз наложилась личная драма. Крепостные убили его сожительницу Настасью Шумскую, домоправительницу в Грузино, свирепствовавшую над дворовыми. Аракчеев находился в «тяжком расстройстве здоровья» и от своих обязанностей самоустранился. Пакет Шервуда, даже не распечатав, он отослал в Таганрог. Царь получил его лишь 11 октября, ознакомился и передал Дибичу. Вот теперь становилось ясно, какая угроза вызревает над ним и над всей страной.
А между тем на жену тихая жизнь на Азовском море подействовала благотворно. Ее состояние значительно улучшилось. В конце октября царь счел возможным оставить ее одну, отправился в Крым. Как бы проверить здешние войска, флот, администрацию. Но глубоко в эти вопросы не вникал. Выглядел уставшим, опустошенным. От него даже услышали фразу, что он скоро поселится в Крыму частным лицом: «Я отслужил 25 лет, и солдату в этот срок дают отставку».
Обратно ехали тремя колясками – Александр, сопровождающие и его личные фельдъегеря. 3 ноября, в 30 верстах от Орехова, их догнала бричка фельдъегеря Маскова с депешами из столицы, письмами царицы-матери. Государь похвалил Маскова за усердие, велел присоединяться к кортежу. Дорога в этом месте спускалась к речке. Масков прыгнул в бричку, крикнул кучеру: «Пошел!» Тот рванул с места, тройка понеслась под откос, и на повороте заднее колесо налетело на кочку. Коляска подпрыгнула, Маскова выбросило из нее. Он упал, ударившись головой.
Александр послал доктора Тарасова и капитана Годефроа узнать, что случилось и какая нужна помощь. Сам царь поехал дальше и остановился в Орехове. Тарасов появился там уже ночью. Доложил – Масков скончался. Александр переживал, жалел его.
Фельдъегерей он знал лично, а этот погиб почти у него на глазах. Хотя, конечно же, прискорбный случай не означал никаких серьезных потрясений. Вызвавли земского исправника, велели похоронить царского курьера «достойным образом», выдали 100 рублей.
Но с этого момента события начали закручиваться совершенно неожиданным образом, оставляя множество загадок. Маскова похоронили со странной поспешностью, 4 ноября. И в этот же день в Мариуполе Александр I вроде бы простудился. 5 ноября он прибыл в Таганрог и слег в постель. И тогда же, 5 ноября, сразу несколько человек начали вести дневниковые записки о болезни императора – его жена, Волконский, лейб-медики Виллие и Тарасов. Казалось, с чего бы? Царь был человеком здоровым, 48 лет. Всего лишь простудился. Но четверо приближенных одновременно взялись документировать болезнь. Создавать информационную «картинку».
А 10 ноября в Таганрог к Дибичу привезли новое донесение Шервуда, рисующее планы революции с убийством царя и уничтожением всей династии. Унтер-офицер разузнал и о том, где хранятся документы «Южного общества». Александру об этом доложили. Он принял первое решение начинать борьбу. Отправил к Шервуду полковника Степана Николаева с приказом захватить документацию заговорщиков.
Но, похоже, что информация Шервуда подтолкнула Александра к окончательному принятию и другого решения. Утром 11 ноября царь позвал к себе супругу. Очень долго они беседовали наедине. О чем – осталось тайной. Но… после их разговора записки императрицы о болезни мужа вдруг оборвались. 15 ноября Александр по настоянию жены исповедовался, причастился, соборовался и… снова загадка. Его духовник, священник Алексей Федотов-Чеховский, после этого у постели больного не появлялся! Хотя, казалось бы, он должен был оставаться рядом с умирающим, утешать. Ждать, когда надо будет читать молитвы на исход души. Нет, священника около царя больше не было. Только несколько ближайших доверенных лиц.
О том, что Александр болен, до последнего момента не извещали ни родных, ни правительство. Лишь 18 ноября в Санкт-Петербург поскакали фельдъегеря, везли сообщения об этом. А 19 ноября помчались новые гонцы, уже с трагической вестью. И в Таганроге громом грянуло – царь умер! Но на панихиде об усопшем государе в Таганрогском соборе императрица отсутствовала. И в переписке со своей матерью она о смерти мужа не упомянула ни разу!
Впрочем, это не удивительно. Она знала – в гробу лежал не Александр. Лежал фельдъегерь Масков. Окружающие и раньше отмечали его некоторое сходство с императором: примерно одного роста, такого же сложения. Что-то и в чертах лица было общее… Как же сохранилось его тело? Но бальзамированием якобы Александра занимались те же самые лейб-медики Виллие, Тарасов, Стофреген. Вот и гадай, когда оно осуществлялось – после 19 или после 4 ноября? Акт о смерти и протокол о вскрытии подписали они же. Плюс Волконский, Дибич, протокол скрепил печатью Чернышев. А современные исследования, проведенные В. В. Федоровым на кафедре судебно-медицинской экспертизы Сибирского медицинского университета, показали, что «посмертная маска» Александра I была снята с лица… живого человека.
Да, он нашел способ оставить трон без отречения. Начало его дальнейшей жизни прослеживают лишь предположительно. 19 ноября от российских берегов как раз отчалила частная английская шхуна. Считают, что Александр Павлович на ее борту покинул родину, отправился с паломничеством в Палестину. Потом жил инкогнито в Киево-Печерской лавре и в имении своего друга князя Остен-Сакена. А с 1837 г. уже известна жизнь православного подвижника, старца Федора Кузьмича, сосланного в Томскую губернию, где он и поселился. А ныне причисленного к лику святых. Он поражал людей своей высокой образованностью. И сходством с Александром I.
Но это уже другая история. А из Таганрога тело покойного отправили в столицу далеко не сразу. Якобы из-за бальзамирования. Здесь оставались и императрица, и «штаб» Александра I – Волконский, Дибич, Чернышев. Поэтому и сведения о заговоре продолжали стекаться сюда же. 25 ноября Дибич отправил в Тульчин графа Чернышева для расследования деятельности «Южного общества».
Добавились и новые свидетельства. Один из заговорщиков, капитан Аркадий Майборода, командовал ротой в Вятском пехотном полку – в полку Пестеля. Был постоянно рядом с ним, знал много. Но представил, во что выльется восстание, ужаснулся и раскаялся. Написал доклад о структурах и планах «южан». 1 декабря через командира корпуса генерала Рота его доклад попал к Дибичу. Вскоре в Таганрог прибыли Шервуд, Де Витт и полковник Николаев с изъятыми документами. Дибич оценил, насколько угрожающей становится ситуация, особенно в обстановке «междуцарствия». Понял – медлить нельзя. 5 декабря разлетелись приказы об аресте Пестеля и других активистов «Южного общества».
