Валерия Локка
Мы сами отдали им Землю
Глава 8. Размножение
Их вид давно утратил способность к размножению. Вернее, когда-то очень давно, Они решили, что смысла полагаться на эволюцию нет. И начали самостоятельно решать какие особи, с какими качествами и талантами Им нужны. Запрета на естественное деторождение не было, но со временем оно само сошло на нет. Генная инженерия стала чем-то совершенно простым и обыденным, а межпланетная экспансия расширяла горизонты расселения, оставив далеко позади проблемы рождаемости. Но возникла проблема другого характера. Колонии выживали далеко не все. Планет пригодных для Них было мало, а амбиций и потребностей – много. И приходилось искать иные пути для благополучия своего народа.
Но с расширением территории влияния пришла и ответственность за собственный суверенитет. Вселенная хоть и не была слишком изобильна на жизнь, но все же в ее недрах кишело много разных видов, не все из которых были способны на уважение чужого развития.
Достигнув пика своего величия Они столкнулись с тем, что не все Их величие признавали, а кто-то даже не желал мириться с самим Их существованием. Эра долгих мучительных войн и противостояний продлилась достаточно долго и Им пришлось всерьез задуматься над сохранением собственного вида. И дело не в том, что Их могущество или технологии уступали другим. Просто другие, зачастую, были слишком другими. Их сложно даже понять, не то, чтобы победить.
Они получили по носу за свое тщеславие от Вселенной, понесли огромные территориальные потери за самонадеянность, познали горечь поражения и экономического упадка за чрезмерные амбиции по завоеванию мира. Урок был жестким, но предельно понятным: не стоит лезть на рожон встречая новую форму жизни, даже если она кажется примитивной и беззащитной. Не стоит заявлять свои права на колонии других видов, если она находится близко к твоим границам. Не стоит развязывать войну с кем-то, если ты не понимаешь их природу.
Так Они тысячелетия тыкались то в один, то в другой уголок Вселенной. То, находя подходящую планету, терраформировали ее, заселяли, развивали. То, случайно или по самонадеянности, развязывали очередной вселенский конфликт. И на развитие молодых колоний, которые еще не были способны к самообеспечению у Них просто не оставалось ресурсов.
Миллионы жизней были погублены напрасно. Десятки планет, которые вселяли надежду на процветание, потеряны. А ресурсов на каждую новую колонию оставалось все меньше. И тогда Они нашли иной выход. По меркам Вселенной не самый гуманный, не самый простой, но зато долгосрочный и имевший гораздо больше шансов на успех.
Они теперь искали не пустые планеты, где могли бы поселиться, а уже населенные. Молодые, еще не развитые до космических полетов виды, которые еще не успели расселиться по Вселенной, но имели общество, инфраструктуру, ресурсы и достаточный уровень технологий. К Их удивлению таких, было достаточно много. Не настолько, чтобы они лились как из рога изобилия, но вполне хватало, чтобы выбирать. И они выбирали тех, с кем можно генетически скрещиваться, и вывести новый подвид собственной расы. И эта схема была куда эффективнее предыдущей.
Гибриды могли жить на планете, без терраформирования, быть устойчивыми к местным вирусам и инфекциям, адаптированным к уровню радиации, освещения, тепла, влажности, к атмосфере и даже пище. А ресурсов на поглощение аборигенов тратилось в разы меньше, чем на открытую войну или колонизацию. К тому же Они получали генетическое разнообразие, что только усиливало Их вид на вселенской арене.
И они пошли по этому пути, пусть более долгому и муторному, но зато гораздо более управляемому и менее рискованному.
Люди были не первыми, кого использовали в качестве генетической базы для создания нового подвида. К моменту, когда Земля попала в Их поле зрения, схема была отработана четко и слаженно. Сначала изучение формы коммуникаций, политического и экономического устройства, видового разнообразия, общей и расовой ментальности, исследование нескольких подопытных, для выяснения совместимости генокода и много долгих наблюдений и анализа. Они научились терпению за годы упадка и уже не действовали так импульсивно и нахрапом, как раньше. Но зато сразу заметили, что так действовали мы: воевали, угрожали, блефовали, манипулировали, убивали, лгали и изворачивались. И это, пожалуй, было первым сигналом для них, что мы точно не достигли уровня развития, который мог бы стать помехой их планам. Они давно прошли урок, который мы упрямо не желали освоить.
Глава 9. Звук двигателя
Была середина лета, а может и ближе к осени. Елена точно не знала какой день или месяц. Ей незачем отслеживать календарь. Он обновлялся для нее каждые полторы недели, когда к домику приезжал джип Кирилла. Звук двигателя она начала определять задолго до того, как машина выныривала из леса и шелестела покрышками по хвойному ковру на площадке у крыльца.
Он всегда приносил новые припасы, хотя домик, да и погреб в сарае, уже ломились от тушенки, армейских консервов, сухпайков и бакалеи. Там же хранились остатки запасов прежнего хозяина: закрутки из грибов, овощей, компоты, закуски. Тот, кто делал эти запасы знал свое дело. По виду эти банки, казалось, стояли там пару десятилетий, но содержимое, в большинстве, было вполне съедобным.
Елена даже попыталась посадить какие-то овощи за домиком, ближе к речке, из семян, которые нашла. Но Кирилл запретил. Разбитый огород, если его обнаружат, выдаст, что в доме кто-то постоянно живет. Да и соседство с соснами, вытягивающими из почвы много влаги все равно, не дало бы хорошего урожая.
Сама Елена питалась скромно, пайками и консервами. Но к приходу Кирилла готовила что-то более или менее напоминающее домашние блюда, из того, что ей было доступно. После первого борща, который сварила на удачу – просто попробовать – на утро каждого седьмого дня своего одиночества, разворачивала бурную деятельность на маленькой кухоньке. Обнаружила эту привычку лишь через месяц, когда стояла у стола с открытой пачкой макарон и вслушивалась в звуки леса, надеясь услышать заветный шум двигателя.
Тогда ей это не понравилось. С чего ей выслуживаться перед Кириллом? Он спас ее, без ее на то желания. Ей в общем-то было плевать, убьет он ее, надругается или еще что. Ее жизнь перестала иметь какую-то ценность, как и вообще весь этот мир. В один и вечеров, сидя на крыльце в старой фуфайке она думала об этом. Почему не закончит свою жизнь? Почему волочит это странное средневековое существование в лесу? Всматриваясь в ползучие от лунного света тени деревьев и, слушала гулкую звенящую тишину в своей голове, в ответ на эти вопросы. Резкий звук скрипучей двери взорвался в ее голове. Елена вздрогнула и обернулась. На пороге позади нее стоял Кирилл.
– Прости, не хотел тебя напугать. – Мужчина, осторожно ступая подошел к ступенькам и уселся рядом. Он всегда садился рядом, но никогда слишком близко, так, чтобы даже ткань их одежды не соприкасалась.
– Я думала ты спишь, – глядя в темноту впереди отозвалась Елена.
– Ночи стали холоднее. Нужно подумать о том, как ты будешь здесь жить зимой. – Его руки лежали на коленях, сложенные в замок. Но расслабленности в этой позе не было: он поочередно сжимал пальцами то одну ладонь, то другую.
– Может не нужно мне тут жить зимой? – В голосе женщины просквозила ирония, а уголки губ дрогнули, словно пытались вспомнить, что такое улыбка.
Кирилл никогда не видел, чтобы она улыбалась, да и вообще особых эмоций на ее лице. Всегда спокойное, отрешенное выражение. Взгляд резкий, острый, но словно подернутый пеленой тумана. Будто видела и реальный мир, и одновременно то, что скрыто за ним, по ту сторону сна.
Мужчина молчал. Инстинктивный вопрос так и повис на губах. Брови сошлись к переносице и из-под темных густых бровей он всматривался в профиль женщины рядом. Ее лицо, как и луна, что главенствовала теперь на небе, видимо лишь наполовину – вторая в тени.
Обернувшись на мужчину, – Елена явно ждала того самого вопроса, что он так и не задал, – она быстро взглянула ему в глаза и тут же опустила голову.
– Поиграли и хватит. Зачем продолжать? – Она снова отвернулась, поежилась и подняла ворот фуфайки выше, прикрывая шею и втянув голову в воротник. – Не будешь же ты колоть дрова, чтобы запастись на зиму.
– Наколол бы, если бы это помогло. – После паузы отозвался мужчина, проследив взглядом за тем, куда смотрела собеседница.
Там была пустота, темнота, спокойствие и безопасность. То спокойствие, которого уже не было в мире вне этого леса. Все эти дикие хищные звери больше не казались угрозой, когда на планете властвовал новый монстр. Умный, расчетливый, способный поработить человечество, не пошевелив ни одним собственным пальцем. Сделал так, что люди себя поработили сами.
– Дым из печи привлечет внимание. А орбитальные сканеры засекут тепловую точку там, где ее быть не должно. – Наконец, прервал паузу Кирилл.
Женщина никак не отреагировала на его слова. Кириллу показалось, что она замерла. Только тонкая струйка пара выползала из-под носа от ее теплого дыхания.
– Ты не хочешь жить, – констатировал он. – Почему тогда живешь? – Его голос был хриплым, отрешенным.
Если бы Елена обернулась на шелест одежды, то увидела бы как он провел рукой по коротким черным волосам, затем по лицу и, прикрыв глаза, замер, так и не убрав ладонь с подбородка. Ему не хотелось слышать ответ на этот вопрос, но не задать его не мог. А Елене не хотелось на него отвечать. И не потому, что ответа не было. Странное чувство, сродни стыду или сожалению, змеиным клубком растянулось в области солнечного сплетения. Глаза начало щипать, как это бывает от подступающих слез, которых больше не осталось. Елена выплакала их все, когда армейские автобусы подъехали к многоэтажке, где они жили с дочкой. Когда здоровенные, грубые, обвешанные амуницией военные, вытаскивали женщин и девочек из квартир и запихивали в машины. Когда, сидя там, за тонированными стеклами слышались крики мужчин и стариков, а потом выстрелы и тишина. Когда их везли. Когда выталкивали на территории лагерей. Когда вырывали прямо из ее рук ее дочь. Когда обливали ледяной водой из шлангов. Когда заталкивали в общие камеры-клетки. Когда врачи, совершенно спокойно, равнодушно привязывали ее к койке, чтобы взять анализы и провести исследования. Когда в холоде и темноте, на бетонном полу, ее голос вплетался в вой других женщин, сбившихся в кучки по всему периметру клетки, чтобы согреться. Когда то и дело приходили охранники и забирали одну из них. Когда ей приходилось при всех справлять нужду в дыру в центре камеры. Когда она видела, как из другой камеры вытаскивали женщин и тащили их по длинному пространству в сторону медлаба и они оттуда уже не возвращались.
В один из таких дней, и ей казалось, что с тех пор прошло миллион лет, она вдруг перестала лить слезы. Смотрела на извивающихся в агонии женщин, слышала скрипучие охрипшие от постоянного воя голоса и перестала понимать их боль. В ней боли больше не осталось. Она испарилась, пропала, сожгла саму себя. С тех пор Елена не плакала. Ни слезинки. Словно эта функция в ее организме вдруг сломалась и выключилась навсегда.
И даже теперь, сидя в теплой уютной фуфайке и глядя на ночной лес, в безопасности и под защитой мужчины, рассуждая о собственной смерти, слезы так и не удосужились подступить к глазам.
– Я живу… – спустя долгие минуты произнесла Елена. – Потому что ты хочешь, чтобы я жила.
Боковым зрением она заметила, как голова Кирилла повернулась к ней. Несколько секунд он ее рассматривал, тяжело и шумно дыша. Это дыхание, глубокое, сильное, громкое, ее успокаивало. Лежа в спальне, она вслушивалась в этот звук, когда мужчина был дома и это помогало ей заснуть. Она была человеком, который не боялся смерти, но которому инстинктивно хотелось чувствовать себя в безопасности.
Ничего не сказав, Кирилл поднялся и удалился в дом. На этом их разговор закончился. Утром он уехал.
И вот, Елена снова стояла у окна, вслушиваясь в звуки леса и не слыша ничего, что хоть отдаленно напоминало бы шум двигателя. Кирилл не появлялся уже несколько недель.
Глава 10. Одиночки
Никто толком не знал, как Они смогли вынудить тайное мировое правительство отдать им Землю и человечество. Что они им пообещали? Может вечную жизнь? Может уютное местечко где-то во Вселенной, где они могли жить припеваючи? Может Они их обманули и давно расправились с ними? А может и само мировое правительство было Ими на самом деле. Ставленники, с промытыми мозгами, клоны, гибриды, а может и вовсе биороботы или голограммы. О чем только не судачили в кулуарах гетто, которые выросли по всей планете за какие-то пару лет. Говорили об этом шепотом, осторожно, избегая системы орбитального слежения, раскинувшейся сетью вокруг, теперь уже, не нашей, голубой планеты.
Они не следили за отдельными подразделениями, людьми, зданиями и комнатами. Они наблюдали сразу за всем миром. Датчики улавливали тепло, звуковые и энергетические вибрации, сигналы генных маячков, вживленных восьмидесяти процентам людей под видом вакцины. К тому же они могли быть перестроены на какой угодно иной маркер, который мог интересовать ищеек, следящих за ходом операции с базы на Луне. Среди них были первые успешные гибриды, и кое-кто из истинной расы пришельцев.
Но сеть слежения все же была не однородной. Пустующие зоны контролировались хуже, чем сектора, где располагались основные объекты инфраструктуры и покинутые города. Те, кто смог избежать зачистки возвращались в города, деревни, поселки, словно ведомые примитивным упрямым инстинктом. И их отлавливали, сканировали, пичкали наркотиками и психомаркерами, могли отправить обратно, чтобы найти других беглецов.
Наблюдая за этой глупостью, Они искренне удивлялись. Ведь в каком-то смысле нам, людям, отдали огромные, слабо контролируемые территории лесов, пустынь, морей и гор. Обитающие там животные могли быть прекрасным прикрытием, чтобы до конца биологической жизни прожить вдали от городов довольно сносно, если обладать навыками выживания в дикой природе. Животные, особенно крупные и живущие стаями регулярно сбивали орбитальные сканеры. Те начинали отправлять срочные сообщения о найденных тепловых сигнатурах, требовали подтверждения дальнейшего распознавания и углубляясь в опознание выясняли, что предполагаемыми беглецами была стая волков или табун лошадей.
Грамотное распределение ресурсов присуще и высокоразвитым, а по меркам человечества, всесильным существам. Они не тратили сил, средств и времени больше, чем того требовалось. Поимка пары десятков беглецов не стоила того, чтобы размещать сканеры над нежилыми областями так же плотно, как и над населенными секторами. Настраивать датчики на максимальную чувствительность тоже не стали. Там они работали по иерархической модели. Сначала они считывали тепловые показания, которые обогащались по мере изучения биосферы Земли. Все чаще удавалось отличить зверя от птицы и человека, затем они смогли отличать и животных друг от друга. Не слишком четко, в основном, по размеру и характерным для вида движениям, но все же. Если обнаруженная особь не попадала под выработанные алгоритмы, система спускала ее на более тонкий уровень, пробивала идентификацию по иным параметрам и так до тех пор, пока не выявлялось четко, человек это или что-то иное. Да и далеко не всегда за одиноким беглецом устраивали погоню. Гораздо выгоднее проследить за ним и понять, есть ли у него контакт с другими людьми или сообществами. И если таковых не было, его оставляли в покое.
Пристальнее контролировались признаки урбанизации в местах, где ее быть не должно. Костры, печи, двигатели, электрические цепи, магнитные поля, и все то, что выделяло тепло или энергию обязательно ликвидировалось при обнаружении практически без разбора. Одиночки в лесах, полях и степях наверняка находили удобоваримые способы согреться и не привлечь внимание, на это Им было плевать.
Подземелья и подводные просторы тоже четко отслеживались, невиданными людям технологиями. Пещеры, туннели метро, катакомбы просматривались сканерами так же четко, как и любое наземное пространство. Они не ожидали организованного сопротивления, не оставили ему ресурсов, пространства и возможностей для разворачивания деятельности.
А тем, кто служил Им, не было резона участвовать в чем-то противоправном. Им оставили не только жизнь, но и семьи и детей. Правда жили они в отдельных закрытых зонах, под чутким присмотром систем новых Хозяев. И жили они вполне сносно, с комфортом, достойным питанием, развлечениями и возможностью заниматься тем, что нравилось. Ограничения накладывались лишь на выход из охраняемой зоны и размножение. Детям разрешали расти, но блокировали их детородные функции, как у женщин, так и мужчин. К моменту, когда человечество сойдет на нет, подрастет и адаптируется поколение гибридов. Мы им были нужны лишь на первом этапе, а потом нам дали бы умереть в забвении.
И очень многие соглашались на такую жизнь и такую службу. Даже те, кто не имел семей и даже партнеров выбрали жизнь ради целей Чужих, вместо смерти или консервации для запаса генетического материала. Возможно, мировое правительство сделало тот же выбор, что и простые жители Земли. А возможно, те, кто задолго до нас вошли в контакт с Ними, получили что-то лучшее. Так или иначе, и мы и сильные мира сего приняли одно и то же решение: отдать свой дом тем, кто пришел со звезд.
Глава 11. Зелье
Елена начала ориентироваться во времени по луне. Как древние люди, она отмечала рост и убывание месяца, чтобы понять, сколько длится ее одиночество. Оказалось, полная луна взошла над лесом уже во второй раз, после того как Кирилл ушел. Ей это запомнилось, потому что в его последнюю ночь в домике, луна была почти полной и очень яркой. Это была первая светлая ночь за последние дождливые дни. Теперь на нее снова смотрели пустые глазницы лунных кратеров. Прошло больше месяца. И ночи действительно становились холоднее. Но холод пробирался не только в домик, но и под ее одеяло, под одежду, под кожу, в самое ее ледяное, опустошенное болью сердце. Холод одиночества – того чувства – которое она себе запретила, от которого отмахивалась, чтобы не допустить образования новой дыры в сердце. Елене казалось, что и само сердце стало дырой, но в остатках плоти еще оставалось место, куда могла проникнуть новая боль.
Глядя в черные очи луны через окно, женщина поняла, что теперь не ждет звука двигателя: теперь она боится его. Ведь приехать к домику мог уже не Кирилл. Бояться она тоже себе тут же запретила, ведь смерть по-прежнему была для нее манкой надеждой на вечный сон.
На утро Елена отправилась в лес собирать травы. Бабушка в детстве показывала ей лекарственные растения. Рассказывала о том, что в черенках смородины витамина С больше, чем в ягодах, а листья малины – прекрасное средство от воспалений. Охапки фиолетовых стрел шалфея она собрала еще в начале лета и теперь нашла другие травы из списка бабушки.
Удерживая в ладонях огромную связку душицы, женщина поправила подмышкой собранный букет почти отцветшего зверобоя, чуть царапнув себе по лицу колючими ветками малины.
Она почти дошла до домика, когда услышала звук. Это не было шумом двигателя. Это были шаги, тяжелые и неритмичные, словно шедший прихрамывал или шатался. Елена замерла, отбросила собранные растения в сторону и осторожно устроилась за кустом, росшим позади домика. Куст был густой и мог скрыть ее от посетителя, если только тот не знал, где именно могла прятаться беглянка.
Шаги приближались, но фигура гостя бесконечно долго не появлялась из лесных зарослей. Присев на корточки и всматриваясь в тропу между деревьев, Елена ощутила покалывание в области сердца. Оно стучало быстрее, чем обычно, но в то же время, словно ныло от усталости. Ему, как и Елене, не нравилось это ощущение опасности, оно привыкло к равнодушному ритмичному бою, и еле заметно замедляло ход, словно готовясь отойти к вечному сну. А тут пришлось вновь отозваться на упрямые инстинкты. Гормоны впрыснулись в кровь, сигналы рептильного мозга – готовому защищать своего носителя любой ценой, даже вопреки его воле – были неумолимы.
Из-за деревьев показалась фигура в черном. Армейская амуниция, растрепанные кучерявые темные волосы, короткая, но выразительная борода. Фигура опиралась на автомат как на трость. Сердце Елены очнулось от ленивого напряженного стука и забилось бодро и сильно. Это Кирилл.
Он подошел к тому месту, где обычно оставлял джип и три раза хлопнул в ладоши, как когда стучал по капоту. Он еле стоял на ногах. Длинные пряди прилипли к лицу, грудь под бронежилетом вздымалась, а в синих глазах читалась мертвецкая усталость.
Елена выскочила из-за куста и бросилась к нему, не разбираясь почему бежит и что сделает, когда доберется до мужчины. Но вопросы эти резко вспыхнули у нее в разуме, когда оставалась всего пара шагов. Она встала как вкопанная, глядя на мужчину и ужаснулась тому, как он выглядел. Обросший и уставший, лицо словно сползло вниз, глаза красные и мутные. Рука, опирающаяся на автомат, тряслась от напряжения. Не говоря ни слова, женщина осторожно взяла автомат за дуло, подставила свое плечо для опоры и ощутила огромный вес Кирилла на своем слабом плече. Сложнее всего было помочь ему подняться по ступеням. Его дыхание прерывалось болезненным рычанием, а ноги, словно не желали подниматься на высоту ступеней.
Он рухнул на застеленный матрасом сундук, откинулся спиной на стену, запрокинул голову и закрыв глаза тихо простонал. Ноги бессильно вытянулись вдоль пола.
Несколько минут Елена просто смотрела на Кирилла. Переводила взгляд то на ноги, то на измученное лицо, пытаясь понять, что с ним не так. Ни разу за все время она не видела его уставшим или слабым. А теперь он выглядел, по меньшей мере больным, а может и вообще при смерти.
– Что с тобой? – так и не найдя ответов на свои вопросы, спросила она.
– Ранение, – прохрипел Кирилл, не открывая глаз. – Меня ранили в ногу, повредили связку над коленом. Елена нахмурилась. Объяснения не помогли понять состояние мужчины.
– Я не… не понимаю, что с тобой сейчас.
Он медленно, с огромным трудом открыл глаза и наклонил голову так, чтобы лучше видеть женщину.
– Я несколько недель пролежал в лазарете. Нога зажила. Меня отпустили сюда отдыхать. – В голосе наконец послышались живые нотки. – Сослуживец должен был меня отвезти. Но я дал ему неверные координаты – за несколько километров отсюда, в гуще леса – и сказал, что дальше не проехать. – Он замолчал, еще внимательнее всмотревшись в глаза Елене. – Я не мог допустить, чтобы он узнал, где находится дом. Это было километров пять отсюда.
И тут картинка в голове женщины сложилась: Кирилл шел по лесу пять километров с больной ногой. Она метнулась на кухню, поставила чайник и выскочила из дома. Мужчина глазами проследил за ее движениями и снова откинул голову к стене, веки тяжело опустились на глаза. Он слышал, как Елена вернулась, зашуршала чем-то в дальнем углу, загремела посудой. И уже был готов провалиться в сон прямо в том нелепом и неудобном положении, в котором осел на сундук, когда голос женщины вернул его в реальность.
– Выпей, – она протягивала ему чашку с какой-то зеленоватой жидкостью. Кирилл нахмурился, поворотил нос от пойла и вопросительно поднял бровь, глядя на Елену.
– Это отвар травяной. Полегчает. – Она настойчиво тянула ему свое варево. – Выпей.
– Пахнет жутко.
– Чабрец, душица, зверобой, малина и смородина – лекарственные травы.
– Зелье? – Кирилл измученно улыбнулся.
– Да, Зелье, – подтвердила Елена, закатив глаза, и снова ткнула чашкой в Кирилла. – Пей.
Еще даже не пригубив «зелья», он наморщил нос и снова взглянул на женщину, словно в надежде, что она передумает его этим травить. Но ее взгляд был настойчивым, руки уперлись в бока, как у ворчливой тетке.
Кирилл выпил все и вернул чашку. Стянул с себя бронежилет, кобуру, расстегнул ножны на бедре и со скрипучим стоном улегся на спину, вытянувшись на своем ложе. В сон он провалился еще до того, как успел принять горизонтальное положение.
