Валериан Маркаров
Личный дневник Оливии Уилсон

Да и найти достойного помощника лишь полдела – его ещё надо обучить. А это такая морока! Ему уже осточертело вводить в курс дела новичка! К тому же, по его наблюдениям, современную молодёжь сложно учить чему-то новому: в колледжах они подвергаются необратимой умственной деградации. Порой он даже подумывал нанять человека, чтобы тот взял на себя функцию инструктора. Интересно, как бы назвать эту должность? Ничего не приходило в голову, кроме абсурдного – «ассистент доктора, инструктирующий будущих ассистентов доктора».

Джозеф повертелся в кресле и замер. Взгляд его окутала пелена, щеки впали – ничего не поделаешь, такова особенность его темперамента, никакая эмоциональная вспышка не проходит бесследно, тем более такая сильная, как сегодняшняя, напрочь выбившая его из колеи. Он глубоко вздохнул и почувствовал, что головная боль усиливается.

«Я скала. Я смогу, – зашептал он в твёрдой уверенности, что самовнушение поможет. Оно всегда спасало в стрессовых ситуациях, оказывая благотворное влияние как на тело, так и на ум, превращая плохое в хорошее, а хорошее в лучшее. – Да, ситуация не из приятных, но это не повод для отчаяния. Это всего лишь пыль, которую легко смести. Когда всё закончится, я испытаю огромное облегчение. В мыслях я не буду возвращаться к прошлому, я избавлюсь от тягостной обузы. Буду идти навстречу удаче, счастью, буду наслаждаться жизнью!»

Он невзначай бросил взгляд на стену и заметил, что старик Фрейд скривился в насмешливой гримасе.

– Какого черта… – пробормотал Джозеф сквозь зубы. – Что такое?

Старик не растерялся.

– Ничего особенного, – заявил он, – хотя я вас несколько недооценил. А сейчас хотел бы похвалить, причём искренне…

– Почему это? – Джозеф внимательно посмотрел на портрет.

– Удовольствие! Какое же удовольствие доставляет мне видеть вас в минуты, когда вы занимаетесь самовнушением. Вы так искусно сживаетесь со своей ролью, вкладывая в неё столько сил, что впечатление создаётся поразительное. Если бы вы не посвятили жизнь психоанализу, из вас вышел бы выдающийся актёр! Вам полагается медаль за артистичность…

Боже, опять этот надоедливый старикашка несёт бред! Впрочем, Джо, может ты и вправду заслуживаешь похвалы? Или профессор снова осмеял тебя? Скорее наоборот: его тон хоть и был торжественным, но казался вполне вежливым. Он не шутил. В таком случае нельзя не отдать должное его стойкости: она наверняка ему понадобилась, чтобы не выдать чувства зависти к твоим многочисленным талантам…

Куда же запропастилась визитная карточка той пресловутой конторы? Неужели он вышвырнул её в мусорную корзину? Он потянулся к «Жёлтым страницам». Ага, вот и оно, «Simply Solution» – агентство по набору персонала!

Сняв трубку и набрав нужные цифры, он тревожным баритоном сообщил, что ему, доктору Джозефу Уилсону, экстренно, не позднее сегодняшнего вечера, требуется ассистентка «с энтузиазмом» на полную ставку, с опытом делопроизводства, умеющая общаться с людьми и вести приём посетителей. И, что крайне важно, она должна быть организованной и покладистой. И вовсе необязательно присылать юную и фееричную персону! Главное, чтобы в конце рабочего дня она всё ещё была способна улыбаться.

Он ожидал, что в ближайшие день или два ему придётся погрузиться в изнурительные собеседования с кандидатками из базы «Simply Solution». Так всё и происходило каждый раз: он проводил одно интервью за другим, и ему начинало казаться, что каждая «потенциальная мисс Вселенная» пытается убедить его, что пределом её мечтаний было записывать в блокнот поручения босса и отвечать на телефонные звонки. Он не верил ни одной из них, потому что позы, которые они при этом принимали, заставляли усомниться в искренности их слов…

Около часа он предавался размышлениям, но внезапно они были прерваны звуком открывающейся двери в приемной. Джозеф подождал пару мгновений, чтобы не показаться слишком взволнованным, после чего привстал, намереваясь встретить посетителя («Моя внешность в полном порядке: и лицо, и одежда!») Но деликатный стук в дверь кабинета раздался раньше, чем он успел встать в полный рост. На пороге стояла невысокая брюнетка средних лет в строгом тёмно-синем костюме современного покроя, который приятно обтягивал изящные формы. Волосы женщины были аккуратно собраны в высокий пучок, открывающий уши и длинную шею, глаза слегка подведены, в ушах висели, поблескивая, небольшие серьги. Они подчёркивали черты лица незнакомки, делая их тонкими и привлекательными.

Оглядевшись, она сделала несколько решительных шагов к его столу, застучав невысокими каблуками чёрных туфель-лодочек. Когда между ними осталось несколько шагов, она остановилась и смело посмотрела в его глаза. Уилсон обошёл стол и, незаметно прикоснувшись потной рукой к брюкам, протянул её для рукопожатия.

– Мистер Уилсон? – произнесла она приятным бархатистым голосом. Мягкий запах лаванды исходил от ее маленьких белых рук, а на пальцах он заметил два неприметных кольца, но не обручальное!

– Я Эмма. Мисс Эмма Мур.

– Доктор Джозеф Уилсон, – представился он сдержанно, но учтиво.

В момент, когда они пожали ладони, он, к удовольствию своему, ощутил крепкое, почти дерзкое рукопожатие (вялые и безжизненные пожатия он называл дохлой рыбой). Оно говорило, что перед ним спокойный и уравновешенный человек с адекватной самооценкой, знающий чего хочет, но умеющий приспосабливаться к окружающим. А невидимые глазу волны её биополя, или флюиды, несли неподдельный дружественный настрой. Придя в соприкосновение с его флюидами, они заставили его проникнуться симпатией к незнакомке. Он вдруг почувствовал, что обрёл почву под ногами, и утренняя катастрофа предстала в совершенно ином свете: Люси не стоила того, чтобы трепать себе нервы. Разумные люди не тратят душевные силы на подобную ерунду.

Мисс Мур обладала манерами истинной леди; находясь рядом с такими людьми, мы невольно подтягиваемся и ведем себя благородно. С грацией кошки она уселась на край кресла. Держа спину прямой, а колени сведёнными вместе, и слегка наклонив ноги так, как это делает герцогиня Кейт Миддлтон, она взглянула на доктора. Несколько мгновений они пристально смотрели друг другу в глаза.

Она видела перед собой статного мужчину чуть выше среднего, лет сорока семи, с продолговатым лицом и прямым носом с небольшой горбинкой, что выдавало натуру упрямую, с выразительными ноздрями, короткими чёрными волосами с проседью. Она даже поймала себя на том, что залюбовалась его внимательными карими глазами, обрамленными тёмными ресницами, правильно очерченным ртом, обнажавшим в сдержанной улыбке ряд крепких белых зубов. Впрочем, доктор не должен догадаться, что она находит его привлекательным! Все же она нашла его довольно обаятельным, именно таким, каким ей описали в агентстве, добавив, правда, к образу нанимателя такие нелестные эпитеты, как «чрезвычайно требовательный», «капризный и дотошный» и «строгий вдовец, который, скорее всего, никогда больше не женится». Ей не понадобилось много времени, чтобы понять – этот мужчина не из тех придирчивых боссов, которые называют белое чёрным. Если не брать во внимание его серый костюм – он действительно был «строгий». Хотя намётанный глаз Эммы, оценив качество материала и покрой, отметил, что он стоит бешеных денег, ей ещё предстояло узнать, что доктор любит скромность и находит в ней изысканность, считая, что во всем должна быть умеренность: удобство, функциональность и изящество простоты.

«Помни о профессионализме, Эмма! – напомнила она себе. – Ты пришла сюда работать!» Она смело встретилась взглядом с Джозефом.

– Как вы понимаете, меня прислали из агентства. Позвонили и сказали, что это очень срочно. Надеюсь, я не опоздала, доктор Уилсон…

– Вы пришли вовремя, мисс Мур. Спасибо.

– В агентстве мне сообщили, что я пятый претендент на эту должность…

– Да, дело в том, мисс Мур, что за два года сотрудничества с агентством они прислали сюда четырёх ассистенток. Увы, никто из них, если не считать последнюю, Люси, здесь надолго не задержался…

– Знаете, сэр, я не хотела бы, чтобы вам пришлось нанимать шестую, – её брови взметнулись. – Поэтому твёрдо намерена убедить вас, что смогу быть ответственным ассистентом, во всяком случае, приложу для этого все усилия.

Если его и удивила её смелость, то он не подал виду. Его глаза продолжали внимательно на неё смотреть.

– В таком случае вам следует начать меня убеждать, – произнес он. – Не будем терять драгоценное время, – он перевёл взгляд на распечатанные на принтере бумаги. – Итак, в вашем резюме говорится, что вы изучали несколько иностранных языков. В частности, вы владеете испанским и французским…

– Французским – совсем немного, сэр. А на испанском языке я говорю почти как на английском. Моя бабушка по материнской линии иммигрировала в Штаты из Испании во время гражданской войны.

– И вы, как я вижу, имели многолетний опыт работы в нотариальном бюро, – он задумчиво перебирал документы, лежавшие перед ним.

– Да, это так, сэр.

Он опять взглянул на неё.

– У вас отменные отзывы. Очевидно, вы были ценным сотрудником в бюро, похоже, даже безупречным, не допускавшим ошибок…

– Ну что вы, сэр! Никому ещё не удавалось статьпрофессионалом, не совершив при этом массу ошибок.

Ее искренность подкупала.

– Так отчего же вы ушли?

– Там я достигла всего, чего хотела. И поняла, что мне нужен новый челлендж. Мне нравится бросать себе новые вызовы и проверять, на что я способна, – она улыбнулась искренне и непринуждённо. – И потом, сэр, перемены – это всегда залог успеха… ну, или почти всегда…

– Хорошо, мисс Мур. Мне нравится ваш энтузиазм. Какие ещё позиции вы рассматривали для себя?

– Лишь эту, доктор Уилсон. Она отвечает моим запросам.

– Но вы понимаете, мисс Мур, что эта работа подразумевает не только делопроизводство, но, в большей степени, умение и желание общаться с людьми? Вам придётся вести телефонные переговоры, принимать посетителей, выполнять мои поручения. Для этого требуется высокая организованность, самоконтроль, позитивное отношение к делу…

– Именно это стало одной из причин, почему я и направила резюме в агентство по набору персонала.

– Вы должны понимать, что будут переработки, за которые, конечно, полагаются доплаты…

– Доктор Уилсон, о вашей репутации ходят слухи. И мне известно, что вы достойно оплачиваете услуги своих помощников.

Ее взгляд остановился на циферблате его дорогих механических часов – римская нумерация не врёт! – их хозяин, несомненно, человек консервативный, пунктуальный и педантичный. А Джозеф достал из выдвижного ящика небольшой файл и протянул ей:

– Я бы попросил вас перевести это, мисс Мур…

Документ был на испанском языке. Эмма пробежалась по нему глазами, прежде чем перевести на английский. После чего он дал ей первое, что попалось на глаза, – свежий номер New York Times, и попросил проделать обратное: перевести кусочек статьи на испанский. Когда она закончила, доктор откинулся в кресле. Его удивила на редкость правильная испанская речь – он ожидал, что подловит её на лжи, когда она заговорит на ломаном языке. Он надеялся, что вот-вот услышит ошибки, но она не произнесла ни одной. И ему стало стыдно перед самим самим собой за предвзятость и скептицизм.

Поймав на себе пронзительный взгляд, он поднял глаза и наткнулся на портрет профессора. Было видно, старине Фрейду не терпится что-то ему сообщить. Джозеф перевел внимание на Эмму: как же хорошо, что она не может слышать голос отца психоанализа! Краем глаза он подметил, как задвигались усы и бородка великого учёного – профессор, в попытке привлечь к себе внимание, наморщил лоб и, страстно желая поделиться с ним своими наблюдениями о незнакомке, беззвучно зашевелил губами: «Эй, Уилсон, отложите-ка в сторону свои дела и послушайте мудрого наставника. Бьюсь об заклад, вы ей нравитесь! И не смотрите на меня так. Разве вам не приятно, что люди, особенно женщины, взирают на вас с обожанием? Вас это не заводит? Стыдиться здесь нечего. Кто этого не любит? Так уж мы, мужчины, устроены. Да и она миловидна, а выражение её лица чувственно и мечтательно, как у моей Марты. Вы смущены, Уилсон… Это хорошо. Однако нельзя забывать, что чем безупречнее человек снаружи, тем больше низших демонов у него внутри. Как любил поговаривать мой ученик Карл Юнг: «Красивая женщина – источник беспокойства. Она, как правило, ужасно разочаровывает, это как кусок пирога, который видишь, но не можешь съесть». Правда, здесь есть исключения. А потому – забудьте о демонах! Будь я не покрытым плесенью стариком, непременно бы приударил за этой фройляйн! Ничто человеческое мне не чуждо. К тому же, как понимаю, она женщина свободная. Вы ведь заметили её хорошие манеры, и то, что она напрочь лишена легкомыслия? Вам этого мало? Или вы будете дрожать от страха? Вам, дружище, не помешает рядом хорошая женщина, которая бы заботилась о вас и Оливии, радушно принимала гостей в вашем доме и согревала вас по ночам…»

– Хорошо, мисс Мур. Благодарю вас! – выпалил Джозеф, пропустив мимо ушей высказывания старика, чьи отношения с женским полом, насколько ему было известно, носили далеко не однозначный характер. У Джозефа имелось своё мнение на этот счёт. Сейчас интуиция говорила ему: Эмма способна выполнять эту работу, и их сотрудничество будет приятным.

Но существовала одна проблема, о которой Джозефу было трудно признаться даже самому себе. Дело в том, что Эмма понравилась ему как женщина. Он осознавал, что испытывает эмоции. Обычно такое с ним происходило, когда он смотрел на Вивиан. Он мог лишь предполагать, что ощущал сейчас именно эти эмоции, ведь за много лет ее отсутствия, он забыл, что это такое, а чувства, которые помнил, казались плодом его воображения. Но, как бы там ни было, он, сорока семилетний вдовец, чьи лучшие годы остались позади, не отказался бы выпить кофе с Эммой после приёмных часов. Но он терзался, понимая, что никогда не сможет этого сделать, если предоставит ей должность: он взял за правило отделять работу от личной жизни (которой, впрочем, после Вивиан у него и не было). А если он откажет Эмме в работе, ему придется искать нового ассистента. Только не это!

– Вы умеете набирать текст на компьютере, мисс Мур? – продолжил он, сделав глубокий вдох.

– Конечно, сэр.

– Быстро?

– О да, сэр.

– А что бы вы сказали, – полюбопытствовал он, – если бы я попросил приготовить мне кофе?

– Спросила бы, с молоком или без, сэр, – мягко ответила она.

– Ну, в таком случае я нанимаю вас, мисс Мур, – произнёс Джозеф с улыбкой. – Когда вы готовы приступить?

– Завтра с утра, сэр. Я могу прийти в восемь-ноль-ноль. Люблю рано вставать и первой приезжать на работу…

– Полагаю, восемь-ноль-ноль – это слишком рано. Приходите лучше к девяти. А пока возьмите, пожалуйста, подробную должностную инструкцию со стола Люси, точнее, теперь уже вашего стола.

– Я уже взяла, сэр… – произнесла она с обворожительной улыбкой, вдруг заигравшей на пухлых губах.

– Да, и вот что ещё, мисс Мур… зовите меня доктором, хм… не сочтите это за странность. До завтра!

– В таком случае, и я попросила бы вас звать меня Эммой. До завтра, доктор Уилсон. И позвольте поблагодарить, что доверили мне такую ответственную работу.

Переполненная радостью, она попрощалась с Джозефом, но на секунду задержала взгляд на дипломах в рамках на стене, поправила один из них, висящий немного неровно, а затем направилась к выходу. Только тогда она припомнила, что в его почтительном голосе проскользнули едва заметные нотки сожаления. «Возможно, это просто усталость», – предположила она.

– Зонт! – услышал он командный голос и посмотрел на стену. – Безобразие, Уилсон! Почему вы не предложили зонт этой очаровательной даме? Где ваш большой чёрный зонт? Ваша рассеянность абсолютно непростительна! Сейчас хлынет проливной дождь.

– Прошу вас, доктор Фрейд, оставьте…

– Барометр опускается: я ощущаю покалывание в ногах, а это верный признак приближения непогоды…

Глава 2. Исповедь одиноких сердец

Утром следующего дня, явившись на работу, доктор Джозеф Уилсон был приятно удивлён. Все помещения его офиса: приёмная, кабинет, а также небольшая кухонька и туалетная комната были в таком состоянии, словно хорошая хозяйка только что закончила основательную уборку. В воздухе витал аромат дорогой деревянной мебели и офисной техники, всюду царил образцовый порядок. И даже три давно запущенных бонсая, стоящих на полке у окна: снежная роза с хрупкими корнями, выступающими из земли, искривленная сосна, которой, как минимум, лет восемьдесят, и рощица из нескольких клёнов были пострижены умелой рукой, освобождены от ненужных отростков и заботливо политы. Теперь этот сказочный лес вновь потрясал изысканностью, а кусочек мха на стволике сосны вызывал у Уилсона то, что древние называли катарсисом.

«Похоже, что мисс Мур, то есть Эмма, одна из тех женщин, которые днюют и ночуют на работе», – с довольным видом рассуждал он. Всё, чего она хочет, – это показать, с каким усердием может работать и как готова ради этого пройти лишнюю милю. Ну что ж, похвально! Явилась в офис ни свет ни заря в свой первый рабочий день, и стала кружить по комнатам со шваброй, тряпкой и пылесосом, оставляя за собой шлейф восхитительных ароматов и кристальной чистоты. Он живо нарисовал в воображении, как она, увидев, что заблестело стекло в оконной раме, проворно соскакивает с подоконника и, отступив на пару шагов, любуется результатами своего труда.

Эмма с безукоризненно прямой спиной восседала за полукруглым столом и, слегка склонив голову, с энтузиазмом стучала по клавишам. На поверхности столешницы не было ничего лишнего, всё аскетично и строго: телефон, персональный компьютер, принтер со сканером, канцелярские принадлежности в простом держателе, стопка бумаг под руками, раскрытый на сегодняшней дате ежедневник, журнал для записи пациентов и свежая пресса. Сбоку, на самом краю стола, стоял металлический поднос с графином воды и отполированными до блеска стаканами. Джозеф никогда не видел их такими прозрачными, играющими всеми цветами радуги в утренних лучах солнца!

– А, Эмма! Хорошо, что вы уже здесь. Рад вас видеть, – сегодня его голос звучал бодрее, чем накануне.

– Доброе утро, доктор Уилсон, – улыбнувшись, ответила женщина, беря его кашемировое пальто и вешая на плечики.

Вчера он не успел разглядеть, что у неё такая тонкая талия… такая прямая спина… такие длинные ноги…

– Как насчет чашечки кофе, доктор Уилсон?

Джозеф едва заметно улыбнулся:

– С удовольствием выпил бы… Какое утро без чашечки кофе можно назвать добрым?

– С молоком или без, доктор? – произнесла она, повторив свой вчерашний вопрос, и вновь улыбнулась – лучезарно и немного загадочно.

– Без молока, если можно, Эмма. Только крепкий кофе.

– Сию секунду…

Несколько минут спустя аромат достиг его носа. Вскоре дверь в кабинет приоткрылась, вошла Эмма, слегка покачивая бедрами и неся в руках поднос с чашкой кофе и – о боже! – вазочкой, заполненной маленькими пышными круассанами. Они всегда напоминали ему о Париже, в котором он бывал, принимая участие в международном симпозиуме по психиатрии в качестве спикера. О, Париж, город-праздник, который никогда не кончается… Елисейские поля, кабаре Мулен Руж, Монмартр, Лувр, Эйфелева башня, Нотр-Дам де Пари… Кстати, откуда Эмме известно, что он обожает круассаны?

– О, Эмма, вы моя спасительница! – Джозеф одарил её благодарной улыбкой и откинулся на спинку кресла.

Отхлебнув глоток кофе, он окончательно убедился, что жизнь не так уж и плоха, а случившееся вчера теперь выглядело сущим пустяком. И внезапно поймал себя на том, что смотрит не на лицо Эммы, а куда-то пониже. «Интересно, как долго я смотрю туда, – заёрзав, подумал он. – Заметила ли она?» Он взял воображаемый пылесос и уничтожил им все крамольные мысли, сосредоточившись на глазах мисс Мур. И вдруг заметил, как она улыбнулась, увидев его растерянное лицо. «Ничто не укрывается от её взгляда! Каким бы великолепным диагностом могла она стать! Интересно, задумывалась ли она когда-нибудь о медицинской карьере? Могла бы стать моей ученицей?» Эта фантазия захватила его, но голос Эммы вернул его к реальности.

– Ваше расписание на сегодня, доктор Уилсон, – она протянула ему регистрационный журнал записи пациентов.

– О, благодарю вас, Эмма! – он отставил чашку и раскрыл журнал. – Вы можете идти.

Итак, сегодня у него пять, нет, шесть пациентов, решившихся обратиться к психотерапии, чтобы облегчить душевное бремя.

Первый – Мистер Тернер – придёт через полчаса. Типичная канцерофобия, или боязнь умереть от рака: «Доктор, что мне делать? У меня, кажется, плохие анализы. Нет, диагноз ещё не поставлен. Но уверен, что у меня что-то очень страшное и неизлечимое, рак уже запускает скользкие щупальца в каждую клеточку моего тела. Вы ведь давно всё знаете, да? И пытаетесь утаить от меня правду. Я это вижу по вашим глазам».

Второй пациент – миссис Смит – недомогает от регулярных приступов депрессии, безразличия ко всему и ощущения, что ничто не имеет значения: «Доктор, я так счастлива, что мы возобновили сеансы. Кроме вас мне не с кем поговорить. Дочь переехала в Оклахому и забыла мать. Сын меня тоже не вспоминает, хотя и живёт в Бруклине. Появляется только на Рождество, как будто не существует других дней для визитов. Вот почему, доктор, когда прихожу сюда и говорю с вами, я чувствую себя живым человеком. Вы ведь не оставите меня? Нет?»

Затем его посетит мистер Эванс – вспышки невыносимой головной боли: «Позвольте выразить вам свою благодарность, доктор. Я счастлив, невероятно счастлив! Вы же помните, я рассказывал, что в моей жизни было больше сложного, чем приятного: ненужные споры, раздражение. А теперь я вновь обрёл радость жизни. Всё это благодаря вам! Вы ведь видите, что мне лучше? Замечаете прогресс? У меня уже не тот печальный вид, что был вначале. И потом, теперь я забочусь о себе. Стал интересоваться собой. Совершаю прогулки по парку, слушаю скрип деревьев и понимаю, что так они разговаривают друг с другом. О чём? Ну, этого я не знаю. Возможно, обо мне… Почему вы смотрите так недоверчиво? Думаете, я сошёл с ума, считая, что деревья научились говорить? А если это проделки дьявола? Знаете, доктор Уилсон, мой отец – священник пресвитерианской миссии – всегда говорил, что если веришь в бога, стоит поверить и в дьявола…

Следующей, кто придёт на сеанс, будет мисс Линда Миллер. Темпераментная стареющая кокетка с крашенными\ волосами, она считала Джозефа лучшим другом, и в течение часа, пока длился сеанс, пересказывала ему свою биографию, в которой промелькнуло слишком много персонажей мужского пола. Но самым запоминающимся был Анджело Эспозито. Ей достаточно было лишь взглянуть на него, безукоризненно элегантного, крепко сложенного красавца с копной роскошных волос и обаянием Марчелло Мастроянни, чтобы понять – он не американец. Его манера держаться отличалась излишней эмоциональностью, а породистое аристократическое лицо напоминало прекрасных богов Древнего Рима. Они познакомились совершенно случайно: просто столкнулись на Пятой авеню – её дряхлый Bentley и его великолепный Jaguar Mark II («Всегда мечтала о такой машине!»). За полминуты до аварии она опустила солнцезащитный козырек с зеркалом, чтобы подкрасить губы и припудрить лицо. Тем зимним утром на ней было кремовое пальто с зелёными льняными отворотами и шляпка с зелёной вуалью и птицей. Ещё она захватила белую муфточку из песца, но всё равно дрожала от холода, выйдя из автомобиля. Анджело заметил это и сказал: «Buon giorno, милашка! Come sta?». Что значит: «Как делишки?». Пресвятая дева, это был голос настоящего мачо: властный итальянский акцент, от которого её тут же бросило в жар. За таким голосом она готова была следовать хоть на край света! «Вот что, – деловито произнёс он, – эту вашу тарахтелку мы воскресим за пару дней. А чтобы возместить моральный ущерб, я куплю вам шубку. Вы ведь не откажетесь от хорошей шубки? Только сначала назовите своё имя. Come ti chiami?»

Лицо у него было смуглое, открытое, и в выражении таилось нечто покровительственное, что ей пришлось по душе. Да, похоже, Анджело не составляло никакого труда завладеть безраздельным вниманием кого бы то ни было. Он приковывал к себе взгляды окружающих отчасти благодаря одежде, которая сидела на нем идеально. Его фигура, стройная и мускулистая, источала силу и чувственность, однако он выглядел неприрученным и немного опасным.

А Линда, не будь дурой, заставила его сдержать обещание, выбрав себе из журнала «Vogue» именно такую шубу, о какой мечтала: эффектную, из шкурок баргузинского соболя с насыщенно-тёмными ворсинками, изысканность которым придавал лёгкий оттенок седины со слегка голубоватым лунным отливом. Люди на такое оглядываются, а ей именно это и нужно было. Ей нравилось, когда на неё обращали внимание и удивлялись, как она осмеливается носить такие дорогие и вызывающие наряды.

Между молодыми людьми завязались сумасшедшие отношения, как в голливудских фильмах. Влюблённые появлялись на театральных премьерах, биеннале и светских раутах, где, как полагается, официанты разносили узкие бокалы с искрящимся шампанским. Её горящий взгяд всюду следовал за Анджело. При любой возможности она дотрагивалась до него, тёрлась плечом, стискивала руку и явно гордилась, что такой красивый и брутальный мужчина принадлежит одной ей.

Но ресторанам и приёмам для сливок общества, где подбиралась особая компания, они предпочитали оставаться наедине в уютной квартирке на Мэдисон Авеню, чтобы провести там незабываемые выходные, посвятив себя плотским утехам. «О Господи! – восклицала Линда. – Как же сильно я была влюблена в него. Глупая юность! В ней столько блаженного неведения.»

Тогда она пребывала в уверенности, что ей удалось приручить страстного итальянца, ведь в постели он был нежен, как котёнок. Однако она намекнула доктору Уилсону, что Анджело не отличался выносливостью, хотя и умел искусно компенсировать этот изъян тем, что много трепал языком! Правда, сейчас из всего потока его слов, жестов и эмоций она отчётливо помнила лишь: «Madonna Santa!!! Я, кажется, влюбился. Bambina Regina! Mamma mia!»

Да, работа у него тоже была, рассказывала Линда. Но Анджело о ней говорил мало. «Итальянцы живут не для того, чтобы работать», – уверял он. Говорят, что из них получаются лучшие в мире отцы. Но ей не довелось проверить это на деле.

Он пылинки с неё сдувал и купал в роскоши, но порой они кричали, били посуду, ругались, даже дрались и расставались со скандалами. Однако их войны заканчивались миром и они снова возвращались друг к другу. В таких случаях Анджело в знак примирения трогательно просил у неё прощения: в его голосе она слышала искреннее раскаяние. И, встав на колени, целовал ей руки. Он дарил ей роскошные корзины цветов вместе с другими чудесными подарками. Одним из последних было кольцо с изумрудом в золотой оправе в форме короны, украшенной бриллиантами. По его словам, за этот «символ вечной любви и верности», купленный в ювелирном магазине на 47-й улице, что рядом с Рокфеллер Центром, он заплатил целое состояние. «Но эта бестия всегда любил преувеличивать, – вспоминала Линда, закатывая глаза, – хотя нельзя не отметить, что со мной он всегда был очень терпелив».

Анджело Эспозито исчез из её жизни так же неожиданно, как и появился. Тем злосчастным утром он принял душ, побрился, надел костюм и галстук, как делал всегда. Выпил крепкий кофе, сидя за кухонным столом и слушая её болтовню, пока они завтракали, а перед тем, как выйти за порог, удивил тем, что, обхватив её лицо ладонями, наклонился и поцеловал в лоб. Это было так непривычно, он обыкновенно целовал её в губы или в шею. Но в тот день его горячие губы коснулись её лба. В тот момент она ощутила его искреннюю заботу о ней, словно он хотел дать знак, что она находится под его защитой и много значит для него. И испытала странное волнение и желание заплакать.

Тогда же, после завтрака, они и расстались. Он сказал, что ему надо срочно уехать из Нью-Йорка на неопределенный срок. Она не возражала – всё равно это бы ни к чему не привело. Но постоянно беспокоилась, что в один день случится нечто ужасное, поскольку уже месяц как стала догадываться о каких-то его сомнительных делишках. К тому же, однажды он проговорился, что врагов у него больше, чем друзей, потому что многие неудачники ему завидуют. Но он, мол, всегда действует в соответствии со своими принципами и обязательно доводит до конца дело, за которое взялся.

К огромному несчастью для неё, всё так и случилось: на следующий день в теленовостях сообщили, что Анджело Эспозито был застрелен на правом берегу Гудзона. «Полиция считала, что он стал жертвой криминальной разборки. Хотя кто знает, что там случилось на самом деле? У копов богатая фантазия! – усмехнулась она прискорбно. – Вечно выдают желаемое за действительное. Помню, как федералы допрашивали меня. Я рассказала им всё, что знала. «Получается, мисс Миллер, вы жили с человеком, о котором ровным счётом ничего не знали? – циничным тоном спросил один из фэбээровцев. «Я знала то, что мне нужно знать!» – резко ответила я, желая прекратить этот разговор. Я любила его, и это было главным. Всё остальное меня не касалось…»

Да, Анджело был, пожалуй, единственным, к кому Линда испытывала такие сильные чувства – не легкомысленную влюбленность, а нечто более глубокое. Все прошлые и будущие отношения казались ей пустыми и бессмысленными: ни за одного из «женихов» она так и не вышла замуж, а может, никогда и не собиралась этого делать.

«Все они были моими любовниками, доктор, – поясняла Линда, пожимая плечами, – но вела я себя крайне благоразумно и далеко не каждого ухажёра оставляла на ночь. К чему лишние пересуды?»

«Нет, детей у меня никогда не было, хотя любви в моей жизни было предостаточно. Я просто не беременела. Не знаю, почему… – говорила она, разводя руками. – То, что свершается внутри женщины – тайна, и вряд ли кто-то разгадает её».

В эти дни Линда пребывала то в унынии, то в экзальтации. Впрочем, её первое состояние нравилось Джозефу больше, ведь в восторженном состоянии она всячески пытается обольстить его, заглядывая в глаза и задерживая обожающий взгляд на нем, чем приводила его в замешательство. «Доктор Уилсон, почему вы так боитесь меня? Неужели это всё из-за идиотского этического кодекса, что висит в рамочке на стене приёмной? Там написано, что психоаналитик не имеет права заводить отношения с клиентом вне кабинета – рабочие, дружеские, романтические… Кто сочинил подобную чушь?»