Валентин Катаев
Почти дневник

Хочу мира

Иногда не мешает вспомнить и освежить в памяти хорошо известные исторические факты. Сейчас настало именно такое время. Для людей моего поколения, которые на протяжении более полувека были не только свидетелями возникновения, но также становления и последующего развития первого в мире социалистического государства, не ново то, что происходит сегодня во многих странах капиталистического мира.

Правда, капиталистический мир уже не тот, что был при рождении Союза Советских Социалистических Республик. Этот мир понес большой урон. Многие государства от него откололись и перешли в социалистический лагерь. Не говорю уже о развале колониализма, превращении некоторых могучих империй во второстепенные государства. Хотя время работает против капитализма, однако он еще силен, зубаст и не собирается сдавать свои классовые позиции.

Сваливая с больной головы на здоровую, наиболее непримиримые враги Советской власти любят изображать нас как агрессоров.

Это неправда.

Октябрьская революция совершилась быстро и почти бескровно. При взятии Зимнего дворца погибло всего несколько человек.

Первый же декрет, подписанный Лениным, как известно, был Декрет о мире, переданный по радио всем народам мира.

Общую атмосферу миролюбия, царившую среди большевиков, подтверждает тот исторический факт, что арестованного генерала Краснова Ленин велел отпустить на свободу под честное офицерское слово, что он не будет выступать против Советов. Краснов дал слово, вышел на свободу и тут же отправился на Дон, где и возглавил контрреволюционное казачество в борьбе с Советами.

Правда, через много лет он все же не ушел от народного суда.

Но это – между прочим.

Примерно в то же время, когда появился ленинский Декрет о мире, чуть позже, прозвучали знаменитые стихи Александра Блока «Скифы». Обращаясь к Европе, к миру от имени революции, великий поэт писал:

 
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно – старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем – братья!
 
 
В последний раз – опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
 

И вправду, это была варварская лира, так как поэт говорил от имени народа, только что сбросившего цепи рабства и в массе своей еще не успевшего обрести культуры. Но он уже взял на себя священную миссию нести народам всего земного шара мир, как этому учил Ленин.

И не наша вина, что на призыв Советского государства к миру разъяренный капитализм ответил интервенцией четырнадцати держав, вооружив до зубов самым современным оружием всех этих колчаков, кутеповых, Деникиных, Врангелей и прочих контрреволюционеров, которые под видом борьбы за демократию и за свободу против молодой, миролюбивой Советской Республики вынашивали планы восстановления в России монархии с тем, чтобы залить страну кровью и уставить виселицами.

Такова была белогвардейская демократия и свобода.

Впрочем, вся эта белогвардейщина давно уже сброшена в помойную яму истории и забыта народом, чего не следовало бы забывать современным продолжателям дела колчаков и Деникиных.

Советская власть прошла трудный, тернистый путь, прежде чем на месте старой, отсталой России возникла могущественная держава, одно из сильнейших государств мира. Но во все время своего шестидесятилетнего существования Советское государство беспрерывно подвергалось оголтелой травле со стороны недобитых белогвардейцев, окопавшихся в Париже, Лондоне, Берлине, а когда все эти белогвардейские зоилы, наконец, вымерли, как доисторические животные, их место постоянно кто-нибудь занимал: то Геббельс, то бандеровцы, то власовцы, то всяких мастей националисты, пока, наконец, в самое последнее время не появились так называемые «диссиденты», или «инакомыслящие», сделавшие из своего «диссидентства» и «инакомыслия» довольно выгодную профессию. Они разными путями бежали или были изгнаны со своей родины за границу и подняли там ужасный антисоветский шум, который изредка доносится до слуха честных советских людей по каналам множества радиостанций. Откуда берутся колоссальные деньги на их содержание, даже и догадываться нечего.

Антисоветская пропаганда то немного утихает, то снова усиливается.

Сейчас, например, мы наблюдаем очередной шквал. Если считать по сейсмической шкале – баллов восемь-девять. Обычно при этой силе землетрясения уже начинают обваливаться здания. Однако Советское государство не ощущает ни малейших колебаний, хотя шум стоит страшный. Можно подумать, что мир рушится.

А, собственно, что произошло? В чем дело? Да ничего. Просто «диссиденты»-неудачники высосали из пальца вопрос о «правах человека» и сделали из него орудие антисоветизма, а также (заметим мы в скобках) дойную корову, к соскам которой крепко присосалась «диссидентская» братия. Ну что ж, если западной корове не жалко задаром отдавать свое валютное молоко приезжим доильцам, то пускай. Ей же хуже, то есть корове.

Мы понимаем, что требовать совести от наших бывших граждан-«диссидентов» не имеет смысла. Совесть продана. Осталась одна неприкрытая подлость. Но ведь, как сказал Пушкин, надо уметь «сохранить и в подлости осанку благородства».

Неужели ни сами клеветники, ни их хозяева не понимают, что стыдно говорить и даже кричать о правах человека и о свободе, живя в том мире, где каждый миг грубо и беспощадно нарушаются самые элементарные права человека? Не будем их перечислять. Они перечислены в нашей, Советской Конституции, их знает каждый советский человек.

Но неужели же вы, синьоры «диссиденты», не знаете, что в стране, которая вам платит, вас содержит, убивают президентов, неугодных политических деятелей, взрывают дома, подслушивают телефонные разговоры, воруют, берут взятки, грабят на улицах, грабят в метро; предприниматели грабят рабочих, миллионы безработных ищут и не могут найти себе работу, миллионы девушек и юношей гибнут от наркотиков; процветают алкоголизм и проституция, похищаются дети, совершаются вооруженные нападения, банды гангстеров берут заложников и убивают их, орудует мафия; двадцать четыре миллиона негров в течение столетия считаются людьми второго сорта и подвергаются всяческим гонениям и унижениям; относительную свободу может дать человеку только богатство; тюрьмы переполнены уголовными и политическими; полицейские травят толпу слезоточивыми газами, стреляют обыкновенными или в лучшем случае резиновыми пулями, заковывают в наручники, бросают, как дрова, в полицейские машины – эти бронированные тюрьмы на колесах; рабочий класс задыхается в тисках промышленных корпораций, лопаются банки, причем страдают мелкие вкладчики. Обо всем этом, синьоры «диссиденты», вы отлично осведомлены. Вот это именно и есть те попранные права человека, та правда жизни, о которой вы, конечно, умалчиваете, хотя именно о ней надо кричать во весь голос.

«Диссидентов» еще иначе называют «инакомыслящими». Они, так сказать, мыслят инако. Они не согласны с советским образом жизни, собственно, они не согласны с самим фактом существования нашего Советского государства. Конечно, это их право. Могут и не соглашаться. Но подрывать его основы, его институты – извините.

Подрывать свои основы не позволит ни одно государство в мире – ни социалистическое, ни капиталистическое.

Мы живем в мире, где соседствуют государства с разными, порою даже противоположными общественными системами.

При том уровне средств уничтожения, на котором находится всемирный военный потенциал, – самым ужасным был бы военный конфликт между двумя могущественными державами. Это неизбежно привело бы к мировой атомной войне, то есть вообще к уничтожению если не всего человечества, то во всяком случае к уничтожению современной культуры и цивилизации, то есть отбросило бы человечество в каменный век. Поэтому выход один: мирное сосуществование. Ленин предложил эту единственно возможную формулу жизни на земле в наших условиях без войны. А так как в наших теперешних условиях война – это смерть всего, то каждый, кто натравливает государство на государство, есть преступниц перед человечеством, и прощения ему нет.

Подобного рода подстрекательством занимаются так называемые «диссиденты», не понимая по недомыслию или делая вид, что не понимают, какую страшную игру они ведут и какую ответственность берут на свою душу.

А что касается тех крупных официальных политических деятелей иных капиталистических стран, которые демонстративно принимают у себя «диссидентов» – поджигателей войны, то здесь вполне уместно вспомнить поговорку: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты».

С атомной войной шутки плохи.

А худой мир лучше доброй ссоры.

Вот почему ленинскую формулу о мирном сосуществовании, о прочном, незыблемом мире между народами с такой принципиальной последовательностью, с такой непреклонной силой проводит в жизнь, выражая чувства и чаяния не только всех советских людей, но и всех трудящихся нашей планеты, верный ленинец, наш надежный руководитель и товарищ Леонид Брежнев, чей вклад в дело мира поистине огромен.

Сейчас идет речь лишь о сокращении стратегических вооружений. Сегодня это хорошо. Но я уверен, что придет час, – и он недалек, – когда мы снова заговорим о всеобщем и полном разоружении. Мы должны сделать все, чтобы приблизить этот час

 
Пока не поздно – старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем – братья!
 

1977 гг.

Третьего не дано ^[14]

Нельзя без волнения и гордости читать статью 19 новой Конституции. Всего две строчки, но какие! «Социальную основу СССР составляет нерушимый союз рабочих, крестьян и интеллигенции».

Высшим законодательным актом советская интеллигенция приравнена к рабочим и крестьянам.

Нам всем оказана величайшая честь и величайшее доверие, и мне хочется от всей души с этой высокой трибуны поблагодарить советский народ, Коммунистическую партию, ее Центральный Комитет и Председателя Конституционной Комиссии, нашего дорогого товарища и друга Леонида Ильича Брежнева. Он проделал поистине титаническую работу по созданию новой Советской Конституции.

История никогда не забудет его подвига.

Страна находится на пороге славного шестидесятилетия. Люди моего поколения пережили ни с чем не сравнимую очистительную бурю Октябрьской революции. Старый режим рухнул. Новая, Советская власть обнародовала первые знаменитые ленинские декреты о земле и мире…

Русская интеллигенция впервые в истории получила полную свободу политического выбора. По какую сторону баррикады мы станем? Пойдем ли мы за контрреволюцией или вольемся в ряды восставшего пролетариата под ленинские знамена?

Третьего не дано.

Мой отец, человек старого мира, но честный русский интеллигент, сказал мне однажды в самый разгар гражданской войны:

– Какое счастье, что появился Ленин! Теперь Россия будет спасена. Ленин – это крупнейший революционер нашей эпохи.

Подавляющее большинство нас, тогда еще совсем молодых, начинающих писателей, выбрало революцию. Не думайте, что было так легко и просто. Классовая борьба не знала пощады. Некоторые из нас поплатились головой – пали в борьбе. Но революция победила. И партия во главе с гениальным Лениным приступила к построению социализма, а мы, молодая советская интеллигенция, не за страх, а за совесть помогали ей в этом благородном деле.

Сейчас, через шестьдесят лет, оглядываясь на путь, пройденный нашим народом и нашим государством под водительством Коммунистической партии, отчетливо видишь, каких высот мы достигли. Страна прошла, даже не прошла, а пролетела путь от лучины до покорения космоса. И радостно сознавать, что во всем этом есть доля труда художественной интеллигенции.

Иногда мы даже не замечаем, каких высот достиг Советский Союз во всех областях жизни, сделавшись мировой цитаделью развитого социализма.

Иногда полезно посмотреть на себя как бы со стороны.

Помню возвращение из эмиграции писателя Куприна. Он был честным русским патриотом, осознал свою роковую ошибку и вернулся на родину. Я зашел за ним в «Метрополь», и мы отправились погулять по Москве, полной солнца, цветов и нарядной толпы. Конечно, ничего подобного Куприн не ожидал увидеть. С музыкой прошла воинская часть. Мелькали галстуки пионеров. Двигалась рабочая демонстрация, высоко неся плакаты с изображением новостроек – Днепрогэса, Магнитки, совхоза «Гигант», громадных доменных печей, крекингов, комбайнов…

Все это – в особенности цифры на плакатах – поразило Куприна.

Он долго смотрел на толпу и вдруг повернулся ко мне и спросил, как-то робко понизив голос:

– Скажите, откуда у них, у большевиков, столько денег?

Меня рассмешил этот детский вопрос, и в то же время стало понятно, что люди, даже самые талантливые, но, по несчастью, потерявшие связь со своей страной, со своим народом, быстро деградируют и превращаются в обывателей.

Даже такой выдающийся человек, как Куприн, не сразу понял могущество Советской власти, которая сильна не только несметными материальными богатствами, но также энтузиазмом масс, верой в справедливость всенародного дела.

К счастью, интеллигенция в своем подавляющем большинстве выбрала правильный путь – она пошла дорогой, указанной Лениным, не отрываясь от народа и не изменяя высоким идеалам коммунизма.

Этот путь и привел советский народ к сегодняшнему дню с его материальным благополучием и расцветом всех духовных и физических сил, что и должно быть отражено в нашем художественном творчестве.

Какое широкое поле для писателей, художников, музыкантов, кинематографистов действующих в едином строю и взаимно обогащающих друг друга в свободном поиске новых форм, отвечающих всему глубоко новаторскому строю нашей жизни!

Мы провозглашаем великую идею вечного мира во всем мире, нерушимой дружбы между народами. И это не пустые слова, а самая суть всей внутренней и внешней политики нашей родной Коммунистической партии и Советского государства.

Рука об руку с нами идут в едином строю братские социалистические страны и народы, освободившиеся от колониального рабства: едва ли не треть населения земного шара.

Это – подлинный триумф ленинского учения.

Есть отчего прийти в отчаяние нашим врагам. В бессильной ярости они обрушивают на нас все средства своей так называемой массовой пропаганды и, не жалея ни времени, ни колоссальных денежных средств, клевещут, рассчитывая обмануть общественное мнение и питая наивную иллюзию – подобным образом повернуть вспять историю человечества. Жалкие недоумки!

Чем очевиднее наши успехи и наша правда, тем громче их крики и вопли.

Причем мы к этому уже привыкли. Шестьдесят лет мы живем, развиваемся, совершенствуемся, крепнем, боремся и одерживаем победу за победой, и шестьдесят лет, не смолкая ни на минуту, вслед за нами несется истошный вой всякого рода продажных писак.

Клевещите, господа, клевещите!

Вам не удастся ни на один миг задержать наше триумфальное шествие вперед!

Это про вашего брата, продажного клеветника-антисоветчика, можно сказать, слегка перефразируя слова Пушкина:

 
Клеветник без дарованья,
Палок ищет он чутьем,
А дневного пропитанья
Ежесуточным враньем.
 

Время работает на нас!

С радостью и законной гордостью вместе со всем советским народом, с его партией, с ее Центральным Комитетом мы отмечаем всенародный праздник 60-летия Советской власти и принятия новой Конституции, которая выводит нас на прямой путь к коммунизму.

ЧАСТЬ 3.

Пролетарский полководец

Передо мной на столе стоит медная гильза трехлинейного винтовочного патрона. Недавно ее нашли в лимане, на месте знаменитых перекопских боев. Пятнадцать лет пролежала она в крепком рассоле Сиваша.

Я беру в руку перекопскую гильзу. Она окислилась, позеленела. Пятнадцать лет назад она была наполнена порохом. Сейчас она набита солью. Она тяжела и устойчива. Бирюзовая накипь времени каменными слоями покрывает ее некогда блестящую поверхность.

Как она волнует, эта небольшая вещица, почти камень!

Я вижу мелкую сине-зеленую воду Сиваша. Я слышу каменное слово – Перекоп. История вставила в свою обойму самые мужественные слова нашей неповторимой эпохи: Октябрь, большевик. Коминтерн, Кремль, «Аврора».

Перекоп принадлежит к числу этих слов.

Сказав «Перекоп», нельзя не сказать «Фрунзе».

С 7 на 8 ноября 1920 года командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе провел в районе расположения Шестой армии, в бывшем имении Фальц-Фейна «Аскания-Нова», 5-го числа он отдал приказ по войскам Южного фронта ворваться в Крым и энергичным наступлением на юг овладеть всем полуостровом, уничтожив последнее убежище контрреволюции.

Утром 8 ноября Михаил Васильевич ждал командарма Шестой с докладом о положении дел на линии. Он встал рано и умылся ледяной водой.

Он несколько раз выходил на крыльцо, прислушиваясь, не слыхать ли канонады. Но вокруг все было тихо.

В жизни каждого человека бывают особенно значительные дни, полные ожидания и скрытого волнения, дни, когда с раннего утра все душевные силы собраны, уравновешены, как бы приготовлены для принятия важных событий, меняющих всю жизнь.

Именно таким днем был для Фрунзе день 8 ноября 1920 года.

Резервы подтянуты. Дивизии на линии. Приказ отдан.

Фрунзе подошел к окну. Термометр показывал десять градусов ниже нуля. Голые акации сада стояли, как нарисованные углем на серой бумаге озябшего до синевы утреннего неба. Телефонисты вели через сад провод.

Ровно в десять, с пунктуальной точностью офицера генерального штаба, приехал командарм-6. В сопровождении двух порученцев, в ладно пригнанной походной офицерской шинели, блестя ясными стеклами пенсне, неторопливым шагом он прошел под окном и вошел в сени. Фрунзе выпрямился и через левое плечо ловко повернулся к двери. В дверях навытяжку стоял Корк. Фрунзе не терпелось.

– Здравствуйте, Август Иванович, с добрым утром, пожалуйте.

Они крепко пожали друг другу руки. От Корка вкусно пахло солдатским сукном, ноябрьским крепким морозцем и скрипучей кожей амуниции.

– Товарищ командующий фронтом, – сказал Корк, сосредоточенно сдвигая свои колосистые пшеничные брови и взвешивая каждое слово, – выполнение поставленной вами задачи протекает успешно.

– Отлично, – сказал Фрунзе и подошел к столу, где были разложены карты и карандаши.

– Ударная группа Шестой армии в составе Пятнадцатой и Пятьдесят второй стрелковых дивизий ночью овладела Литовским полуостровом и развивает свой удар в юго-западном направлении, в тыл перекопско-армянской группе врангелевцев. Пятьдесят шестая дивизия ведет артиллерийскую подготовку для атаки Турецкого вала.

– Почему же не слышно пушек?

Корк напряженно порозовел.

– Сегодня утром, до девяти часов, в районе боевых действий Пятьдесят первой дивизии имелся густой туман, поэтому Пятьдесят первая дивизия запоздала с началом артиллерийской подготовки на два часа, то есть артподготовка началась вместо восьми в десять…

Фрунзе остановил Корка жестом. Он прислушался. В стекла мягко ударил очень отдаленный орудийный выстрел. Через минуту еще.

– Очень хорошо, – с удовлетворением заметил Михаил Васильевич и прошелся по комнате. – Сейчас мы позавтракаем как следует, а потом уже… – Он потер руки, которые все еще не согрелись после умывания.

Они плотно позавтракали. Фаль-фейновский повар зажарил прекрасную курицу и соорудил замечательную глазунью. Чай пили крепкий, душистый. Предлагая гостю стакан, Фрунзе погладил себя по высоким каштановым, студенческим волосам, потрогал усы и бородку, и вдруг в его глазах блеснули веселые точечки.

– Кстати, о чае, – сказал он, заливаясь добродушным хохотком. – Никак не могу забыть. Курьезнейший случай. Еще в девятнадцатом году. В Самаре. Сиротинский рассказывал. Насчет какао. У меня там в штабе Четвертой армии один старый генерал работал. Не буду называть фамилию. И вот, знаете ли, какой у него разговор с Сиротинским произошел. Угощает этот самый генерал Сиротинского какао и показывает банку: «Это, говорит, какао Эйнем, я его еще в пятнадцатом году купил в лавке Гвардейского экономического общества. Осталось всего полкоробки. Вот допью это самое какао, и уж больше никогда в жизни его пить не придется». – «Почему это?» – «А как же? – говорит. – Ведь у большевиков-то какао никогда не будет. Откуда же большевики, вы то есть, какао достанете? Нет уж, я на какао больше не надеюсь». – «Позвольте, – говорит мой Сиротинский, – почему же это у нас какао не будет? Откуда вы взяли? Обязательно будет. Вот увидите. Дайте только нам социализм построить». – «Разве что при социализме, – говорит наш генерал сумрачно. – И то, наверное, по кружке на человека!» Понимаете? Оказывается, какао у нас не будет!

Фрунзе весело засмеялся, откинулся на спинку стула и вдруг помрачнел.

– Этот же почтенный генерал как-то поведал мне свои сомнения. «Вы, большевики, говорит, вряд ли победите». – «Почему же?» – «Родины у вас нету. Не за что бороться. Те хоть за родину сражаются. А вы за что?»

Фрунзе задумался. Думал долго. И потом глаза его стали медленно-медленно наливаться ясным, совсем детским светом.

– Это у нас-то, у большевиков, нету родины? – негромко сказал он голосом, полным нежного и глубокого чувства. – Ну-с, а теперь… Сколько времени будет продолжаться артиллерийская подготовка?

– Четыре часа.

– В таком случае пока что пойдемте зверей посмотрим.

Они вышли. В ясном, звонком воздухе слышались далекие орудийные выстрелы, словно где-то катали белье. Они обошли почти все имение, наслаждаясь своеобразной прелестью этих таврических прерий. Мелкие коричневые листья акаций усыпали черную, чугунную землю. Лед на лужах ломался под каблуком, как оконное стекло.

Протопал копытцами табунок маленьких злых лошадок Пржевальского с оскаленными зубками и гривами, длинными, как женские волосы.

Проковылял на длинных, голенастых ногах обшарпанный, грязный страус, не зная, куда деваться от холода. Зебра стояла, храня на своем белом туловище тень забора, бог знает в какие незапамятные времена упавшую на ее прародителей.

Высокомерный верблюд трещал сучьями, ломая заросли сухой акации и трогая жесткими зубами ее стручки.

Над походной кухней какого-то штаба поднимался дымок. Ветер вынимал его из трубы, как ватку, и сносил в сторону. Фрунзе остановился и долго смотрел, следя за его направлением.

– Ветер с запада, – наконец сказал он. – Очень хорошо. Везет.

Действительно, западный ветер был как нельзя более кстати. Он угонял массы воды на восток, благодаря чему в ряде мест через Сиваш образовались броды. Этими бродами и прошли на Литовский полуостров Пятнадцатая и Пятьдесят вторая дивизии. При перемене ветра вода могла подняться и отрезать дивизии, что было чрезвычайно опасно. Но ветер не менялся.

Фрунзе посмотрел на часы. Три. Пора ехать.

– К Блюхеру, – сказал он решительно.

Товарищи, работавшие с Фрунзе в подполье, хорошо знали решительный, даже азартный характер Михаила Васильевича. Он никогда не останавливался ни перед чем для достижения намеченной цели.

Был, например, такой случай.

Город Шуя. Выборы во II Государственную думу. Партийная типография провалена. Организация не имеет возможности выпустить прокламацию с призывом голосовать за большевиков. И вот Михаил Васильевич предлагает захватить силами дружины, которой он руководил, типографию некоего Лимонова и там отпечатать, что нужно. Предложение принято. Михаил Васильевич с большим увлечением и ловкостью провел это дело. Типографию захватили среди бела дня. Техника простая.

– Руки вверх!

И затем, после краткого объяснения, заставили набирать листовку.

Через некоторое время, ничего не подозревая, приезжает в типографию сам Лимонов, хозяин.

– Здравствуйте, Лимонов. Садитесь. Вот вам стул. Только без шума.

Наборщики набирают. А хозяин сидит как приклеенный. Боится пошевелиться. Проходит час, другой. Лимонов приехал на извозчике. Не успел расплатиться. Извозчик ждал, ждал, да и пришел в типографию за деньгами.

– Здравствуйте. Стоп. Возьмите стул.

Сидит извозчик час, сидит другой. А тем временем у извозчика ушла лошадь. Лошадь поймал городовой. Побежал городовой в типографию за извозчиком накостылять шею.

– А, господин городовой! Здравствуйте. Возьмите стул. И позвольте вашу шашку и револьвер.

Шашку о колено – пополам, а револьвер пригодится для организации.

– И будьте любезны, сидите тихо!

На другой день город был засыпан прокламациями, и в думу прошел большевик.

Такова была мертвая хватка Михаила Васильевича, человека железной, большевистской, ленинской школы.

Смеркалось. Над Перекопским заливом вставал непроницаемый морозный туман. Туман надвигался фронтом, заходил с флангов, охватывал кольцом. В трех шагах ничего не было видно. Чем ближе к позициям, тем слышнее раздавалось упругое бумканье орудий и дробные крякающие разрывы.

Впереди и вправо в тумане блестели огневые вспышки орудийных залпов. Полузадушенные туманом, ходили зеркальные полосы врангелевских прожекторов, стараясь нащупать и открыть движение наших частей.

Я держу в руках перекопскую гильзу. Она покрыта слоистым, морозным туманом времени.

В тумане горит, бушует водянистый огонь – это врангелевские снаряды зажгли скирды соломы у ближнего хутора. Пожар делает туман розовым, прозрачным. Розовый отблеск играет на высокой барашковой шапке Михаила Васильевича Фрунзе. Врангелевские гранаты рвутся на дороге.

Тени красноармейцев, которые в тумане кажутся тенями великанов, идут, идут, идут мимо своего друга, товарища, командира, большевика Фрунзе…

1935 гг.