Валентин Альбертович Колесников
Тайна старинного портрета. Повесть
© Валентин Альбертович Колесников, 2020
ISBN 978-5-0051-2273-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Тайна старинного портрета
Глава первая
Если взобраться на горку, поросшую бархатом трав, да кустами орешника, с восточной стороны Марьяновки и стать лицом к Западу, взору откроются безбрежные просторы залитой солнцем равнины.
Вглядевшись, не трудно увидеть глубокую морщину оврага, рассекающего с Востока на Запад разноцветное, покрывало растительности возделанных полей, и тянувшегося к небольшой возвышенности. Там, в синей дымке, видны утопающие в зелени беленькие домики, там начинается село Марьяновка, в котором расположен совхоз миллионер «Имени Ленина», а обширные поля – это его угодья. И сельское население там живет в достатке, имеет работу и достойную оплату труда.
В синей дали неба, медленно расправив крылья, парит коршун. В нежной прозрачной голубизне простора, над хлебами, разносится песня жаворонков. Их трепетное пение, не смолкая ни на минуту, сливается в общий стрекочущий хор кузнечиков. Южнее оврага виднеется лесополоса. А к северу от Марьяновки темнеют сосновые леса, меж ними зеленеют на солнце поля, небольшие, кажущиеся с блюдце отсюда, озера. Волнистые старицы, сплошь заросшие густой душистой травой. Там в ажурной тени сосен и елей можно встретить серого зайца, в ветвях бесшумно, одетые в рыжие шубки, хозяйничают белки. Нередко на просеке встречается лось, а порой покажется дикий кабан, всегда занятый с деловитой озабоченностью, похрюкивая, роется в земле и суетливо убегает в сторону заросшего камышом небольшого лесного озерца.
Среди этих лесов где-то теряется село Дубравка. Домов невидно одна только церковь, соперничая с верхушками сосен, выглядывает круглым куполом с крестом на макушке.
По этой-то церкви и можно определить местоположение Дубравки. В селе насчитывается около четырехсот домов. Дома, в большинстве своем, кирпичные, двухэтажные крытые красной черепицей, глядят из-за зелени приусадебных участков на широкую Центральную улицу, ведущую к площади, куда сходятся еще две Лесная, и Полевая.
Если смотреть на Дубравку сверху, с высоты птичьего полета, то село похоже на лесную поляну с разбросанными белыми, красными и серыми крышами домов. Со всех сторон к нему подступают леса и только южнее, протяженностью километра с два, лесная просека, с бегущей по ней дорогой, отделяет Дубравку от равнины. Эта дорога начинается от Центральной улицы и вливается в шоссе идущее из Киева на Минск. Длинная лесная дорога протяженностью километра с три, весной по ней с трудом пробираются подводы, зато зимой весело бегут лошади в санной упряжке не чувствуя устали. Шоссе с высоты кажется волнистой серебряной лентой.
Поздняя ночь. Просекой со стороны шоссе идет высокий человек. Места эти видно ему незнакомы или полузабыты. Он часто останавливается настороженно осматривается по сторонам и вновь идет ускоренными торопливыми шагами. Внезапный порыв ветра хлестнул верхушки сосен. Лес ожил, заговорил, заохал приглушенным шепотом. Казалось этого ветру мало, он свирепо ринулся на лес, засвистел злобно в иглах ветвей.
Человек беспокойно завертел головой, остановился, прислушиваясь к порывам ветра. Торопливо натянул на голову капюшон плаща, освещая фонариком дорогу, свернул
на видневшуюся в луче тропинку. Петляя среди столетних сосен, тропинка выводит к селу Дубравка, сокращая путь почти в два раза, подходит с отдаленной стороны к дому
лесничего Митрофанова. В народе прозвали ее» Волчьей тропой». Человек подошел к ограде, опоясывающей огород из остатков колючей проволоки кое-как еще висящей на вбитых в землю кольях. Наклонил рукой проволоку, ступил на Митрофанов участок. У самого окна дома приостановился, прислушался. В соседнем дворе, чуя чужого, заливаясь истошным лаем, рвал цепь пес. Потревоженные диким лаем, ему вторили на дальних дворах села собаки. Внезапно лай умолк. Из-за забора послышался голос соседа усмирившего пса. И лишь на отдаленных дворах собачий лай то умолкал, то возобновлялся с новой силой. Однажды потревоженные сторожа жилищ перекликаются порой всю ночь. Постояв немного, человек постучал в окно. В ответ тишина. Незнакомец постучал настойчивее. В доме послышалась возня, вспыхнул свет. На мгновение луч выхватил чисто выбритое лицо в остроконечном обводе капюшона. Оскал белых крепких зубов, показавшихся из-за приподнятых тонких губ. Дверь хлопнула и вслед за этим, мужской голос спросил:
– Кому тут не спится?!
Человек, повернувшись в сторону голоса, ответил:
– Это я! Петро Щусь!
– Нет, не знаю такого!
– Матвей Митрофанов?!
– Ну, так что?
– Волк, не узнаешь?!
Щусь подошел поближе и повернул лицо на свет.
– Ты! Жив?!
– Тише, Волк. И не надо вспоминать старое оно нас не пожалеет.
– Нас ли?!
– Что, сука, забыл, как удирал?! А—а, теперь вот, Матвей Митрофанов в этом украинском селе, под чужим именем и фамилией?! Лесничим пристроился? Не, невыгодно тебе сдавать меня!
– Что ж. Подожди, Щусь.
– Я к твоему сведению Петро Петрович Щурь, учитель. Прибыл в Марьяновку в служебную командировку. Ты, наверное, догадываешься, откуда я прибыл, и кто меня прислал. Это так для ясности.
– Ну, а от меня, что нужно?
– Это уже деловой разговор.
Внезапно скрипнула внутренняя дверь. Щусь поспешил стать в тень.
– Матвей! – послышался женский голос, – Кто там?!
– Это с заповедника, егерь, говорит, что браконьеры появились. Надо идти посмотреть.
– Ты осторожней там. Опасно все-таки!
– Не твое это бабье дело! Иди спать.
Дверь скрипнула, закрылась.
– Ну, вот что! – сказал повелительно Матвей, – Ты, Ангел (кличка) или, как там тебя? Щурь Петро Петрович, подожди. В дом пускать тебя не стану. Поговорим по дороге, провожать тебя пойду.
Глава вторая
На рассвете ветер утих. Чистое спокойное небо синело в предрассветной мгле над Дубравкой. В комнате, сквозь тюлевые занавески, отгоняя сумрак ночи, пробивался призрачный утренний свет. Он падал на стол, где, тикая, стояли на кружевной салфетке часы будильник. Минутная стрелка замерла на цифре 12, а часовая, успела остановиться на цифре 4. Рядом со столом угадывались очертания широкой двуспальной кровати. На ней, утопая в пуховых подушках, лежала молодая девушка с разбросанными вокруг хорошенькой головки каштановыми волосами. Одеяло закрывало до подбородка туловище, скрывая формы фигуры. Внезапно резкий звонок будильника рассек сонную тишину, врываясь в покой дома. Девушка зашевелилась под одеялом, пухлая обнаженная рука потянулась к часам. Будильник умолк. Непривычная тишина воцарилась в спальне, овладела домом. Но уже не сонная тишь ночи, а предутренняя, угадывающаяся в тиканий будильника, в шорохах постели просыпающейся хозяйки.
Алеся поднимается рано, еще до восхода солнца. С первыми его лучами она каждое утро торопится к своим питомцам – соболям. Дорога на звероферму проходит лесом и тянется к обширной вырубке, где длинными рядами стоят клетки с выдвинутыми чуть вперед корытцами кормушек.
Свежий ветерок, каждое утро ласкает, выбившуюся из-под цветастого платка, прядь, гладит румяные щеки. Вот и сегодня, изящным движением тонких пальцев, убирает волосы и быстро ступая, спускается с горки вниз к лесу. Стройные сосны встречают ее приветливым шепотом ветвей. Углубившись несколько десятков шагов в коллонаду стволов, Алеся запрокинула голову к верхушкам. Там уже зарозовели тонкие ветки. Первые солнечные лучи зажгли желтоватую кору на стволах и сплелись в причудливой золотой вязи, играя ажурной светотенью. Просвистела несмело иволга. Где—то невдалеке в ветвях отбил дробь дятел. Отозвалась синица, потом шорох сучьев да трепыхание крыльев птицы наполнило лес. И брызнул многолесьем птичий хор. В этой чирикающей, стрекочущей и свистящей карусели летнего леса вышла на просеку девушка, как дирижер, этого многоголосого лесного хора. Алеся давно заметила, что Лес слушает ее шаги, ее дыхание. Видит ее взгляд и подчиняется ей. Она включает птичий хоровод. Как здорово беззаботно порхать в ветвях синицей, или побыть хоть на мгновенье бельчонком, чтобы ощутить ближе ту упоительную красоту и свежесть девственной природы именно так, как чувствуют ее птицы, звери, какой видит ее все живое.
Алеся любит свою работу зверовода. Ей нравится суетливая возня зверьков, их блестящий черный с серебристым отливом мех. Качество меха в прямой зависимости от режима кормления и разнообразии кормов. И, понимая всю ответственность за свой труд, она каждое утро поднимается чуть свет.
За поворотом показалась арка с надписью: «ЗВЕРОФЕРМА».
Ворота уже открыты. У ее участка она заметила звероводов в темно-синих халатах, столпившихся и человека в белом. Сердцем, чувствуя неладное, Алеся ускорила шаг, подошла к кучке людей, которые не сразу обратили внимание на подошедшую девушку. Алеся не понимала, что произошло, только спросила:
– Что?!
На земле лежал с остекленевшими открытыми глазами охранник. Его белый тулуп был перепачкан кровью, крупными пятнами видневшейся на нем. Молодой парень, только недавно демобилизованный солдат из десантных войск лежал головой к конторе с протянутой закоченевшей рукой. Похоже, из последних сил тянулся к порогу, туда, где была оставленная по неосторожности связь, но так и застыл у клеток со зверьками.
Алеся вздрогнула от неожиданного прикосновения к ее локтю:
– Понимаешь, Алеся, лучшие зверьки, отобранные для аукциона. – говорил сокрушенно человек в белом халате, держа девушку за локоть, – Все как один!..
Он говорил ей еще что—то, но она ничего уже не слышала. Лишь там, в кабинете директора до сознания Алеси донеслось:
– Потравлен весь взрослый приплод лучшей породы соболя! Это примерно на два, а-то и на три миллионов долларов.
Человек в белом халате уже сидел за письменным столом. У стен небольшого кабинета расположились работники зверофермы. Среди них, с заплаканным лицом и выбившимися из—под измятого платка прядями, всхлипывала Алеся, утирая время от времени носовым платком слезы.
– Соболь этой породы конкурентоспособен на международном рынке. И, как отмечалось за последнее время, является лучшим мехом на Лондонском аукционе пушнины. Сами понимаете, что добиться получения таких мехов от зверьков, выращенных в неволе огромный успех не только нашего звероводческого хозяйства, а и вообще в целом по стране. Винить Алесю Михайловну в гибели зверька нет никаких оснований. Корма, которые она закладывала, были хорошими и соответствовали всем требованиям. Так что успокойтесь Алеся. Кто отравил зверька и убил охранника, товарищи из милиции разберутся.
Глава третья
Старший лейтенант СБУ Украины Валерий Смирнов (таким именем его звали на службе) спал в кресле, у себя дома, перед потухшим камином. Огарок свечи, стоявшей в подсвечнике, бросал медные блики на красивое лицо, оживляя тонкие его черты.
Голова, чуть откинута назад, покоится на спинке кресла. Подбородок от этого, резко выдвинут вперед, подчеркивает и без того мужественные черты лица. Правильный греческий нос, росчерк бровей и маленький рот с тонкими чувственными губами, делали его похожим на античного героя из эпоса древних Эллинов.
Свет свечи медленно таял, растворяясь в синем полумраке летнего утра. Четче вырисовывались предметы обставленной комнаты. Это была гостиная, служившая раньше кухней. Комната одноэтажного деревенского домика. Большая печь, переделанная в камин, занимала треть комнаты. Окно, выходящее в садик, смотрит предрассветным светом, падающим в спинку кресла, на черные волосы спящего в нем Валерия. Стены сплошь уставлены книгами от пола до потолка. Большая часть из них представляет труды по теории вероятности, строительству и архитектуре, а также полные собрания классиков отечественных и зарубежных писателей. Комната обставлена в стиле уютной библиотеки. Книги же в некотором роде отражали род занятий Валерия Смирнова по первой его специальности.
Он с отличием закончил факультет архитектуры и строительства Киевского строительного университета, затем аспирантуру по специальности геодезия. Специализировался на строительстве зданий в условиях крайнего севера, на грунтах из вечной мерзлоты в Якутии. Вернувшись из Якутии в свой родной город Киев, стал работать в инженерно—строительном институте города и учился на заочном отделении физико-математического факультета Киевского университета им. Т. Г. Шевченко. Перед окончанием университета он неожиданно для самого себя сделался сотрудником Службы Безопасности Украины. Архитектура отошла на второй план. Теперь под именем Валерия Смирнова числился в списках сотрудников СБУ Украины молодой человек с блестящими способностями математика и аналитическим складом ума. Товарищи, работающие с ним в одном инженерно—строительном институте, знали его под своим настоящим именем. Ему было тридцать два года. Все одноклассники по средней школе и университетам создали давно уже свои семьи. Многие получили хорошие квартиры кто в Киеве в Украине, кто в Минске в Белоруссии, а кто и в Москве. Валерий же по-прежнему проживал в пригородном селе, в доме своей матери, в 28—ми километрах от Киева, если ехать шоссе, ведущему из Киева в Белоруссию, на Брест. Дом он отремонтировал своими руками и обставил, приложив навык архитектора, дизайнера и строителя. Теперь это был не дом, а строение, напоминающее старинный особняк эпохи возрождения. Высокая черепичная крыша и широкие окна придавали схожесть со старинным замком.
Валерий был незаурядным человеком. Его рост достигал ста семидесяти шести сантиметра. Стройная спортивная фигура выдавала в нем человека, тесно дружившего со спортом. Руки сильные, большие с тонкими длинными пальцами. Лицо украшал широкий лоб и тонкие чувственные брови, чуть сдвинутые у переносицы, признак частой задумчивости. У него спокойные серые глаза, сейчас прикрыты веками с длинными ресницами. Глаза, во время работы на строительстве или в лаборатории института, становились суровыми взыскательными и даже колкими в минуты изучения обстановки, вызванной деятельностью в органах госбезопасности. Взгляд Валерия обладал редкой проницательностью. Казалось, он проникает в глубины сокровенных мыслей собеседника и видит то, что тщательно скрывается за ширмой словесности разговора. У него были черные, чуть тронутые сединой волосы. Голос приятный баритон. Никогда не разговаривал громко. Любил острое слово и шутку. Но в кругу близких и друзей слыл человеком неразговорчивым, молчаливым.
Итак, едва забрезжил рассвет, и первые петухи пропели утреннюю зарю просыпавшемуся рано селу, на журнальном столике у книжных полок резко, разрезая сонную тишину дома, зазвонил мобильный телефон. Ранний телефонный звонок, да еще в столь неудобное для разговоров время, звучит как—то неуместно, как—то по-особому тревожно. У спящего в кресле Валерия звонок не вызывал никакого интереса. Голова по-прежнему покоится на спинке кресла, на коленях лежит раскрытая книга, а звонок все настойчивее продолжает трезвонить. В соседней комнате скрипнула пружинами кровать. Вскоре дверь открылась и на пороге показалась полноватая женщина в длинной ночной рубашке. Шлепая тапочками, она приблизилась к телефону, поднесла трубку к уху:
– Алло, кто говорит?! – хрипловатый ее голос тонул в тишине комнаты.
– Сынок, сынок – это тебя!
Голос матери разбудил Смирнова. Он повернул голову, раскрыл глаза. Потом резким движением вскочил на ноги, прогоняя остатки сна, и взял трубку из рук матери.
– Смирнов у телефона! – сказал он чистым звучным голосом.
Ему сообщили, что за ним уже выслана машина, и что, через тридцать минут его доставят к полковнику Смолову, начальнику управления.
Глава четвертая
В просторном кабинете за большим письменным столом покрытом зеленым сукном сидит коренастый седой полковник. Над головой на стене портрет Дзержинского, в углу справа от письменного стола стоят старинные часы. От их массивного маятника исходит уютное тиканье. Слева – огромный, в человеческий рост сейф с кнопками электронного кода. В широко распахнутое окно доносится шум городской улицы и медовый аромат расцветшей липы смешанный с выхлопными газами. Часы внезапно зашумели шестеренками механизма и издали короткий мелодичный бой, известивший хозяина кабинета о течении времени. Он оторвал голову от плоского монитора, на котором что—то набирал, посмотрел на стрелки часов, которые показывали половину седьмого утра. Прошло уже половина часа, как полковник, Смолов, отослал за Смирновым служебную машину. В дверь кабинета постучали.
– Да, да, войдите! – сказал он. Дверь распахнулась, в комнату влетел высокий капитан:
– Вызывали! – с порога гаркнул он зычным громким голосом.
– Вот видите, Саковский, преимущества городского места жительства налицо. Вместо того чтобы прибыть через двадцать минут вы прибываете через тридцать. И Смирнов не отстает, вместо того, чтобы стоять у меня в кабинете через полчаса, он явится …, – но полковник не договорил. В комнату бодрым шагом вошел Смирнов в форме:
– Здравия желаю, товарищ полковник!
Смолов, вышел из-за стола и размашистым шагом направился к вошедшим:
– Ну, здравствуйте, извините, что пришлось вас потревожить в это воскресное утро. Но происшествие, которое заставило меня срочно приступить к делам, имеет очень серьезное политическое значение. На звероферме совхоза имени Ленина, что возле села Дубравка, отравлена партия соболей особой породы,
выведенного селекционерами совхоза. Ну, да что мы стоим, садитесь, пожалуйста. – Он указал жестом на ряд кресел у стены. Сам же подошел к письменному столу и, взяв папки с делами, роздал для ознакомления.
– Хочу добавить ко всему сказанному, эта партия пушнины должна была быть поставлена по торговому соглашению англичанам, о чем не знал персонал зверофермы. Нарушение этого соглашения повлечет за собой дополнительное эмбарго на поставку со стороны Великобритании сверхточных металлообрабатывающих автоматических центров числовым программным управлением, запрет на долгосрочные кредиты, о чем сегодня мне сообщили, что уже готовится такое уведомление. Но, господа просчитались, молодняк остался и количества зверьков достаточно, хоть и в более поздние сроки
выполнения контракта и погашения штрафных санкций по срокам. Перед нами
ставится задача, как обезвредить засланного к нам диверсанта? Рано или поздно
господа узнают о провале операции и постараются довести свое коварное дело до
конца. Мне и хотелось бы послушать по этому поводу вас.
– Разрешите мне! – подняв правую руку с зажатой между пальцами шариковой
ручкой, сказал Саковский.
– Да, пожалуйста, Ваши соображения, капитан?
Глядя в блокнот, где уже успел сделать некоторые записи во время изучения дела, Саковский продолжал:
– Я думаю, что диверсия прошла не без участия местного лица. Первое – это то, что
убийство и отравление произошло, когда подойти к ферме, а тем более к клеткам,
незнакомцу можно только на ощупь. Второе – потравлено только взрослое
потомство, молодняк, как известно, цел, следовательно, преступник не сотрудник
зверофермы иначе он бы имел представление обо всех зверьках, но по долгу
службы ему, вероятно, доводилось бывать на ферме, о чем говорит его
незаурядная осведомленность о взрослом соболе. Третье – работает он недавно,
поскольку соболя этой породы вывели только лишь три года тому, а соглашение
подписано всего лишь одиннадцать месяцев тому назад. Отсюда вывод – искать
необходимо в Дубравке среди новичков. Я закончил.
– Могу поспорить с тобой, Виктор. – возразил Смирнов.
– Ну—ну, интересно, что у тебя, Валерий? – вопросительно глядя на товарища, оживился Саковский.
– Видишь ли, изучая более внимательно материалы протоколов осмотра места преступления, ты не мог не заметить, конечно, что гибель зверька и охранника
произошла примерно в одно и то же время. Согласен.
– Да, я этот момент упустил, поскольку время здесь не играет особой существенной
роли. Ведь охранник мог скончаться часом раньше, или часом позже,
зависимости от ранения.
– Так вот из заключения медицинской экспертизы бандитский удар нанесен прямо в
сердце охраннику и смерть наступила почти мгновенно, и одновременно гибнут
зверьки, значит, преступник был не один. И я считаю, что преступление
совершено двумя лицами, один из них старожил, я присоединяюсь к сказанному
Саковским, что один подолгу службы бывал на ферме, но не столь часто. А вот
второй тут уже нужно разобраться или новичок, или гость.
– Ну. И что ты решил, Валерий, кто же второй? – чуть иронически спросил Саковский.
– А ведь Смирнов прав! – вмешался полковник, —Их было двое. Об этом говорят
Факты преступления.
В кабинете полковника еще долго обсуждались мельчайшие детали предстоящей операции и только далеко за полдень сотрудники оставили кабинет.
