Вадим Панджариди
Журналист по знаку зодиака

Обычный день

Это был обычный рабочий понедельник, и начался он как обычно. Первым пришел Андрей. Сначала он врубил комп, затем поставил нагреваться чайник, потом переставил окошечки на всех своих многочисленных календарях, потом снял куртку, но не повесил ее в шкаф, а бросил на ничейный стол. Потом заварил пятирублевый пакетик растворимого кофе, просмотрел поступившую электронную почту, затем сайты интересующих его организаций, после скомпоновал новости и выставил в номер. На все про все – минут сорок.

Спустя полчаса появился редакционный водитель с татарским именем Рустам, неслышно подошел сзади:

– Привет. С наступающим праздничком.

– Тебя также, – не оборачиваясь, ответил Андрей.

– Как дела? Творишь? – не унимался водила.

– Не стой за спиной. Вынашиваю замысел. Не мешай. Видишь, компьютер опять виснет. Как он мне надоел, Госспади!

Довольный Рустам отошел в дальний угол, достал свежую «желтуху» и блаженно уселся в кресло под газетным лозунгом, гласящим, что честным быть выгодно. Как потом выяснилось, учредители «Обоза» передрали его у какого-то банка, и спор между ними до сих пор не решен.

В сидячей позе водитель напоминал кастрированного кота, который ел за четверых и спал даже тогда, когда его глаза были открыты.

Ну а затем, глухо стуча пластмассовыми контейнерами с обедом, пришла Мазуркевич. Потом, громко дыша от одышки и матеря все на свете, появился в своем неизменном спортивном костюме Гридасов. А потом подтянулись и все другие журналисты, включая редактора.

Утром каждого рабочего понедельника главный редактор проводил так называемую летучку: то есть все собирались и обсуждали вышедший накануне номер. Обсуждение заключалось в том, что каждый по очереди называл те статьи, которые ему понравились. Или не понравились. Единственным, кто отмалчивался, был опять Ветлугин. Всегда он произносил одну и ту же фразу, его даже можно было не спрашивать: «Газета как газета. Ничего особенного».

Заканчивал сборище редактор. Сегодня он был свежевыбрит. Его лысый череп слабо отражал утренний свет, словно матовое зеркало. Правда, побрили его не очень гладко. Словно кровожадные индейцы сняли с него скальп тупым томагавком.

Катаев подводил итоги, называл трудности, перечислял ошибки, с которыми столкнулись он, корректор и верстак. Ругал журналюг, если те сдавали материалы не в среду и даже не в четверг, а в пятницу или вовремя не просмотрели верстку, не придумали подписи к своим фоткам… Ну и так далее. Кто журналист, тот поймет.

Молчавший всю летучку Леопольд задал вопрос:

– Михаил Иванович, а почему у меня статью сняли?

– Потому что написал не то, – ответил Катаев, – ты сам-то читал?

– Я хотел как лучше.

– Не надо как лучше. Надо как надо. Факты нужны, а не твои рассуждения, кстати, не имеющие ничего общего с действительностью. Понимаешь, Валентин, журналист – это звучит гордо. Ты должен сеять разумное, доброе, вечное. А ты – глупое, злое, скоропортящееся. Я не хочу за тебя краснеть перед учредителем. Да, я тебе давал задание взять интервью у директора нашей «управляйки». Взял?

– Нет. Указаний ждал.

– А ты, когда в сортир идешь по малой нужде, ширинку сам расстегиваешь или указаний ждешь?

Некоторое время стояла тишина. Каждый делал вид, что занят собственными мыслями, одновременно жалея Леопольда и сочувствуя ему. А тот сидел угрюмый и злой и тупо смотрел, как он любил это делать в моменты тягостных раздумий, в пустой черный экран компьютерного монитора.

Самое интересное, что Валентин Гридасов всегда стлался перед начальником персидским ковром, старался не перечить, но в последнее время вдруг осмелел. Прижало, наверное.

И дальше – как в том анекдоте: сначала шумиха, потом неразбериха, потом поиски виновных, затем наказание невиновных и, наконец, награждение непричастных.

Да, самые одаренные бездарности на этой планете – это журналисты из «Обоза», потому как нет ничего слаще, чем тупо и бездарно тратить свою жизнь на такие вот посиделки.

– И последнее, что хочу сказать. Ко всем относится. Нельзя в одном номере писать по три-четыре материала, – при этом редактор зло посмотрел на Соловьеву. – Качество страдает. Не может журналист одинаково хорошо писать все свои материалы. Если, конечно, они не написаны заблаговременно. Ясно? Если не хватает журналистов в редакции, я буду привлекать со стороны. И еще. Тут вот некоторые говорят, что в газете много «кирпичей». Что хочу сказать? Маленькие статьи – признак мелкотемья. Они подходят для стенгазеты или какой-нибудь заводской многотиражки типа «Вилы – в бок» или «Станок». А мы – издание серьезное. Большие статьи – это аналитика. Это мнение журналиста. И в конечном итоге – это позиция газеты. И попрошу это запомнить.

– Я… – начала было оправдываться Светлана Ивановна, в чей огород и был брошен тот самый «кирпич».

Но Катаев ее остановил:

– Я знаю ваше мнение, меня оно не очень интересует, поэтому займитесь своими делами.

Об их контрах в редакции всем хорошо было известно. Редактор даже несколько раз после ее вмешательства в газетные дела писал заявление об уходе, но всякий раз шеф его возвращал на место. Один раз даже Катаев несколько дней не выходил на службу, все подумали, что он запил, но все обошлось. Как выяснилось позже, он занимался какой-то писательской шабашкой.

«Кирпичами» на журналистском языке называются большие, на всю полосу, статьи. Все знали, что Карга была сторонником именно мелких статеек, и когда она в отсутствие Катаева проводила летучки, то указывала именно на это и безжалостно резала большие материалы. Ее понять можно, все-таки она как генеральный директор экономила (только почему-то не на себе) редакционные деньги: «кирпич» стоит дороже, чем материал на половину или треть полосы, хотя работы столько же, а зарплата журналиста, как мы уже отметили, зависит не только от количества материалов, но и от объема каждого из них.

– Ну все. Рассосались по местам. Жалобы и предложения мне в письменном виде по телефону, – весело сказал, заканчивая «оперу», главнюк.

Он был такой же шутник и распиздяй, как и все остальные члены редакции.

– Всё. Все свободны.

– А вас, Штирлиц, попрошу остаться, – пробурчал себе под нос Ветлугин.

– Что ты там сказал?

– Отрубить щупальца пентагоновским ястребам. Вот задача мирового пролетариата.

– С тобой, Ветлугин, совершенно невозможно серьезно разговаривать. Все смехуечки да пиздыхаханьки.

Еще одним знаменательным днем, требовавшим присутствия всех членов редакции, был четверг, иногда пятница – день сдачи газеты в печать. Редактор строго следил за тем, чтобы все журналисты присутствовали при ней. В этот день все писаки работали как в коммунистический субботник, плакатно названный днем наивысшей производительности труда. То есть это когда приходится ишачить за себя и за того парня.

Что касается Ветлугина, то он и без того работал, строго следуя этому лозунгу: все материалы он сдавал раньше других. В четверг он нетерпеливо ждал, когда ему принесут распечатки, чтобы просмотреть их, исправить ошибки, если есть, придумать подписи к фотографиям и сорваться к друзьям, чтобы поиграть в карты и попить водки.

В остальные рабочие дни журналисты вообще могли не появляться на своих рабочих местах. Или появлялись, когда хотели, так как строгого распорядка дня при Катаеве у свободных художников, коими они себя считали, не было. Точнее, за этим никто не следил. Каждое «затягивание гаек» в виде введения строгого распорядка дня ни к чему не приводило. Оно забывалось так же легко, как и вводилось очередным новым редактором. Свои поздние приходы или отсутствие на рабочем месте журналисты объясняли своим присутствием на прессухах (так они называли пресс-конференции) и брифингах, на депутатских пленарных заседаниях, на интервью на месте событий и так далее.

Но позднее все это изменится.

Прекрасное дитя

После одной такой летучки, которая, как обычно, прошла очень оперативно, то есть быстро и непринужденно, появился еще один персонаж нашего повествования – Юлия, или Джулия, как ее по-английски тут же окрестил Андрей. Молодая и дерзкая, она была первой – и, кстати, последней, – кто откликнулся на объявление в одном из номеров «Обоза», которое гласило, что редакции «Прикамского обозревателя» требуются молодые и дерзкие журналисты.

Она вошла в редакцию, осторожно открыла входную дверь. Одета она была достаточно просто и демократично, как и подобает молодой и дерзкой: куртка, водолазка, джинсы, кроссовки.

Когда она, молодая и дерзкая, робко спросила у секретарши Лены, к кому обратиться по поводу работы, то та, глядя на нее, с усмешкой подумала: «Господи, еще одна жертва писательского искусства. Она пока не знает, куда попала. Ничего, получит первую зарплату и быстро смажет отсюда пятки». И указала на открытую дверь редакторского кабинета.

– Можно? – спросила будущая жертва журналистского искусства, заглядывая в кабинет.

Катаев оторвал глаза от компьютера:

– Вам кого?

– Я по объявлению.

– По какому?

– По работе.

– А-а-а, понял, проходите. Вы кто?

– Я учусь на журфаке, второй курс. Хочу у вас работать.

– Где-то раньше писали?

– Да, – она назвала несколько прикамских газет, затем выложила из сумки пачку файлов, – это мое резюме и мои статьи.

– Да садись ты, а то шея устанет на тебя смотреть.

Джулия села на стоящий рядом стул.

– О чем пишешь? – Катаев лениво рассматривал вырезки из газет. Статьями их назвать было нельзя: так, небольшие заметки.

– Да так…

– Так, а у нас кем хочешь работать? – скучая, продолжил он задавать дежурные вопросы. – В смысле, на какую тему хочешь писать?

– Что скажете, то и буду. О политике, об известных людях, о депутатах…

– Ну, допустим, таких желающих у нас своих хватает. Так, ладно. Сейчас у Лены напишете заявление с испытательным сроком на два месяца, потом в три часа в министерстве сельского хозяйства будет пресс-конференция, так называемый выход к прессе министра, так что сходите, потом напишете новость. Так сказать, ради нескольких строчек в газету. Это будет первым вашим боевым заданием. А там посмотрим. Лена, – громко позвал он секретаршу, – покажи… ммм… Юле… ее рабочее место и познакомь со всеми коллегами. И документы оформи как положено.

Затем снова обратился к Юле:

– По сельскому хозяйству у нас проблемы. В смысле не в стране, а у нас в редакции. Писать некому. Да и в стране тоже, – махнул он рукой и затем продолжил: – А о Прикамске вообще говорить смешно – то страусов начнут выращивать, то картошкой всю страну накормить хотят. Смех и грех. Это я насчет теории касательно практики.

И сам звонко засмеялся. Это был хороший признак – у главнюка было отличное настроение.

– Все. Свободна. Ступай.

Все журналисты сидели в одном большом зале мордами в стену, «чтобы не видеть мерзкие рожи других собратьев по ремеслу». Непонятно, почему учредитель согнал всех писак в одно место. Творчество, как известно, требует одиночества и уединения. В общем зале можно только хорошо ожидать поезда – не так скучно и тоскливо.

По тому, что у каждого висело на стене, можно было понять, какую тему тот освещал. Естественно, больше всех наглядных пособий, как мы уже сказали ранее, было у Ветлугина.

Остальные работники «Обоза», то есть не журналисты, занимали другие кабинеты.

– Здравствуйте, – громко представилась она, войдя в журналистские «апартаменты», – меня зовут Юля Репина. Я студентка второго курса журфака. Вот у вас буду работать.

Но никто, кроме Ветлугина, который профессиональным взглядом быстро оценил все ее достоинства, не обратил на нее никакого внимания, никто не сорвался со своего места. Глухо буркнули поодиночке «здрасьте», и все. Елена нажала все кнопки на ящике старого компьютера и сообщила ей пароль и логин, а также номер телефона системного администратора, если вдруг комп зависнет или вообще откажется пахать. Такое бывало достаточно часто.

– А ручку, ежедневник, диктофон можно? – попросила Юлия-Джулия.

Андрей, отворачивая от смеха лицо в сторону, громко закашлялся, а Леопольд рассмеялся так, что чуть не рассыпались стены. Все остальные лишь ухмыльнулись. Такой наглости в этой редакции еще не видывали.

– Что, нет? – спросила она, ничего не понимая. – Может, к редактору надо?

– Давай, шуруй, – обнадежил ее Андрей.

– Михаил Иваныч, мне бы диктофон и там, это, ежедневник… – робко попросила она, снова заглянув в кабинет Катаева.

– Не понял, – отозвался тот, – какой диктофон?

– Ну, чтобы записывать…

– Тебе деньги платят? Вот и купи с первой получки. Если доживешь. Возьмешь у кого-нибудь. Давай ступай, – ехидно улыбнулся редактор. – Не мешай. Ручку вот могу дать.

Вот так – прозаично, как при устройстве на какой-нибудь механический завод или в трамвайное депо. А Пушкин, наверное, спросил бы: откуда ты, прекрасное дитя?

Она вышла из кабинета Катаева с таким лицом, будто в женской консультации ей дали направление на реакцию Вассермана и гонорею.

Ирина Арсеньева

На этом первое знакомство с новым членом редакции Катаев благополучно закончил. К нему зашла Карга на ковер, и тут же позвонила Ирина Арсеньева, давняя подруга, однокашница по филфаку местного университета и почитательница его писательского таланта. Она вместе с мужем владела небольшим издательством. Дела их шли ни шатко ни валко, они печатали малым тиражом книги малоизвестных прикамских писателей, в том числе и Катаева, а в основном занимались изготовлением рекламной продукции: календарей и визиток. Насчет того, была ли она любовницей Катаева, история, как говорится, умалчивает, никто под одеяло к ним не заглядывал. Она сообщила, что у нее для Михаила есть хорошая новость и надо срочно встретиться.

Буквально через четверть часа, отпустив тачку, она вбежала на второй этаж здания, в котором вкупе с частным охранным агентством «Омега», принадлежавшим учредителю «Обоза», и находилась редакция.

Запыхавшись, она ворвалась в приемную.

– Приветик, – махнула она рукой секретарше Лене, – Катаев у себя?

– У себя. Но не в себе. У него Карга, потому и закрылись. Они всегда двери закрывают, чтобы никто не слышал, как они ругаются, – тихо смеясь, ответила Елена.

– Ладно. Подожду. Газета вышла?

– Да, вон лежит, – секретарша указала Ирине на стойку, где лежал свежий номер «Обоза».

– Что пишете?

– О том, что все плохо. О чем еще писать?

– Нет, надо говорить так: только начнешь привыкать к хорошему, как жизнь становится еще лучше. Я бы это сделала девизом вашей газеты.

– Еще скажи, что чистота помыслов и благородство души – вот характерные черты нашего современника.

И обе засмеялись.

В это время из кабинета Катаева вышла Светлана Карга-польцева. Лицо у нее было красное, хоть прикуривай. Всем стало ясно, что разговор генерального директора и главного редактора был принципиальным, но похоже, что договаривающиеся стороны ни о чем не договорились. Ни на кого не глядя, Карга молча прошла к себе в кабинет и громко хлопнула дверью.

Лена только развела руками и доверительно сообщила:

– Власть все не могут поделить.

– Ладно, я пошла, – Ирина Арсеньева подмигнула, послала Ленке воздушный поцелуй и зашла в кабинет Катаева, закрыв за собой дверь.

Елена являлась женой начальника службы охраны в «Омеге», здоровенного мордоворота, поэтому всякие ухаживания за ней, да что там ухаживания, любые заигрывания со стороны легкомысленных балбесов-журналюг были напрочь исключены.

Катаев сидел, развалившись в кресле, нервно перебирал пальцами компьютерные клавиши, словно выбивал дробь.

– Что с тобой? – спросила Ирина.

– Да пошла она на хрен, дура гребаная. Кофе будешь?

– Как ты говоришь в таких случаях, Мишка? Если на работе неприятности, надо выпить сто грамм, станет легче. А если пол-литра на рыло, то вообще про все на свете забудешь, – она засмеялась. – Этим ты оправдываешь свое пьянство?

– Так что ты мне хотела сказать? – спросил Катаев, пропустив ее глупый вопрос мимо ушей.

– Ты сейчас чем занимаешься?

– Не понял вопроса, – ответил Катаев.

– Кроме газетенки своей что-то делаешь? Книгу пишешь?

– Писатель пишет всегда, даже если его книги не доходят до читателей.

Он поставил перед ней офисный бокал с надписью «Прикамский обозреватель» с растворимым кофе.

– Так вот, слушай, Мишенька, – начала она, прихлебывая напиток. – Мне вчера позвонили от Доктора. Слышал про такого?

– Того самого, что ли?

– Того самого.

– Это который олигарх?

– Нет, дохренарх.

Доктор был самый главный бандит в Прикамске. Правда, теперь он считался преуспевающим бизнесменом и политиком: в прошлом году он попал путем довыборов в Законодательную думу Прикамского края, а теперь собирался выставлять свою кандидатуру на новый срок.

– Интересно. У тебя с ним дела какие-то? – спросил Катаев.

– Так вот, слушай меня. Он хочет, чтобы кто-то написал о нем книгу.

– Мемуары, что ли?

– Нет. Именно книгу о каком-то важном эпизоде из его жизни. К выборам мужик готовится, значит, хочет кого-то обосрать. Вот и все. Ищет хорошего писаку. Платит большие бабки.

– Сколько?

– Тебе хватит. И детям твоим останется. Короче, Миша, я предложила тебя.

– Хм, – ухмыльнулся Катаев, – интересно.

– Что ему сказать? Соглашайся. Там такие деньги, что тебе и не снилось, столько ты в «Обозе» своем никогда не заработаешь.

– Ну чего уж так-то.

– Говорю то, что знаю. Ладно, ну так что?

Катаев думал, глядя в экран своего компьютера:

– Поговорить-то можно, конечно…

– Значит, я звоню им? – выжидательно спросила Ирина.

Катаев кивнул:

– Ладно, звони.

Она на своем мобильнике набрала номер какого-то телефона:

– Это Ирина Арсеньева. По поводу книги. Да-да, он согласен. Хорошо, – затем она продиктовала номер телефона Катаева. – Спасибо. До свидания.

Она спрятала аппарат в карман:

– Все, Мишенька, жди. Тебе сегодня позвонят. Может, прямо сейчас. У них дела решаются очень быстро.

Тем временем

А в это время, окрыленные новыми заданиями на следующий номер, журналюги занимались своими делами: кто вышел на балкон покурить, кто заваривал себе чай, кто бухтел по телефону, кто читал газету. Естественно, не «Обоз».

– Я почему не читаю свою газету? Потому что знаю, как и кто ее делает. Как мой дед, которого спросили однажды, почему он не ест колбасу. На что мудрый старикан ответил, что видел, как и где ее производят, – разглагольствовал, расхаживая по кабинету, Андрей.

Леопольд нервно покурил в одиночестве на балконе. Затем, вернувшись на свое рабочее место, опять молча уставился в пустой компьютер. «Ладно, чего-нибудь придумаем», – невесело сказал он сам себе.

– Надо бы, это самое, вступительный взнос с нее содрать, с дуры этой новенькой, а, как думаешь, специальный корреспондент Ветлугин? – спросил он, отвлекшись от грустных мыслей.

– Само собой.

– Вот это мужской разговор!

– На стол с прогибом у нее не хватит, конечно, а на пиво в нашем подвале денег найдет. Заодно введем ее в курс дела. Окружим теплотой и заботой.

– Послушай, Андрей, а ты когда мне сделаешь билеты в театр? Ты же обещал, – вдруг спросила, встряв в мужской разговор, Наталья Мазуркевич.

– Это обойдется папаше Дорсету в три раза дороже.

– Не поняла?

– Обменяю на рыбу.

– А у меня нет сегодня рыбы. У меня котлетки. Могу угостить.

– Я вот что подумал, специальный корреспондент Мазуркевич, – словно не слыша того, о чем она говорила, сказал, обращаясь к ней, Андрей. – У тебя мужик есть? Есть. Теперь тебе понятно? Пусть он тебя и водит по театрам и кинам.

– По кинам… – передразнила его Наталья. – Эх ты, а еще про культуру пишешь.

Впрочем, замечание Мазуркевич говорило лишь о том, что с чувством юмора у нее было не все в порядке, поэтому Андрей пропустил его мимо ушей и продолжал как ни в чем не бывало:

– А ты его взамен будешь кормить котлетками. Или рыбкой. А у меня своих баб хватает. Ундерстанд?

– Ундерстанд, ундерстанд, – ответила Мазуркевич и уставилась в экран компа: благодарные читатели «Обоза» ждали свежих новостей.

– Тебе, кстати, кто-то звонил, – сказала она.

– Да? Хорошо, что не забывают. А впрочем, кому это там не спится? Кому это я понадобился?

Андрей посмотрел на телефон, махнул рукой:

– А, нету меня.

– Ветлугин, ты почему такой вредный, а? – оторвала свой взгляд от монитора Мазуркевич.

– Я не вредный, я – полезный.

– Андрей, послушай, пожалуйста, – продолжала Мазуркевич. – Подскажи, что подарить моему другу на день рождения? Что-нибудь дорогое? Может, коньяк?

– Что – коньяк? Выпьет и забудет, одна изжога останется. А побрякушки он сам купит. А ты подбери то, что напоминало бы о тебе. Например, держатель для туалетной бумаги: по крайней мере раза два в день он будет о тебе вспоминать. А если понос – то чаще.

– Ты жестокий человек.

– Может быть, зато – справедливый.

– Я серьезно, а ты… – махнула рукой Наталья.

И все в таком же духе изо дня в день. Словесная перепалка никогда не помешает, это как физическая разминка для спортсмена перед стартом, прогревание машины на холостом ходу в морозный день или что-то вроде увертюры перед оперой.

Вошла несолоно хлебавши Юля.

– Слушай, – обратился к ней Леопольд, когда они уже успели познакомиться, – у нас тут есть один неписаный закон. Традиция.

– Это проставиться, что ли? Поляну накрыть? Я согласна.

Андрей и Леопольд удивленно переглянулись.

– Ну как тебе она? – спросил шепотом Леопольд.

– Нормально. Симпатичное лицо, гармония души и тела. Знойная женщина, мечта поэта, – также шепотом ответил Ветлугин.

Затем они одновременно посмотрели на Мазуркевич. Та развела руками, мол, такая вот у нас молодежь, молодая и дерзкая, все понимающая и все схватывающая на лету.

– Это мероприятие по случаю вливания тебя в наш славный краснознаменный, трижды орденоносный гвардейский коллектив. «Прикамский обогреватель» согревает сердца и души читателей теплотой своих публикаций. Ундерстанд?

– А я слышала, что вашу газету называют еще оборзевателем и обосревателем. Оборзели тут все, власть ни во хрен не ставите. И обосрать все хотите. Это так?

– Так. Ну так что, ближе к делу?

– Или к телу, – вмешался в разговор Гридасов.

– Пора, как говорится, и честь знать. У нас есть одно место. Называется «Желтая подводная лодка». Помнишь, у битлов есть такая песня? – продолжал уговаривать Юлю Ветлугин.

– Само собой. За кого вы меня принимаете?

– Конечно, это тебе не «Хилтон» пять звезд. Просто ближе и демократичнее ничего нет. Да и привыкли мы к нему. Привычка, сама знаешь, вторая натура, ее не пропьешь.

– Каждый индивидуум должен уметь приспосабливаться к условиям среды обитания, бытие определяет сознание, – вставил свое философское слово Леопольд. – Очень трудное дело – застать журналиста на службе трезвым. Пойдешь?

– Конечно. Я думаю, она недорогая, эта ваша подлодка?

– Не обеднеешь. В крайнем случае добавим.

– А там кто зажигает? Отморозки какие-нибудь? Гопники?

– Там их не бывает.

– А это не забздюшник какой-нибудь? – снова спросила Юля.

– Не понял? – Это было новое слово для Андрея.

– Я имею в виду – там приличная публика?

– Облезешь, – засмеялся Андрей.

– У тебя такие честные глаза, что слепой зажмурится, – засмеялась она тоже.

Знакомство состоялось.