Настроение мое становится мрачным.
Я подхожу к знакомому городовому.
– Скажи, Мымрецов, чего они на меня хмурятся?
– А ты не озорничай, – солидно отвечает он. – Не насмехайся над старшими, уважай чин и звание. Благоговей, восторгайся и молчи.
– Да я ли, кажется, не благоговею! Если бы я жаловался, ворчал, плакал, недоволен был. А то ведь я все смеюсь, значит – радуюсь, значит – доволен.
– Ну, проходи, проходи, – строго сказал Мымрецов, – видишь, господин околоточный идут.
Нечего делать, пришлось идти дальше.
Прохожу вчера мимо Фанкони – хмурится. Иду по Дерибасовской – вся искривилась, словно кислого отведала.
– Плохо дело, – думаю про себя.
Наконец подхожу к своей редакции.
– Что это? Не может быть?
Редакционный дом совсем насупился, а контора даже повернулась спиной ко мне.