С. И. Реснянский
Русская эсхатология: история общественной мысли России в фокусе апокалиптики

На обложке: Икона Божией Матери «Державная»

Научный редактор Иерусалимский Юрий Юрьевич д-р ист. наук, профессор, завкафедрой отечественной средневековой и новой истории Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова, председатель Ярославского регионального отделения Российского общества историков-архивистов, эксперт Изборского клуба, член президиума Ярославского регионального отделения Всемирного русского народного собора, почетный работник высшего профессионального образования РФ

Рецензенты:

Ливцов Виктор Анатольевич д-р ист. наук, профессор, заместитель директора по научной работе Среднерусского института управления – филиала РАНХи ГС при Президенте РФ, заслуженный работник культуры РФ

Асонов Николай Васильевич д-р полит. наук, канд. ист. наук, профессор кафедры политологии МПГУ, действительный член академии политической науки РФ, член редакционного совета общероссийского общественно-политического журнала «Власть»

© Багдасарян В. Э., 2022

© Реснянский С. И., 2022

© Издательство «БОС» (дизайн, редактирование, корректура, печать), 2022

* * *

Введение

Рим эпохи упадка… Римская глобализация охватила все известное пространство античного мира. Установилась однополярная римскоцентричная система мироустройства. Императорская власть и элита империи морально разложены. Рим паразитирует на труде покоренных народов. Разврат и роскошь воспринимаются главными признаками социальной успешности. Потребительские, антитрудовые установки толпы воплощаются в лозунге «Хлеба и зрелищ!». Сексуальные извращения становятся нормой, тогда как традиционная семья подвержена осмеянию. Рождаемость падает, а дети воспринимаются как социальная обуза. Идеология превосходства преподносится как неравенство антропологическое. Раб в римском понимании – это нечеловек, животное в человеческом облике, говорящее орудие труда. Распространяются идеи римско-эллинской исключительности и параллельно – местных национализмов. Современный мир как будто был списан с римских аналогов.

Но дальше аналогии уже проецируются на будущее. Евангелие провозглашает новое слово для человечества. Паразитизм и пороки были осуждены, а вместо них провозглашаются светлые идеалы человечества. Христианство стало религией народа, противостоя различным идеологическим прикрытиям паразитизма элиты. Христиане со временем побеждают не только политически, но и утверждают новые ценностные принципы мироустройства. Но вначале было Евангелие, вначале был Манифест грядущего.

Наступает время решающего для перспектив человечества выбора пути развития. Этот выбор может быть осмыслен как выбор между добром и злом. Необходимо бить в набат, собирать сторонников, выверять стратегию и тактику. На кону – ни больше ни меньше как судьба человечества. Один ее исход – движение к нравственному идеалу. Но есть и другой путь – социальной деградации, потребительской биологизации жизни, распада единства человеческого вида.

Потребительская мораль и гедонизм получили сегодня тотальное распространение. Происходит стремительная эрозия ценности труда. Распадается традиционная семья, легализуются однополые браки, проводятся гей-парады. Как результат – падение уровня детности, старение наций, депопуляция. Год от года возрастает удельный вес наркозависимой молодежи. Пропаганда секса идет рука об руку с пропагандой насилия. Убийство человека в современном кино и компьютерных играх – обыденный эпизод. Происходит рост немотивированной агрессии, продуцирование фобий. Люди ненавидят друг друга. Конфликты на этнической почве разгораются во всех уголках планеты. Расширяются ниши социального дна, заполняемого нелегальными мигрантами. Образование элиты отделяется от образования масс. Утрата мировоззренческих смыслов оборачивается ростом числа самоубийств. Вопросы мировоззрения выхолащиваются из актуальной повестки интересов человека. Потребительская гонка парализует мышление. Подлинная сущность человека оказалась первоначально подменена абстракцией человека экономического, а затем и человека-потребителя.

Кризис современной мировой системы вновь актуализирует вопрос о будущем. Но что такое будущее? Ответ на этот вопрос не столь однозначный. Будущее – это не просто завтрашний день, перспективная календарная дата. Наступление будущего предполагает качественное его отличие от настоящего. Но будущее не только находится за границами настоящего, но и связано в той или иной семантической версии с прошлым. Из характера отношений триады «прошлое – настоящее – будущее» выстраиваются различные модели историософии.

Будущее может осмысливаться в формате футурологических прогнозов. Принято говорить о краткосрочном, среднесрочном и долгосрочном прогнозировании. Но существует еще и будущее финалистское, как представление о последних временах, конце истории. Финал истории может быть катастрофическим или представлять торжество реализуемого в истории принципа. Представления о последних временах и их осмысление обозначаются понятием «эсхатология». В христианской традиции по первому слову на древнегреческом языке – койне Откровения Иоанна Богослова эквивалентом конца света стало понятие «апокалипсис». Эсхатологическая рефлексия в истории русской мысли, взгляд на будущее через призму апокалипсиса и составляют предмет анализа представляемого исследования.

Необходимо говорить не просто о прогнозировании будущего в краткосрочной, среднесрочной или долгосрочной перспективе, а о будущем в его финалистском смысле. Актуальная задача сегодня – переосмыслить апокалиптику на научном уровне. Принципиально важно понимание, куда идет человечество, куда идет страна в рамках этого вызова? Существует ли сейчас такое понимание у России? Существует ли такое видение на уровне государственной власти или народа? Конечно, в данном случае мы ведем разговор не о научном прогнозе, а о мифе. Но этот миф есть важнейшая составляющая исторического процесса. Нет ни одного народа, ни одной культуры, который бы ни выдвигали собственной модели, национальной версии апокалиптики. С одной стороны, выдвигался миф об исходной точке истории, о доисторическом прошлом. С другой – формулировалась мифологема об итоговом будущем. По отношению к народу он выступал как важнейший мотиватор, мобилизующий фактор движения к обозначенным футурологическим перспективам.

Видение будущего задает определенную структуру времени. Структура времени может быть различной. В отдельных культурах она носит линейный характер. Отсюда – линейная, экстраполяционная модель прогнозирования. В других культурах историческое время циклично. Если мы посмотрим на восточную мифологию, с характерной для нее идеей вечного возвращения, там обнаруживается принципиально другая, чем на Западе, структура времени и другое видение будущего. Поэтому некоторые вызовы, которые кажутся новыми в линейной модели временной развертки, в циклической модели новыми не являются. Они рассматриваются иначе – как аналогия того, что было в прошлом.

Эсхатологическая методология предполагает телеологическую заданность исторического процесса. Теория «конца истории» основывается на религиозном сознании, преломляющемся через различные вариации мифологических форм постсобытийного времени слияния земного и трансцендентного. Эсхатология основывается на представлении о существовании «смысла» исторического развития, что, в свою очередь, связывается с верой в осуществляющий через него саморефлексию трансцендентный Разум. Полемика среди эсхатологов проходит между полярными версиями «оптимистов» и «пессимистов» от истории. Последнему из направлений соответствует конспирологическая доктрина регрессивного движения, направляемого заговорщическими структурами к историческому воплощению торжества ада¹.

По сути дела, столкновения России с Западом в значительной степени были столкновениями двух эсхатологических проектов. Основой расхождений служила идея, основанная на пророчестве Даниила, о последовательной смене пяти мировых царств (ассиро-вавилонского, мидо-парфянского, греко-македонского, римского и Христова). Итак, четвертое царство перед царствием Христовым – это Римская империя. Оно должно, согласно данииловской схеме, обладать двумя определяющими качествами. Во-первых, Римское царство должно быть мировым и, во-вторых, последним перед пришествием Христовым. Но Рим пал, а царствие Христово не наступило. Возникла идея о перемещении истинного Рима. Начался соответствующий спор о римском преемстве. Он перерос со временем в идеологическое столкновение двух цивилизационных систем. Либо преемник Рима – Византия, отсюда оправдана последующая проекция к Москве (как Третьему Риму) с идеей русского имперостроительства. Либо преемство к Риму имеет Запад. Империя Карла Великого, Священная Римская империя германской нации, секулярная империя Наполеона – и так вплоть до Pax Americana вписываются в эту проекцию мирового имперостроительства, восходя в своем генезисе к западному эсхатологическому проекту. Эсхатология являлась, таким образом, действенным фактором «большой политики».

Но можно ли говорить об эсхатологии применительно к современной эпохе? Актуализация эсхатологического дискурса прослеживается сегодня фактически в каждой из цивилизаций. Посмотрим на исламский мир. На повестке стоит вопрос о проекте строительства нового Халифата. В рамках нее все более резонансно звучит тема о скрытом имаме. Посмотрим на сионистское направление мысли. Идея о Машиахе по-прежнему достаточно актуальна. Обратимся к Латинской Америке. Там в рамках набирающего силы движения индеанидад звучат апелляции к мифологеме о приходе нового великого Инки. Понятно, что это в большей степени аллегория, но такая, которая может стать значимым фактором нового цивилизационного имперостроительства.

Наличие эсхатологических проекций прослеживается по разным народам и странам. Даже в маленькой Португалии свой эсхатологический миф – легенда о короле Себастьяне, который когда-то придет и восстановит великую Португальскую империю.

Посмотрим на Австрию. Известно, какую роль играла она исторически в воплощении идеологии западно-христианской цивилизации. Австрийский монарх был кесарем, императором Священной Римской империи. До падения Габсбургов официальным австрийским девизом выступала формула: «Австрии предназначено править миром». Девиз современного австрийского государства также весьма показателен: «Австрия погибнет последней». Что это как не прямое обращение к эсхатологической проблематике?

Эсхатологическая и даже мессианская тема по сей день присутствует в высказываниях американских президентов. Эсхатология для политики США является значимым, если не определяющим фактором. Слова на американской долларовой банкноте – «Новый порядок на века» – из этого же разряда.

В качестве модификации эсхатологических проекций выступают в значительной мере современные мировые идеологии. Либеральный проект – образ будущего описан достаточно подробно. Классический пример – футурология («конец истории») Ф. Фукуямы. Эсхатологическая составляющая коммунистического проекта также достаточно очевидна (утопия коммунизма). Существуют различные вариации видения будущего в рамках теории консерватизма. Как пример – славянофильская эсхатологическая проекция реставрации модели допетровской Руси. Идеология есть представление о настоящем, прошлом, будущем. И потому без эсхатологии как футурологической проекции при идеологическом строительстве не обойтись.

Исторически особенно сильна была эсхатологическая компонента в общественном сознании России. Сформулированная в качестве мотивационных идеологем, она являлась важным фактором реализуемых российским государством прорывов. Не случайно определение О. Шпенглера русской идеи как апокалиптического бунта против античности. Апокалиптическую тематику для русского сознания он считал ключевой. Что мы имеем в этом отношении теперь? Апокалиптическое сознание в России после распада СССР оказалось максимально выхолощено. Доминирующим стал императив жизни исключительно настоящим. Отсюда – крах мобилизационной модели страны, того, за счет чего Россия осуществляла все свои исторические прорывы.

Эсхатологический дискурс, казалось бы, соотносился с религиозным типом общества и был контекстен средневековому периоду истории. Однако события последних лет – пандемия COVID-19 и антиковидные меры – вызвали новый подъем эсхатологии. Мир как будто впал в состояние безумия. Такого рода эсхатологическая одержимость требует как минимум исследования генезиса феномена эсхатологии. Обращение к истории эсхатологической мысли требует научной серьезности. Вот ее-то как раз и не хватает. Рассмотрения эсхатологических концептов имеют либо апологетический, либо гротескный характер. Апологетика состоит в некритическом восприятии любых свидетельств об апокалипсисе и дешифровки апокалиптических знамений. Есть апокалиптически одержимые, видящие такие знамения едва ли не в любом элементе повседневной жизни. Такая одержимость катализирует распространение панических настроений в обществе. Гротескный подход устанавливает рассмотрение истории эсхатологической мысли как религиозное изуверство, психопатологический синдром, вариацию теории заговора. Очевидно, что такое видение деформирует взгляд на прошлое, не позволяет осмыслить должным образом эсхатологическую рефлексию и место ее в истории общественной мысли. Между тем происходящее в современном мире действительно вызывает переклички в современном мире. И кто знает, может быть, Откровение Иоанна Богослова и является тем когнитивным ключом, посредством которого объясняются все развертывающиеся мировые процессы.

Да, многочисленные пророчества о датах ожидания конца света не сбылись. Но они и не могли сбыться, так как знание этих роковых дат доступно лишь Богу. Взгляд же на историю как на череду малых апокалипсисов, раскрывающих семантику грядущего Большого апокалипсиса, снимает также позицию о провале эсхатологической картины. Появление же ряда зловещих персонажей в истории от Нерона до Гитлера позволяет с вниманием отнестись к взгляду, что до прихода Антихриста последних дней придут его предтечи.

Эсхатологичность является отличительной парадигмальной характеристикой русской общественной мыслью на всех стадиях ее развития. Эсхатологическое сознание можно считать базовым компонентом российского цивилизационогенеза. Без рефлексии апокалипсиса не будет понята ни российская история, ни русская литература. Апокалипсический сюжет был ключевым сюжетом в рефлексии русской классической литературы, и если верен этот диагноз, то ее устоявшаяся трактовка как критического реализма не будет адекватной.

В представляемой книге развертка российской истории дается в рефлексии взгляда на ее проявление через призму эсхатологической рефлексии современников. Проходили времена, менялись эпохи, но каждое новое поколение считало, что именно оно живет в фазе апокалипсиса. Но ведь если наступают последние времена, то все институты должны быть устроены и функционировать иначе, чем при монотонных процессах.

Какую роль играли эсхатологические ожидания в функционировании российского государства? На первый взгляд, они его ослабляли, так как подрывали стабильность жизни. Но, с другой стороны, эсхатология служила важнейшим инструментом идеологической мобилизации. При наступлении Армагеддона общество праведных, очевидно, должно быть предельно мобилизовано. И именно мобилизационная модель исторически позволяла выстоять России при самых тяжелых испытаниях. Долгое время эсхатология в России облекалась в формат религиозной рефлексии, но в двадцатом столетии приобрела характер светского или квазирелигиозного учения с апелляцией к науке. Большевистская идеология была радикально эсхатологичной, так как ориентировалась на проект финалистского светлого будущего – коммунизма.

Сегодня российскому государству принципиально не достает мобилизующего эсхатологического концепта. Чтобы двигаться вперед, нужно видение будущего. И чем далее раздвинуты границы будущего, тем более высок уровень стратегизации. Финалистское видение будущее – эсхатология не только мобилизует на борьбу со злом, но и дает телеологическую систему мировоззренческих координат, формирует структуру ценностей и смыслов.

Эсхатология по-прежнему задает ментальность российского общества и даже в определенных его проявлениях высшей российской власти. Современная российская властная элита является конъюнктурной, технократичной, а в силу этого – антиэсхатологичной. Позицию «нам нужны управленцы-технократы» можно было бы прочитать: «нам не нужны управленцы-идеологи». А идеология в России всегда выстраивалась в форме эсхатологического проекта. Но нет-нет и технократическое облачение срывалось, а за ним обнажалось идущее из глубин веков сознание русского эсхатолога. «Мы как мученики попадем в рай, а они просто сдохнут», – эти слова президента России В. В. Путина о ядерной войне что, как не риторика апокалипсиса?

Глава 1
Матрица христианской эсхатологии

Традиции христианской эсхатологической мысли лежат в основании генезиса христианства. Исторически христианская эсхатология сложилась в полемике о будущем с иудейским мессианизмом и эллинским космогенезом. Без эсхатологической компоненты христианство переставало бы являться христианством. И сегодня такая подмена в формировании учения под христианской вывеской, но без Антихриста, Армагеддона, низвержения Вавилона практически реализуется. Очевидно, что христианским такое учение является лишь номинально.

Рассмотрение общей канвы христианской эсхатологии необходимо для последующей фокусировки на собственно русской эсхатологической мысли.

Религиозная историософия

История в изложении мировых религий имеет нелинейный характер. Ее развертка включает периоды как подъемов, так и упадков. Критерием их оценки является степень приближенности к представляемому Богом идеалу. По сути, речь идет о нравственном прогрессе человечества.

В финалистском видении исторического процесса религии оптимистичны². В будущем предсказывается временное торжество сил зла, период «отката» от реализации категориального назначения человека. В апокалиптической традиции это период власти антихриста. Но силы зла будут повержены, произойдет небывалый дотоле нравственный подъем. Человечество в итоге преобразится, приобретя иную, более приближенную к Богу природу. Подтвердится, таким образом, говоря уже нерелигиозным языком, возможность эволюционных переходов³.

Получается, что историческое существование человека описывается подобно теории эволюции. А чем тогда религиозный взгляд на бытие отличается от современного научного понимания мегавременного мирового развития? Получается, что этих различий нет.

Посмотрим с точки зрения определения направленности исторического процесса на событийное содержание авраамических религий⁴. Космогенез в них описывается как Божественное творение. Причем это творение представлено в виде не единовременного акта, а развернутого во времени процесса – «шестоднева»⁵.

Какова продолжительность одного Божественного дня? Ясно, что это не день человеческий, определяемый по созданному тем же Богом Солнцу. Творение, таким образом, растягивается во времени. При этом создание физического мира предшествует миру биологическому. Растения создаются раньше животных, а животные раньше человека. Сотворение Адама венчает восходящую, по степени сложности, линию креационистской временно́й развертки. Но разве не в той же последовательности излагается в науке процесс эволюции? Религиозная версия творения представлена именно в эволюционной схематике.

В отличие от развернутого во времени творения, грехопадение и низвержение Богом людей на землю представлены как эксцесс. Нет никаких оснований, как это делают сторонники философии регресса, для экстраполяции легенды об апостасии на весь исторический процесс. Собственно земная история человечества, в которой человек выступает в качестве деятельного субъекта, только и начинается после того, как Адам и Ева оказываются вне райского положения.

Грехопадение – это вместе с тем и вступление человека на путь познания добра и зла, без которого сама постановка вопроса о нравственном процессе невозможна. Земное бытие Адама и других библейских патриархов не было путем продолжающейся деградации. Напротив, они овладевают определенными умениями, делают открытия, устанавливают нравственные ограничители и императивы. Эксцессы, такие как преступление Каина, не отменяют общей логики развития. Каин был осужден, Каинова печать стала знаком проклятия.

Человечество выбрало путь нравственного совершенст-вования. Каин, Исав, Хам представлены в Библии в качестве проигравшей стороны соответствующих драматических сцена-риев. Инкорпорация данных сюжетов в Ветхий Завет служила назиданием о том, что грех не приведет человека к успеху, а вызовет воздаятельную кару. Причем речь идет о воздаянии не за гробом и не на финалистском Страшном суде, а именно в этом мире. Если бы исторический процесс в Библии раскрывался в логике регресса, то пафос изложения был бы иной: вместо воздаятельной кары торжество сил зла.

Безусловным прогрессом в ветхозаветном изложении стал переход евреев от язычества к культу Яхве. Этот переход связывается с фигурами Авраама, Иакова и Моисея. Очередной ступенькой исторического прогресса становится создание древнееврейских государств – Израиля и Иудеи, а также их последующее слияние в единое царство.

Следующий шаг нравственного восхождения – это возведение Иерусалимского храма, в котором хранился Ковчег Завета и через который осуществлялась мистическая связь общины верующих с Богом. Потеря Израилем политической уверенности, разрушение храма и переход еврейского народа к состоянию «рассеяния» (диаспоры) вписаны в событийный ряд периода упадка. В истории еврейского народа это было время цивилизационной катастрофы. Однако в результате расселения иудейские общины распространились по всему миру, неся свет религии Яхве остальному человечеству. В этом распространении света истины истолковывался в иудейской теологии высший замысел еврейского рассеяния. Будучи катастрофой для Израиля, оно для мира в целом выступало в качестве блага. Поэтому в мировом измерении прогресс не был прерван⁶.

Обозримая футурологическая проекция иудаизма завершается пришествием Машиаха, восстановлением Иерусалимского храма, новым объединением всех евреев и глобальным торжеством сил добра в мире. Все это произойдет, когда расселение еврейского народа достигнет максимально возможных пределов. Период диаспоры оказывается, таким образом, подготовительным перед временем нового качественного скачка человеческой эволюции.

Принципиальным прорывом для христианской историософии стало Пришествие Христа. Вслед за явлением Мессии усилиями апостолов начинается период мирового распространения света христианского учения. По отношению ко времени «языческого невежества» это был безусловный прогресс.

Далее – еще одна ступень стадиального восхождения христианской истории: христианство становится государственной религией Римской империи. Последующие акции страновых крещений, расширяющие границы Pax Christiana, также соотносились с прогрессивной линией христианской историософии.

Для христиан Новый Завет выше Ветхого. Нагорная проповедь Христа пересматривает ряд прежних, идущих от Моисея, ветхозаветных положений. Приоритетность «древнего» над «новым» теряет в рамках христианского правосознания свою актуальность. Напротив, новационность оказывается фактором большей предпочтительности. В «Слове о законе и благодати» особые права Руси перед Византией обосновываются именно предпочтительностью «нового» перед «старым» – по аналогии с предпочтительностью Нового Завета перед Ветхим, а Константинополя перед Римом. Неслучайно говорится о заложенном в христианстве духе модерна. И показательно, что именно на христианской почве были исторически реализованы величайшие модернистские проекты.

«Бог станет человеком, чтобы человек стал Богом», – прояснял святой Афанасий Великий содержание христианской историософии⁷. Если человек, не являясь Богом, станет в результате прохождения пути истории таковым, то, значит, история в христианстве и есть не что иное, как развертка нравственного прогресса человечества.

Высказывание Афанасия Великого не единственное в своем роде. Авторство цитируемой фразы приписывается также Василию Великому и Иринею Лионскому. В том же смысле о назначении человека говорил, в частности, и святой Августин: «Бог жаждет сделать тебя богом, но не по природе, как было в случае Того, которого он родил, а через дар и усыновление. Так, как через человеческую природу Он стал причастником нашей смертности, так через возвышение сделает нас причастниками Своего бессмертия»⁸. То, что в научном дискурсе выражается категорией «нравственного прогресса», присутствует и в религиозной историософии под маркером «обожение».

Принципиально ошибочным является взгляд, согласно которому при высокой религиозной экзальтации не может быть и речи об установке на развитие. В соответствии с этой, достаточно распространенной точкой зрения, религия в практическом плане лишь консервирует общественное бытие. Действительно, будучи акцентирован на верности сакральным традициям и нормам, религиозный фундаментализм может приобрести реакционный, ретроградный характер. Но сама по себе религия не детерминирует консервацию.

Сверходержимыми в религиозном плане были, как известно, общности хилиастов. Но они не только не отвергали прогресса, но, напротив, активно проповедовали переход мира на качественно новую ступеньку бытия. Эта ступень определялась ими как царствие Божье. Чисто прогрессистским было хилиастическое учение Иоахима Флорского о трех соответствующих ипостасям Троицы эпохах – царства Отца, царства Сына и царства Святого Духа. Прогресс мыслился иоахимистами как возрастание от эпохи к эпохе степени религиозного самосознания человечества.

В таком же прогрессистском ключе было представлено основанное на пророчестве Даниила учение о пяти мировых царствах. Согласно ему, всемирная история периодизируется по распространяющим власть над миром на соответствующем этапе царствам – Ассиро-Вавилонском, Мидо-Парфянском, Греко-Македонском, Римском и Христовом. Учение имело всеевропейское распространение, отразилось в острой дискуссии о нахождении истинной Римской империи.

Отражением этой полемики на Руси стало выдвижение концепта «Москва – третий Рим»⁹. Претензии Запада на роль воспреемника падшего Рима нашли отражение в идеологии Священной Римской империи германской нации¹⁰. Каждое из названных мировых царств превосходило по уровню своего развития предыдущие. В этом смысле переход от одного царства к другому отражал именно логику прогресса, а вовсе не деградации. Гибель государств соответствующего царства носила характер катастрофы и выражалась тенденцией упадка. Но этот упадок как откат в развитии завершался с выходом на историческую авансцену нового мирового царства. Таким же откатом является современный период истории, идентифицируемый в качестве фазы упадка Римской империи. Завершится он окончательной гибелью существующей ныне мировой модели и установлением небывалого по уровню духовной воплощенности царства Христова. Этот переход будет сопровождаться антропологической трансформацией, выраженной в религиозном глоссарии понятием «преображение».

Исламская историософия привнесла в историческое содержание авраамических религий подъем, связанный с деятельностью Мухаммеда и его последователей. Становление ислама для мусульман не может расцениваться иначе, чем прогресс. Мухаммед характеризуется как «печать всех пророков». Его миссия состоит в том, что он возрождает истинную веру Ибрахима (соответствует библейскому Аврааму).

Мухаммеду предшествовала пророческая череда. Каждый из пророков приходил тогда, когда изначальная вера испытывала эрозию. Восстанавливая исходную авраамическую религию, они обеспечивали восходящую, преемственную линию бытия человечества. Религиозная эрозия была упадком, приход нового пророка – очередным подъемом. Это были флуктуации, укладывающиеся в общую траекторию исторического восхождения человека к Богу.

Прогресс в понимании мусульман есть распространение ислама за пределы Аравийского полуострова. Во времена первых исламских халифов мухаммедовская восходящая линия прогресса была продолжена. Эстафету от арабов в реализации исторической миссии ислама взяла на себя Османская империя.

Что же до современного периода, то и мусульманами он воспринимается в качестве упадка. За ним последует качественный прорыв, когда открывшийся миру «скрытый имам» Махди установит царство справедливости и изобилия¹¹. Таким образом, схема изложения исторического процесса во всех авраамических религиях в общих чертах совпадает. Различаются лишь оценки, что считать подъемами и упадками.

Существенно отличный взгляд на историю, казалось бы, предлагают религии цивилизаций Центрального и Дальнего Востока¹². Однако при детализации их содержания обнаруживается, что различия между авраамическими и неавраамическими религиями сильно преувеличены. Мир творится Богом в креационистских и изливается из Бога в манифестационистских религиозных учениях. Для выдвижения эволюционистского объяснения эта разница не принципиальна. Эволюция могла представать и как развернутое во времени творение, и как излияние из некоего абсолютного первоначала. История осмысливается на Востоке в логике перманентизма – «вечного возвращения», представляющего движение по условному кругу. Символически оно выражается в буддизме «колесом дхармы».

По отношению к мегавременному измерению используется понятие «кальпа». Но в кругу времени есть также своя восходящая – «подъем» и нисходящая – «упадок» фаза. Следующий цикл круговорота начинается уже на базе накопленного предыдущего опыта, а потому вторая кальпа должна находиться на уровень выше первой. Но ведь это тот же самый прогресс, с флуктуациями подъемов и упадков, который фиксировался выше в отношении авраамических решений религий¹³. Приход нового Будды, подобно приходу каждого нового пророка в исламе, продвигает исторический прогресс человечества в направлении его нравственного совершенства. В классической версии буддизма указывается на явление четырех Будд, из которых Гаутама Шакьямуни был последним¹⁴. Резонансная сила его учения к настоящему времени ослабла, отражая состояние упадка. Но грядет новый качественный прорыв. Мир находится в преддверии явления пятого Будды – Майтрейи, которому суждено обновить учение и открыть начало прохождения человечеством очередной кальпы¹⁵. Аналогичным образом индуисты говорят о приходе десятого аватары Калки – того, «кто смоет грязь с лица земли». Характерны представленные в футурологии индуизма картины периода нравственного упадка, предшествующего явлению Калки и определяемого понятием Кали-юга.