В. П. Волк-Карачевский
Игра судьбы

3. Так где же все-таки отречение Анны, нужное всем, кто о нем знает и помнит?

О, если бы этот документ попал к нему в руки! Уж он бы знал, как им распорядиться!

Г. Борн.

– Кстати, Маркиз вступил в отношения с посланником Сегюром.

– Вот как? Интересно. Сегюр, наверное, крепко перетрухнул, увидев перстень Могущего. Зачем это Маркизу?

– Думаю, причина в том, что Сегюр никак не связан с русскими масонскими ложами. Поэтому Маркиз и решил, не опасаясь быть раскрытым, воспользоваться Сегюром. Он ведь вхож в ближайший круг императрицы Екатерины II. У него можно узнать многое, что не известно даже аббату Фариа.

– Фариа прислал очередной отчет?

– Да. Фариа аккуратен. В своем донесении он, кроме всего прочего, сообщает, что рассказал Маркизу об отречении Анны.

– И что же Маркиз?

– Судя по всему, очень заинтересовался.

– Об успехах Соколовича ничего не известно?

– Ничего. Я все меньше возлагаю надежд на него. К тому же, если Соколович первый найдет отречение Анны, то мы еще не знаем, как он воспользуется им, не исключено, что, получив в свои руки такое сильное оружие, он направит его против нас…

– Маркиз прояснит этот вопрос. И его поиски отречения Анны будут успешнее… Я, видимо, становлюсь стар и скуп… На турецкую и на шведскую войны против России нам приходится тратить все больше золота… Когда-то на это шли деньги из французской казны… А одна бумага с подписью царевны Анны позволит нам достичь желаемого результата без всех этих расходов…

Надеюсь, внимательный читатель помнит, что отречение Анны пока что остается недосягаемым ни для Маркиза Полномочного Вестника Смерти, ни для Соколовича. Оно лежит в кожаном портфеле, хранящемся в маленькой деревушке Каменка, в пяти верстах от имения майора Нелимова, убитого младшим из братьев Соколовичей. Искать его у хозяина Каменки, отставного поручика Петра Петровича Зайцева, никому не придет в голову.

Зайцев, занятый решением непростых вопросов, давным-давно сформулированных Сократом, Диогеном и Платоном и еще десятком их соплеменников, не принимал участия ни в государственных переворотах, ни в дворцовых интригах.

Большую часть своего времени он посвящал созерцанию пламени в очаге, полагая, и, возможно, вполне справедливо, что это пламя имеет ту же природу, что и огонь, то угасающий, то возгорающийся вновь, о котором когда-то говорил Гераклит, но так и не пояснил до конца своей мысли, потому что неустанно оплакивал незавидную судьбу неразумного человечества.

И читатель, конечно же, помнит, что Петр Петрович Зайцев пообещал отдать отречение Анны Александру Нелимову. Зайцев понимал, что Александр молод и горяч, и, заполучив отречение Анны, он не оставит его без дела лежать в кожаном портфеле вдали от столицы Российской империи, города Петербурга, где им, этим отречением, хотят овладеть и братья Соколовичи, и Маркиз Полномочный Вестник Смерти, а уж тем более императрица Екатерина II Алексеевна.

Зная присущую юношеским летам нетерпеливость, Петр Петрович Зайцев не отдал Александру отречение Анны сразу. Чтобы получить заветный документ, Александр должен попросить об этом три раза, как это делали многие герои, известные читателю из русских народных сказок.

Зайцев надеялся, что, выполняя его условие, Александру придется сначала подумать, а уже потом пускаться в самые головоломные приключения, которых так жаждет молодость, не имея времени да и не желая сообразить, что головоломное приключение потому и называется головоломным, что, участвуя в нем, можно запросто сломать голову, что часто и случается не только с неопытными юношами, но и с умудренными и зрелыми мужами.

Александр, чтобы обойти препятствие, поставленное Зайцевым на его пути, решил заглянуть к нему накануне отъезда в Петербург и во второй раз попросить бумагу, открывающую ему путь в лабиринт интриг и леденящих душу тайн.

И когда без отречения Анны будет не обойтись, ему потребуется только домчаться из Петербурга до Твери, а там до Каменки, и он сразу получит в свои руки эту бумагу, лишающую спокойного сна императрицу Екатерину II Алексеевну и не дающую покоя ее коварным врагам и недругам всех мастей.

II. Александр Нелимов и Владимир Дубровский

1. Дела прошедших дней

Что прошло – не вернуть.

С. А. Есенин.

Как ни торопился Александр Нелимов покинуть родное, но в его девятнадцать лет изрядно надоевшее захолустье, в столицу выбрался он нескоро. Неожиданная смерть Поленьки, племянницы суровой Старухи, княгини Тверской, освободила его от обязательств жениха. Конечно, уход Поленьки в мир иной опечалил Александра, но ненадолго.

Молодость забывчива, легко отдаваясь во власть мелькания календарных дней и простодушно оживляясь новыми впечатлениями и событиями. К тому же Александр любил Поленьку не страстно и безумно, он не добивался ее руки, преодолевая преграды и превозмогая жестокие обязательства.

Любил ли он ее вообще? Наверное, да, любил, как любят милого соседского ребенка, когда он то и дело забегает к вам в дом, но забывают, когда соседи надолго покидают ваши края.

Что делать, такова жизнь; Александр быстро позабыл ангел-Поленьку. А уж тем более не вспоминал он о недоставшемся ему огромном приданом. Он знал, что княгиня Тверская завещала ему все свои неисчислимые богатства. Ее завещание было своеобразным свадебным подарком. А так как свадьба не состоялась, то, само собой разумеется, он не мог рассчитывать ни на какую долю наследства Старухи – ведь Нелимовы не состояли в родстве с княгиней Тверской.

Старуха умерла спустя несколько месяцев после своей любимицы. Согласно ее заново переписанному завещанию, все свои владения она оставила двум совоспитанницам Поленьки – Александре Лобановой и Аннет Шеншиной. Они приходились княгине троюродными племянницами.

Каждой из них Старуха обещала отписать по деревеньке душ в пятьсот, чтобы бедные сироты не оставались бесприданницами. И вот теперь они нежданно-негаданно стали богатейшими невестами в тверской губернии, а то и во всей России.

Других родственников, кроме двух совоспитанниц Поленьки, у княгини Тверской не было. Если не считать родного племянника, двадцатилетнего Пржебышевского, сына давно покинувшей этот мир непослушной сестры княгини, вышедшей замуж за польского то ли графа, то ли князя, скорее всего самолично присвоившего титул; это подозревали потому, что, представляясь, он называл себя то графом, то, по забывчивости князем.

Отец юноши после смерти жены, наследство которой он успел промотать до полушки, скрылся во Франции, переправляя в это, союзное Польше, государство обозы с солью. Деньги, вырученные от продажи соли, предназначались на покупку оружия для польских конфедератов, мечтавших воевать против России за свободу своего славного, но несколько беспокойного отечества.

Однако следы то ли графа, то ли князя Пржебышевского затерялись где-то в Париже, а деньги, вырученные за соль, рассеялись в галереях Пале-Рояля, уже принадлежавшего герцогу Филиппу Орлеанскому, твердо решившему добиться под руководством мадам Жанлис королевской короны, а пока, суть да дело, сдававшему знаменитый некогда королевский дворец, построенный кардиналом Ришелье, под игорные дома и притоны сутенеров, всегда готовых в первую очередь оказывать герцегу, за его благосклонность, свои услуги, что в Париже значит очень много.

Молодой Пржебышевский числился в гвардии и с довольно слабым успехом пытался в долг проживать наследство сказочно богатой тетушки, не вылезавшей из своей дремучей тверской глухомани. Княгиня Тверская более чем невзлюбила своего племянника и не раз говорила, что не оставит «жидконогому полячишке» ни копейки.

Угрозы доходили до Пржебышевского, но, обладая легким характером, он не верил словам Старухи, да и не помнил о них, занятый веселыми попойками и сражениями за зеленым столом, обычно неудачными, но оставляющими неистребимую надежду на успех в следующий раз. Однако кредиторы, люди опытные и обладающие тонким чутьем, все больше сторонились мнимого наследника княгини Тверской.

Как раз в то время Илье Ильичу Толстому, тайному подельнику князя Карла Долгорукова, пришла в голову хитроумная идея – обыграть Пржебышевского в долг на миллион рублей, а потом, после смерти княгини Тверской, отсудить эти деньги у предполагаемой наследницы княгини – Поленьки, невесты Александра Нелимова.

Карл Долгоруков, известный тем, что умел с помощью нечистой силы превращать в золото олово и другие металлы, на самом деле только-только приблизился к успеху в этом заманчивом деле, волновавшем тогда умы многих ученых мужей, прославивших потом европейскую науку, как, например, Исаак Ньютон, открывший закон всемирного тяготения в минуту отдыха во фруктовом саду от своих алхимических занятий.

На самом деле деньги для продолжения своих опытов по созданию «мечтательного золота» Долгоруков добывал не в лаборатории, а в своем полуподпольном игорном салоне; его посещали только самые солидные и уважаемые люди, потому что вход в этот салон был заказан всем мастерам, умевшим одним движением руки делать из червовой семерки шестерку путем втирания очков или тому подобных манипуляций с порошковыми картами, рискуя за это получить подсвечником по голове.

Так что часть наследства княгини Тверской, по мнению Пржебышевского ему причитавшаяся вопреки угрозам самой Старухи, была заранее им проиграна и, согласно долговым распискам, принадлежала уже Толстому (а половина – Карлу Долгорукову) и оставалось только отсудить ее. Но положение изменилось. Незадолго до ухода из этого мира княгиня Тверская переписала завещание на совоспитанниц Поленьки.

Сироты росли в доме Старухи и ни разу не вызвали недовольства могущественной и строгой тетушки – особы, справедливости ради нужно сказать, не капризной и не самодурственной. Но твердой в своих мнениях и не зло, но памятливой, и потому в завещании она особо приписала, что числящемуся в силу стечения нелепых обстоятельств и глупейшей игры судеб ее племянником Пржебышевскому она не оставляет в наследство ни гроша, а только совет жениться на какой-нибудь дуре – если таковая найдется – с достаточным состоянием и никогда не брать в руки игральных карт.

Мало того, помня намек Оленьки Зубковой, явившейся на помолвку Александра Нелимова и Поленьки, что, мол, когда Старуха умрет, то ее наследники в силу своей уступчивости не соблюдут устных заветов Старухи и мягкосердечно отнесутся к тем, кого княгиня жестоко порицала, она черным по белому написала в завещании, что запрещает своим наследницам что-либо выделять Пржебышевскому.

Все это осложняло исполнение плана оттягать в пользу неудачливого и нелюбимого тетушкой племянника часть уже проигранного им Толстому (и Карлу Долгорукову) наследства. Осложняло, но не отменяло, так как у Толстого имелся человек, большой искусник решать в судах задачи и посложнее.

Но об этом я расскажу чуть попозже и несколько косвенно, потому что мне необходимо описать события более важные и значимые в жизни моих главных героев, в первую очередь Александра Нелимова. Хотя все авантюры Ильи Ильича Толстого и волей-неволей связанного с ним Карла Долгорукова окажут очень важное влияние на события, участником которых Александру придется стать в силу того, что он замечательно владеет шпагой, любим многими девицами, мечтает о высоких и возвышенных целях и готов сражаться за истину, несмотря на то, что, как и все знаменитые и мудрые философы, посетившие до него эту грешную землю, хорошенько еще не знает, в чем она, то есть истина, заключается.

2. Что мешает многим провинциалам умчаться в столичный град

Край ты мой заброшенный.

С. А. Есенин.

Однако вернемся все-таки к Александру Нелимову. После смерти Поленьки ничто не удерживало его в родных пенатах, а смерть отца – точнее, его убийство – то есть необходимость найти убийцу и рассчитаться с ним, а также то, что он, Александр, почти заполучил в свои руки отречение Анны и теперь мог колебать троны, толкали его в Петербург, ибо город этот был столицей Российской империи, а только в столицах и вершатся великие дела людьми, обычно приезжающими из далекой глухой провинции.

И Александр давно бы уже умчался в стольный град, воздвигнутый царем Петром I на дубовых сваях среди некогда унылых болот, зато впоследствии воспетый многими поэтами. Удерживало его то, что мешает очень многим провинциалам направить свои стопы в шумную столицу: отсутствие денег.

Имение Нелимовых – Заполье было совершенно разоренным и заброшенным. Но на самом деле так только казалось на первый, поверхностный взгляд.

Как и всякое имение в те времена, оно состояло из двух частей – барской и крестьянской. Барское хозяйство в самом деле находилось в полном упадке. Когда-то давным-давно майор Нелимов случайно поймал своего управляющего на воровстве и выгнал из Заполья. Присматривать за барскими землями майор поручил деревенскому старосте.

Староста вроде бы не воровал. Это был неказистый, кривобокий завистливый и ни к чему не пригодный мужичонка, охочий до чужих баб, однако не пользовавшийся у них успехом. Звали его Аким Серый. Серый – считалось то ли прозвищем, то ли фамилией. Собственная его жена нарожала ему десятка полтора детей – ни один из них не прожил больше пяти лет, и неудачливые супруги коротали свой век одиноко, в полуразвалившейся избенке, презираемые всеми односельчанами.

В старостах Аким ходил благодаря тому, что он обладал особым талантом наушничать, ссорить между собой людей и умению доказывать свою правоту так надоедливо и упорно, что никто не мог противостоять ему в словесных спорах.

Аким и барское хозяйство, и свое собственное довел до полного развала, при этом обвинить его в бездеятельности или неспособности, а тем более заподозрить в воровстве не представлялось возможным. Что касается воровства, то он, конечно, воровал, но такую малость, что не стоит и говорить.

С полсотни заполенских крестьян подались в бега. Оставшихся можно было разделить на три части. Одна, довольно большая часть, в силу лени оправдываемой беспробудным пьянством, прозябала в ужасающей нищете. Другая – больше половины дворов некогда цветущего села – кое-как сводила концы с концами, то перебиваясь по весне впроголодь, то по праздникам сытно и весело.

И десятка три семейств жили по-настоящему богато и, не отличаясь глупостью, не выставляли своего достатка напоказ. Как и советовал французский король Генрих IV, они имели каждый день к обеду курицу в горшке со щами, на Пасху ходили в церковь в сапогах, держали по пять-шесть коров, двух-трех справных лошадей, обитали в хороших, в чистый угол срубленных избах. Жены их рожали по десятку крепких телом и умом детишек – работящих помощников, что ребят, что девок, а в запечках у них сидели столетние старцы, слову которых перечить никто не имел привычки.

Мужики этих семейств, иногда случайно оказавшись вместе, поговаривали, что пора бы потолковать с барином, потому как иной раз и стыдно перед заезжими-проезжими людьми. Старосту надо бы с должности уволить, сильно пьющих определить в рекруты, ленивых посечь – смотришь, село бы и не выглядело развалюхой. Однако, потолковав, всегда приходили к мысли, что мужику указывать барину не с руки, и как там дальше пойдут дела, покажет время.

К одному из таких мужиков, Егору Медведеву, по прозвищу Топтун, Александр обратился за помощью, когда после убийства майора Нелимова потребовалось доставить письмо в Петербург Катеньке Нелимовой, причем так, чтобы оно не попало в руки тем, кто по приказанию императрицы Екатерины II следил за малым двором великого князя Павла Петровича, где Катенька состояла фрейлиной.

Александр послал в Петербург Егора Топтуна потому, что раньше тому приходилось жить в Твери и в Москве, да и человек он был надежный, и силы за десятерых. И Егор исполнил поручение барина. Правда, люди Иоганна Манштейна, который, выполняя заказ Оленьки Зубковой, контролировал каждый шаг Александра, с третьего раза усыпили Топтуна лошадиной порцией снотворного зелья, сняли с письма список и доставили Оленьке.

Но это нельзя поставить Егору в вину – люди Манштейна, как он сам говорил, могли перехитрить стражу всех королей, вместе взятых. А главное, Александр опасался не Оленьки, а императрицы и масонов, а им в руки письмо как раз и не попало.

Когда Егор Топтун вернулся из Петербурга, Александр поговорил с ним и о хозяйстве и решил определить его старостой и управляющим в имении.

Два года назад жена Егора Топтуна, Анисья – ее в деревне считали ведьмой – уловила молодого барина в свои женские сети, и теперь Александр чувствовал вину перед ее мужем, ведь тот служил ему преданно и верно и обещал взять на свои плечи заботы о хозяйстве не из желания выслужиться перед барином или, пользуясь случаем, приворовывать, а потому, что барину нужно исполнять цареву службу, тем более что уже и война началась – поганые турки опять поднялись на православных.

Слава Богу, и Анисья, потерявшая сначала голову, нашла силы взяться за ум, как ни мало его в бабьей голове, да и Александр тоже зарекся от греха. Правда, четырнадцатилетняя дочь Анисьи, грациозная и пугливая Фенюшка, вдруг лишилась сна и покоя и поняла, что ей жизнь не в жизнь без молодого барина. Но тут уж Александр держался настороже и не поддался чувствам, которые могут заставить забыть и об отречении Анны, и о шатающихся тронах, и о масонах всех мастей. По крайней мере на время.

Правда, сменить старосту оказалось не так просто. Аким Серый давно приметил, что молодой барин не крут характером, а потому, узнав о своей отставке, явился в имение и попытался разжалобить Александра. Бессвязный рассказ о многолетней службе и старых выдуманных заслугах, неурожайных годах и злых наветах сельчан и прочее вранье не вызывал веры, но был так надоедлив и утомителен, что Александр согласился оставить Акима при должности.

Когда через день об этом узнали в деревне, мужики, а больше бабы, собрались у жалкой избенки Акима и потребовали ответ за вранье молодому барину. Аким, опытный в такого рода словесных перепалках, возможно, и выкрутился бы. Но на свою беду он неосторожно задел солдатку Авдотью, заметив ей, что чья бы корова мычала, а ее бы молчала, уж, мол, кто-кто, а она поимела с Акима.

Авдотья, не мало потерпевшая от посягательств Акима, никогда толком не оправдывавших женских надежд, услышав такое от пакостника, не спустила такой наглости, схватила греховодника за оставшиеся у него на затылке волосенки и поволокла по улице с криком: «Тащите его к барину». Тут же явились помощники и вскоре Акима привели на барский двор, награждая при малейшей возможности пинками, тумаками и весьма чувствительными толчками под ребра.

День для Акима выдался неудачный. Александра не оказалось дома, и суд взялся вершить его верный слуга Тришка. Он, после смерти майора Нелимова, уже успел почувствовать себя фаворитом молодого барина и считал, что для укрепления своего авторитета допускать послабления нельзя и что строгость – первейшее дело.

К тому же Тришка, в отличие от Александра, хорошо знал настроение заполенцев и их нужды и чаяния. Поэтому он, пользуясь отсутствием барина, распорядился высечь Акима, отпустив ему для начала пятьдесят розг.

Вышла небольшая заминка – розг в запасе не оказалось, заготовка их требовала времени, а откладывать процедуру никто не захотел. Тришка тоже руководствовался известной пословицей «отклад не идет на лад» и заменил пятьдесят розг двадцатью «горячими» – то есть ударами обыкновенной плетью. Инструмент тут же сыскали, Акима препроводили на конюшню и сразу же нашлись желающие толково и умело исполнить приговор.

Получив двадцать ударов плетью, Аким попытался опять доказывать свою правоту, и Тришка тут же назначил ему еще двадцать пять «горячих». После них Аким повинился, объявил, что в своей неразумной гордыне дерзнул не внять гласу мира, то есть крестьянской общины, как пояснил бы значение этого слова В. И. Даль, знаток живой разговорной крестьянской речи.

На следующий день Аким явился в барскую усадьбу. Спина, заботливо смазанная гусиным салом, не давала ему забыть наставление односельчан. Поэтому Аким, в силу привычки говорить пространно и убедительно, разъяснил барину, что невзирая на свои многочисленные старые заслуги, многолетний опыт и знания крестьянского многотрудного ремесла, он, много подумав, пришел к мысли, что не гоже противиться мнению мира, потому как мир велик, а он, Аким, в сравнении с ним малейшая, можно сказать, ничтожная букашка, муравей, и мал, яко соринка в оке Господа, и, в силу всего сказанного, слагает с себя обязанности старосты.

Не без труда выпроводив восвояси не умолкавшего ни на минуту Акима, Александр записал выражение «мал, яко соринка в оке Господа», чтобы при случае передать этот словесный перл барону Дельвигу как мысль для очередной элегии, стихотворения, как известно, наполненного грустью и даже скорбью по поводу нашего незавидного удела в этом неизмеримо огромном мире, поражающем иногда ум человеческий своими необъятными просторами, расстояниями, течением времени и прочими величинами.

На этом наведение порядка в хозяйстве имения успешно завершилось. И хотя порядок действительно восстановился, но результат в денежном исчислении от этого последует не скоро, так как доходы от ведения землепашества привязаны ко временам года и заметны только по осени.

Поэтому Егор Медведев одолжил барину семьсот рублей, чтобы он мог справить и мундир и все прочее, что ему потребуется в столице на царевой воинской службе. Деньги эти Егор должен был вернуть себе из доходов от барского хозяйства, которое ему полагалось сделать не убыточным, а достаточным, что, по мнению управляющего и старосты, требовало только времени, хорошей урожайной погоды и строгого присмотра.

Ну, а Александру тем временем полагалось верно служить царю-батюшке, или, как теперь сталось – матушке императрице.