В. Ф. Солдатенко
Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 2

© Солдатенко В. Ф., текст, 2021

© Издательство «Директмедиа Паблишинг», оформление, 2021

* * *

VII. Метаморфозы новых сближений и дистанцирований с РСФСР

1. Возрождение УНР и упущенный шанс мирного соглашения с Москвой

Установившийся в 1918 г. оккупационно-гетманский режим не только не имел сколько-нибудь широкой и прочной поддержки в народных массах. Совершенно наоборот. С первых же дней государственного переворота нация, народ их основные страты – крестьяне, рабочие, интеллигенция оказались решительными противниками нового правопорядка, избранного курса, репрессивной практики^[1].

Общую ситуацию в Украине можно характеризовать как эскалацию внутренней войны. Придерживаясь брестских договоренностей, руководство РСФСР (и партийное, и советское), по существу дистанцировались от событий в Украине. Конечно, то, что происходило на территории ближайшего соседа, не могло не интересовать, не волновать. Но выбора не было: оставалось одно – наблюдать, сочувствовать и ждать.

Единственное, что выходило за рамки такой позиции, за исключением моральной поддержки, идейной солидарности, это материальная помощь бастующим железнодорожникам по линии профсоюзов, или в редких случаях – восстававшим против режима крестьянам^[2]. Имевшая огромное военно-техническое преимущество австро-германская военщина вместе с гетманской вартой (охраной) беспощадно, кроваво расправлялись с теми, кто проявлял свой протест^[3].

Однако, несмотря ни на что, энергия недовольства, нетерпимости, нарастающей враждебности быстро накапливалась, ища своего выхода. С неотвратимостью нарастало общенациональное восстание. И оно началось в средине ноября 1918 г.

События в Украине с конца 1918 г., с одной стороны, безусловно, можно отнести к феномену революций. Их содержанием была кардинальная смена политического режима. Гетманат, как исторический анахронизм, отправляли в небытие. Однако он не сдавал свои позиции не то что без боя – без масштабного военного сопротивления. И силы, стремившиеся к политическому Олимпу (прежде всего, национально-демократический лагерь и советский лагерь, возглавляемый коммунистами) вынуждены были достигать цели, втягивая в активные военные действия огромные массы, армии, открывая фронты, совершая крупные операции и т. п. действия, характерные именно для Гражданской войны. Однако низвержением ненавистного гетманского режима дело не завершалось. Оба лагеря тут же переводили взаимную конфронтацию в военное противоборство друг против друга.

В эти процессы с неизбежностью втягивались и украинские силы региона, до определенного времени пребывавшего в состоянии некоего выжидания – Западной Украины. И достижение их региональных целей оказалось также с первых же дней напрямую сопряженным с вооруженной борьбой, вливающейся в водоворот Гражданской войны.

Бесспорно, борьба революционных сил против гетманского режима П. П. Скоропадского и его иностранных союзников оказалась мощной силой, мешавшей гетманской власти укрепиться и действовать согласно собственным планам. Конечно, в этой борьбе украинская патриотическая элита и массы, как собиравшиеся под ее лозунгами, так и консолидировавшиеся вокруг радикальных лозунгов большевиков, испытывали, «проверяли» себя и убеждались в способности решать масштабные политические задачи, наконец, в готовности ликвидировать контрреволюционное господство. На этой почве появились планы организационной подготовки к решающим сражениям, которые бы предопределили возвращение на революционный путь, возрождение демократической государственности.

Констатируя нарастание практически общенационального сопротивления контрреволюционному диктаторскому строю, П. Христюк в итоговом анализе ситуации, сложившейся осенью 1918 г. отмечал: «Гетманщина не имела правдивой опоры ни в одном общественном слое Украины. Льнули к ней более или менее искренне только некоторые мещанские и сельские кулацкие элементы, которые хотели видеть в Гетманщине охрану своих мелкобуржуазных классовых, социально-экономических, а вместе с тем и национально-культурных интересов. Да и эти элементы в итоге были в определенной своей части вытеснены в лагерь враждебных гетманщине сил острой крупнобуржуазной классовой политикой гетманского правительства и позже даже принимали определенное участие в свержении генер. Скоропадского. Помещики и капиталисты, организацией которых собственно и была гетманщина, использовали и ценили ее как аппарат классового господства, как средство эксплуатации и порабощения трудящихся украинских масс, однако относились к ней откровенно враждебно, как к форме украинской государственности: эту последнюю форму они терпели только под принуждением международных обстоятельств и поражения буржуазии в Московии, считая ее временной и используя ее как организационный центр для борьбы с Советской Россией и революцией во всероссийском масштабе.

Что же касается активных врагов, которые готовы были каждую минуту подняться против гетманщины, то их было больше, чем имел когда-либо любой иной режим. Первой и самой грозной силой были украинские трудящиеся – малоземельные и безземельные крестьяне и рабочий класс, особенно первые. Крестьянские восстания как мы уже видели, не утихали ни на один день; они то замирали, переходя к борьбе небольшими партизанскими отрядами, то разворачивались и охватывали широкие просторы и создавали многотысячные армии. Часть повстанческих отрядов со временем превратилась в постоянные, подобные регулярным воинские части; некоторые из последних, не имея возможности сопротивляться наступлению немецкого войска, позже организованно перешли на территорию Советской России. Непосредственное участие в этих восстаниях в качестве руководителей принимали УПСР (главным образом левое течение) и члены Крестьянского Союза; участвовали в них, как отдельные лица и российские большевики на Украине, но они не были связаны организационно ни с УПСР, ни с Крестьянским Союзом»^[4].

Кроме того, осенью 1918 г. перспектива сохранения гетманщины стала еще более призрачной из-за маневра силы, которая долгое время поддерживала режим. «Силой этой была московская социал-демократия, увлеченная идеей воссоздания «единой великой России». Развила она свою «боевую» акцию только в последние два месяца гетманщины, когда появились надежды на военную помощь Антанты. После планов этих московских социалистов (с.-р., с.-д., народников и т. д.), которые опирались на российское монархическое офицерство, на весь этот добровольческий сброд, засоривший всю Украину при гетманщине, генер. Скоропадский должен был быть свергнут как «сепаратист» и «враг единой России», Украинская Держава ликвидирована и положено начало с помощью «верных союзников» наступлению на Советскую Россию. С этой целью проводилась организация военных добровольческих частей, а также велись дипломатические переговоры с представителями Антанты в разных европейских центрах. Объявление ген. Скоропадским федерации с Россией и выдвижение им лозунга совместной борьбы за «единую Россию» вполне сбило с толку эту группу. Когда началось восстание Директории против гетманщины, московские «социалисты» не знали уже, что им делать: реакционер генер. Скоропадский был их естественным союзником в борьбе за «единую великую Россию», и было безрассудством выступать против него вместе с украинским крестьянством и пролетариатом за ненавистную этим «социалистам» Украинскую Народную республику»^[5]. Таким образом, объективно создавались довольно благоприятные перспективы для проведения широкомасштабных антигетманских акций, которые казались заранее обреченными на успех. Теперь все зависело от организации дела.

За него и взялись ведущие деятели Украинского национального союза – социал-демократ В. К. Винниченко и эсер Н. Е. Шаповал. 13 ноября по их инициативе была организована Директория во главе с В. К. Винниченко. В ее состав вошли С. В. Петлюра, А. М. Андриевский, А. Г. Макаренко и Ф. П. Швец. Она и стала инициатором, организатором восстания, которое началось по ее призыву 15 ноября 1918 г. Его победоносный ход подробно воссоздан в исторических трудах^[6]. Единственное, что следует отметить – руководство РСФСР, их политические силы не имели никакого отношения к развертыванию событий.

На последнем утверждении следует сделать особое ударение, так как время от времени появляются версии не только о причастности официальной Москвы к организации восстания, но и о руководстве им. Так, в стремлении одним выстрелом сразу «убить двух зайцев», историк Д. Б. Яневский ставит процесс создания Директории в зависимость от воли Ленина. «В полном соответствии с философией и практикой своей партии загребать жар чужими руками там и тогда, когда это было возможным, – рассуждает автор, – ленинские делегаты Х. Раковский и Д. Мануильский (руководители дипломатической делегации РСФСР на переговорах с представителями Украинской Державы. – В. С.) во время встречи с Винниченком 3 ноября на квартире В. Мазуренко приказали начать восстание 14 ноября». Эта информация подтверждается ссылкой на весьма сомнительную публикацию^[7], автор которой пишет, якобы уже 7 ноября, по данным Е. М. Коновальца, все было готово к антигетманскому выступлению. «Однако для начала восстания не хватало приказа из Москвы», который, по В. Барладяну-Бирладнику, последовал 13 ноября (почему Д. Б. Яневский датирует эпизод 3 ноября – непонятно), и подтверждается это ссылкой на В. К. Винниченко. Но на поверку оказывается, что глава Директории совершенно иначе воспроизводит то, что впоследствии серьезно искажается: «Во время подготовки восстания, – сообщает Председатель Директории, – ища везде со всех сторон обеспечения успешности своего дела, инициаторы движения вошли в переговоры с представителями российской Советской делегации Х. Раковским и Д. Мануильским для координации наших выступлений во время восстания. Они соглашались поддерживать нас не активно, а усилением своей разведочной деятельности на фронтах, чтобы тем привлечь внимание немецко-гетманских войск. Они обязывались признать тот порядок, который будет установлен новой украинской властью, и совершенно не вмешиваться во внутренние дела Украинской Самостоятельной Народной Республики. Со своей стороны мы обещали легализацию коммунистической партии на Украине.

Д. Мануильский, с которым я в основном вел эти переговоры, предлагал мне денег на поддержку дела, а также поехать за границу для подписания этого договора. Не придавая значения никаким подписям, полагая, что и без этого можно соблюсти договор, если есть искренность и желание соблюдать его, и сломать с подписью, когда такого желания нет, – я ехать куда-то подписывать отказался, так же, как и от предлагаемых денег. Но договор оставался договором»^[8].

Следовательно, ни о дате, ни о ленинском приказе о восстании и речи нет. То есть написанное В. Барладяну-Бирладником со ссылкой на В. К. Винниченко является примитивной фальсификацией.

Однако именно в те дни в политических кругах стало появляться все больше доказательств, что П. П. Скоропадский собирается изменить курс и создать новое правительство. Скрывать пророссийский, единонеделимский курс П. П. Скоропадский уже не мог. Любые маскировки украинизацией в конечном счете становились бесполезными. В частности, еще до провозглашения пресловутого решения от 14 ноября о возобновлении федерации с несоветской Россией, гетман 3 ноября 1918 г. тайно встретился на станции Скороходово с донским атаманом П. Н. Красновым. Секретность разговоров, которые там велись, сохранить не удалось (а речь шла о том, чтобы именно П. П. Скоропадский взял на себя инициативу в восстановлении единой и неделимой России)^[9]. Перед угрозой окончательного разрыва гетмана с украинской государственностью, изгнанием из коалиционного кабинета социалистов-федералистов последние начали склоняться в сторону радикальной части УНС, стали выражать симпатии идее восстания. ЦК УСДРП практически единогласно («против» выступил только В. В. Садовский) высказался за немедленный призыв к вооруженной борьбе^[10].

Конечно, в историографии нет недостатка и в публикациях, авторы которых пытаются оправдывать федералистский курс и федералистскую грамоту П. П. Скоропадского от 14 ноября 1918 г. Вряд ли стоит специально обсуждать перспективу уничтожения посредством реализации «единонеделимских» планов украинской государственности применительно к рассматриваемому моменту. Тогда до практического их воплощения просто не дошло.

Ликвидируя авторитарно-монархический режим, возрождая Украинскую Народную Республику, демократически настроенные патриотические силы предприняли попытку найти линию поведения, преодолевающую урон, нанесенный обществу гетманским правлением и, одновременно, отличающуюся от радикализма большевиков, политики Советской власти. Главным идеологом поиска новой концепции очередного этапа Украинской революции, проекта государственного строительства, определения места УНР в общеевропейских процессах выступил Председатель Директории В. К. Винниченко^[11].

Критически проанализировав причины поражения УНР времен Центральной Рады, предвосхищая неизбежное после жестокого гетманско-оккупационного террора тяготение народа Украины к советской власти (нетрудно было предположить, что на стороне последней тенденции, как и в декабре 1917 г. – январе 1918 г., окажется несравненно превосходящий военно-политический потенциал РСФСР), глава Директории считал единственным способом преодоления умножившейся на протяжении последнего года взаимной национальной вражды, предотвращения надвигавшейся войны, введение в Украине «системы советской власти»^[12].

Доводы и соображения в этом плане были сразу же отвергнуты большинством Директории и руководством основных украинских политических партий, после чего В. К. Винниченко весьма оперативно предложил «усовершенствованный» паллиативный вариант – идею формирования в Украине республики трудового народа, политическим и государственным фундаментом которой явились бы трудовые Советы («Рады»), а венчал конструкцию политической системы Трудовой Конгресс Украины^[13].

Трудовые Советы, сформированные не по классовому принципу, – в их выборах имели бы право принимать участие все, не эксплуатирующие чужого труда, – по расчету В. К. Винниченко, больше бы отвечали социальной структуре украинской нации, ее крестьянскому характеру, и, одновременно, были достаточно близкими российским, точнее – большевистским Советам. Глава Директории говорил даже о родстве двух «диктатур» – диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства в РСФСР и диктатуры трудового народа в УНР^[14].

Однако, в данном случае, очевидно, не столь важно выяснение степени тождества или различия между Советами рабочих, крестьянских, красноармейских депутатов и трудовых Советов (Рад). Важно понять, что таким образом глава Директории, соображения и предложения которого были официально поддержаны руководящими органами украинских партий и правительством, оформлены соответствующими решениями в качестве государственного курса, стремился доказать, что реализацией его плана противоречия между Украиной и Россией снимаются, по крайней мере, утрачивают если не принципиальный характер, то, уж, во всяком случае, антагонистическую остроту, что, при доброй воле, можно не только надеяться на мирную разрядку конфликтной ситуации, но и достичь заключения межгосударственного союза (федерации) для осуществления общих целей.

Нужно учитывать, что к такому варианту развития отношений проявляло интерес большевистское руководство Советской России, вокруг которой с начала 1919 г. затягивалось кольцо фронтов, и разорвать их прочную цепь хотя бы в одном звене – означало облегчить общее положение республики.

Казалось бы, намечалась вполне привлекательная перспектива. Демократически-революционный курс был зафиксирован в Декларации Директории от 26 декабря 1918 г. Была провозглашена идея создания Республики Трудового Народа, начата подготовка к первому кардинальному шагу на пути ее реализации – Трудовому конгрессу Украины.

Однако внутри самой Директории наметились весьма существенные расхождения. Не обладая данными серьезного теоретического аналитика, С. В. Петлюра не мог ничего публично возразить В. К. Винниченко, на официальных собраниях вынужден был соглашаться с общим мнением. Но в душе он вынашивал иные планы, обусловленные совершенно иной оценкой ситуации и гипотетическими вариантами ее развития. Главный атаман войск УНР считал и, очевидно, отчасти небезосновательно, что вопрос будущего Украины должен решаться на полях военных сражений.

Однако предложить широким слоям населения привлекательную мобилизующую программу преобразований лидеры Украинской революции не смогли. Общественная инициатива все более переходила к Временному рабоче-крестьянскому правительству Украины, созданному через неделю после образования Директории – 20 ноября 1918 г. Возрождая с помощью РСФСР советскую власть в Украине, оно распространяло свое влияние, направляло военные действия против Киева, координировало их с восстаниями против Директории, которые, в свою очередь, приобрели немалые масштабы (об этом детально речь пойдет в специальном сюжете).

Теряя поддержку украинских масс, политическое руководство УНР было вынуждено все более полагаться на внешние факторы, старалось любой ценой привлечь их для удержания своей власти. Разновекторность же усилий, достигая антагонистических границ, не могла не повлиять фатально на судьбу этой власти, в конце концов, всей государственной организации.

Глава Директории В. К. Винниченко и Глава Совета Народных Министров В. М. Чеховский, эволюционировавшие влево и стремившиеся реализовать «трудовой принцип» (для них это было искренним проявлением верности интересам трудового народа, возрождаемой нации, Украинской революции), продолжительное время надеялись на соглашение с большевиками, советской властью. Хотя военные действия приобрели достаточно осязаемые очертания уже на рубеже 1918 и 1919 гг., Директория старалась разрешить кризис власти прежде всего дипломатическими средствами.

31 декабря 1918 г., а дальше – 2 и 4 января 1919 г. одна за другой в Москву летят радиотелеграммы с требованиями немедленно прекратить силовые акции, вывести российские войска с украинских территорий. Совнарком РСФСР выдержал дипломатическую паузу и впервые ответил на претензии уже тогда, когда Харьков был советским, а восстания против Директории охватывали с каждым часом все более новые районы.

6 января 1919 г. нарком иностранных дел Г. В. Чичерин направил ноту главе украинского правительства В. М. Чеховскому. «Ваши радиотелеграммы от 31 декабря и от 2 и 4 января мы получили, – сообщалось в ноте. – Прежде всего мы вынуждены объяснить Вам, что имеющиеся в Вашем распоряжении сведения, не соответствуют действительности. Перечисленные Вами военные части Советской России на Украину не движутся и даже не стоят около ее границ. Никакого войска Российской Социалистической Советской Республики в Украине нет. Военные акция в Украине в этот момент ведутся между войсками Директории и войсками Украинского Советского Правительства, которое является целиком независимым. Между Украиной и Советской Россией теперь нет никаких вооруженных столкновений»^[15].

Российский дипломат отклонил обвинения в прямой причастности РСФСР к военным действиям в Украине и ловко перевел сущность разговора в плоскость социального конфликта, который возник в регионе вследствие антинародных действий руководства УНР. Перечисляя репрессивные акции властей, прежде всего, военной, осуществляемые именем Директории (разгон Харьковского Совета, запрет собраний и митингов, как в Харькове, так и в других местах; разгоны съездов крестьянских Советов Харьковщины; арест харьковских забастовщиков, в частности комитета железнодорожников; приказ атамана Харьковской губернии под угрозой расстрела выдать за двадцать четыре часа руководителей забастовки; его же телеграмма командованию флота Антанты с заявлением, что Директория поставила перед собой цель борьбы против большевиков; изданные в Киеве приказы Директории относительно запрета всякой агитации, идущей вразрез с ее политикой и т. п.), Г. В. Чичерин квалифицировал их основной причиной выступлений трудящихся масс Украины против национальной власти и делал ударение на естественном стремлении народа к восстановлению власти Советов: «Выдвинутое в Ваших телеграммах пожелание найти мирное решение может относиться только к конфликту между Директорией и трудовыми массами Украины, стремящимися к введению советского строя. Это есть та самая борьба трудового народа за свое полное освобождение, ведущаяся в Литве, Эстонии, Польше и Беларуси против классов эксплуататоров и угнетателей, как собственных, так и чужеземных и против всех их прислужников. Движение украинских рабочих и крестьянских масс, которое имеет целью установление Советов на украинской территории, без сомнения и в дальнейшем будет выливаться в форму вооруженной борьбы, пока Директория будет использовать относительно Советов современную тактику насильственного подавления»^[16].

Не оставляя сомнений в симпатиях приверженцам советской власти, Г. В. Чичерин вместе с тем выдвигал обвинения Директории за обращения к Антанте о помощи в борьбе с Советской Россией, которая, по их словам, старается уничтожить национальную и государственную самостоятельность Украины. Концовка же телеграммы больше напоминала ультимативные условия, при которых можно было рассчитывать на подход к дипломатическому разрешению разногласий: «Мы ждем, – заявлял российский нарком, – чтобы наперед убедиться, что Директория прекратила борьбу против трудящихся масс Украины и решила охранять ее волю против угрожающего ей наступления англо-французского и американского империализма.

При этих условиях мы с готовностью примем в Москве Вашего представителя»^[17].

Содержание и тон российской ноты вызвали негодование у руководителей УНР. 9 января 1919 г. в Москву был направлен ответ, который подписали все члены Директории и глава правительства В. М. Чеховский (правда, в документе он обозначен лишь как министр иностранных дел). В украинской ноте, прежде всего, опровергались утверждения российской стороны о невмешательстве во внутренние дела Украины и отсутствие на территории последней вооруженных сил РСФСР. «Утверждения комиссара иностранных дел, будто бы на территорию Украины российские войска не вступают, по проверенным сведениям, являются или умышленным извращением правды, или же полнейшей неосведомленностью, – заявляли лидеры УНР. – В районе Харькова действуют регулярные войска российской армии. Состоят они преимущественно из Китайцев, Латышей, Мадьяр и отчасти Русских. Отсюда и второе утверждение комиссара дел заграничных, якобы это войско состоит из Украинцев, явно не соответствует действительности. Это китайско-латышское войско, проходя по территории Украинской Республики, опустошает села, грабит у крестьян и всего населения все их имущество, складывает на телеги, грузит на захваченные поезда и отправляет в Россию. Представителей украинской народной власти крестьян, рабочих и интеллигенции Латыши и Китайцы расстреливают без всякого суда, подвергая перед тем их зверским истязаниям, и продвигаются в границах Украинской Республики, посягая на жизнь и имущество рабочих и крестьян Украины. Учитывая вышесказанное, латышско-китайское войско содержится и формируется на средства Российского Правительства, а с другой стороны, учитывая то, что комиссар дел заграничных Российской Республики, уклоняясь от прямого ответа на поставленный ему Правительством Украины вопрос о целях наступления на Украину, которое ведет российское войско, Директория Украинской Народной Республики в последний раз запрашивает правительство Российской Республики, что должно означать это наступление российского войска и его поведение на территории Украины, как на завоеванной земле»^[18].

Асимметрия утверждений в дипломатических документах – вещь распространенная. В данном случае, как российская, так и украинская стороны лишний раз это с блеском демонстрировали. При этом, кроме сугубо дипломатических целей (т. е. сути дела), документы обеих сторон несли очевидную идейно-пропагандистскую нагрузку. Последний компонент нередко превышал границы разумного, что, впрочем, не приближало стороны к разрешению проблем, а переводило отношения в плоскость шумных, но вовсе неконструктивных дискуссий, банальных ссор. Так, чрезмерная апелляция к фактору «наемных латышей и китайцев» (даже к самим словам) вызывала иронию, однако в пылу полемики руководство Украинской революции этого совсем не учитывало. Авторы ноты опровергали очевидные, хорошо известные факты повсеместной борьбы трудящихся за власть Советов, и безапелляционно заявляли: «Директория ясно видит цель Правительства Народных Комиссаров: ему необходимо с помощью «большевистских Советов» захватить богатую хлебом, углем и другими продуктами Украину, а также сделать ее своей колонией, которой она была почти три столетия под властью российских империалистов. Потому-то власть в Украине в руках местного, украинского народа, главным образом крестьянства, является препятствием для империалистических целей Российского Советского Правительства и потому это правительство уже заранее не признает Конгресса Трудового Народа Украины, подвергает его насмешкам и считает причиной, оправдывающей наступление на Украину.

Директория Украинской Народной Республики доводит до сведения всего трудового народа Украины и всего мира, с какой целью нанятые советские Китайцы и Латыши идут на Украину, и повторяет, что трудовой украинский народ не позволит насиловать свою волю – нанятым Латышам и Китайцам он противопоставит свою силу и до последней капли крови будет бороться против насилия за право распоряжаться своей судьбой»^[19].

Подчеркнув несколько раз стремления руководства УНР к мирному сосуществованию с соседями, украинская нота предлагала правительству РСФСР в течение 48 часов ответить на вопросы:

«1. Согласно ли правительство Российской Республики прекратить военные операции против Украинской Республики и ее трудового народа?

2. Если согласно, то обязуется ли немедленно вывести свои войска из территории Украины?»^[20]

При условии выполнения выдвинутых требований Директория выражала готовность к вступлению в переговорный процесс и восстановлению товарообмена. Несогласие же советской стороны, или отсутствие ответа до 24 часа 11 января 1919 г. расценивалась бы как объявление войны РСФСР Украинской Народной Республике.

Даже тех исследователей, которые безоговорочно находятся на стороне Директории, смущают явные несовершенства ее дипломатических документов. Впрочем, часть из них, в частности М. И. Стахив, считают, что на содержание и характер («редакцию») нот влияла позиция В. К. Винниченко и В. М. Чеховского^[21].

Официальная же Москва считала нужным продолжить игру-дискуссию. В направленном в Киев ответе почти словами предыдущего документа доказывалось, что утверждения Директории, в частности о латышах, китайцах, венграх – это сплошные россказни, частично заимствованные из арсенала империалистической, антисоветской пропаганды. Опровергалось и положение украинской стороны о том, что за советскую власть выступает лишь русифицированный пролетариат промышленных центров («пришельцы» – большевистские агенты Москвы, огромное меньшинство народа). Г. В. Чичерин перечислял многочисленные восстания крестьянства во всех губерниях и убеждал, что ответственность за Гражданскую войну в Украине несет Директория с ее антинародной политикой. Отбрасывались как безосновательные попытки руководства УНР представить Гражданскую войну войной между Украиной и советской Россией^[22].

Вместе с тем, нота наркома иностранных дел РСФСР заканчивалась предложением: «Исходя из проявленного Директорией желания разрешить все противоречивые вопросы путем официальных и межпартийных переговоров, мы предлагаем Вашим делегатам прибыть в Москву. Несмотря на то, что Вашей последней телеграммой вместо того, чтобы идти навстречу нашему предложению, Вы грозите нам объявлением войны, мы придерживаемся нашего предложения, имеющего целью устранение столкновения между Советской Россией и Украиной. Подходящим местом для переговоров мы считаем Москву, откуда Ваши делегации, пользуясь обычной неприкосновенностью и экстерриториальностью, будут иметь возможность сноситься по прямому проводу с Директорией»^[23].

Поведение Совнаркома РСФСР немало украинских исследователей склонны квалифицировать как крайне неискреннее, как стремление затягивать по возможности дольше обмен подобного рода «пустыми» нотами с показной готовностью исчерпать конфликт мирными средствами, а на самом деле использовать дипломатические акции для прикрытия продолжения военных действий, складывавшихся однозначно благоприятно в пользу Советской России и ее союзников внутри Украины^[24].

Думается, это не совсем так.

Взглянем, во-первых, на оперативность, с которой внешнеполитическое ведомство РСФСР реагировало на все обращения руководства УНР. Во-вторых, дипломатическую риторику пронизывало стремление добиться от Директории легитимизации КП(б)У и вхождения ее в правительственную коалицию. Это был бы наиболее безболезненный, «менее затратный» шаг к восстановлению в Украине власти Советов. Помимо всего прочего, это бы разрешило использовать ограниченные вооруженные силы РСФСР, попадавшей во все более тесное кольцо фронтов, на критических направлениях. В-третьих, советская сторона стремилась любой ценой найти в правительстве УНР если не союзника в борьбе с объявленным походом Антанты против большевистской России, то хотя бы попробовать воспрепятствовать вероятному альянсу между интервентами и Директорией.

Что же касается последней, то здесь еще раз следует сделать ударение на определенных моментах, которые, по крайней мере для части высшего государственного органа, имели принципиальное значение. Речь о сущностных ориентациях В. К. Винниченко – Главы Директории и В. М. Чеховского – главы Рады Народных Министров.

В. К. Винниченко, судя по всему (особенно убедительны здесь дневниковые записи), с огромной ответственностью анализировал обострение нового кризиса в украинско-российских отношениях и болезненно искал пути предотвращения катастрофы по образцу годичной давности. А что к тому идет – он осознавал все более остро и наглядно. Присовокуплялся и еще один достаточно важный момент. Под влиянием поражений Центральной Рады, испытаний нации гетманщиной и тяготения масс к большевистским лозунгам В. К. Винниченко в те дни ускорил свою мировоззренческую эволюцию влево. Для него трудовой принцип оставался если и не тождественным, то близким к советскому принципу, во всяком случае, не был враждебным ему. К тому же для него переговоры с Россией были не соломинкой, за которую хватается утопающий, а принципиальной линией на единение нарождаемой народной власти (пусть в чем-то в отличных конкретных воплощениях) против сил старого мира – против империализма^[25]. Далее он не просто готов был соглашаться на дипломатические варианты разрешения кризиса, а и сам как можно более стремился к этому.