Роберт Пенн Уоррен
Свои люди

– Твоя маленькая доверчивая идиотка, – сказала она и пошла следом за ним.

Когда негритянка появилась на тропинке, он сидел на веранде за пишущей машинкой, облокотившись на большой некрашеный стол. Она прошла прямо под ним, её тощие, кривые ноги равномерно ступали по бугристой земле, тело наклонилось вперед, а руки у груди будто сжимали невидимую муфту, но он сделал вид, что не заметил её. Жена вышла на веранду с сигаретой.

– Вон, идет, – сказала она.

– Я видел, – сказал он. – В новом жакете.

– Что мне ей сказать?

– Черт, да ведь это ты её сюда зазвала, не я.

– И что я ей скажу?

– Скажи, что она воришка и лгунья, но ты любишь её как сестру и хочешь, чтобы она вымыла посуду.

Захлопнувшись, калитка лязгнула старыми лемехами, которые служили ей противовесом. Негритянка остановилась и с немым вопросом глядела на веранду.

– Подойди сюда, Виола, – сказала с веранды женщина, и та медленно подошла.

Остановилась у крыльца, продолжая смотреть на неё безмолвно и вопросительно, по-прежнему сжимая у груди руки.

– Поднимись, Виола.

Негритянка поднялась на веранду.

– Доброе утро, мисс Аллен, – сказала она, рассеянно перебирая пальцами серый мех на открытом вороте.

– У тебя новый жакет, Виола.

– Да, мэм. – Она безвольно и вяло уронила руки.

– Красивый жакет, Виола.

– Мне тоже понравился, – сказала негритянка. – Я видела такой однажды из окна, на одной девушке, у неё было серое платье, и туфли серые, и жакет, и шляпка… все серое… – Она подняла светлое, медного оттенка лицо и уставилась на женщину желтоватыми, как у животного, глазами, и хотя не было в этих глазах глубины, во взгляде сквозила доброта и какая-то покорность.

Женщина встретилась с ней взглядом, поднесла к губам сигарету, без удовольствия затянулась и выдохнула дым прямо перед собой. Внезапно она отвела глаза и боком прислонилась к перилам веранды.

– Виола, – решительно начала она и запнулась. Резким, напряженным жестом отшвырнула горящую сигарету в сад, и там, среди юной травы и прошлогодних стеблей шалфея, от неё потянулся еле заметный дымок. Женщина обернулась к негритянке: – Виола, ты говорила, что жена Джейка брала с тебя девять долларов, пока нас не было.

– Да, мэм.

– Твои слова, верно?

– Да, мэм, мои.

– Джейк заходил, – сказала женщина, встретившись взглядом с кроткими желтыми глазами, – и говорил, что никаких девяти долларов они с тебя не берут.

В лице, в желтых глазах, не произошло никакой видимой перемены, сплошная апатия и покорность.

– Он говорил, что комната стоит тебе семьдесят пять центов в неделю, а когда ты у них ешь, ещё тридцать центов в день. Это верно?

– Да, мэм.

– «Дамэм»? – От негодования лицо женщины стало жестким и обиженным. – Ты мне солгала! Почему? Зачем?

– Это не была ложь, мисс Аллен.

– А что же это было, если не ложь? Ложь – это когда говорят неправду, – вдруг объяснила она спокойно. Потом резко, с укором бросила: – Ты солгала.

– Это не была ложь, мисс Аллен.

– Не перечь мне, Виола!

Мужчина громко отодвинул стул, поднялся, стукнувшись о стол, и ушел в дом.

– Ты солгала, – продолжала она сурово, – потому что хотела выманить у меня деньги. Три доллара. Чтобы купить жакет. Ты украла три доллара.

Негритянка принялась из стороны в сторону качать головой, не явно, а каким-то почти неприметным движением, как больное, обессиленное животное, которому досаждают мухи.

– Я никогда ничего не крала.

– А у меня украла, – сказала женщина, несколько утрачивая решимость и облокачиваясь на перила веранды. – После всего, что я для тебя сделала. Подарила столько нарядов. Это ведь мое платье на тебе. Хорошее платье.

– Да, мэм. – Она поглядела вниз, на зеленый шелк, спадающий складками с плоской груди, – платье было ей велико. – Я могу все вернуть.

– Не надо мне ничего возвращать. Мне надо, чтобы ты уяснила: к тебе со всей душой, а ты врешь и воруешь, вот и вся твоя благодарность за доброе отношение.

– Не вся, – сказала негритянка.

Женщина вынула из кармана новую сигарету и попыталась прикурить, тыкая ею в дрожащее пламя спички; спичка погасла. Она отняла от губ почерневшую сигарету, рука слегка подрагивала.

– Я не могу найти голубую кулинарную книгу, Виола, – сказала она. – Зайди в дом и разыщи её. – Теперь голос у неё был ровный и уверенный.

Негритянка прошла через веранду в дом, с какой-то болезненной осторожностью ступая по половицам кривыми ногами, так что пятки при каждом шаге выворачивались наружу. Женщина проводила её взглядом, потом зажгла сигарету и нервно, с усилием выдохнула дым.

Негритянка вернулась. Рука, державшая голубую книгу, повисла как плеть, будто груз был слишком велик для нее.

– Вот, – сказала она. – Лежала там, где я её оставила. На своем месте, – добавила она, и мелкие черты её лица сложились в подобие робкой, примирительной улыбки. Затем улыбка растаяла, и вернулось прежнее кроткое выражение.