Тэд Уильямс
Война Цветов

– Они не такие, как я, кем бы я себя ни считал – эльфом или смертным.

– Черту не так легко провести, Тео Вильмос, – я, помнится, уже говорил тебе об этом. Ты уже оказал мне помощь, в результате чего, хм, кто-то может погибнуть. Надеюсь, что невинные не пострадают, но война – это демон, заключенный в ларце: если ларец открыть, он летит, куда хочет.

Тео пришел в башню не для того, чтобы копаться в биографии Пуговицы – его слишком занимали собственные проблемы, – но гоблин, имевший какие-то свои виды, намеренно поставил его в весьма затруднительное положение. Опять недомолвки, опять пробелы. Он выпрямился и посмотрел гоблину в глаза, похожие на растопленное масло.

– Если ты спрашиваешь, хочу ли я вступить в ваши ряды, ответ будет тот же: «еще не решил». Я вам сочувствую, потому что пробыл здесь достаточно долго и понимаю, что без перемен не обойтись. И ваши враги – мои враги, так мне думается. Что еще ты хочешь от меня услышать? Мне по-прежнему нужна твоя помощь, и я тоже буду тебе помогать, если увижу в этом какой-то смысл.

– Ты не солдат, Тео Вильмос, это ясно, – весело покачал головой Пуговица. – Солдатам такая разборчивость непозволительна. Но у меня уже есть солдаты, которые делают, что им приказано, а если и думают, то потом. Ты – иная статья. Пока мы не узнаем, что нужно от тебя Чемерице с Дурманом, ты, пожалуй, вправе оговаривать условия.

– Кстати, об исполнении приказов. Что мы, собственно, делали в «Элизиуме» вместе со Стриди? Я видел на экране, то есть в зеркале, разрешение на въезд одного рабочего с одним домашним животным.

– Верно. Ты, Стриди Крапива, Кумбер Осока и Колышек – вы все отлично справились со своим делом.

– Но что это значит? Почему для тебя так важно получить разрешение на эльфа с домашним животным – если это, конечно, не великан верхом на динозавре?

– Динозавр? Ах да, я слышал об этих сказочных существах. – У гоблина вырвался тихий шипящий смешок. – Ты очень остроумен, Тео Вильмос. Это не совсем то, что я задумал, но моих планов тебе, наверное, лучше не знать – любого из нас могут схватить, а техники в доме Чемерицы славятся своим мастерством. Чего ты не знаешь, того и не скажешь, как бы тебе ни хотелось сказать.

– Но...

Гоблин посмотрел в сторону, и Тео увидел в дверях Караденуса Примулу, чье красивое лицо изображало маску терпеливого ожидания.

– Ты вернулся, товарищ? Садись с нами, я заварю еще чая.

Караденус сел, подогнув ноги, и почти дружески кивнул Тео, но говорить не спешил. Ни он, ни Пуговица не нарушали молчания, пока чайник подогревался на жаровне. «Может, они ждут, чтобы я ушел? – подумал Тео. – Может, я просто не знаю, как полагается себя вести в таких случаях?»

– Я... я вот еще о чем хотел поговорить. – «Господи, парень! Кочерыжку поймали и сделали наживкой для тебя, а ты мямлишь, точно хочешь узнать, хватит ли пончиков в буфете». – Это важно. По-настоящему важно.

Пуговица наклонил голову.

– Я слушаю, Тео Вильмос.

– Может быть, мне уйти? – спросил Караденус.

– Нет-нет! Я и твое мнение хотел бы услышать. – Тео хлебнул остывшего чая. – Но вас я тоже не хочу задерживать, если вам надо поговорить.

Примула слегка улыбнулся.

– Я действительно хотел бы передать кое-что Пуговице, и чем скорее, тем лучше. – Он вопросительно поднял бровь, и Пуговица кивнул. – Прекрасно. Эта вещь тяготит меня, хотя ее вес невелик. Мне чудилось, что все только на меня и смотрят. – Он сунул руку в карман своего длинного пальто.

– Трудно тебе пришлось?

– Не так трудно, как я ожидал, – даже странно. Приди я к себе домой, меня бы непременно арестовали, а в Музее Парламента меня никто не узнал. Мало того, я достал требуемое из витрины с помощью самых простейших чар. – Он достал что-то, завернутое в бархат или мех, и протянул Пуговице. – Думаю, это потому, что в отделе, посвященном Гоблинским войнам, посетителей теперь мало. В зале пусто, витрины пыльные.

Пуговица прижал сверток к груди, явно не спеша его разворачивать, и у Тео учащенно забилось сердце. Какое-нибудь легендарное гоблинское оружие? Для меча или топора оно недостаточно длинное – стало быть, священный кинжал или волшебная пистоль, способная убить Чемерицу на расстоянии мили.

Гоблин раскрыл черную обертку.

– Да это же палка, – выпалил Тео и тут же прикусил язык, боясь, что оскорбил гоблинскую святыню. Это в самом деле была палка, кусочек ветки длиной около восемнадцати дюймов, со снятой витками корой и какими-то знаками, которые Тео в отличие от букв эльфийского алфавита прочитать не сумел. Знаки врезали в белое дерево на местах, где коры не было, и намазали чем-то темным, чтобы сделать их видимыми.

– Она самая, – с намеком на улыбку подтвердил Пуговица. Глаза у него горели необычайно ярко. – От таких вот вещиц все и зависит. Может, сделать это прямо сейчас? – произнес он задумчиво, глядя на палочку. – Нет, пожалуй, еще не время. Тут, думаю, нужна публика. – Он снова завернул палочку и спрятал ее за пазуху. – Спасибо тебе, Караденус Примула. Ты, возможно, произвел в мире переворот – будем надеяться, что к лучшему.

Эльф торжественно склонил голову. Они оба помолчали, а затем, как по команде, взглянули на Тео.

Он все еще пытался осмыслить то, чему только что стал свидетелем – особенно ту торжественную атмосферу, которая сопровождала передачу из рук в руки кусочка дерева, – но он уже просидел у Пуговицы добрых пару часов, а к делу так и не приступил.

– Так я начну? – спросил он.

Гоблин кивнул и подлил ему горячего чая.

Пуговица уже знал почти все, что случилось с Тео после прибытия в Эльфландию, но Примуле многое не было известно. Поэтому Тео вкратце изложил недавние события, стараясь подчеркнуть, как много Кочерыжка для него сделала. После этого он перешел к передаче, которую увидел в зеркальниках на магазинной витрине, к Чемерице и склянке у него на столе.

– И не говорите мне, что это ловушка, – я и сам это знаю. Я не идиот, хотя до сих пор понять не могу, зачем я им сдался. – Он посмотрел на Пуговицу и Примулу с вызовом, точно ожидая каких-то возражений с их стороны. – Вы оба специалисты в вопросах чести и поэтому должны понимать, что я не могу просто так ее бросить, хотя они, конечно, только и ждут, чтобы я, как дурак, явился ее спасать.

Выслушав его, оба некоторое время молчали. Что они, интересно, делают, когда остаются вдвоем – говорят хоть что-то или просто сидят, как истуканы?

– Меня удивляет только, как мог Квиллиус Пижма на это пойти, – сказал наконец Примула. – Не потому, что я о нем высокого мнения – он никогда мне не нравился, – а потому, что у Чемерицы нашлось, чем его подкупить.

– Возможно, речь шла о его жизни, – предположил Пуговица.

– Возможно. – Примула проделал свойственное Цветам волнообразное движение – так могла бы пожимать плечами змея, будь у нее плечи. – Но на вопрос мастера Вильмоса мы так и не ответили.

– Знаешь, Тео Вильмос, – если бы мы все, сколько нас есть в этом лагере, взяли в руки оружие и двинулись на дом Чемерицы, этого все равно было бы недостаточно. Цирус Жонкиль – ты, кажется, его знаешь – организует сопротивление по линии цветочных домов, есть и другие помимо него, но даже объединившись, мы будем значительно уступать Чемерице с его союзниками. В нужное время мы все-таки надеемся взять этот мрачный оплот, но я не могу тебе сказать, когда придет это время и доживет ли до него твоя летуница. Не жди от меня какой-то действенной помощи. Мы; не можем менять свои планы и рисковать ими ради кого-то одного, особенно в текущий – переломный – момент.

– Мне все равно, – сказал Тео и понял, что это по-своему правда. – То есть не совсем все равно, умирать-то мне неохота. Но без помощи ее бросить я тоже не могу, так что лучше об этом не задумываться. Подскажите мне наилучший способ избежать поимки – ну, хотя бы такой, который обеспечивает один шанс из ста.

– Нам надо подумать, Тео Вильмос, – мягко промолвил Пуговица. – Ты затратил порядочно времени, рассказывая нам о своей беде, дай и нам немного.

Наряду с разочарованием Тео испытал и облегчение. Хорошо уже то, что они сразу не списали Кочерыжку в расход и не посоветовали ему выкинуть ее из головы. Однако серьезность, с которой они подошли к этому вопросу, давала также понять, что выбора у него в общем-то нет и что придется ему от слов переходить к действиям. Придется рискнуть жизнью, чтобы освободить друга – и, возможно, потерять ее. От мысли о том, против чего он собирается выступить, мошонка у него сжималась до размеров ореха. Понятно теперь, почему в армии на задание посылают не одного солдата, а целый отряд: когда вокруг народ, бежать стыдно. Особенно полезен бывает сержант с пистолетом.

– А как насчет того, кто живет у воды? – произнес вдруг Примула. – Вы знаете, о ком я. О старике...

Пока Тео прикидывал, каким же древним надо быть, чтобы эльф назвал тебя стариком, Пуговица оживился:

– Тот, кого именуют Устранителем Неудобных Препятствий? Хем. Он не подавал никаких признаков того, что сочувствует нашему делу. Скорее наоборот.

– Да, но ведь он работает за плату – особенно в последние годы, если верить слухам, причем плату берет чаще услугами, чем золотом. – Примула нахмурился, что мало отразилось на его гладком лбу. – Идея не из приятных, я знаю, но раз мы больше ничего придумать не можем...

– Постойте. Что это за Устранитель такой? Имечко как из репертуара «Блэк Сэббат». – Недоумевающие взгляды собеседников Тео проигнорировал. – Расскажите, что вам о нем известно. Я тоже хочу поучаствовать в разговоре, ведь это моя задница выдвигается на передовую.

– Как образно выражаются в мире смертных, – заметил Примула. – Но вы, конечно же, правы. Я расскажу то, что знаю сам, а Пуговица добавит то, что я упустил.

– Никогда не просите гоблина заполнять пробелы, – возразил Пуговица. – Это противоречит нашей натуре.

Примула, как показалось Тео, с удовольствием оценил бы шутку, но юмор, видимо, в его программное обеспечение не входил.

– Да-да... Предупреждаю, что все мои сведения получены из вторых и даже третьих рук. Устранитель очень стар – никто не помнит времени, когда его еще не было, и в мои детские годы няньки грозили, что он заберет нас, если мы будем вести себя плохо. Говорят, что с виду он страшен.

В мире, где обитают огры и тролли, это что-нибудь да значит, подумал Тео.

Но чем он, собственно, занимается?

– Только тем, что устраивает его самого, и для тех, кто способен ему заплатить. За свои долгие века он овладел тайнами, известными ему одному. Говорят, что для многих лордов, считавших свою защиту безупречной, ужасное лицо Устранителя стало последним, что они видели в жизни. Впрочем, это не единственные препятствия, которые он устраняет. Он, как я уже говорил, владеет науками всякого рода. Я не сомневаюсь, что многие реалии нашего общества, ныне принимаемые нами как должное, начинались с пометок в его блокноте.

– Частично колдун, частично наемный киллер – так, что ли?

– Скажу в его пользу вот что: я никогда не слышал, чтобы он убивал невинных, – хотя это ничего не доказывает. Никто не гарантирует, что все истории о нем правдивы, и большинство их, несомненно, остается нерассказанными. Вы согласны со мной? – спросил эльф у Пуговицы.

Гоблин медленно кивнул.

– Ты знаешь больше, чем я, – с моим народом, насколько я знаю, он дела никогда не имел. Его могущество велико, и верен он только договорам, которые заключает, – так говорят. Вот, пожалуй, и все, что о нем известно.

– И как я, по-вашему, уговорю такого субъекта сделать что-нибудь для меня? – удивился Тео. – Если даже допустить, что он может провести меня в дом Чемерицы.

– Возможно, он просто освободит твоего друга, и тебе не придется рисковать собой, – сказал Пуговица. – Мне думается, это был бы наилучший выход.

– Еще бы, я ведь не герой. Но с чего он стал бы мне помогать?

Гоблин сцепил свои длинные пальцы, клацнув когтями.

– Такие, как ты, не на каждом шагу встречаются, Тео Вильмос. Тебя окружает тайна. Возможно, то, что ты знаешь, поможет тебе купить помощь Устранителя.

– А может, он просто треснет меня по башке, позвонит Чемерице и получит с него денежки. Хотя риска здесь, пожалуй, все-таки меньше, чем пытаться проехать к Чемерице в фургончике с постельным бельем. – Тео говорил это с легкостью, которой не чувствовал. Вот что, наверное, испытываешь, когда твой взвод с рассветом должен выступить на позиции. – Скажите адрес, и я пойду.

Пуговица предостерегающе поднял руку.

– Надеюсь, ты все-таки подготовишься, прежде чем отправляться туда. Да и в твоем рассказе есть кое-что не совсем для меня ясное.

– Прежде чем меня ухлопают – ты это хотел сказать?

Гоблин погладил свою мохнатую челюсть.

– Нам в этой жизни гарантировано только одно, Тео Вильмос: последний вздох.

Эта истина показалась Тео до того угнетающе верной, что ему захотелось покончить с собой прямо сейчас, чтобы не мучиться больше.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПРОПАВШИЙ

34
ИНТЕРЛЮДИЯ ПОД ЗВЕЗДАМИ ВАН ГОГА

– Никуда ты не пойдешь. Это моя проблема, и я справлюсь с ней сам.

Кумбер при всем своем раздражении говорил спокойно.

– Как же, справишься. Ты не герой, Тео. Я тоже не герой, но вдвоем мы авось составим одного лорда Розу.

– Я же не в бой иду, Кумбер. Я хочу всего лишь попросить о помощи.

– Ты идешь к Устранителю Неудобных Препятствий, одному из самых опасных созданий на свете. Ты даже не знаешь, как его найти, так ведь?

– Я записал, как. – Это, надо сознаться, звучало не очень-то героически. – Я знаю, тебе тоже нравится Кочерыжка, но ты ей ничем не обязан, не то что я. Она мне жизнь спасла.

– Я не собираюсь идти вместо тебя, Тео, – я хочу пойти с тобой, только и всего. Так будет надежнее, особенно если что-то получится не так, как задумано. Тем более ты не очень хорошо знаешь город. Я с тобой, и точка.

В палатку, приподняв клапан, заглянула Колика.

– Куда это вы собрались?

Тео, душа нараспашку, чуть было не сказал ей, но Кумбер сделал ему знак молчать.

– Так, никуда. Просто поспорили.

– А-а. – Колика угнездилась в углу. – Люблю, когда спорят. Может, и меня примете?

Следом вошел гоблин Колышек, тихий и темный, как дождевая тучка. Кивнув Тео и Кумберу, он уселся на своем спальнике.

– Классное представление ты устроил в «Элизиуме», – сказал ему Тео. – Можно было подумать, ты и впрямь загибаешься.

– Он и загибался, – весело заверила Колика. – Слишком много кругом народу с диагностическими чарами, вот и приходится отраву глотать. Главное, вовремя принять противоядие – так ведь, Кол?

Колышек, принявший мину игрока в покер, даже глазом на это не моргнул.

– Постойте, я что-то не ухватил, – сказал Тео. – Колышек взаправду принял яд, чтобы симулировать припадок?

– А куда денешься, – сказала пэкона. – Охрана в таких местах проходит элементарную лекарскую подготовку. У них есть чары, показывающие, можно своими силами обойтись или надо вызывать «скорую». Поэтому Колышек носит в одном кармане мешочек с железными опилками, а в другом – чары, чтобы поправить дело. Принимаешь первое, ждешь, когда тебя проймет, и пускаешь в ход второе. Здорово, правда?

– Да уж. Значит, вопли и судороги – это все натурально?

Колышек посмотрел на него непроницаемыми желтыми глазами.

– Да. – Он раскатал спальник и лег. – Я посплю, – сказал он, закрыл глаза и тут же выполнил свое намерение.

После минутного молчания Колика встала и выудила сигару из кармана красного комбинезона.

– Я вижу, вы, любовнички, вдвоем хотите побыть. Пойду пройдусь – может, перехвачу Стриди, как от Пуговицы пойдет, и поучу его пить. Вот и развлечемся. Того же и вам желаю, ребята. – Она сделала ручкой и вышла.

– Значит, Стриди сейчас у Пуговицы? – спросил Тео. – Я только оттуда, но его не видал.

– Раз мы договорились, что идем к Устранителю вместе, можно и о Стриди поговорить, – пожал плечами Кумбер. – Ты по-прежнему планируешь это на завтра?

– Наверное. Пуговица темнит, но я чувствую, что события скоро начнутся, так что надо быть наготове, если мы хотим попасть к Чемерице вовремя. – Тео потер лицо. При виде спящего Колышка ему тоже захотелось спать, да и время было довольно позднее. – Что он, по-твоему, замышляет Пуговица? Есть хоть какая-то надежда, что он одолеет Цветов?

– Не знаю, Тео. Он головастый, этот гоблин, да и Примула не дурак, хотя эти двое не во всем заодно. Раз они правда думают, что шанс есть, они должны знать что-то, чего мы не знаем. Ведь если даже они вооружат каждого взрослого в этом лагере, против парламентских войск им все равно не выстоять, а против драконов и подавно. Мне это дело представляется безнадежным, но знаешь, ведь гоблины в старину охотились на драконов. Может статься, что у него хватит твердости повторить этот фокус. – Особой убежденности в голосе Кумбера не замечалось.

– Эти драконы, похоже, всех застали врасплох. Нарцисс, помню, успел крикнуть, что это нечестно, что Чемерица нарушил правила...

– Драконы в Эльфландии были всегда, но самых больших перебили еще во времена древесных лордов, при жизни первого поколения эльфов. Все сошлись на том, что их надо истребить – слишком они были велики, слишком опасны и слишком умны. Выжили только мелкие, которые укрылись в пещерах, высоко в горах. Порой они таскали овец, но в основном питались падалью, и об их существовании не знал никто, кроме диких гоблинов. Однако во время последней Великанской войны всем стало ясно, что мы, если хотим победить, должны изобрести что-то новое. Тогда-то парламент и принял программу по разведению драконов. По этому поводу велись ожесточенные споры – ведь драконы в былые времена нас чуть со свету не сжили, и многим совсем не хотелось возвращать их назад. Все цветочные дома подписали соглашение о том, чтобы держать драконов под замком, выпускать только по единогласному распоряжению парламента и никогда, никогда не использовать их против эльфов.

– А Чемерица этот эдикт нарушил.

– Само собой, хотя он спешно собрал все нужные подписи, как только рассеялся дым. Законы диктуют победители, Тео. – В голосе Кумбера звучала горечь, которой Тео не слышал с самой ночи в клубе «Рождество». – Так всегда бывает. И они же пишут историю. Если все выйдет, как хотят они, Чемерица, Дурман и прочие гады станут героями, а Пуговица, Примула и мы с тобой – негодяями. В том случае, если про нас вообще вспомнят. Лет через пятьсот годовщина нашей казни, глядишь, будет отмечаться, как всенародный праздник.

– Спасибо, порадовал. Пятьсот лет, да? Чемерица будет еще как огурчик, при вашем-то долгожительстве. И попразднует.

– Он тогда будет очень стар – никто не живет вечно, мы просто держимся дольше, чем смертные, – но если его никто не прикончит, он, возможно, будет сидеть на Васильковой площади и смотреть, как сжигают наши чучела в пятисотый раз.

Колышек, по-видимому, крепко спал, но не издавал никаких звуков и ни разу не шевельнулся. Тео это нервировало.

– Ответь мне еще на один вопрос. Он, конечно, чисто гипотетический, ведь завтра меня вполне могут убить. Ты говоришь, что я тоже эльф. Значит, если я не сделаю какой-нибудь глупости и буду вести себя тихо, то могу прожить тысячу лет?

– Трудно сказать, – нахмурился Кумбер, – ведь никто не знает по-настоящему, как влияет на эльфа пребывание в мире смертных. Ты не совсем такой, как другие – я видел кое-какие физические различия, когда мы обследовали тебя в доме Нарцисса. Твои лицо и фигура огрубели, как у смертного. Извини, что я так выражаюсь – ты же понимаешь, что я имею в виду.

– На мужскую модель типа этих Цветочков я не похож, это факт.

– Но ты не так уж сильно отличаешься от них, поэтому судить трудно. Детей, насколько я помню, у тебя нет? Это очень важный фактор.

В памяти Тео ожила та ужасная ночь – Кэт в пропитанном кровью халате и вымотанный стажер «скорой помощи», устало произносящий привычный текст: «Выкидыш, разумеется. Это не должно повлиять на ее способность к зачатию, если вас это может утешить в такой момент».

– Нет, только при чем они тут, дети?

– Точно никто не знает. Когда мы доросли до настоящих исследовательских методов, то столкнулись с недостатком материала – смертные почти перестали переходить к нам, а мы к ним. Однако общепринятое мнение таково: подменыш – эльф, воспитанный смертными, – сохраняет большую часть своей эльфийской наследственности, знает он о ней или нет, пока сам не становится отцом или матерью в мире смертных. Когда это случается, наследственность, в чем бы она ни выражалась – в физических свойствах, в талантах или в тайном знании, – частично переходит к ребенку и уменьшается с каждым поколением. Так все по крайней мере думают – исследовать это, как я уже говорил, случая не представилось.

– Значит, у меня все-таки есть шанс дожить до тысячи лет, – вздохнул Тео. – Маленький такой шансик.

– В общем, да.

– Будет о чем пожалеть, когда меня начнут пытать, а потом убьют. Хоть отвлекусь.

– Интересно, воспитанники смертных все такие странные?

– Есть у вас выражение «смех сквозь слезы»? Хотя тут больше подходит другое: «смех сквозь спазмы кишечника». Чтобы не обделаться от ужаса.

* * *

В ту ночь он спал плохо по нескольким причинам. Ему почти сразу приснился один из худших его кошмаров, где он беспомощно барахтался в собственном украденном «я», одолеваемый страшной холодной чернотой. Это сменилось чередой менее пугающих эпизодов, но ощущение, что его мысли делит с ним кто-то чужой, осталось. Под конец он принес матери в больницу цветы и пытался сказать ей, что это он, ее Тео, что он все равно ее любит, родная она ему или нет, но она лежала в забытьи и не понимала его – только смотрела на цветы у своей кровати, как загипнотизированная.

Грустные сны он обычно не запоминал, только хорошие (где он встречался с женщиной, которую хотел в реальности, или выигрывал в лотерею) или уж очень страшные, которые в последнее время снились ему то и дело. Возможно, он не запомнил бы и этот, с отрешенным лицом матери и поникшими цветами на больничной тумбочке, если бы не проснулся в самой его середине. Разбудили его чьи-то руки: одна зажимала ему рот, другая держала за горло.

«Мертвяк! Он нашел меня!» Медленное сонное сердцебиение тут же перешло в дробь, точно сердечную педаль вдавили в пол. Тео попытался освободиться, и рука отпустила его горло, но другая зажала рот еще крепче. Он вцепился в эту руку и в торс, ожидая встретить гниющую плоть, но пришелец был совершенно свеж... и явно принадлежал к женскому полу.

– Тео, ш-ш-ш! Ты всех перебудишь!

– Поппи? – оторопел он. – Как ты здесь оказалась? И почему хочешь меня придушить?

– Ничего такого я не хочу, дурачина. Просто боялась, что ты закричишь.

– У тебя все в порядке, Тео Вильмос? – раздался голос Колышка, и Поппи испуганно ахнула. Гоблин, который вылез из спального мешка тихо, как кошка, схватил теперь ее и держал, будто клещами.

– Он... меня убьет! – сдавленно выговорила она.

– Не надо, Колышек. Это друг. Отпусти ее.

– Ты уверен?

– Да-да. Отпусти.

В следующий момент Поппи хлопнулась прямо ему на колени, повалив его на скомканное одеяло. Трое других обитателей палатки тоже заворочались, и Тео подтолкнул Поппи к выходу.

– Подожди меня снаружи.

– Тео? – сонно позвал Кумбер. – Ты чего?

– Все в порядке. Ко мне пришли, и Колышек проявил бдительность, но это ложная тревога. – При слабом лунном свете Тео видел желтые, устремленные на него глаза гоблина. Точно сам дьявол смотрит – но если бы вместо Поппи в палатку забрался кто-то другой, Тео был бы только благодарен ему за вмешательство. – Спасибо тебе, – сказал он.

Колышек кивнул, поморгал и снова залез в свой спальник. Тео отдышался немного – руки у него до сих пор тряслись – и вышел из палатки к Поппи.

Почти полная эльфийская луна огромной белой луковицей висела над горизонтом, затмевая даже пиротехнические сполохи звезд. Пуговицын мост при ее свете казался неким призрачным замком, вырастающим раз в столетие на какой-нибудь туманной шотландской пустоши.

Не успел Тео выпрямиться, Поппи обхватила его руками, поцеловала и отпрянула, глядя на него серьезными темными глазами.

– Я плохо сделала, что пришла, да? Я немного боялась застать тебя с другой женщиной.

Он, не видя в ее поступке ничего дурного, поцеловал ее в ответ и тоже отпрянул.

– А как ты меня нашла?

– Одна моя подруга работает в парламентском Бюро Зеркального Вещания. У нее роман с ее боссом, и она имеет доступ к разным скандальным записям. Она-то и проследила, откуда поступил звонок твоего друга.

– Но ты и так знала, что я живу в этом лагере.

– След вел не к лагерю, а к твоему другу. – Поппи показала палочку, которой пользовалась в качестве телефона, – та излучала слабый серебряный свет. – Видишь? Я зачаровала ее, и она показывает, как близко находится тот, кто звонил мне. Я надеялась, что если вы с ним не в одной палатке живете, он будет знать, где ты, но заодно нашла и тебя.

Тео встревожился – он снова недооценил эльфийскую технику.

– Но ведь это ужасно! Выходит, нас может выследить кто угодно?

– Разве ты звонил и другим девушкам? Если нет, то тебя должна волновать только я, а уж я-то тебя не выдам. – Она смотрела весело, но с оттенком подозрения. – Так как, были другие звонки?

– Нет, нет. Я вообще в первый раз попробовал. Но что, если твоя подруга в этом самом бюро...

– Да она и не вспомнит. Я ей сказала, что мне случайно позвонил парень с красивым голосом и я хочу на него посмотреть. Она так переживает из-за романа с боссом, что, наверное, забыла уже. Тебе легче?

– Вроде бы. Знаешь, это ведь я заставил Стриди позвонить, и случись с ним что-то из-за меня...

– Какой ты трепетный! – совсем развеселилась она. – Если ты эльф, то явно не из цветочного дома, раз все время беспокоишься за других. Даже сравнительно хорошие ребята вроде Ландера Наперстянки переступили бы через свою умирающую бабушку, чтобы пойти на вечеринку.

– Но ты-то не такая. – Хотя если вспомнить, как она отнеслась к смерти своего брата...

– Я не хочу быть такой, – посерьезнела она. – Иногда мне кажется, что я и правда не такая, а иногда – что я уже не смогу измениться, потому что выросла среди них. – Она продела руку под локоть Тео и повела его по тропинке к реке. – Мой отец и другие – я не говорю о Чемерицах, у них мозги набекрень, я о тех, кто считается нормальными Цветами, – вот, они ни о ком не трудятся думать, кроме себя. Раньше это и мне казалось нормальным, но я видела, что слуги, например, или дальние родственники могут быть и другими. Могут сделать что-то хорошее просто так, без причины. Могут быть добрыми ко мне, грустной маленькой девочке – и не потому, что им что-то нужно от моего отца. Одна из моих тетушек вообще его отругала однажды – сказала, что с детьми он обращается хуже, чем со слугами, а со слугами хуже, чем с собаками. Тогда я чуть ли не единственный раз увидела, как он удивился.

– Ух ты. А дальше что было?

– Он ее убил, – со злым смехом ответила Поппи. – Не напрямую, конечно, – но он разорил ее мужа и распространял о ней гнусные сплетни в нашем кругу. Детей ее выгнали из школы, муж от нее ушел, и она бросилась в Колодезь.

– В Колодезь?

– Покончила с собой, но в самом-то деле ее убил мой отец. Скажи она ему все это наедине, он и бровью бы не повел, только посмеялся бы над ее обличительным пылом, но она высказалась при других, при существах низшего порядка, которым надлежало ему поклоняться, и он ее погубил. Именно тогда я его и возненавидела. – Поппи остановилась. – Не хочу больше говорить об этом. Я знаю, ты собираешься спасать своего друга, и не хочу говорить о своем ужасном семействе, не зная, сколько времени у нас остается до того, как...

– До того, как убьют меня самого.

– Не смей говорить такие вещи! – Она схватилась за него, как утопающий, и Тео понял, каким образом спасатель так часто превращается в жертву. Напрасно он говорил так жалостливо, но в этот момент он разрывался между долгом и здравым смыслом, не зная, чему отдать предпочтение, – ни то, ни другое пока что не входило в жизненный мастер-план Тео Вильмоса.

– Я места себе не находила, когда ты ушел, – говорила Поппи, не отпуская его. – Так и чувствовала, что на уме у тебя какая-то геройская глупость.

– Да? В самом деле чувствовала?

– Да. Вид у тебя был решительный, как у актеров-зеркальщиков. Настоящий лорд Роза, когда он целует своих дочурок перед битвой с гоблинами, или Мемнон Ольха накануне Морозной войны.

Тео не находил в себе ни решимости, ни тем более геройства, но слова Поппи польстили ему. Может быть, все герои по существу трусы вроде него, но при этом делают свое дело. Если ты ничего не боишься и равнодушен к опасности, в чем же твое геройство? При всем при том он пока не был готов влиться в ряды смелых и решительных – на это потребовались бы годы работы над собой. Поэтому он занялся чем-то более срочным и намного более приятным.

Когда он прервал поцелуй, Поппи снова повела его к берегу. Луна светила так ярко, что от них падали тени.

– Куда это ты? – спросил он.

– Сейчас покажу. – Лагерь позади превратился в темную массу, освещенную несколькими кострами, луна садилась за горизонт, как проколотый шарик. Поппи, подобрав длинную юбку, села на влажную землю и сделала Тео знак присоединиться к ней. Поднялся ветер, и Тео опять пожалел, что отдал куртку троллю, какой бы разумной ни выглядела эта сделка.

Он тоже сел, и она взяла его лицо в свои прохладные ладони. Ее лицо, на котором опять появилась уже знакомая цветочная маска, показалось ему немного чужим.

– Я хочу, чтобы ты любил меня, Тео, – но только если ты сам этого хочешь.

– Я не знаю пока... мне не хотелось бы, чтобы ты...

– Я не об этом. Я хочу, чтобы твое тело любило меня, а сердце пусть само выбирает. Но не нужно становиться моим любовником просто потому, что ты жалеешь меня или хочешь загладить какие-то. свои оплошности.

Он взял ее за руку.

– Я не знаю, сколько от меня здесь присутствует, – но то, что есть, все твое.

– Хорошо. – Маска немного дрогнула. – Тогда поцелуй меня снова, и забудем на время об этих ужасах. Люби меня.

Он встал на колени, чтобы выполнить ее просьбу, и поежился.

– Тут так холодно. И все видно.

– У меня с собой павильон, – засмеялась она.

– Что-что?

– Вот смотри. – Она протянула ему квадрат размером с чайный пакетик. – Очень полезные чары. Ты не сочтешь меня очень уж гадкой, если я скажу, что купила их сегодня, собираясь тебя разыскать? – Она вскрыла квадратик, встала и блестящим порошком из горсти очертила широкий круг. Воздух над линией задрожал – это, возможно, был обман меркнущего лунного света, но Тео почему-то не верил, что это обман. Струящийся воздух побежал вверх и сомкнулся куполом футах в шести-семи над землей.