Уильям Мейкпис Теккерей
Базар житейской суеты. Часть 1

Такъ они бесѣдовали вдвоемъ, и взапуски другъ передъ другомъ строили на воздухѣ безчислеимые замки. Амелія украшала ихъ лиліями и ландышами, окружала поэтическими аллеями, живописными, журчащими ручьями и другими принадлежностями идилліи, между-тѣмъ, какъ воображеніе Джорджа обращалось около конюшень, псарень, погребовъ. Два часа пролетѣли незамѣтно, и такъ-какъ мистеру Осборну въ городѣ нельзя было пробыть больше одного дня, – что дѣлать? онъ заваленъ служебными дѣлами, – то поэтому онъ пригласилъ миссъ Эмми пообѣдать съ нимъ въ обществѣ ея будущихъ сестеръ. Приглашеніе принято съ искреннею радостію., и они немедленно пошли въ домъ его отца. Здѣсь мистеръ Осборнъ оставилъ свою невѣсту среди чернобровыхъ леди, а самъ немедленно отправился покончить дѣла, не терпѣвшія, къ несчастію, ни малѣйшей отсрочки. Амелія, на этотъ разъ, говорила безъ умолку, и, сверхъ ожиданія, обнаружила такое удивительное краснорѣчіе, что рѣшительно поставила въ туппкъ обѣихъ чернобровыхъ сестрицъ, и онѣ должны были подумать, что Джорджъ просто творитъ чудеса изъ этой глупенькой дѣвчонки.

Джорджъ, между-тѣмъ, завернулъ въ кандитерскую на Черин-Кроссѣ, и скушалъ пирожокъ; потомъ мимоходомъ забѣжалъ къ портному, и заказалъ отличную пару новѣйшаго фасона, наконецъ, мистеръ Джорджъ Осборнъ отправился въ трактиръ, и сыгралъ весьма счастливо одиннадцать партій на билльйярдѣ. Домой онъ воротился въ превеселомъ расположеніи духа, хотя немножко опоздалъ къ обѣду.

Но вовсе не въ духѣ былъ въ этотъ день старикъ Осборнъ. Когда этотъ джентльменъ воротился изъ Сити, дочки, по заведенному порядку, выбѣжали къ нему на встрѣчу вмѣстѣ съ перезрѣлою миссъ Виртъ, но тутъ же, съ нѣкоторымъ изумленіемъ, замѣтили по его физіономіи, что сердце подъ его огромнымъ бѣлымъ жилетомъ бьетъ какую-то безпокойную, зловѣщую тревогу. Онъ хмурился, пыхтѣлъ, моргалъ и страшно поводилъ своими чорными бровями. Когда Амелія выступила впередъ поздороваться съ отцомъ своего жениха, что всегда дѣлала она съ великимъ трепетомъ и страхомъ, старикъ Осборнъ промычалъ какъ медвѣдь, и немедленно спустилъ миньйатюрную ручку изъ своей огромной, шершавой лапы, не обнаруживъ ни малѣйшаго желанія пожать ее покрѣпче. Потомъ онъ взглянулъ угрюмо на свою старшую дочь, и взоръ его; повидимому, спрашивалъ:

– За какимъ дьяволомъ здѣсь эта дѣвчонка?

Дочка поняла безмолвный вопросъ, и поспѣшила отвѣчать:

– Джорджъ въ городѣ, папа; онъ пошолъ по дѣламъ къ своему начальнику, и скоро воротится домой къ обѣду.

– А! такъ онъ въ городѣ? Слоняется? Семеро одного не ждутъ, Джении.

Съ этими словами, достойный джелтльменъ погрузился въ кресла, и въ комнатѣ наступило страшное, торжественное молчаніе, прерываемое только безпокойнымъ боемъ французскихъ стѣнныхъ часовъ.

Когда колоколъ этого хронометра, увѣнчанного на верху веселой мѣдной группой, совершавшей жертвоприношеніе Ифигеніи, прогудѣлъ пять разъ на кладбищенскій манеръ, господинъ Осборнъ неистово дернулъ за сонетку своею правою рукою, и вслѣдъ за тѣмъ явился въ комнату буфетчикъ.

– Обѣдать! проревѣлъ мистеръ Осборнъ.

– Мистеръ Джорджъ еще не воротился, сударь, доложилъ буфстчикъ.

– А какая мнѣ нужда до твоего мистера Джорджа? Развѣ я не хозяинъ въ своемъ домѣ? Обѣдать!

И страшно мистеръ Осборнъ насупилъ свои чорныя брови. Амелія задрожала. Телеграфическое сообщеніе глазъ быстро пробѣжало между остальными тремя леди. Послушный колоколъ въ нижнихъ областяхъ зазвенѣлъ на веселый ладъ, возвѣщая наступленіе господского обѣда. Не говоря больше ни слова, глава семейства засунулъ свои руки въ карманы длинного пальто, и пошолъ въ столовую одинъ, грозно озираясь черезъ плечо на четырехъ изумленныхъ женщинъ.

– Что это значитъ, моя милая? спрашивали одна другую молодыя леди, продолжая слѣдовать въ почтительномъ отдаленіи за сердитымъ старикомъ.

– Я думаю, mesdames, фонды падаютъ на биржѣ, прошептала перезрѣлая весталка.

Эта догадка, сколько вѣроятная, столько же и остроумная, содѣйствовала нѣкоторымъ образомъ къ успокоенію женскихъ сердецъ, такъ-какъ для имхъ биржевые фонды не заключали, повидимому, особенной важности. Молча и притаивъ дыханіе, онѣ вошли въ столовую и заняли свои мѣста. Старимъ прочолъ обычную молитву. Серебрянные приборы загремѣли. Амелія затрепетала. Она сидѣла одна по другую сторону стола, ближе всѣхъ къ страшному Осборну, отъ которого только отдѣляло ее порожнее мѣсто, оставленное для Джорджа.

– Супъ! сказалъ мистеръ Осборнъ погребальнымъ тономъ, повертывая въ рукахъ разливательную ложку.

Угостивъ такимъ образомъ Амелію и прочихъ дамъ, онъ налилъ въ свою собственную тарелку, и безмолвно углубился въ созерцаніе супа.

– Принять тарелку у миссъ Седли! сказалъ онъ наконецъ. Она не можетъ кушать этого гадкого супа… не могу и я. Помои! Гикксъ, бери миску. Дженни, завтра поутру прогнать кухарку со двора.

Сдѣлавъ такое распоряженіе относительно кухарки, мистеръ Осборнъ сообщилъ нѣсколько характеристическихъ и сатирическихъ замѣчаній касательно рыбы, и пользуясь этимъ случаемъ, произнесъ энергическое проклятіе на рынокъ, гдѣ продается эта гадкая рыба. Потомъ онъ снова погрузился въ глубокое молчаніе созерцательного свойства, и проглотилъ, одинъ за другимъ, нѣсколько бокаловъ вина. Его физіономія сдѣлалась еще угрюмѣй и мрачнѣе. Все трепетало и безмолвствовало. Вдругъ, къ общему благополучію, раздавшійся звонокъ возвѣстилъ о прибытіи Джорджа. Джоржъ вошолъ.

«Ему никакъ нельзя было воротиться раньше. Начальникъ весьма долго разсуждалъ съ нимъ о служебныхъ дѣлахъ. Не нужно супа… и рыбы не нужно. Перекусить чего-нибудь… всѣмъ будетъ доволенъ. Превосходная бараннна… чудесный соусъ… все превосходно.»

Веселость Джорджа противорѣчила восхитительнымъ образомъ пасмурной суровости его отца. Онъ шумѣлъ и болталъ безъ умолка въ продолженіе всего обѣда, къ величайшему наслажденію всѣхъ особъ, и въ особенности одной дѣвицы, сидѣвшей подлѣ него.

Какъ-скоро молодая леди полакомилась апельсинчикомъ и рюмкою малаги, – что составляло обыкновенное заключеніе печальныхъ банкетовъ въ этомъ джентльменскомъ домѣ.-отецъ семейства подалъ знакъ вставать изъ-за стола, и всѣ онѣ удалились въ гостиную на верхъ. Амелія надѣялась, что и Джорджъ мемедленно присоединится къ нимъ. Немедленно она сѣла за старинный ройяль, и принялась, съ особеннымъ одушевленіенъ, играть его любимые вальсы; но эта маленькая хитрость, сверхъ всякого ожиданія, не сопровождалась вожделѣннымъ успѣхомъ. Джорджъ былъ глухъ къ своимъ любимымъ вальсамъ. Мелодическіе звуки становились слабѣе и слабѣе, одушевленіе пѣвицы замирало больше и больше, и, наконецъ, она совсѣмъ оставила неуклюжій инструментъ. Ея милыя подруги играли теперь самыя громкія и блистательныя пьесы изъ своего нового репертуара; но она уже не слыхала ничего, и сидѣла молча, погруженная въ свои мрачныя думы. Зловѣщее предчувствіе тяготило ея маленькое сердце. Старикъ Осборнъ, угрюмый и пасмурный всегда, былъ теперь особенно мраченъ и суровъ, и страшно смотрѣлъ на нее. Его глаза слѣдили за ней дико, когда она выходила изъ столовой. Боже мой! Чѣмъ-же она провинилась передъ отцомъ своего жениха? Когда принесли кофе, Амелія вздрогнула, какъ будто буфетчикъ, Гикксъ, предлагалъ ей чашу съ ядомъ. Бѣдами грозитъ будущность…

Какими же, позвольте спросить? О, женщины, женщины! Ничтожество вамъ имя. Какъ часто вы лелѣете въ своихъ душахъ какія-то грозныя предчувствія безъ всякой разумной причины и безъ малѣйшихъ основаній! Самыя безобразныя мысли становятся любимцами вашего сердца, и вы ласкаете ихъ нѣжно, какъ своихъ безобразныхъ дѣтищъ. О, женщины, женщины!

Угрюмая физіономія отца произвела также весьма невыгодное впечатлѣніе на сердце сына. Джорджу нужны были деньги до зарѣза, а какъ прикажете ихъ просить, когда старшина смотритъ такимъ бирюкомъ? Нехорошо, даже очень нехорошо. Не перегодить ли? Невозможно; онъ еще наканунѣ профинтился въ-пухъ, и теперь на душѣ его карточный должишко.

Надо попробовать. Джорджъ началъ прославлять ароматическій запахъ и чудный вкусъ родительскихъ винъ; это было наилучшимъ средствомъ развязать языкъ угрюмому старику.

– Превосходная мадера! Признаться, такой мы не пивали и въ Калькуттѣ. Намеднись я отослалъ изъ вашего погреба три бутылки полковнику Гевитопу; онъ говоритъ, что такого вина не сыскать въ цѣлой Англіи.

– Право? Онъ сказалъ это?

– Честное слово.

– Мудреного тутъ нѣтъ ничего; это почтенная, старая мадера.

– Сколько она вамъ стоитъ?

– Восемь шиллинговъ бутылка.

– Это еще не дорого, если взять въ расчетъ…

– Конечно недорого, нечего тутъ брать и въ расчетъ.

– А знаете ли, что, папа? сказалъ Джорджъ веселымъ тономъ. Не хотите ли взять по шести гиней за дюжину бутылокъ? Я бы вамъ нашолъ покупщика.

– Какого?

– Это, скажу я вамъ, величайшій изъ людей во всѣхъ трехъ королевствахъ.

– Пожалуй, я продамъ, сказалъ отецъ. Кто жь это?

– Когда генералъ Дагилетъ былъ въ Четемѣ, Гевитопъ сочинилъ для него великолѣпный завтракъ, и угостилъ его вашей мадерой. Генералу такъ понравилось винцо, что онъ тутъ же полюбопытствовалъ развѣдать, гдѣ, какъ и почему… ну, сами знаете.

– Да, это демонское винцо, произнесъ отецъ, и вслѣдъ затѣмъ жолтое лицо его просіяло лучезарнымъ блескомъ.

Пользуясь своимъ выгоднымъ положеніемъ. Джорджъ сообщилъ нѣсколько пріятныхъ замѣчаній на счетъ великолѣпной мебели въ родительскомъ домѣ, и распространился преимущественно о зеркалахъ; но уже отецъ не слушалъ, и погрузился въ торжественную задумчивость, которая, однакожь, на этотъ разъ. не заключала въ себѣ ниакихъ зловѣщихъ признаковъ. Вдругъ онъ дернулъ за сонетку, и приказалъ вошедшему слугѣ принести кларета.

– Теперь ты увидишь, Джорджъ, каковъ кларетъ въ моемъ погребѣ, и когда мы станемъ пить, я долженъ буду объяснить тебѣ дѣльцо, которое у меня давненько на умѣ.

Амелія слышала, какъ раздался звонокъ изъ столовой, и сердце ея забило сильнуютревогу. Не къ добру этотъ звонокъ; право, не къ добру. Что станете дѣлать съ этими созданіями, у которыхъ все, при извѣстныхъ обстоятельствахъ, ведетъ къ добру или худу?

– Мнѣ нужно знать, Джорджъ, началъ отецъ, недленно выпивая свой первый стаканъ, мнѣ нужно знать, любезный, какъ тамъ у тебя, далеко ли… зашли дѣла… съ этой дѣвчонкой, что теперь бренчитъ наверху… понимаешь?

– Вамъ это не трудно, сэръ, видѣть своими глазами, сказалъ Джорджъ съ самодовольной улыбкой. Дѣла ведутся начистую; это и слѣпой увидитъ. Какой превосходный кларетъ!

– Начистую! Что ты подъ этимъ разумѣешь?

– Зачѣмъ же тутъ требовать дальнѣйшихъ объясненій? Вещи сами по себѣ ясны, какъ день. Я скромный джентльменъ, это вы знаете. Я… я… вы видите, я совсѣмъ не созданъ для того, чтобъ тиранить женскія сердца; но эта дѣвушка, сказать по совѣсти, смертельно влюблена въ меня. Этого только слѣпой не видитъ.

– А ты самъ… влюбленъ?

– Кчему вы объ этомъ меня спрашиваете? Вы приказываете мнѣ жениться, и мой долгъ повиноваться вамъ безпрекословно. Отцы наши вѣдь давно устроили этотъ бракъ, а я – добрый сынъ.

– Да, ты добрый малый. Я слышалъ кое-что о твоихъ связяхъ съ лордомъ Тарквиномъ, капитаномъ Кроли и съ этимъ мистеромъ Десисомъ. Берегитесь, сэръ, берегитесь.

Произнося эти аристократическія имена, старикъ дѣлалъ выразительное удареніе на каждомъ словѣ. Джорджъ струхнулъ не на шутку, воображая, что отецъ его провѣдалъ какъ-нибудь о его страстишкѣ играть въ карты и кутить съ упоминутыми джентльменами; но старый негоціантъ успокоилъ его совершеннѣйшимъ образомъ, когда вслѣдъ за тѣмъ прибавилъ съ просіявшимъ лицомъ:

– Ну, да, конечно, молодые люди всегда будутъ и должны быть молодыми людьми, и я не скрою, мнѣ весьма пріятно, Джорджъ, что ты стараешься жить въ лучшемъ кругу… между знатными особами… и я надѣюсь, Джорджъ, ты станешь и впередъ распространять этотъ благороднѣйшій кругъ дѣятельности… сколько позволяютъ средства твоего отца…

– Благодарю васъ, сэръ, сказалъ Джорджъ, смѣкнувъ разомъ истинный образъ мыслей своего почтенного родителя, ваша правда: безъ средствъ тутъ ничего нельзя сдѣлать, а мой кошелекъ… видите ли?

Здѣсь онъ вынулъ на показъ шолковый кошелекъ, связанный руками миссъ Амеліи; въ кошелькѣ было весьма небольшое количество мелкого серебра.

– Въ деньгахъ, смѣю сказать, у тебя не будетъ недостатка. Сынъ британского негоціанта можетъ и долженъ вести себя какъ порядочный джентльменъ высшаго калибра. Я не скряга, сэръ. и мои гинеи не хуже аристократическихъ векселей. Заверни завтра въ Сити, къ мистеру Чопперу и онъ передастъ тебѣ, что нужно. Я не постою изъ-за гиней, и касса моя къ твоимъ услугамъ, какъ-скоро я знаю, что ты въ обществѣ порядочгыхъ людей. Высшій кругъ долженъ быть постоянной сферой твоей дѣятельности, я этого требую и желаю, потому-что знаю – высшій кругъ полезенъ для моего сына. Я не гордъ… да, совсѣмъ не гордъ. Я имѣлъ несчастье родиться въ низшемъ кругу; но ты, Джорджъ, совсѣмъ другая статья; ты уйдешь далеко, потому-что у тебя огромныя выгоды рередо мной. Пользуйся своими обстоятельствами, и шагай впередъ безъ страха. Ищи себѣ друзей и знакомыхъ на высшихъ ступеняхъ англійской аристократіи. Есть тамъ достойнѣйшіе молодые люди, у которыхъ ты можешь поучиться уму-разуму. Твои гинеи стоятъ ихъ долларовъ. Что жь касается до этой розовой шляпёнки…

Здѣсь старикъ Осборнъ нахмурилъ брови, и свирѣпо указалъ на потолокъ.

– Что жъ касается до этой розовой шляпёнки… понимаешь?.. ну, молодые люди всегда были и должны быть молодыми людьми. Одного только избѣгай, мой другъ – въ карты не играй. Если же, сверхъ чаянія, дойдетъ до моего слуха, что ты соришь деньжонки за игорнымъ столомъ, то ужь не прогнѣвайея: съ той поры ты не получишь изъ моей кассы ни одного шиллинга.

– О, это само-собою разумѣется! сказалъ Джорджъ, можете быть спокойны, сэръ; я ненавижу карты.

– Хорошо, хорошо. Возвратимся теперь къ Амеліи. Неужели, сэръ, увасъ твердое намѣреніе жениться на дочери этого купчишки? Развѣ для васъ ужь не найдется никакой невѣсты въ аристократическомъ кругу? Вотъ что я желаю знать, сынъ мой, Джорджъ.

– Это вѣдь у насъ фамильное дѣло, сэръ, отвѣчалъ Джорджъ, разгрызая волоскій орѣхъ, вы и мистеръ Седли, смѣю сказать, затѣяли эту партію лѣтъ за сотню передъ этимъ.

– Такъ точно, я не запираюсь; но обстоятельства, мы видимъ, измѣняіотся съ каждымъ днемъ, а съ обстоятельствами могуть измѣняться и мысли. Что хорошо сегодня, то никуда не годится завтра, и наоборотъ. Я не запираюсь: купецъ Седли вывелъ меня, можно сказать, изъ ничтожества, или другими словами: далъ мнѣ первоначальное средство, усиліями моего собственного генія и талантовъ, пріобрѣсть мало-по-малу огромнѣйшее состояніе, и утвердиться твердою ногою въ той блистательной позиціи, которую я теперь занимаю въ коммерческомъ мірѣ; какъ первый негоціантъ по части сала и свѣчей. Благодарю Бога, я имѣлъ случай еще недавно съ лихвой отблагодарить господина Седли, какъ ты можешь въ этомъ увѣриться собственными глазами, если заглянешь въ мою коммерческую книгу. Мы квиты, Джорджъ! скажу тебѣ по довѣренности, за тайну, что дѣла мистера Седли запутываются весьма неискусною рукой. Мой главный конторщикъ, мистеръ Чопперъ, слѣдитъ за ними прозорливыми глазами, а ему биржевыя дѣла извѣстны какъ свой пять пальцовъ. Чопперъ именно думаетъ, что не удержать этому Седли коммерческого баланса на своихъ рукахъ. Уже Гулкеръ и Буллокъ давно посматриваютъ на него искоса. Что если, въ самомъ дѣлѣ, онъ свихнется? Что если у этой Амеліи не будетъ ничего, кромѣ ся розовой шляпёнки? Послушай, Джорджъ, невѣста моего сына должна имѣть по крайней мѣрѣ десять тысячь годового дохода, или къ чорту всѣ эти дочери оголѣлыхъ банкрутовъ. Выпьемъ еще по стакану, и вели подать кофе.

Съ этими словами, старикъ, растянувшись въ креслахъ, закрылъ свое лицо огромнымъ листомъ вечерней газеты. Это служило сигналомъ окончанія аудіенціи; и Джорджъ увидѣлъ, что папа желаетъ всхрапнуть послѣ обѣда.

Онъ побѣжалъ наверхъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа, и въ одно мгновеніе ока утѣшилъ свою милую Амелію. Онъ былъ теперь внимателенъ къ ней до истощенія всѣхъ силъ своего остроумія, любезности, голубиной болтовни, и каждое слово мистера Осборна проникалось такою нѣжностью, какой восторженная дѣвушка никогда не замѣчала въ немъ ни прежде, ни послѣ. Что жь бы это значило? Неужели великодушное сердце мистера Осборна переполнялось состраданіемъ при мысли о несчастной будущности, какая ожидала его бывшую невѣсту, и онъ заранѣе хотѣлъ этимъ способомъ приготовить ее къ неотразимымъ ударамъ судьбы? Или эта драгоцѣнная игрушка сдѣлалась теперь для него милѣе, какъ-скоро зналъ онъ, что долженъ будетъ потерять ее невозвратно?

И долго, очень долго миссъ Амелія жила воспоминаніями этого счастливого вечера въ домѣ своего жениха. Она припоминала его слова, его взоры, пѣсню, которую онъ пѣлъ, его позу, когда онъ, опираясь на ройяль, смотрѣлъ прямо и нѣжно, пристально смотрѣлъ въ глаза своей невѣстѣ. Вечеръ пролетѣлъ удивительно какъ быстро, и она почти разсердилась на мистера Самбо, когда тотъ, совсѣмъ некстати, принесъ ей дорожную шаль и сказалъ, что мистриссъ Седли приказала ему проводить свою барышню домой.

Поутру на другой день Джорджъ Осборнъ разъ еще завернулъ на Россель-Скверъ прижать къ трепещущему сердцу свою бывшую невѣсту, и потомъ побѣжалъ онъ въ Сити, къ мистеру Чопперу – правой рукѣ своего отца. Отъ этого джентльмена получилъ онъ документъ, который тотчасъ же, въ конторѣ господъ Гулкера и Буллока, размѣняли ему на звонкую монету. Когда Джорджъ былъ у воротъ этого дома, старикъ Джонъ Седли возвращался изъ банкирского кабинета въ самомъ уныломъ и мрачномъ расположеніи духа. Но крестникъ его, упоенный близкимъ счастьемъ, совсѣмъ не замѣтилъ, какъ этотъ старый джегтльменъ бросилъ на него свой грустный и печальный взоръ. Дѣло въ томъ, что молодой Буллокъ, при выходѣ изъ кабинета, не поздравилъ его тою радушною улыбкой, какую онъ привыкъ видѣть на его устахъ въ бывалое время.

И когда мистеръ Седли, понуривъ голову, вышолъ изъ дверей банкирского кабинета, мистеръ Куилль, банкирскій кассиръ, лукаво подмигнулъ на мистера Драйвера, который писалъ за конторкой у окна, мистеръ Драйверъ улыбнулся, и тоже подмигнулъ.

– Не ѣдутъ, шепнулъ Драйверъ.

– Ни за какую цѣну, сказалъ Куилль; мистеръ Джорджъ Осборнъ, не угодно ли получить и росписаться?

– Сію минуту.

Въ тотъ же день, въ общей залѣ за столомъ, мистеръ Джорджъ Осборнъ, въ присутствіи многочисленной компаніи, заплатилъ капитану Доббину пятьдесятъ фунтовъ звонкою монетой.

И въ тотъ же день Амелія написала къ нему длинное, предлинное письмо. Ея нѣжное сердце – она сама не знаетъ отчего – предчувствуетъ какую-то бѣду. Отчего это мистеръ Осборнъ былъ вчера такъ пасмуренъ и угрюмъ за столомъ? спрашивала она. Не поссорился ли онъ съ ея папа? За что жь бы? – она не могла прпдумать. У нея голова идетъ кругомъ. ей не спалось всю ночь. Ея бѣдный папа воротился ныньче такимъ печальнымъ изъ Сити. Весь домъ безпокоится о немъ. И, словомъ, четыре огромныя страницы были пропитаны насквозь любовью, опасеніями, страхомъ и самыми мрачными предчувствіями.

– Бѣдная Эмми, бѣдная Эмми! Какъ она влюблена въ меня! сказалъ Джорджъ, прочитавъ, за чашкой кофе, это огромное посланіе своей бывшей невѣсты, какъ болитъ голова отъ этого проклятого пунша!

Бѣдная, бѣдная, бѣдная миссъ Эмми!

Глава XIV
Миссъ Кроли въ своемъ лондонскомъ домѣ

Между-тѣмъ какъ на Россель-Скверѣ собирались мрачныя тучи, готовыя разразиться надъ бѣдною головкой влюбленной дѣвушки, въ противоположной части города, на Парк-Ленѣ, въ одно прекрасное утро, къ щегольскому и чрезвычайно опрятгому домику, выстроенному по всѣмъ правиламъ новѣйшей архитектуры, подъѣзжала богатая дорожная карета, съ гербомъ на дверцахъ, съ женщиною, въ дорожномъ чепчикѣ, на запяткахъ, и съ жирнымъ кучеромъ на козлахъ. Широкоплечій кучеръ былъ; казалось, совершенно веселъ и здоровъ; но женщина, засѣдавшая на запяткахъ, имѣла чрезвычайно озабоченный видъ, и была, повидимому, недовольна своей судьбой. Экипажъ принадлежалъ любезной нашей старушкѣ, миссъ Кроли, воротившейся теперь изъ Гезмпшира. Окна кареты были заперты; жирная болонка, выставлявшая изъ нихъ въ былыя времена свою морду и языкъ, покоилась на колѣняхъ женщины, имѣвшей озабоченный видъ. Лишь только колесница остановилась у подъѣзда, слуги и служащіе, подъ руководствомъ молодой леди, вынесли оттуда огромный свертокъ шалей и другихъ массивныхъ принадлежностей женского дорожного туалета. Въ этомъ сверткѣ содержалась сама миссъ Кроли, которую тотчасъ же, общими усиліями, отнесли наверхъ, и положили на постель въ теплой комнатѣ, благовременио приготовленной для ея пріѣзда. Въ ту же минуту распорядились послать за докторомъ и хирургомъ; они пришли, понюхали, потолковали, предписали и ушли. Послѣ этой консультаціи, молодая комнаньйонка миссъ Кроли отправила въ аптеку докторскій рецептъ, откуда для больной, страдавшей воспаленіемъ въ желудкѣ, примесли микстуру антифлогистического свойства. Компаньйонка приняла на себя обязанность поить больную черезъ каждые два часа.

Поутру на другой день пріѣхалъ изъ четемскихъ казармъ гвардейскій капитанъ, Родонъ Кроли, на своемъ борзомъ конѣ, который остановился у подъѣзда и съ нетерпѣніемъ расчищалъ передними копытами солому, лежавшую густыми слоями передъ окнами больной старухи. Капитанъ распрашивалъ съ величайшимъ усердіемъ обо всемъ, что могло имѣть какое-нибудь отношеніе къ плачевному состоянію возлюбленной тётки. Было множество предметовъ, способныхъ огорчить и взволновать его любящую натуру. Горничгая миссъ Кроли, та самая женщина, что сидѣла на запяткахъ, имѣла теперь чрезвычайно угрюмый и растроенный видъ. Миссъ Бриггсъ, почотная dame de compagnie, утопала въ океанѣ горькихъ слезъ, и Родонъ засталъ ее одну въ парадной гостиной. Она прибѣжала сюда съ быстротою лани, какъ-скоро услышала, что ея добрая покровительница страдаетъ воспаленіемъ въ желудкѣ. Она пламенѣла желаніемъ бодрствовать денно и нощно подлѣ болѣзненного ложа, гдѣ такъ часто, въ былыя времена, ея заботливыя руки разливали сердцекрѣпительную влагу. И что же? ея не допустили въ спалню миссъ Матильды Кроли, и сказали ей, что не нуждаются въ ея услугахъ. какая-то незнакомая дѣвчонка, пріѣхавшая изъ деревни, прдъиняла подъ свое вѣдѣніе докторскіе рецепты, и зовутъ ее… но слезы не позволили неутѣшной миссъ Бриггсъ произнести ненавистное ная, и, раздираемая болѣзненной тоскою, она похоронила свой бѣдный красный носъ въ батистовомъ платочкѣ.

Лишь-только горничная доложила о прибытіи Родона Кроли, новая компаньйонка, выступившая на цыпочкахъ изъ спальни, протянула капитану свою маленькую ручку, и бросивъ искоса презрительный взглядъ на отуманенную миссъ Бриггсъ, повела его внизъ, въ опустѣлую столовую, бывшую нѣкогда великолѣпнымъ центромъ веселыхъ гостей.

Здѣсь говорили они минутъ десять, разсуждая, безъ сомнѣнія, о средствахъ возстановить драгоцѣннле здравіе паціентки. Къ концу этого времени, сверху раздался пронзительный звонокъ, немедленно повторенный внизу мистеромъ Баульсомъ, долговязымъ буфетчикомъ миссъ Кроли (который, какъ намъ заподлигно извѣстно, наблюдалъ изъ корридора черезъ замочную скважину интересное свиданіе молодыхъ людей). Закрутивъ усы и махнувъ рукой, капитанъ немедленно вышолъ изъ печального дома, и возсѣлъ на хребетъ своего борзого коня, продолжавшаго расчищать солому, къ великому удивленію негодныхъ мальчишекъ, собравшихся на улицѣ. Между-тѣмъ какъ борзый конь принялся скокать и выдѣлывать живописные курбеты. Родонъ Кроли еще разъ заглянулъ въ окно столовой, гдѣ промелькнула фигура молодой дѣвицы, и потомъ исчезъ на противоположномъ концѣ Парк-Лена. Молодая дѣвушка побѣжала наверхъ для исправленія своихъ филантропическихъ обязанностей.

Кто жь эта новая компаньнонка. удостоившаяся необыкновенного счастья присутствовать при особѣ больной старушки?

Вечеромъ, въ тотъ же день, въ столовой былъ приготовленъ маленькій обѣдъ для двухъ персонъ. Какъ-скоро раздался обѣденный звонокъ, мистриссъ Фиркинъ, горничная больной леди, вошла въ комнату своей барыни и провозилась тутъ около двадцати минутъ, пока внизу продолжался обѣдъ. Новая компаньйонка и миссъ Бриггсъ сидѣли вдвоемъ за параднымъ столомъ.

Подавляемая внутреннимъ волненіемъ, миссъ Бриггсъ едва дотрогивалась до пищи. Молодая дѣвушка, между тѣмъ, разрѣзала жареную курицу и попросила яичного соуса такимъ звучно-серебристымъ голосомъ, что бѣдная миссъ Бриггсъ, передъ которой стояло это лакомое блюдо, затрепетала всѣми своими членами и, выпустивъ разливательную ложку изъ своихъ рукъ, опрокинулась на сптнку стула со всѣми ужасающими признаками истерического припадка.

– Потрудитесь налить вина для миссъ Бриггсъ, сказала молодая особа мистеру Баульсъ, буфетчику и, вмѣстѣ, довѣренному миссъ Кроли.

Баульсъ повиновался. Миссъ Бриггсъ машинально схватила рюмку, проглотила, и начала выдѣлывать судорожныя эволюціи съ цыпленкомъ на ея блюдѣ.

– Мы, кажется, можемъ остаться вдвоемъ, и для насъ, я думаю, не нужны болѣе обязательныя услуги мистера Баульса, сказала молодая дѣвушка вкрадчивымъ и ласковымъ тономъ. Вы можете идти, мистеръ Баульсъ; я позвоню, когда будетъ нужно.

Буфетчикъ поклонился и ушолъ на кухню, гдѣ, для препровожденія времени, принялся ругать беззащитного лакея, состоявшаго подъ его непосредственной командой.

– Очень жалѣю, миссъ Бриггсъ, что вы принимаете на себя трудъ безпокоиться безъ всякой причины, сказала молодая леди, бросая на свою собесѣдницу холодный саркастическій взглядъ.

– Благодѣтельница мля лежитъ на смертномъ одрѣ, а я… я… я не мо… гу и видѣть ее! захныкала миссъ Бриггсъ въ припадкѣ возобновленной скорби.

– Кто же вамъ сказалъ, что миссъ Кроли на смертномъ одрѣ? Успокойтесь, моя милая, вы дѣлаете изъ мухи слона. Миссъ Кроли объѣлась и больше ничего. Теперь ей легче. Скоро она выздоровѣетъ, и силы ея будутъ возстановлены для вашего блага. Она слаба, конечно, потому-что ей ставили рожки; но можете быть увѣрены, что черезъ нѣсколько дней благодѣтельница ваша будетъ совсѣмъ здорова. Успокойтесь, миссъ Бриггсъ, и выкушайте рюмку вина.

– Но зачѣмъ, ахъ, Боже мой! зачѣмъ она не хочетъ меня видѣть? воскликнула миссъ Бриггсъ. О Матильда, Матильда! Это ли награда твоей бѣдной Арабеллѣ за двадцать три года неизмѣнной нѣжности и дружбы!

– Кчему же вы такъ надрываетесь, бѣдная Арабелла? возразила молодая леди, закусывая слегка свою нижнюю губу; она не хочетъ васъ видѣть потому только, что вы не умѣете за ней ухаживать, какъ я. Неужели вы думаете, что мнѣ черезъ-чуръ пріятно просиживать напролетъ цѣлыя ночи подлѣ ея постели? Я съ удовольствіемъ бы могла вамъ уступить эту обязанность.

– Не я ли ухаживала за ней цѣлые десятки лѣтъ? сказала Арабелла, и вотъ теперь…

– Теперь вздумалось ей выбрать другую, лучшую сидѣлку, какъ она говоритъ. Что тутъ удивительного? У больныхъ всегда бываютъ капризы, это вы знаете. Какъ-скоро она поправится, я уйду, и у васъ все пойдетъ по старому.

– О, никогда никогда! воскликнула Арабелла, неистово обнюхивая хрустальный флакончикъ со спиртомъ.

– Что вы хотите сказать, миссъ Бриггсъ? Никогда она не выздоровѣетъ, или я никогда не уйду? сказала молодая леди съ двусмысленной улыбкой; фи, какъ вамъ нестыдно! Недѣли черезъ двѣ; миссъ Кроли совсѣмъ будетъ здорова, и я должна буду отправиться на «Королевину усадьбу» къ своимъ маленькимъ ученицамъ и къ бѣдной ихъ матери, которая страдаетъ; можетъ-быть, гораздо больше, чѣмъ ваша благотворительница. Вамъ нѣтъ ни малѣйшей надобности ревновать ко мнѣ, милая моя миссъ Бриггсъ. Я дѣвушка бѣдная, безъ роду и безъ племени, и не могу быть опасной для кого бы то ни было. Я слищкомъ далека отъ того, чтобы занять ваше теплое мѣстечко въ сердцѣ миссъ Матильды Кроли. Черезъ два, три дня послѣ моего отъѣзда, она совсѣмъ забудетъ безпріютную сиротку, не спавшую для нея по цѣлымъ суткамъ, между-тѣмъ какъ вы навсегда останетесь ея наперсницей и подругой, потому-что привязанность ея къ вамъ основывается на продолжительной привычкѣ. Какъ вы этого не понимаете, моя милая миссъ Бриггсъ? Нальемъ по рюмкѣ вина, и дайте мнѣ вашу руку въ знакъ дружбы. Мнѣ слишкомъ нужны друзья, миссъ Арабелла.

При этомъ воззваніи, разнѣженная Бриггсъ безмолвно протянула руку; при всемъ томъ еще болѣе она почувствовала свое грустное одиночество, и горько, горько продолжала оплакивать сердечное непостоянство своей Матильды. Съ окончаніемъ обѣденной церемоніи, миссъ Ребекка Шарпъ (потому-что – страшно выговорить! – именно такъ, а не иначе называется счастливая соперница бѣдной миссъ Арабеллы) отправилась опять въ спальню своей паціентки, откуда она, съ обязательной учтивостью, поспѣшила выпроводить горничную Фиркинъ.

– Покорно васъ благодарю, мистриссъ Фиркинъ, сказала Ребекка, все это очень хорошо; вы распорядились какъ-нельзя лучше. Я позвоню, когда здѣсъ нонадобится что-нибудь. Покорно благодарю.

И Фиркинъ отправилась внизъ, волнуемая бурею ревности, тѣмъ болѣе опасной, что она принуждена была затаить это чувство въ своей груди.

Не эта ли буря раздвинула половинки дверей въ гостиной первого этажа, когда мистриссъ Фиркинъ проходила мимо? Нѣтъ, дверь была отворена рукою миссъ Бриггсъ. Бриггсъ стояла на часахъ. Чуткое ухо миссъ Бриггсъ мгновенно разслышало шаги на лѣстничной ступени и звукъ дессертныхъ ложекъ въ рукѣ мистриссъ Фиркинъ.

– Ну, Фиркинъ? сказала она, когда горничная переступила черезъ порогъ отворенной двери. Ну, Дженни?

– Часъ отъ часу нелегче, миссъ Бриггсъ, сказала Фиркинъ, многознаменательно качая головой.

– Не поправляется?

– А почему я знаю? она не удостоила вступить со мною въ разговоръ. Лишь-только я запкнулась спросить: «какъ вы себя чувствуете, сударыня?» миссъ Кроли отвѣчала… что бы вы думали?.. «Придержи свой глупый языкъ, старая хрычовка!»

– Неужьто!

– Вотъ… съ мѣста не сойдти, если я лгу! О! Боже мой, кто бы млгъ подумать, что я доживу до такой невзгоды!

Слезы и рыданія заглушили раздирательныя жалобы несчастной.

– Желала бы я знать, съ какому разряду женщинъ принадлежитъ эта маленькая миссъ Шарпъ, сказала миссъ Бриггсъ выразительнымъ тономъ. Съ первого взгляда, по ея физіономіи никакъ нельзя сдѣлать положительныхъ умозаключеній.

– И не дѣлайте, сударыня, это ни кчему не поведетъ, прервала мистриссъ Фиркинъ.

– Какъ, подумаешь, слабъ и недогадливъ смертный! Всѣ нынѣшнія святки жила я весело и беззаботно, въ благочестивомъ семействѣ достопочтенного Ліонеля Деламера и его добродѣтельной супруги, и что же вышло? На Парк-Ленѣ, при особѣ моей старинной и все еще милой, даже безцѣнной подруги, заступаетъ мое мѣсто какая-то странная иноплеменница, хитрая пройдоха съ притязаніями на утонченную нѣжность безкорыстно любящей души! О, люди! О, эгоисты! О, миссъ Шарпъ!